Низвержение Жар-птицы

– А, черт! – Аверя выхватил печать и, не раздеваясь, бросился в воду; Максим последовал за ним. Еще через полминуты озерная гладь успокоилась, и Максим, фыркая, вынырнул; одной рукой он протирал глаза, а другой поддерживал Прошку, который, по-видимому, был уже в полном порядке, и только пережитое потрясение еще мешало ему самостоятельно добраться до берега. Оставив Прошку сидеть на песке, Максим огляделся и увидел Аленку, распластанную на траве неподалеку, белую, точно из нее выпили всю кровь, и даже как будто уменьшившуюся в размерах. Аверя, такой же бледный, как сестра, стоял над ней, вытянув руку с распальцовкой, но в этом жесте не было знакомой Максиму уверенности: рука Авери дрожала, будто у мальчугана, который, сжав ее в кулак, готов оказать отчаянное и бессмысленное сопротивление взрослым отморозкам.

– Что случилось? – с тревогой спросил Максим.

– Что? – крикнул Аверя, в бешенстве повернув к Максиму голову. – Водяной Аленке горло залил! Я ничего не могу сделать! Все без толку! Она умрет!..

Аверя опустил руку, и тотчас же Максим кинулся к Аленке, лег рядом с нею и впился своими губами в губы девочки. В ту же секунду Аверя подбросил его вверх:

– Похоть взыграла, да?!

Одним ударом Максим сбил Аверю на землю, после чего продолжил начатое. Растерянно хлопая глазами, Аверя уже не пытался вмешиваться. Проходили минуты; тело девочки постепенно розовело; наконец, когда Максим оставил ее, она резко приподнялась, откашлялась и огляделась с недоумением:

– Аверя, ты взял клад?

Аверя бросился к сестре и обхватил ее руками:

– Аленка!..

Обессиленный Максим лежал рядом, жадно хватая ртом воздух, точно рыба, выброшенная на берег. Прошка уже успел одеться и с умилением перекатывал свою печать из ладони в ладонь:

– Вот ты, моя хорошая, уж теперь я тебя не потеряю! Благодарю, ребята! И не серчайте: это я делал распальцовку, чтобы поскорее печать сыскать, и ненароком коснулся рукой дна.

– Изыди! – крикнул, но без гнева, Аверя.

Прошка вскочил на коня и потрусил прочь. Аверя перенес Аленку к костру и набросил ей на плечи покрывало; далее он и Максим отошли за дерево и выкрутили одежду, после чего присоединились к Аленке. Вскоре все трое принялись за ужин, и Аверя рассказал сестре, что произошло.

– Спасибо, Максим, – сказала Аленка; Максим поймал ее полный восхищения и благодарности взгляд и невольно покраснел. Внезапно девочку разобрал смех, так что она едва не подавилась, а Аверя с Максимом вздрогнули и настороженно посмотрели на нее. – Нет, ничего, хлопцы, мне только представилось, как это все выглядело: я голая, ты рядом, и мы лобзаемся. Обычно так новая жизнь рождается, а ты мою спас…

– Я и Аленка в долгу пред тобою ныне, – произнес Аверя.

– Да ладно, ребята, – буркнул Максим тем грубоватым тоном, к какому обыкновенно прибегают подростки, пытаясь скрыть смущение. – Разве вы сами прежде не спасли меня от разбойников? Просто меня отец учил, как искусственное дыхание делать. Даже не знаю, почему я тогда об этом вспомнил, думал, и не пригодится.

Аленка повернулась к брату:

– А ты, Аверя, прости, что оплошала и сама не смогла забрать клад. Очень уж нежданно все получилось. Сколько в нем таланов?

– Десять. Нет, постой!

– Что?

– Их же было тринадцать. Точно тринадцать! Что за… – Аверя недоуменно огляделся, точно три пропавших талана были нечто таким, что можно увидеть, как рассыпанные пуговицы.

– А чего ты желал, когда в последний раз делал распальцовку? – спросил Максим.

– Конечно, чтобы Аленка не умерла!

Максим слегка улыбнулся:

– Так себя и благодари за ее спасение! Похоже, клад исполнил твое желание: вовремя вытащил из моей памяти то, что требовалось.

– Нет, – возразил Аверя, – Аленка ныне сидит подле нас благодаря тебе, и никому иному. Будь ты непутевым сыном и пропусти то отцово наставление мимо ушей, развилка бы не появилась, а кашу пришлось бы слезами посолить!

– Для почтительных детей родительское слово не пропадает втуне – так нам старец Евфимий говорил, – откликнулась Аленка. – Он еще такую притчу вспомянул: жил некогда не то дьяк, не то купец…

Аленка начала было рассказ, но полный желудок и утомительный день взяли свое: язык девочки начал заплетаться, а сама она – клевать носом. Аверя и Максим аккуратно перенесли ее в палатку, после чего залили водой костер и легли сами. До рассвета не произошло ничего, что могло бы потревожить их покой, хотя поначалу Максим никак не мог сомкнуть глаз. Возможно, перипетии последних суток мешали расслабиться, но спокойное сопение друзей заставляло забыть о пережитом и глядеть в будущее так смело, как свойственно человеку, чувствующему поддержку близких и свой долг перед ними.

Глава 8.

Заклятие на крови

После случая на озере у ребят началась несчастливая полоса. За неделю удалось взять только два клада, по одному талану каждый и не заклятых. Максим предложил использовать силу имеющихся кладов для поиска новых, но эта идея не встретила поддержки у друзей. «Больше потеряем, чем найдем» – заявил Аверя.

На восьмой день ранним утром путешественникам удалось напасть на след очередного клада. Двигаясь по нему, они выехали из леса и очутились на болоте, поросшем клюквой, чахлым кустарником и уродливыми кривыми сосенками, самая высокая из которых едва доходила Максиму до груди. Убедившись по веточке, что клад где-то рядом, Аверя заставил его выйти из земли, но почти сразу брат и сестра разочарованно выдохнули, причем так одновременно, будто бы заранее об этом договаривались.

– Что случилось, ребята? – спросил Максим.

– Клад положен на кровь, – ответил Аверя.

– Что это значит?

– Чтобы взять клад, нужно, чтобы возле него был убит человек. Таковы многие разбойничьи клады: пряча их, лихие люди обыкновенно режут пленника или даже кого-то из своих – по жребию.

– И как же теперь быть?

– Попробуем обмануть заклятие. – Аверя достал из-за пояса нож, быстрым движением уколол себя в руку, на которой сразу выступила красная капля, и вытянул ее по направлению к кладу. Минута прошла в молчаливом ожидании, но с кладом ничего не происходило. Наконец Аверя опустил руку и произнес, с досадой глядя на напрасно нанесенную ранку:

– Нет, не судьба! Талан только зря потратили!

– Мы так и бросим его?

– Так ничего не попишешь. Жалко, конечно: клад, должно быть, большой, но с кикиморой человеку не совладать. Садимся на коней, и прочь от этого болота, пропади оно пропадом!

– В ином месте повезет больше! – утешительно произнесла Аленка. – Только, Аверя, подожди меня еще малость.

– Ягод, что ли, хочешь набрать?

Аленка потупилась:

– Мне до кустов надобно!

– Смотри, на гадюку не наступи, жиганет: я тут одну уже спугнул!

Отбежав немного, Аленка скрылась в зарослях. Вернулась она быстрее, чем на то рассчитывал Аверя; он даже не успел протереть бок лошади пучком сухой травы.

– Аверя, там два мужика! – зашептала девочка.

– Ну, беги в другие кусты: здесь их полно.

– Да я не о том. Сдается мне, они дурное дело замышляют!

– Ой ли? Поди, мерещится!

– Сходи сам да проверь!

– Хорошо. Максим, пошли со мной, – скомандовал Аверя.

– А я вас догоню, – прибавила Аленка.

Припав к земле и аккуратно раздвинув ветки, ребята действительно увидели двух мужчин, склонившихся друг к другу. Одним из них был совсем молодой парень в белой крестьянской рубахе, другой – человек средних лет; благодаря черной бороде, темной одежде и небольшой сутулости он очень напоминал нахохлившегося ворона. Сходство еще более усилилось, когда ребята услыхали его скрипучий голос:

– Когда деньги отдашь? Я на твою девку пять таланов извел, а они нынче вздорожали!

– Нет у меня грошей! – простонал парень. – И так недоимка по оброку перед князем: уж он грозился из меня ее кнутом выколачивать! Почему я вообще должен тебе платить? Разве я просил убивать Настюху? Она мне теперь каждую ночь снится… красивая, живая… А как отца ее встречу, и вовсе хоть в петлю полезай.

– Ты еще не вздумай глупостей наделать – с кого потом долг получу? А плакаться мне нечего: что ты для девки пожелал, за то сам в ответе.

– Через два дня рассчитаюсь.

– Смотри у меня!

Парень медленно двинулся прочь; его собеседник, немного постояв, пошел в противоположном направлении. Сзади подползла Аленка; Аверя, почувствовав ее присутствие, тихонько спросил:

– Ты не узнала этого черного?

– Теперь узнала. Это ж Дорофейка!

– Кто он? – спросил Максим.

– Кладоискатель бывший, – ответил Аверя. – Только его уволили со службы за нерадение и попытку утаить таланы. Так вот, значит, чем он теперь промышляет: порчу наводит на людей с помощью кладов! Какую-то девку сообща в гроб загнали.

– И мы позволим им уйти?

– Никогда! – жестко произнес Аверя, глядя вслед удаляющемуся парню. – Рук ты не наложишь на себя, а вот нечто иное ты, у меня, милачок, исполнишь! Развилка тут есть.

Аверя сделал распальцовку; по телу парня пробежала судорога; он резко распрямился и значительно ускорил шаг.

– Судя по карте, он направляется в вотчину князя Бельегорского, где, должно быть, и сам живет, – сказал Аверя. – Поехали за ним: ручаюсь, там будет на что поглазеть.

Уже при въезде в вотчину – большое село неподалеку от болота – ребята услыхали шум. На главной улице толпа крестьян плотным кольцом обступила парня, который, стоя на коленях, пронзительно выкрикивал:

– Не хотел я ее жизни лишать, люди добрые! Я ведь сперва приворожить ее думал, да Дорофейка изрек, что сие невозможно, о развилке какой-то баял. Тогда я возжелал, чтобы она спину сломала: чаял, ноги у ней отнимутся, никому она, кроме меня, не нужна будет, а я бы ее, проклятую, на руках носил и пылинки с нее сдувал! А она возьми да помри!

Крестьяне хмуро, вполголоса, переговаривались:

– Не браги ли он упился?

– Не похоже!

– Помню, как он увивался за той девкой!

– Ах ты!.. – Через толпу продрался дородный мужик в расхристанной рубахе и с безумными глазами, явно намереваясь броситься на парня. Двое односельчан схватили его за руки:

– Не надо, Гордей… Не бери греха на душу!

– Да я за родное дитя своими руками из него жилы вытяну! – Отчаянным усилием мужик вырвался и уже готов был схватить парня за горло, но тут на его шее захлестнулся брошенный сзади аркан, и он грохнулся на траву. Крестьяне расступились и поклонились в пояс, увидев группу вооруженных всадников, во главе которых выделялся человек в богатой одежде, на рослом коне и с ловчим соколом на перчатке.

– Что здесь случилось? – спросил он.

– Сам князь, – шепнул Аверя Максиму.

Крестьяне загалдели вразнобой. Князь поморщился:

– Ничего не разберу! Говори ты, – он ткнул пальцем в сторону одного из крестьян, пытавшихся удержать Гордея, – коли старостой назвался!

Староста оказался толковым мужиком, и для объяснения ему не понадобилось много времени. Князь соскочил с коня и подошел к парню:

– Так вот почему ты мне оброк не платишь! Иному человеку деньги берег!

– Прости, князь, – опустил голову парень.

– Не у меня тебе прощения просить! Где тот лиходей, с которым ты сговаривался?

– Не ведаю, князь! Виделся с ним сегодня, да раньше, чем он, ушел.

– Мы знаем! – вмешался Аверя. – Приметили их, прежде чем сюда завернуть. Дорофейка побрел вон туда. – Мальчик вытянул руку, показывая. – На добром коне его быстро можно нагнать.

– А кой из себя этот Дорофейка?

Аверя сообщил необходимые приметы, которые тотчас же подтвердил и парень. Князь снова взглянул на него:

– Благодари государевых людей, не то я бы твои слова клещами проверил, мразь! Эй, – обратился он к дружине, – кто с запасными лошадьми, седлайте их! Притащите мне его – ужо одарю.

Трое челядинцев бросились исполнять приказ. Они действительно скоро вернулись с Дорофейкой, которого сволокли с коня за заломленные назад руки. Аверя обратил внимание, что пальцы бывшего кладоискателя были прочно привязаны друг к другу в выпрямленном состоянии, и, таким образом, он не мог воспользоваться силой клада; видимо, княжьи люди свое дело хорошо знали.

– Полегче, окаянные! Совсем суставы вывернули! – выдохнул Дорофейка.

– Ишь дергается, как пойманный зверь на цепи! – произнес один из крестьян.

– Так зверюга и есть! Кто ж еще? – отозвался другой.

– Он? – спросил князь.

Парень молча кивнул. Дорофейка крикнул, задрожав:

– Ложь все это! Не ведаю ни сего парня, ни его девки!

– А что ты о девке заговорил? – возразил князь. – Тебя о ней спрашивали?

– Он это! – раздался голос старосты. – Видел я его на окраине села в тот самый день, когда Настена с мостка вниз головой полетела!

Князь пристально посмотрел на Дорофейку:

– Ты еще будешь упираться?

– Поклеп! Не погуби!

– Ой, Дорофейка, зря ерепенишься! – тихонько произнесла Аленка, делая распальцовку.

Дорофейка затрясся еще сильнее:

– Мой грех! Признаю!

– Иных таких дел не творил? – спросил князь.

– Не было!

– Да? Отведите-ка его в кузницу, там расспрошу поподробнее.

Аверя подошел к князю и поклонился, только не так низко, как мужики:

– Дозволь при том присутствовать!

Князь оглядел мальчика и после небольшой паузы промолвил:

– Что ж, добро.

– Максим, пойдешь? – повернулся Аверя к другу.

– Ну уж нет! – запротестовала Аленка. – Максим уже обещал мне пару в горелках составить!

Честно говоря, Максим не помнил, чтобы он обещал что-либо подобное, но игра, которую деревенская молодежь затеяла у околицы, увлекла его, и следующий час пролетел незаметно. Забаву прервал братишка одного из участников, которому как раз выпало водить; примчавшись, он выпалил:

– Дорофейку выносят!

– Выносят? – переспросил Максим.

– А как же! Ему ведь ноги припекли, он более не ходок!

Все побежали к кузнице. Возле ее открытых дверей они увидели нагое и обезображенное тело Дорофейки, кое-как прикрытое тряпьем. Резкий запах горелого мяса ударил в нос Максиму, так, что к горлу подступила тошнота, а предметы поплыли перед глазами. По счастью, рядом раздался насмешливый голос Авери:

– Жалко тебе его? А ты, прежде чем нюни распускать, спроси, чего он с пытки вякнул! Варькину мать помнишь? Так это он на нее порчу навел и еще в двух таких случаях сознался! И заказчиков сдал, само собою.

– Не худо бы ему очную ставку с ними устроить, – сказал какой-то крестьянин.

– Очная ставка ему теперь предстоит разве что с Господом! – возразил староста. – До заката не доживет. Сказнить его сейчас – самое то милосердие.

– То мысль здравая, – вдруг заявил Аверя, – только сказнить тоже надобно с уменьем! Если здесь это над ним учинить, дух его станет еженощно по селу шататься, в окна стучать да у коров молоко портить. На болоте нужно, у кикимор поганых – тогда беды не жди.

Мужики сдержанным гомоном одобрили предложение Авери; князю оно также было не вопреки, и поэтому он незамедлительно велел двум дружинникам:

– Отправитесь с царевыми слугами и, где они укажут, порешите злодея. Да башку его мне доставьте, чтоб уж никаких сомнений не было.

Аверя наклонился к Аленке:

– Поезжай вперед и все приготовь.

– А что делать с тем парнем? – спросил кто-то.

– Согласно государеву уложению, того, кто порчей на человека смерть навлек, надлежит живьем спалить в срубе, – послышался ответ из толпы.

– И правильно! – крикнул Гордей. Однако не все его поддержали. С разных сторон раздались возгласы:

– Погодь, не руби с плеча! Он ведь сам повинился!

– Можно и не по строгости наказывать!

Князь нахмурился; все умолкли, ожидая его решения. Наконец он изрек:

– Хорошо! Пускай отныне и до самой смерти он мелет зерно в моем подвале вместе с холопами да в своем грехе кается.

Этих слов Аверя уже не слышал: он торопился туда, где сегодня видел клад. Впрочем, на само болото Аверя въезжать не стал, остановившись на границе его и леса: как уже довольно опытный кладоискатель, он с ходу оценил расстояние и счел его приемлемым. Дорофейку, все еще бесчувственного, поставили на колени лицом к селу. Аверя присел рядом; левой рукой он обхватил преступника за пояс, удерживая его, а правой, которой сделал распальцовку, коснулся Дорофейкиной руки, и крикнул:

– Давай!

– Тебя бы не зацепить, – промолвил один из дружинников.

– Не бойся!

Дружинник взмахнул саблей; голова Дорофейки отлетела; Аверя ловко уклонился и от клинка, и от хлынувшей крови. Княжеские люди отправились восвояси; Аверя и Максим остались подождать Аленку, которая прискакала минуты через три. Ее сияющее лицо исключало всякие расспросы об удаче или неудаче.

– Аверя, двадцать два талана!

– Любо, Аленка! У меня еще от Дорофейки десять свежих: ухватил, когда его душонка с телом расставалась.

– Прибыток за день велик, но давай и расходы сочтем!

– Не без того! Мне парень в три талана обошелся.

– А мне Дорофейка в один, ибо дюже был напуган!

– Постой, да ведь это значит…

– Это значит, мы выполнили поведение Дормидонта и можем ехать в столицу хоть сейчас!

– Ура!

– Ура!

– Недалече большая дорога, – деловито заявил Аверя, – по ней мы в три дня доберемся до гавани. А дальше и до столицы водою.

– Авось до новой луны со всем управимся, – заключила Аленка.

Глава 9.

Разлад и согласие

Ребята быстро продвигались по большой дороге. Лошади бежали легко, чувствуя под копытами утрамбованный песок вместо неровностей лесной и болотной почвы. Чем ближе было к портовому городу, тем больше попадалось пеших людей, всадников и телег. Максиму, который, как и раньше, сидел позади Авери, такая пестрота лиц и одежд была в новинку, и он оживленно вертел головой; Аверя же и Аленка, не отвлекаясь, смотрели вперед с прежним упрямым азартом.

Утром третьего дня, когда до цели оставалось уже немного, Аверя затянул было песню про веселого кладоискателя, который за сто таланов подрядился сосватать лешему кикимору, но не успел начать и третий куплет, как сзади послышались крики:

– Берегись! Берегись!

Ребята едва успели отпрянуть. Мимо пронеслась длинная шестиконная повозка, по краям которой сидели солдаты, а в центре возвышалась деревянная клетка, где находился седобородый человек в темной одежде и со скрученными руками. Голова его была низко опущена.

– Смотри! Это же Евфимий! – произнесла Аленка.

– Это который вас воспитывал? – спросил Максим.

– Да. – Аверя ударил лошадь плетью, догнал повозку и крикнул:

– За что старца повязали?

– Не твое дело, парень! – откликнулся начальник конвоя.

– Я добром спрашиваю…

– А я и отвечаю добром! И добром предупреждаю: не вздумай тут распальцовку делать, не то пристрелим, как собаку. Так государь повелел!

Аверя натянул поводья и чертыхнулся. Евфимий еще успел поднять глаза, и мальчик увидел в его взгляде и грусть от осознания того, что новой встречи, вероятно, уже не будет, и легкий укор за своеволие, некогда проявленное ребятами, и твердую решимость пострадать за какое-то очень важное и правое дело. Аленка поравнялась с друзьями:

– Что они сказали?

– Ничего!

– Какая же вина на Евфимии? Ведь так возят только самых страшных преступников! И что же такого он может сказать народу, если ему даже рот заткнули?

– Почем я знаю? – раздраженно ответил Аверя. – Одно ясно: в бухте уже ждет корабль, на котором Евфимия без промедления в столицу отправят. Если что и выведаем, то лишь там.

– Может, и с Евфимием успеем проститься. Поспешим, Аверя!

– Нет уж! Ему плаха уготована, а мне того раза хватило, и вторично нет охоты это видеть!

Аверя оказался прав: когда ребята ближе к вечеру прибыли в город, старца там уже не было. Словоохотливые грузчики на пристани подтвердили, что некоего «знатного вора» посадили на корабль, тотчас же поднявший якоря. Ближайшее судно должно было отплыть в столицу на следующие сутки в полдень; Аверя и Аленка договорились с капитаном о проезде и заплатили за Максима (сами они как кладоискатели могли ехать бесплатно). Далее ребята сняли на одну ночь комнату на постоялом дворе, где разместили вещи. Эти хлопоты позволили забыть о неприятной сцене на дороге, и после ужина Аверя предложил заглянуть в соседний кабак, выпить меду, который, по слухам, был здесь очень уж хорош.

Народу в кабаке было немного: только дальний столик занимало несколько человек, по-видимому, посадских тяглецов, да чуть поближе к выходу сидел рослый мужчина с тугим кошелем на поясе. Держался он степенно и не встревал в разговор соседей, обрывки которого долетали и до ребят.

– Так ты второй день как из столицы, Мефодий?

– Бог привел туда, привел и обратно!

– Что слыхать о государе?

– Плохо ему, помрет скоро!

– Дурная весть, братцы: все загинем!

– Это почему?

– Смута будет!

– Так у царя вроде сыновья-погодки есть: Василий да Петр.

– Проку с них мало: порченые они. Дормидонт-то, почитай, самозванец…

– За такую хулу – кнут!

– А чего играть в ухоронки? Он ведь сам после смуты на престол уселся, потому и страшно сделалось ему, что дети, как в силу и разум войдут, спихнут его оттуда! Вот и постарался, чтоб не было у них ни того, ни другого…

– То бабьи сплетни!

– Повидай царевичей сперва да порасспроси их челядь, прежде чем мудрецом себя мнить! Как полагаешь, куда царева казна ушла незадолго до их рождения? Потом Дормидонт всю землю ограбил, чтобы ее восполнить! Молод ты и не помнишь, как после этого и хлеб градом било, и скотский падеж свирепствовал: нечем было беду отвести.

– И ныне к тому идем!

Один из посадских, дотоле сидевший угрюмо и лишь изредка ронявший слова, вдруг резко выпрямился и впился глазами в Аверю и Аленку, расположившихся на другом конце помещения.

– А вот и они, курвины дети! – крикнул он.

Аверя медленно поднялся из-за стола и процедил:

– Ты кого облаял срамным словом, кабацкая теребень?

– Остынь! Что тебе до государевых кладоискателей? – вмешался человек с кошелем. Он немного развернулся, и ребята увидели на его пальце перстень с печатью купеческой гильдии.

– Что? Они у моего свояка два дня назад так таланы вымучивали – на спине и на харе места живого не осталось!

– Если что забрали насильством, пиши челобитную, а добрых слуг не задевай! – отчеканил Аверя.

– Ах ты! – Опрокинув стул, посадский сделал шаг по направлению к ребятам.

Аверя выхватил нож:

– Ну, давай, подходи, коли смелый! Я тебе водку из брюха выпущу – живо протрезвеешь!

Максим встал плечом к плечу с другом, чтобы сообща отразить нападение. Аленка потянула брата за рукав:

– Не надо…

– Пусти! – с внезапной злобой крикнул Аверя. – Я с него взыщу за бесчестье родителям!

– Не трудись, царев человек! – Целовальник у стойки щелкнул пальцами. Тотчас же по разные стороны от посадского выросли двое дюжих кабацких прислужников. Подхватив под руки, они повели его, шарахнули о низкую занозистую притолоку так, что брызнула кровь, и с силой выбросили из распахнутой двери; две собаки, обыкновенно ожидавшие подачек от пьяных посетителей, с воем пустились прочь. Аверя залпом допил оставшийся в чарке мед и, насупившись, вышел из кабака; Максим и Аленка поспешили следом.

На следующий день ребята рано явились к пристани, предпочитая скоротать время на свежем воздухе, а не в духоте и вони постоялого двора. В трюм полным ходом грузили товар – пряности, привезенные с юга; трое купцов отправлялись с ними в столицу. Одного из них, по имени Пантелей, Аверя, Аленка и Максим видели вчера в кабаке; теперь он, бодро подбоченившись и с легкой ухмылкой, наблюдал за носильщиками и время от времени покрикивал на них, если ему казалось, что те слишком небрежно обходятся с мешками и могут уронить их в воду. Два других купца были очень похожи на него одеждой и фигурой, но разительно отличались по поведению: хотя они также улыбались, но их бледность свидетельствовала о том, что они пересиливают себя, а в их упорном молчании невольно чудилось что-то зловещее. Наконец весь груз занял надлежащее место в трюме, а люди – на борту, и, пользуясь попутным ветром, корабль быстро покинул гавань.

По расчетам Авери, переезд через море должен был занять примерно неделю, и, значит, следовало вооружиться терпением. Последнее, впрочем, не составляло проблемы: при отсутствии ежесуточных дел и полной невозможности сыскать на судне какую-либо забаву сама размеренность корабельной жизни располагала к дремоте. Переносить с достоинством скуку для Авери и Аленки было столь же привычным, как разгадывать и снимать заклятия, поэтому большую часть суток они спали, словно бы набираясь сил перед решительным рывком. Максима поначалу очень занимал вид деревянного парусника с двумя рядами весел, похожего на музейные модели. Однако после того как Максим в первый же день обегал и облазал весь корабль (в этом никто не препятствовал), взгляд его притерся к новой обстановке, как и к другим вещам, с которыми ему пришлось столкнуться после расставания с Павликом. В результате Максим уподобился Авере и просто начал с ленцой ждать конца путешествия.