Наперегонки с Эхом

В мавкиных зареванных глазах промелькнуло выражение отчаянной мольбы. Авику было отчего-то страшно неловко перед бедной девушкой. Они условились, что в жилище чародея пойдут только мальчики, а Мавка будет ждать их возвращения на постоялом дворе. Они могли бы поехать на казенной повозке, но решили, что не стоит раскрывать своих намерений стражникам, поэтому Хура приказал им распрячь лошадей и ожидать дальнейших распоряжений возле таверны. Они с Авиком отправились вниз по улицам пешком.

Жилище Нотии находилось где-то на подоле, Хура точно не знал, где, поэтому им пришлось изрядно поплутать. За время пути Хура пересказал Авику все сплетни о престарелом волшебнике за два последних года. По его словам, Нотия трудился не покладая рук. Каждый месяц он отправлял по крайней мере одного почтового голубя со свежим манускриптом для библиотеки Вечного Города. Когда наставники Школы решили узнать, о чем же написано в этих манускриптах, они с удивлением обнаружили, что речь в них идет о новых Истинных Именах… насекомых. Никаких попыток исследования свойств этих Имен Нотия не предпринимал. Он, казалось, целыми днями был погружен в Великую Игру ради Имени какого-нибудь нового жука или стрекозы. Надо отдать ему должное, Истинные Имена бабочек и мушек он щелкал как орешки, но какой от этого прок, если их нельзя использовать для того, чтобы накладывать чары? В Школе полувсерьез утверждали, что старик больше не способен обходиться без глубокой медитации, в которую он погружается во время Игры. Двое молодых наставников, скорее из любопытства, нежели сочувствия, однажды предложили Нотии свою помощь. Маг осведомился, чем же эти двое могут быть ему полезны, и когда услышал в ответ, что те в числе прочего готовы избавить его «от нежелательных зависимостей», бесцеремонно выставил их за порог.

Наконец в конце слепого проулка они набрели на высокий забор, составленный из плотно подогнанных друг к другу некрашеных досок, серых от времени. У входа красовался позеленевший бронзовый щит с вытисненным на нем именем и гербом мага: в разделенном пополам вертикальном овале – в верхней части была изображена рука, сжимающая горящий факел, а в нижней – две водомерки. «Символы просвещения и соперничества», – отметил про себя Авик.

Отворив калитку, мальчики вступили в запущенный сад. Бревна внушительного и просторного дома почернели от старости. Выкрошившиеся торцы стволов тонули в одичавших кустах шиповника и смородины. Один угол сруба был явно ниже другого. Крышу давно не перекладывали, то здесь, то там пестрели разномастные заплатки. В углу двора темнело бесформенное нагромождение истлевших гнилушек, и только стоящее рядом ведерко наводило на мысль, что это, вероятно, остатки колодца. На фоне этого запустения резко выделялась роскошная самоходка, прислоненная к внутренней стороне забора. Ее каркас и педали не были украшены вычурной гравировкой, которой так любили щеголять городские франты, но каждая деталь была подогнана и заговорена настолько искусно, что мальчики несколько минут простояли, разинув рты и боясь даже представить себе стоимость такой прекрасной вещи.

Массивная дверь дома неожиданно оказалась хорошо смазана и не издала ни единого звука, когда Хура потянул ее на себя. Пройдя сквозь просторные сени, пахнущие эфиром, книжной пылью и амброй, друзья оказались на пороге внушительных размеров горницы. Повсюду вдоль стен до потолка возвышались шкафы, набитые свитками и книгами. Часть книг лежала прямо на полу вперемешку с ретортами, колбами и склянками. В углу мерно поскрипывали перьями два изящных самописца. Комната была едва освещена, и в пыльных закоулках между грудами вещей клубилась таинственная темнота. За широким столом, склонившись над книгой, восседал хозяин дома, худощавый старик с впавшими щеками. Мальчики застыли в дверях. Даже Хура оробел от этой картины. Первым придя в себя, он заковылял было на ватных ногах в сторону стола, но оступился и задел сапогом деревянный ящик с мензурками, которые угрожающе забряцали.

– Эй, ты, поосторожней там с моими морилками, – прорезал тишину мягкий старческий голос. Заложив фолиант пером диковинной окраски, старец живо выскочил из-за стола и направился к двери, лавируя между грудами предметов. Не ожидавший от него такой прыти Хура окончательно сконфузился и забормотал какие-то нелепые извинения.

– Смотрите под ноги в следующий раз, – нетерпеливо оборвал этот поток хозяин, разглядывая содержимое пострадавшего ящика. – Выкладывайте лучше, зачем пожаловали.

Сбиваясь и перескакивая с одного на другое, Хура принялся излагать события последних дней.

– Молодой человек, у меня маловато времени, чтобы выслушивать базарные истории, – раздраженно прервал его рассказ старик, все еще разглядывая свои склянки. – Поиски пропавших родственников, вызов духов, привороты-отвороты – это все совершенно не по моей части.

– Конечно, Ваше Мудрейшество, но ведь произошло преступление, как будто бы с использованием запрещенной магии…

– Как будто бы,– передразнил его волшебник, – а почему бы Вам не обратиться к тем, кого такого рода вещи интересуют больше, чем меня? Я не охотничья псина, чтобы гоняться по лесам за разбойниками.

– Его Высокомогущество прекратил расследование…

– И к какому же выводу он пришел?

– Капкан Черных Куниц, – отрапортовал Хура.

– Очень интересно, – маг впервые оторвал свой взгляд от содержимого злополучного ящика и посмотрел на Хуру, – а кто еще присутствовал на совете?

Хура перечислил имена всех наставников, а из вельмож и следопытов он знал только двоих человек. Волшебник задумчиво почесал бороду, потом повернулся и прошествовал к своему столу. Авик и Хура посеменили за ним следом. Нотия сел за стол, раскрыл книгу на заложенной странице, и взгляд его снова коснулся оробевших мальчиков.

– Молодые люди, я, кажется, дал ответ на ваш вопрос?

– Да, вы сказали, что находите наш случай очень интересным, – вставил Авик. Маг неожиданно рассмеялся, обнажив крупные желтые зубы.

– Позвольте мне дать Вам один совет: не следует без оглядки бросаться на всё, что на первый взгляд кажется интересным. У меня не так много сил и еще меньше времени. Я должен сосредоточиться на одной или нескольких действительно важных вещах.

– Да, но… – Авик обвел глазами рабочий стол мага, на котором в беспорядке громоздились пластинки с наколотыми на булавки жуками, расправленными при помощи обрывков пергамента стрекозами, и недорисованная гравюра с изображением жужелицы. Хура испугано зашикал на него.

– Кажется, ты находишься в одном шаге от того, чтобы нанести мне смертельное оскорбление, – мягко заметил Нотия, заметив направление его взгляда, – так что идите-ка лучше своей дорогой и дайте мне закончить чтение.

– Вчера у меня из-за шиворота выпала вот такая сороконожка, – выпалил вдруг Хура, разведя руки в стороны, как рыбак, рассказывающий о своем улове. Нотия вздернул брови:

– Куда выпала?

– Куда? На пол. Это было на конюшне постоялого двора. Я уверен – это очень важная находка, – азартно схватился Хура за свой неожиданный козырь.

– И какого она была цвета, разрешите поинтересоваться?

– Черная, с сиреневым отливом, – вставил Авик.

– А как выглядела ее голова?

– В форме неправильного диска, с двумя красными точками по краям и белой полоской посередине.

– Гм… – Нотия на мгновение задумался, – и как же эта особь попала к тебе за шиворот? – обратился он к Хуре.

– Я ночевал на сеновале у него дома, – Хура ткнул рукой в Авика, – наверняка этих сороконожек там как муравьев в муравейнике. Это, кстати, совсем недалеко от места убийст…

– У тебя на сеновале и вправду живут такие сороконожки? – перебив Хуру, спросил Нотия у Авика.

– Ни разу не видел, – не задумываясь, ответил тот. Маг громко расхохотался.

Поняв, что хитрый план сорван, Хура сделал гневный жест в сторону Авика и выскочил из комнаты. Авик попятился к двери за ним. Вслед им несся смех вперемешку со старческим кашлем.

Хура не помня себя от ярости, не разбирая дороги, мчался прочь. Авик едва поспевал за ним. Они выбежали через заднюю калитку и теперь плутали по чужим дворам и закоулкам.

– Ты всё испортил, как всегда, – ругался Хура. – Сначала нагрубил Рамису Ацетусу прямо на совете, теперь меня выставил на посмешище перед этим чудаком! Ты когда-нибудь думаешь, прежде чем говорить? Не усвоил еще, что тебе вообще лучше держать язык за зубами?! Сам теперь с Мавкой своей объясняйся.

– Он сам задавал мне вопросы,– оправдывался Авик, – что мне было отвечать? Соврать про твоих дурацких сороконожек?

– Слушай, ты вообще выкручиваться не умеешь, что ли?

– Выкручиваться умею, а врать не люблю. И врунов, кстати, тоже.

– Да ну тебя…

Вконец разобидевшись друг на друга, мальчики возвращались обратно к таверне. Когда двускатная крыша постоялого двора показалась из-за угла улицы, до них донесся густой мерный топот множества копыт и нервное ржание. Подойдя ближе, они обнаружили, что вся проезжая часть вокруг конюшни уставлена лошадьми. Удивленные, они протискивались мимо кричащих и ругающихся стражников, которые привязывали фыркающих коней к временным коновязям, наскоро собранным из оглоблей и тележных колес. Почти обойдя этот внезапно появившийся лошадиный базар, они чуть не налетели на понурого чернобородого стражника, ведшего под уздцы такую же понурую вороную кобылу. Стражник схватил Авика за плечо железной лапой.

– Два мальчика-послушника найдены, – провозгласил он торжественно. И тихо добавил, – Вас приказано немедленно препроводить на конюшню.

Авик с Хурой озадаченно переглянулись. Еще громче ругаясь, стражники принялись освобождать от лошадей проход к дверям конюшни. Сделав несколько шагов по коридору из потных человеческих спин и лоснящихся конских боков, мальчики обнаружили, что под козырьком рядом со входом, прислоненная к стене, стоит чудесная самоходка Нотии. Два стражника отталкивали от нее лошадей тупыми концами пик, чтобы те ненароком не затоптали драгоценный механизм.

Мальчики снова переглянулись. Внутри конюшни было необычайно светло – под потолком горело три здоровенных холодных огня. Все дверцы опустевших стойл были распахнуты настежь, а земляной пол, прежде почти невидимый под слоем навоза и сена, стал неожиданно чистым. Приглядевшись, мальчики увидели, что весь конюшенный сор, аккуратно разобранный по соломинке, висит в воздухе под потолком.

– Вот это телекинез!, – тихонько прошептал Авик. Его Мудрейшество Оноди Нотия собственной персоной вышагивал по проходам, деловито заглядывая в глубокие щели у основания вбитых в землю квадратных столбов. Края его робы были заправлены в сапожки, в одной руке он держал сачок для ловли бабочек, в другой – маленький, но яркий холодный огонь. На почтительном расстоянии от него следовали распорядитель постоялого двора и капитан стражников. На их лицах выражения растерянности и подобострастия то и дело сменяли друг друга.

– А, вот и вы подошли, – поприветствовал мальчиков Нотия, нагибаясь около очередного столба. – Наша беглянка, к сожалению, куда-то запропастилась.

Хура изгибом спины и поворотом головы изобразил желание немедленно броситься на поиски сороконожки, и если понадобится, даже загнать ее обратно к себе за шиворот.

– Как же быстро вы убежали! – Продолжил Нотия, распрямляясь. Он потушил холодный огонь в своей руке и отдал сачок капитану стражников. – Мне пришло в голову, что я, быть может, помогу вам в вашем деле. Сам я не большой специалист по препарации бездыханных тел, но я знаю кое-кого, кто может быть вам полезен.

– Ваше Мудрейшество, я вспомнил еще одно место, где сороконожка могла залезть мне под робу, – невпопад сказал Хура, – на полянке рядом с трактом, где мы делали привал. Мы могли бы осмотреть ее.

– В этом нет нужды, – Нотия нетерпеливо махнул рукой, – у вас есть, где остановиться в Хориве? Господин распорядитель, не сочтите за труд сохранить за молодым человеком его комнату на постоялом дворе. Плату я пришлю с нарочным, с ним же прибудет и записка, где и когда вы, молодые люди, сможете встретиться с моим человеком. На этом я, пожалуй, откланяюсь.

Прошептав несколько заклинаний, он заставил солому опуститься вниз и расположиться вдоль стен прохода. Комья конского навоза, тоже парившие где-то под крышей и невидимые за яркими светильниками, пролетели к дальнему концу конюшни и с сочным звуком попадали на пол. Мальчиков накрыла волна теплого лошадиного запаха. Наконец, жестом руки Нотия потушил холодные огни, и помещение окутала знакомая полутьма.

– Можете возвращать лошадей в стойла, – бросил он капитану, забирая обратно свой сачок. Через минуту сквозь лошадиное ржание и ругань стражников до них донеслось шуршание удаляющейся самоходки.

– Ну и дела, – только и произнес Авик.

Наконец мальчики вернулись на постоялый двор. Мавка уже заждалась, и потому встречала их насупленными бровями. Хура, конечно, постарался изобразить результаты похода к Нотии в выгодном свете, но даже Мавка поняла, что сам он не слишком полагается на слово старого мага: все крупные чародеи Хорива, кроме него самого, служат наставниками в Школе – и не пойдут против воли совета и Рамиса Ацетуса. А кого еще может рекомендовать Нотия? Разве что какого-нибудь деревенского колдуна…

– Но вы же попробуете? – тихо спросила девушка, опустив глаза. Конечно, мальчики не могли ей отказать.

Расстроенная Мавка отправилась домой в сопровождении осовевших от долгого безделья стражников, а Авик с Хурой остались ждать вестей от Нотии. Поднявшись в комнатушку, они улеглись на тюфяки. Хура достал из своего заплечного мешка письменные принадлежности и принялся зубрить уроки, а Авику предложил пару книг на выбор, чтобы тот тоже мог как-то убить время. Авик взял томик «Истории магии», открыл его на случайной странице и углубился в чтение.

«… Особенно быстро магические искусства развивались в VII веке от основания Вечного Города. После череды успешных завоеваний императора Орифетиана IV, в распоряжении имперских чародеев оказалось значительное количество пленников из покоренных им народов. Изучение действия Истинных Имен, выставленных на Астральных Картах этих чужеземцев позволило совершить настоящий прорыв, сравнимый по масштабам разве что с открытиями Шогеста Брандото, совершенными за сто с лишним лет до того. Были обнаружены полезные свойства таких хорошо знакомых каждому чародею Имен, как Тиарканум, Игофринус, Рендвуну, и многих других. В это время были заложены основы того магического ремесла, которым мы по праву гордимся. Хотя этот период рассматривается многими авторами как золотой век в истории магии, нельзя не отметить, что он обошелся весьма дорогой ценой. Сотни зачарованных пленников погибли, а тысячи получили неустранимые пороки и уродства. Вечный Город заполонили искалеченные и озлобленные нищие, порой пугавшие своим видом путешественников и горожан. Хотя эти несчастные принадлежали к разным племенам и народам, они быстро осознали свою общность и образовали “Хаврот Нод”. С одного из наречий варваров Срединного Моря это имя переводится как “Братство Отверженных”. Благодаря сплоченности несчастных отщепенцев, а также необычайным качествам, которые они обрели наряду со своими уродствами, “Братство Нод” быстро вытеснило прочие воровские и нищенские гильдии. Летопись сохранила рассказ об одном из предводителей братства, исполине по имени Эр-Мергор. Наложенные на него чары наделили его колоссальным ростом, невероятной силой и нечеловеческим, изворотливым умом. Вместе с тем кожа его покрылась твердой, как кремень, коростой, не позволявшей гнуться бедренным суставам и пояснице. Несчастный гигант не был способен сидеть или лежать, поэтому спал, подобно лошади, – стоя, вытянувшись во весь рост и прислонившись к стене.

В 679 году, после смерти Орифетиана IV, его наследник, молодой Рибраниан I попытался было извести братство, к тому времени изрядно беспокоившее обитателей Вечного Города разбоем и грабежами. Однако благородное начинание закончилось для молодого императора весьма злополучно. “Братство Нод” под предводительством Эр-Мергора подняло восстание. Мятежникам в ходе молниеносного и коварного нападения удалось разбить императорскую гвардию и захватить дворец. Придворные, не пожелавшие служить бунтовщикам, были немедленно казнены. В числе прочих умерщвлен был и злейший враг братства, престарелый грандмаг Ион Тревиан. Впрочем, расправившись с главным своим мучителем и его основными помощниками, мятежники проявили неожиданную мягкость к остальным магам, сочтя, что их поголовное истребление привело бы к исчезновению накопленных чародеями знаний, а значит, сделало бы перенесенные членами братства мучения напрасными. Эр-Мергор лишь приказал отрубить всем волшебникам Вечного Города безымянные пальцы на правых руках, чтобы они тоже получили свою толику страданий и навсегда сохранили память о совершенных ими злодеяниях. Император Рибраниан укрылся в катакомбах, где от расстройства чувств ослеп на оба глаза. В конце концов, он был схвачен мятежниками, и те, кто еще вчера были отверженными, провозгласили себя правителями Империи, повелевающими от его имени. Их беззаконному правлению положил конец имперский полководец Арсан Аскертийский. Прослышав о происходящем в столице, он прервал свой поход в южные страны, погрузил войско на корабли и отправился к столице. Под покровом ночи он высадился под самыми стенами Вечного Города. Застигнув бунтовщиков врасплох, он взял укрепления штурмом и занял большую часть города. Внезапность атаки и неприязнь горожан к мятежникам сослужили Арсану хорошую службу. Большая часть повстанцев была перебита, но уцелевшие укрылись во дворце, взяв в заложники императора и его малолетнего наследника. Арсан понимал, чем может грозить Империи пресечение правящей династии, и вынужден был вступить в переговоры. В результате торга, длившегося дольше, чем взятие самого е города, братство получило в вольное владение пустынные земли на западных окраинах Империи, а Арсан – слепого и полубезумного императора. Освободив Вечный Город от власти братства и став фактическим правителем государства, он решил обезопасить страну от повторения столь дорого стоивших ей ошибок и ввел строгий запрет на наложение чар на Астральную Карту любого человека, будь то раба или правителя, без его на то согласия. Он также повелел собрать все книги и свитки, содержащие сведения об Истинных Именах, калечащих своих носителей, и замуровать их в подвалах библиотеки. В годы владычества Арсана был составлен и первый толковый указатель, содержащий перечень всех известных на тот момент Имен. Тогда же были введены первые запреты для кадавров из варварских племен. Ведь в предшествующую эпоху безобразные звероподобные дикари нередко встречались в городах Золотой Перевязи, а их поселения множились на просторах Империи. Прошло почти столетие, прежде чем кадавры были полностью искоренены в наших пределах.

“Братство Нод” осело на западной границе и дало начало племени нод, одному из самых беспокойных и воинственных во всей Империи. Потомки несчастных пленников не унаследовали ни пороков, ни способностей членов братства, но сохранили их свободолюбие и лютую ненависть к своим поработителям. Последним дошедшим до нас свидетельством об этом периоде бурного развития магии было занесенное в летопись сообщение северных торговцев, проходивших в 724 году через земли племени Нод, и повстречавших там весьма пожилых калек, чье уродство, казалось, было причинено запрещенной магией…»

Стук в дверь заставил Авика оторвать глаза от книги. На пороге стоял прислужник с запиской в руке.

– Прибегал мальчишка, просил передать вам это, – сказал он, почтительно вручая Авику записку.

«На второй день от дня сего, на восходе. Харчевня “Синий Осетр” у начала Северного Тракта» – значилось на истрепанном обрывке пергамента. Похоже, старый чародей не шутил.

На следующее утро Хура пошел в Школу на свои занятия, а Авик отправился слоняться по городу. Ночью подморозило, но в прохладном влажном воздухе стоял запах весны. Поднявшись на крепостную стену, он оглядел окрестности. Могучий Реебор недавно вскрылся, и грохочущие, наползающие одна на другую, льдины медленно ползли на юг, в сторону моря. Насмотревшись на ледоход, Авик направился прямо по стене к Белым Воротам, перекидываясь шутками со скучающими на посту караульными. У ворот, как обычно, толпились люди. Стражники осматривали телеги, мытари, как коршуны, кружили вокруг повозок торговцев, повсюду слышалась брань, ржали лошади, ревели ослы. Отломив сосульку от зубца крепостной стены, Авик попытался сделать из нее приближающее стекло. Произнесенное заклинание заставило льдинку принять форму линзы и сделаться прозрачной как слеза. Стекло неплохо приближало, но почему-то переворачивало всё вверх тормашками и растягивало в стороны. Несколько минут Авик разглядывал суетящихся внизу людей. Сквозь стекло они были похожи на толстых летучих мышей, перетаптывающихся вниз головой на ветвях дерева или на потолке пещеры. Насмеявшись, он принялся высматривать харчевню «Синий Осетр» – Северный Тракт начинался здесь, за воротами.

А вот и она, чуть в глубине – не слишком заметное строение с вывеской в виде большой синей рыбины. Довольный собой, Авик выкинул ледышку и спустился на улицу. Остаток дня он провел, копаясь в книжных развалах и беседуя со знакомыми книготорговцами.

***

Восход условленного дня еще только начинал алеть на горизонте, а мальчики уже стояли на пороге «Синего Осетра». Небольшая зала была почти пуста. За большим столом завтракала крестьянская семья: старик, старуха и две их тощие прыщавые дочери. В углу угощался дымящимся мясным супом степняк-торговец в сдвинутой на затылок кожаной шапочке. У окна, спиной к мальчикам, сидел дородный человек в черной робе. Бычья шея и массивные уши энергично двигались, выдавая активную работу челюстей. Хура подошел к нему и почтительно поклонился. Незнакомец ответил глубоким поклоном головы, не прекращая при этом жевать.

– Вы ли тот человек, с которым мы должны встретиться этим утром? – учтиво спросил его Хура. Дородный мужчина повернул голову и сглотнул.

– Да, о сын мой, – произнес он торжественно, – провидение привело тебя в правильное место и в правильный час.

– Вы можете нам помочь?

– О да, мой долг помогать страждущим, сбившимся с пути, утратившим надежду и желающим обрести истину.

Авик и Хура переглянулись.

– Мы как раз хотим узнать истину, – неуверенно сказал Авик.

– Я вижу, вы – дерзновенный юноша, – обратился к нему здоровяк. – Давайте же совершим наш утренний молебен, чтобы удача преследовала нас весь оставшийся день.

Он отложил ложку, повернулся лицом по направлению к восходящему солнцу и принялся читать благословение. Его роба разгладились, когда он встал, и друзья обнаружили, что ее объемные складки скрывали вовсе не шелковый пояс, какие носят маги, а сплетенный из посеребренных цепочек, какой имели право носить лишь священники. Мальчики удивленно смотрели на своего нового знакомца, боясь помешать ему закончить молитву. Авик из вежливости даже подтягивал в некоторых местах.

Им так и не удалось возобновить разговор, так как входная дверь внезапно распахнулась настежь, и в харчевню ввалились два здоровенных парня малосимпатичной наружности. Чуть позади них семенила невысокая, с ног до головы закутанная в плащ фигурка. Громилы прямиком направились к мальчикам и скрутили им руки.

– Ну что, щеглы, думали срезаться? А ведь крутил вам оглобли щурый, крутил, а всё не всклад, – с укором произнес закутанный в плащ. По голосу и бегающим глазкам, поблескивающим поверх плаща, Авик узнал своего странного собеседника с постоялого двора.

Дородный священник возмутился было кощунственным вторжением, так бесцеремонно прервавшим его молитву, но получив косой удар в ухо, свалился под стол и затих. Громила в неуверенности застыл, сжимая и разжимая кулак, которым он только что нанес удар святому отцу. Глаза его под нахмуренными бровями выражали напряженную работу мысли. Наконец, решение проблемы было найдено, и он совершил двойной взмах открытой ладонью от плеча к поясу, какой обычно совершают набожные люди, после того как коснутся святыни. В это время старик-крестьянин, сжав кулаки, вскочил из-за стола, однако быстро оценив свои перспективы в потасовке, как бы случайно замешкался, переведя полный надежды взгляд на жену и дочерей. Те дружно зашикали на него, и мужик с облегчением опустился обратно на место, всем своим видом давая понять, какой тяжелой гирей семейный долг висит на его шее. Хура попытался прочитать простенькое боевое заклинание, которому его учили в школе, но полуперчатки и наручи незнакомцев были хорошо заговорены и защищали от магии.

– Гвоздички… – с апломбом начала фигурка, вытягивая руку с длинными когтистыми пальцами, однако и ей не суждено было довести свою мысль до конца. События разворачивались стремительно. Сначала вокруг головы державшего Авика громилы возник неправильной формы ореол из щупальцев, в комбинации с вытаращенными глазами и разинутым ртом бандита, наводящим на мысли о змееволосом чудовище из детской сказки. Продолжалось невиданное зрелище лишь краткий миг: щупальца оказались брызгами супа, и осколки разбитого о голову горшка с грохотом посыпались на пол. Ошпаренный детина взревел и развернулся всем корпусом в тот угол, откуда прилетел горшок, однако тут ему в лоб точнехонько угодила массивная ножка деревянной скамейки. Охнув, он повалился на пол, увлекая за собой Авика. Его товарищ отбросил Хуру в сторону и с ревом бросился на подмогу. Деловито поправляя шапочку, из своего угла ему навстречу уже спешил степняк. Узкий в плечах и на две головы ниже своего противника, он был вертким как ящерица, а его конечности вдобавок не были скованы громоздкими доспехами. Схватив громилу под рукава между локтями и запястьями, он легко уворачивался от ударов и, с настойчивостью метронома, наносил пятками пинки по колену противника. Удары не были сильными, но попадали точно в одно и то же место. Потеряв терпение и воя от боли, бандит безуспешно пытался сокрушить смельчака ударами своей бритой головы. Блестящий череп со свистом рассекал воздух, но не достигал цели. Когда амбал замхнулся головой в третий или четвертый раз, степняк, подобравшись снизу как пружина, ударил своим лбом прямо в челюсть громилы. Удар, сложенный из встречных движений обоих борцов, получился такой силы, что кожа на шапочке степняка лопнула, обнажая вшитую в нее железную пластину, с торчащим надо лбом маленьким злобным шипиком. Громила схватился руками за раздробленную челюсть и, пуская кровавые пузыри, медленно опустился на пол.