Магические безобразия

– Так, пора заканчивать, – медленно произнес маг. – Времени осталось мало. Как обычно, – Рин усмехнулся. – Проведем Осенний бал. Пусть будут костюмы. Почему бы и нет? Девочки решите, какие будут призы. На этом все! Расходимся!

Варя Измайлова чувствовала себя счастливой. Абсолютно, полноценно счастливой. Недавно она долго и откровенно поговорила с мамой по скайпу, получила «пятерку» за сочинение по литературе, отлично провела время с ребятами на дне рождении Кирилла, никакие странные сущности в квартире больше не появлялись, а в школе не цеплялись. Никаких проблем! Именно так думала девочка, пока утром восемнадцатого числа не обнаружила на письменном столе старую записную книжку в коричневом кожаном переплете. На первой странице чернильная надпись гласила: «Мне скучно, я теряю себя. Кто-нибудь, помогите мне!» Проснувшись в семь утра, девочка несколько минут не могла понять, откуда взялся новый предмет, и что, собственно, он делает в ее комнате? Однако, когда Джо обрадовал Измайлову новостью: «Это Рина!», все сразу же встало на свои места. Похоже, очередная работенка для ассистента мага. Скрипнув зубами, она поплелась собираться в школу.

День продолжал изобиловать различными мелкими неурядицами, накапливающимися снежным комом: на первом уроке – геометрии – Варя получила «три с минусом», на экономике Галина Федоровна спустила всех цепных собак плохого настроения (последнюю неделю госпожа Стриж срывалась на каждого второго), на физике обнаружилось, что тетрадь с домашним заданием благополучно забыта, а два последних урока по технологии показались девочке, совершенно не умеющей шить, полнейшим адом.

Когда Измайлова вошла в «дом» мага, он сидел за столом и что-то скрупулезно чертил. В первой комнате стоял необычный полумрак – горела только настольная лампа. В правом глазу Рина торчало приспособление, похожее на то, которое используют ювелиры и оценщики драгоценностей.

– Что это такое? – помахивая книжкой в правой руке, левую уперев в бок, спросила Варя, напоминая фрекен Бок.

– Волшебный телефон, – не поднимая головы, пробормотал маг, – если перевести на современный лад. Ты сможешь узнавать о новых делах.

– Как мило! – Измайлова разбрасывалась иронией. – И от кого это сообщение?

– От Максимова Бори. – Рин наконец посмотрел на ассистентку. – Сегодня ночью отправимся к нему домой. Твой взгляд: «Ты шутишь? Каким образом? Дети должны ночью спать!» просто смешон. Ты как-никак немного волшебница, не говоря уже обо мне. Так что жди меня к полуночи.

В комнате не было часов, их тикающий звук раздражал сознание, словно подтверждая, – жизнь протекает мимо. Комната Максимова Бори являлась личным, неприкосновенным пространством, личной маленькой коробкой, в которую всякому постороннему вход закрыт. Даже родителям. Нет, в особенности родителям. Мальчик спал на большой софе темно-коричневого оттенка, стоящей у дальней стены. С ней соседствовал прямоугольный письменный стол, кроме стаканчика с ручками и подставкой, ничего не имеющий. Над ним висели полки, заваленные книгами. У окна, где падал свет сквозь прозрачный тюль, находился мольберт; около него на табуретках кучковались краски, кисти, мелки, угольки и различные принадлежности для рисования. Пол был паркетный, а стены имели неказистый светлый цвет, который скрашивали многочисленные картины.

Выделялись среди них портреты девушки на вид лет двадцати трех; в цвете ее волосы пестрели гаммой оранжевого: то солнечный луч, то осенний листок, то апельсин, то мелькнет багрянец, точно автор экспериментировал с красками, словно в памяти художника волосы остались ярким пятном творческой фантазии. Глаза девушки были светло-карего оттенка, они смотрели прямо и открыто, в них светилась искренность. Лишь розовые, чуть полные губы совсем не улыбались, поэтому казалось, будто героиня чем-то озадачена, будто несколько осуждает смотрящего, будто вот-вот что-то выскажет. Но нет, портрет оставался безмолвным. Для семнадцатилетнего подростка Бори Максимова этот портрет значил многое. Перед сном у него появилась привычка мысленно говорить с нарисованной красавицей, тем самым поделиться самым сокровенным, как с лучшим другом. В этот раз, закончив монолог, мальчик быстро заснул.

Ближе к двум часам он видел странный сон: в его небольшой комнате, скорее похожей на мастерскую, появились двое. Темноволосая худая девочка, почему-то в белом летнем платье, напоминала фею, вся окутанная золотистыми нитями. Ее за руку чуть выше локтя придерживал высокий черноволосый парень.

– Открой глаза, Борис! – голос парня, который выглядел не старше самого Максимова, оказался властным и требовательным. Выполнив суровое приказание (чего только не происходит во сне!), Боря подобрался на софе и настороженно рассматривал пришельцев. Девочка казалась Максимову смутно знакомой, точно они уже встречались, а лицо парня не задерживалось в памяти, ускользая солнечным зайчиком. – Разве не ты призывал помощь? – чуть мягче спросил черноволосый. Боря продолжал демонстративно молчать, прикидывая, как они поведут себя дальше.

Девочка раскрыла записную книжку в коричневом кожаном переплете, где на первой странице в короткой чернильной фразе, Максимов узнал собственный почерк. От несдержанного удивления его лицо заметно вытянулось. Глаза черноволосого торжествующе блеснули. Подойдя, он присел на софу, вперив металлический взгляд черных бездонных глаз, который пронизывал до костей. Девочка осталась на месте и, казалось, чего-то ждала.

– Что ж, – через некоторое время сказал черноволосый. – Поздравляю, – тоном заботливого врача продолжал он, – твоя скука лечится!

Максимов дернулся всем телом, заметно скривился, от ощущения открытости и незащищенности, словно кто-то по-хозяйски порылся в его голове, узнал все тайные и явные мысли, оставил его раздетым перед огромной публикой.

– Не стоит бояться, – черноволосый, для которого не составило труда понять состояние Бори, улыбнулся. Тепло и мягко, даже дружески. И эта улыбка делала его лицо потрясающе красивым и добрым. – Подойди сюда, ассистентка, – обратился он к девочке, которая мгновенно поджала губы, хотя только, что выглядела крайне довольной. – Возьми Бориса за руку, да, а теперь сделай кокон, как себе.

Вначале прохладная узкая ручка девочки-феи постепенно нагрелась и вскоре стала обжигать, но расцепить рукопожатие не представлялось возможным. Из ее пальцев, а затем из всей ладони, потянулись тонкие золотые нити. Они легко оплетали Максимова перебираясь от руки к плечу, от плеча к голове, от головы к шее, от шеи все ниже и ниже к ногам, превращая парня в золотистую мумию. Нити наматывались, образуя прочный кокон, не вызывающий никаких ощущений. Девочка-фея старалась, ее ручка сжималась сильнее, лоб хмурился, по виску зазмеилась капля пота. Когда нити скрепились, и кокон вспыхнул ярким светом, девочка-фея, не разжимая руку, потеряла сознание.

– Перестаралась! – проворчал черноволосый, поднимая ее на руки. – С ней все хорошо, – ответил он на немой вопрос, взволновавшегося Максимова. – Теперь и с тобой все будет хорошо, Борис! Она ведь говорила, – черноволосый кивнув на портрет, – что ты талантлив. Это правда. Возвращайся к своим краскам. Пора вернуть настоящего себя! Не бойся. Ну а мне пора. Приятных снов!

Последнее, что запомнилось Максимову Боре перед тем, как глаза, налившиеся каменной тяжестью, закрылись, черноволосый парень бережно уносил сквозь стены его комнаты маленькую фею.

14

В знаменательный четверг восемнадцатого октября, когда все получали от Судьбы «подарки», Кирилл Колесов и его друзья-одноклассники – Пряжкина Оля, Юрьева Настя, Одуванчиков Ярослав – после занятий отправились в торговый центр «Волна», дабы полакомиться мороженым от одной известной компании. Выбрав два ванильных, одно шоколадное и одно клубничное мороженое, ребята расположились за столиком у окна. Сквозь их огромные, витражные глаза просматривалось низкое северное небо, с которого то и дело порывались сорваться белые хлопья снега; стоянка перед торговым центром, заполненная прямоугольными коробками автомобилей, блестящими своими глянцевыми боками; прохожие и покупатели, передвигающиеся маленькими группками, нагруженные разноцветными пакетами. Вдалеке торчала остановка, с периодичностью встречающая желтые автобусы, синие троллейбусы и бело-зеленые маршрутки. В кафешке, где сидели ребята, напротив, было немноголюдно, стояла приятная прохлада от новенького кондиционера, пахло нежной сладостью молока и сливок с фруктами замешанного на терпкости кофе, и играла тихая мелодия.

– И как танцы? – спросил Ярик, отправив в рот большой кусок ванильного мороженого, приятно проморозившего зубы. – Я на такое ни за что бы не согласился!

– Конечно, – по-доброму усмехнулся Кирилл, – ты же типичный представитель программистов: худой и высокий, точно ходячий скелет! Очков не хватает.

– У каждого есть свои способности и недостатки, – аккуратно перемешав вафельную крошку с шоколадным мороженым, философски заметила Настя.

– Точно! – поддержал подругу Ярик, торжественно взмахнув ложкой, словно дирижерской палочкой.

– Меня больше волнует то, что Настя видится на репетициях с Глебом! – резко сменила тему Пряжкина. Ее клубничное мороженое изобиловало множеством добавок: кусочками ананаса и шоколада, воздушным рисом, кокосовой стружкой. Сладость ее десерта зашкаливала, заставляя остальных незаметно кривить рот. – Он и Лужайкина доставили много проблем. А теперь вы танцуете в одной команде! – прибавила Оля, укоризненно взглянув на Юрьеву.

– Он друг Дианы, – начала Настя, загибая пальцы, – к тому же Глеб больше не задирается. У нас вполне ровные, ничего не значащие отношения.

– Он даже не извинился за свое поведение! – продолжала возмущаться Оля. Но не найдя поддержки со стороны друзей, переключилась: – А Кристина? Она-то врала на каждом углу и распускала про тебя всякие гадости, сделав «звездой» школы! Ты хочешь это просто так оставить? А как же наказание для обидчиков?

– Первое время меня это беспокоило, но после Дня учителя перестало. – Настя пожала плечами и улыбнулась. – Я решила простить ее и не обращать внимания. Так что и ты не беспокойся.

Оля надулась, но промолчала, прекрасно зная, какой упрямой и твердой может быть лучшая подруга. Сама Пряжкина обладала не менее упрямым характером, поэтому спускать такое поведение в адрес любимых людей не собиралась.

После чудесных десертно-кофейных разговоров ребята разошлись по домам. Семейство Пряжкиных имело прекрасную четырехкомнатную квартиру в хорошо отремонтированном сталинском доме на третьем этаже. Это было интеллигентное семейство ученых и преподавателей: дедушка учил школьников, бабушка преподавала в физико-математическом институте, мама преподавала в педагогическом институте на историческом факультете, отец работал с бабушкой. В их семье преобладал культ науки и девиз: «Учиться, учиться и учиться», как завещал Ленин.

Оля уродилась явно в кого-то другого. Родительские наставления девочка слушала довольно стандартно – в одно ухо влетело в другое вылетело. Ни физика, ни математика, ни тем более преподавание ее не интересовали. Она любила детективные истории, химию и еду, потихоньку сочиняла стихи и короткие рассказы. И сколько бы Оле не говорили задуматься о своем будущем, Оля задумывалась на две минуты, немного колебалась, а затем возвращалась к своим делам, забывая, о чем думала эти две минуты.

Единственное, на чем девочка остро заостряла внимание – фотографии. В дедушкиной с бабушкиной, самой большой комнате, разделенной внутренней перегородкой на спальню и кабинет, имелось множество старых альбомов с черно-белыми фотографиями из советских времен. Оля могла часами сидеть и разглядывать эти альбомы, благодаря им, она чуть-чуть подумывала о работе фотографа и мечтала поскорее накопить на собственную камеру.

Придя домой, Оля оставалась недовольной и несколько раздраженной, а главное, захваченной идеей наказать Лужайкину и Флаева за оскорбления в адрес Насти. Если Глеб ей просто не нравился, то к Кристине в Оле, в целом спокойной и добродушной девочке, пузырилась отвратительной жижей ненависть. Поэтому направившись к себе в комнату, Оля устроилась за компьютером, вошла в Интернет и приступила к поиску способов для реализации своей ненависти.

В понедельник двадцать девятого октября Варя Измайлова пришла в школу с четким ощущением беды. Интуиция кричала, верещала, судорожно рвала на голове волосы от паники. Ей вторил организм. В целом все было в порядке: короткая первая четверть стремительно летела к концу, посмеиваясь тыквенным хэллоуинским ртом, оценки обещали станцевать в дневник красивыми положительными цифрами, за исключением английского и геометрии, с танцевальным кружком дела шли неплохо, не считая заболевшего гриппом Глеба, не появлявшегося в школе вторую неделю, но обещавшего все выучить после, Игорек присмирел со своими идеями, только Лена ходила несколько задумчивой, но каждый раз лукаво подмигивавшей при упоминании Рина.

С самим магом их отношения оставались на прежнем уровне – он командует, Варя во всем слушается. После ночного похода в дом к Максимову Боре, Рин выглядел крайне довольным и впервые похвалил девочку за работу, при этом поворчал, напомнив, что перенапрягаться вредно для здоровья. Сам Максимов с той ночи несколько изменился: дума на лице сменилась со скучающей на мечтательную. Встретив однажды Измайлову в столовой и сказав, что видел во сне похожую фею, привязал к Варе это прозвище. Теперь при каждом случае называл ее «Девочка-фея». Варя, которой очень понравились картины Максимова, легко приняла такую вольность.

Выйдя из гардероба и поднимаясь на второй этаж, девочка поняла причину своего необъяснимого беспокойства: по школе носились с различной прытью черные, коричневые и грязно-серые кляксы облачков-эмоций. Воздух давил затхлостью. Даже сквозь золотую защиту кокона проникали злобные ядовитые мысли и испарения. В кабинете географии Варю встретила неожиданная тишина. Одноклассники сидели за партами, хотя до начала урока было пятнадцать минут, и переговаривались шепотом. Лена заняла им третью парту первого ряда, уткнувшись в книгу с названием «Как понять чувства человека?», ничего не замечала вокруг. Поздоровавшись с Измайловой рассеяно, подруга читала до самого звонка.

Роман Викторович впорхнул в кабинет взъерошенной птицей: одежда имела следы беспорядка, пучок оставшихся волос торчал во все стороны, совиные светло-карие глаза беспокойно бегали из стороны в сторону. Дав обещанную контрольную работу, Стриж что-то писал за учительским столом, то и дело отрываясь от такого занимательно занятия и окидывая аудиторию зорким взглядом прожженного орла.

Второй урок – информатику – отменили из-за неожиданно сломанной ноги учителя, и в итоге 10 «В» посадили в пустой кабинет, наказав молчать в тряпочку. Первые десять минут ребята так и делали, пока не узрели стремительно ворвавшегося Потапова Леонида, в узких кругах мага Рина. Он был зол, что совсем не отражалось ни на лице, ни в движениях, но Измайловой хватило секунды, чтобы заметить эти перемены. Отыскав Варю, Рин схватил ассистентку за руку и вывел из класса. Вслед им неслись возбужденные возгласы.

Маг и девочка шли до каморки молча и быстро, лишь оказавшись в знакомой обстановке Рин соизволил высказаться:

– В школе, а в частности у нас, большие проблемы!

– Ты про противные кляксы? – спросила Варя, заметно скривившись.

– Точно. – Рин тарабанил пальцами по столу. – Только важны не сами кляксы, а чем они вызваны.

– Ближайшим Хэллоуином? – беспечно пожала плечами Измайлова. – Обычно все монстры в эти дни пугают общественность.

– Ты слишком много читаешь сказок, – внезапно взорвался Рин. – Я говорю о глупых маленьких девочках, которые пользуются головой, чтобы есть, а не думать!

Дернув Варю за рукав, он отправился в комнату, находившуюся рядом с той, где, как предполагала девочка, была кухня (или что-то в этом роде). Это помещение не имело ни окон, ни мебели, лишь белые стены да рисунок двенадцатиконечной звезды с незнакомыми символами. В ее центре сидела Пряжкина Оля, покрытая чем-то черным, то ли краской, то ли порошком, на шее восьмиклассницы чуть мерцала алая объемная веревка.

– Что с ней? – ужаснулась Варя, невольно отшатываясь назад.

– Это наказание, – равнодушно-холодно бросил Рин. Его лицо было непроницаемо и серьезно. Таким девочка видела его впервые – другим, чужим, более взрослым. – Она возомнила себя судьей и решила, что может карать собственными руками. Желанное зло вернулось адресату, усиленное многократно.

– Я хотела помочь Насте! – невидяще уставившись на мага, сказала Оля. Ее голос звучал странно, точно измененный электронной программой. Звезда не пропускала ее, словно она натыкалась на невидимую стену.

– Что с ней будет? – Варя отвернулась.

– Пока ничего, – отрезал Рин. – Будет сидеть здесь. А мне нужно очистить школу. Ты будешь наблюдать за ней, пока я не вернусь. Может, раскается. В любом случае она пожинает плоды своей гордыни.

Резко развернувшись, он вышел, хлопнув дверью. Этот громкий звук напугал их обоих – и Олю, и Варю. Пряжкина, казалось, почернела еще больше, Измайлова просто сползла по стенке на пол и обхватила колени руками. В итоге, что же случилось такого страшного? Отчего внутри все дрожит, как у пятилетнего ребенка, думающего, что в шкафу вместо полотенец уродцы, а под кроватью обитает монстр? Даже на поверхностный взгляд, вид провинившейся восьмиклассницы менее страшный, чем любой американский фильм ужасов. Но Варя ощущала – ее состояние близко к панике.

– Что ты сделала? – строго спросила девочка, стараясь не показывать своих эмоций. Пряжкина повернула голову к собеседнице, явив белые провалы вместо глаз и уродливый, точно пираний, зубастый рот. Алая веревка мерцала все ярче.

– Ты действительно хочешь знать? – Оля неожиданно усмехнулась. Отвратительно и коварно. Ее действия оказались простые и с виду не стоящие и выеденного яйца. Услышав историю, любой нормальный человек удивился бы, посчитав подобное суеверием. В тот день, просмотрев множество сайтов в Интернете, прочитав различные статьи о гаданиях, преданиях и мифах, Оля, не найдя ничего полезного, расстроенно откинулась на стул и, решив сдаться, вернулась к привычным, будничным занятиям: сделала уроки, провела несколько часов, читая книгу о фотографиях.

Отправившись спать около часа ночи, девочка быстро уснула. Ей снился красочный, хороший сон. Какие-то луга, лес, много солнца, потом разные знакомые места города, часто посещаемые с детства. Уже под утро пейзаж резко сменился: нечто, лишенное форм, похожее на черную чернильную кляксу напомнило, как жестоко Лужайкина поступила с Настей, распуская лживые слухи, как по углам шептались девочки, а некоторые мальчики откровенно смеялись. Даже во сне Олю охватила злость. Черная клякса, казалось, торжествовала и поддерживала, в отличие от друзей, ее чувства. Что-то нашептывая, нечто улюлюкало. Утром Оля знала, что делать.

На следующий день после уроков девочка поехала в другой конец города по адресу, который четко отпечатался в голове. Обычный пятиэтажный дом по улице Крупской, пусть и прилично удаленной от центра города, не являл собой ничего опасного, странного или мистического. Поднявшись на третий этаж и позвонив в простую деревянную дверь, Пряжкина ждала недолго. Открыла женщина средних лет, темноволосая, в светлом домашнем платье в цветочек, лицо ее казалось приятным и добродушным, точно у соседки по лестничной клетке. Только глаз этой женщины Оля никак не могла запомнить – ни цвета, ни формы, ни взгляда. Эта деталь внешности ускользала. От нее девочка получила за безделицу две глиняные фигурки. Оставалось только высказать все свои претензии глине. С того самого момента Пряжкина каждый вечер сбрасывала всю накопленную злость, ненависть и негодование на фигурки, представляя Лужайкину и Флаева. Не прошло и двух дней, Глеб заболел гриппом, а от Кристины неожиданно отвернулись подружки, в классе ее начали избегать: девчонки шушукались за спиной, мальчишки злобно задирались, в одно мгновение Лужайкина осталась одна.

– Так это из-за тебя? – удивленно воскликнула Варя. – Чушь! От каких-то нашептываний невозможно предоставить столько проблем человеку!

– Только ты так думаешь, – вперев взгляд на Измайлову, расхохоталась Оля. – Все просто. Достаточно сильного желания, превращенного в непоколебимую веру, и человек достигает больших высот. Что же до конкретного случая, то здесь необычная глина была. Не ты ли волшебница? Уж могла бы и догадаться. В любом случае они получили по заслугам.

– Похоже, все без толку, – послышался внезапно тихий голос Рина, который незаметно вошел в комнату. – Не хочешь раскаиваться?

– В чем? – Пряжкина пожала полными плечами. – Не понимаю, зачем ты запер меня здесь.

– Не я запер, – маг покачал головой. – Ты сама себя заточила. И пока не осознаешь свою ошибку, не выйдешь. Но смотри, не обольщайся, чем дольше сидишь здесь, тем быстрее себя разрушаешь. Желаю приятного времяпрепровождения. Идем, ассистентка.

У графа Дэллгрина, которому посчастливилось иметь прекрасных родителей, пусть и отошедших слишком рано в мир иной, было правильное воспитание, хорошее образование и четкие жизненные принципы. Именно это помогло Тарии принять предложение, явившегося спустя два дня Дэллгрина. Услышав это тихое «согласна», граф просветлел, просиял, на лице, точно луч солнца, вспыхнула улыбка, в порыве чувств он схватил девушку и крутил на месте так, что от стремительной радости кружилась голова, и, казалось, мир разбрызгивал капли счастья.

– Простите, что прерываю вас, – послышался справа довольный голос батюшки, – обед стынет. Да и обсудить многое предстоит. Тария смущалась от взглядов: отрадного батюшкиного, мокрого от слез нянькиного, счастливого графского, чуть обеспокоенного матушкиного. После продолжительного обеда, когда отец на редкость оживленно и много шутил и смеялся, он и будущий зять отправились в кабинет, дабы обсудить вопросы свадебной церемонии, королевского приема, сборов и отъезда Тарии.

Свадьба состоялась в середине августа, в один из прекрасных, летних дней, когда солнце, вошедшее в пик, припекало, прожаривая землю, брусчатку, дома, деревья и людей. Нагретый воздух сочился запахами травы, яблок, дерева и навоза. Храм, где венчали всех не зависимо, был ли магический дар или нет, располагался на другой стороне реки, что пересекала весь город. Если венчался кто-то из королевской семьи, то брачующихся везли в паланкине с дворцовой площади; за паланкином следовала стража, специально выделенные для церемонии мальчишки-слуги, разбрасывающие цветы и пшено, за ними, чуть в отдалении, шли родственники, а затем многочисленный, любящий праздники и зрелища, народ. Тария и Дэллгрин приехали в Храм в белой карете, украшенной дикими розами и плющом. Ее голову и лицо скрывало кремовое газовое полотно до пят, такого же оттенка платье в пол полностью скрывало руки и шею. На графе был так же светлый, лишенный каких бы то ни было украшений, костюм.

Саму церемонию Тария практически не запомнила. Священник в пурпурном одеянии долго читал наставления и молитвы на старом, сохранившемся только в Туманном королевстве, языке; как во сне произнесла девушка соответствующие клятвы, как во сне ехала в новый дом, как во сне сидела на торжественном ужине. Лишь на следующее утро у нее, словно заново открылись глаза, мир показался раскрашенным новыми красками, а прошлая жизнь и золотая клетка остались позади.

Они с Дэллгрином поселись в большом поместье на юге Южного материка вдали от столицы, где королевские шпионы не спускали с новой семьи пристальных и настороженных глаз. Поместье, в котором вырос ее муж, сразу же понравилось Тарии – в нем присутствовал приятный дух старины, нерушимости, традиций. Обстановка состояла из мебели красного дерева, простой и элегантной, лишенной современной нагроможденности и вычурности; повсюду лежали ковры, популярные три века назад и сохранившие мягкость; половину второго этажа занимала обширная библиотека, красовавшаяся редкими магическими книгами; в гостиной на первом этаже было много мягкой мебели и картин; все спальни поражали чистотой и свежестью.

Дэллгрин, как и обещал, относился к жене вежливо, уважительно и заботливо, не давил своей заботой, как отец, не боялся, как мать, позволяя заниматься, чем душа пожелает. Граф три дня в неделю проводил в столице, посещая короля и заключая сделки с различными торговыми партнерами. В это время Тария, предоставленная служанкам и дворецкому, проводила время за книгами, дабы разобраться в Прорицательском даре, который имел множество неприятных свойств. Со дня своего проявления дар не поддавался контролю: это проявлялось болезненной потерей сознания, в течение которого девушка декларировала четырехстопные стихи глухим, могильным голосом, вводящим окружающих, если в этот момент кто-то оказывался рядом, в ступор, паническое оцепенение. Первое время слуги, не скрывая страха, шарахались от новоявленной госпожи Дэллгрин в сторону. Коротко объяснив, что с ней происходит, Тарии удалось их успокоить, и со временем они привыкли.