Наперегонки с Эхом

Косоглазый следопыт как раз заканчивал пассаж об исторических прецедентах применения незаконной магии на территории княжества и намеревался углубиться в описание быта крестьян, когда Рамис Ацетус наконец не выдержал и прервал его энергичным кивком головы.

– Я думаю, мы должны перейти к нашему делу, – сказал он, холодно улыбнувшись. – Итак, найдено тело с описанными вами… эээ… необычными повреждениями?

– Так точно, Ваше Высокомогущество.

– Кто его обнаружил?

– Девушка, дочь покойного.

Мавка вышла из сумерек бокового ряда на освещенный пятачок.

– Дитя мое, – мягко обратился к ней грандмаг и прищурился, – расскажи-ка нам по порядку, что с тобой произошло.

Из сбивчивого рассказа девушки следовало, что она нашла тело пропавшего отца в лесу во время сбора хвороста. Тело было еще теплым, но она едва узнала его из-за истощения, ожогов и странных густых волос.

– Когда ваш отец покинул дом? – хриплым баском спросил ее дородный рыжеволосый следопыт. – Не припоминаете ли вы каких-нибудь необычных событий в тот день или до этого?

– Папа каждую зиму ездил на заработки, – Мавка опустила голову, – он хотел накопить мне на приданое.

– Да-да, так поступают многие крестьяне, но не было ли чего-нибудь странного именно в этот раз? – повторил свой вопрос следопыт. Девушка задумалась.

– Нет, я даже не знаю, где папа подрабатывал в этот раз…

– Ну, это-то уж мы выясним… – поспешил вставить косоглазый сыщик.

– Теперь я бы хотел, – повысив голос, прервал его Рамис Ацетус, очевидно, опасавшийся нового витка косноязычного многословия, – послушать о результатах исследования Астральной Карты, эээ… пострадавшего крестьянина.

В центр звезды вышел Хура, почти что силой волоча за собой упирающегося Авика. Увидев их вдвоем, грандмаг нахмурился.

– Хура, кто это с тобой? – спросил он строго.

– Это Авик, мы с ним учились вместе в начальных классах. Он помогал мне с исследованием Астральной Карты пострадавшего методом Минаса и Себея. Мы выяснили полный состав Имен на внешнем кра…

– Уж не тот ли это Авик, которому я строго-настрого запретил появляться в стенах Школы? – остановил его волшебник. Повисло неловкое молчание.

– Да, это я, – просто сказал Авик, – но я пришел не как послушник, а как свидетель по делу об убийстве.

– Помнишь ли ты, за что ты был наказан?

– Помню, Ваше Высокомогущество.

– Хорошо, – сказал старый маг хмуро, – но после того, как разбирательство будет закончено, ты должен будешь навсегда покинуть эти стены. Я уже говорил это много раз и повторяю снова: изучение магии требует, прежде всего, прилежности и послушания. Дерзость и магия несовместимы. Запомните это и вы, послушник Хура. – добавил он с нажимом, а затем, повернувшись обратно к Авику, спросил со снисходительной полуулыбкой, – ну теперь-то ты согласен со мной?

– Нет, Ваше Высокомогущество.

Грандмаг поджал губы и побледнел. Его руки под расшитым балахоном сделали резкое движение, как будто бы сжались в кулаки. Хура застыл с открытым ртом. Напрженная тишина разбудила толстого вельможу. Вздохнув, как небольшой морж, выползающий на льдину, он приоткрыл свои маленькие глазки. Косоглазый сыщик тоже оживился и принялся ощупывать присутствующих своими косыми глазами.

– Рассказывайте, Хура, – сдавленным голосом приказал грандмаг.

Хура быстро пришел в себя и бойко отчитался о проведенном исследовании и его разочаровывающих результатах и тоже был прерван грандмагом в тот момент, когда перешел от изложения фактов к собственным размышлениям. Казалось, Его Высокомогущество хочет держать в своих руках каждое произносимое здесь слово. Тогда Хура извлек свою рогатую мышь и предъявил собранию.

– На этом животном имеются явные следы применения магии, причем легко узнаваемой и часто используемой при обучении, – сказал он. – Мы нашли эту мышь вдали от человеческого жилья, рядом с трактом, по которому должен был проходить погибший. На мой взгляд, это указывает на существование чародеев, изучающих магию вне стен Школы Магов Хорива, и весьма возможно, в преступных целях.

«Когда это он научился так ловко работать языком?» – подивился про себя Авик.

Кружка с мышью заскользила по рядам, пузатый вельможа бросил в нее несколько тыквенных семечек, один из придворных следопытов безуспешно пытался пощупать крохотные рожки указательным пальцем, за что и был немедленно укушен. Один лишь Рамис Ацетус не разделял общего оживления и задумчиво смотрел на Хуру.– Мне это очень интересно, – сказал он с расстановкой, – но чтобы делать такие далеко идущие выводы, надо бы иметь более значительные доказательства, чем эээ… фокус, который может проделать любой послушник. Разумеется, мы не будем закрывать глаза на подозрительные и тревожные обстоятельства, но пока достаточных оснований связывать эээ… гибель человека и зачарованную мышь, я не вижу.

– Ваше Высокомогущество, – раздался вдруг вкрадчивый голос косоглазого. – А не кажется ли вам тревожным обстоятельством то, что эта мышь была обнаружена в подозрительной близости от жилища вот этого Авика, бывшего, как теперь выяснилось, послушника, который, кстати, без официальной грамоты явился на осмотр тела? И ведь еще не известно, не повлиял ли он как-нибудь на результаты исследования Астральной Карты убитого. А учитывая, прямо скажем, непростой характер подозреваемого, Ваше Высокомогущество…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Мавка вскрикнула. Хура схватился за голову. «Ну я и влип, – подумал Авик, чувствуя, что волосы у него на голове шевелятся, а по спине ползет добрая сотня сороконожек, – а каков проныра этот косоглазый». – Он посмотрел на ничего не выражающее лицо Рамиса Ацетуса.

– Авик, – обратился к нему грандмаг, – это твоя работа? Мышь и погибший?

– Нет, Ваше Высокомогущество, я этого не делал, – заплетающимся языком ответил Авик.

– Поскольку дело приобретает… эээ… такой оборот, я попрошу тебя подождать за дверью, и не вздумай подслушивать, это тебе не игрушки…

– Распорядитесь приставить к нему стражника, а лучше двоих, – засуетился следопыт.

– Авик, ты ведь не сбежишь, правда? Тебе же некуда убегать, – снова спросил его грандмаг.

– Нет, Ваше Высокомогущество, – ответил он.

– Вот и ладно, давай быстро, час уже поздний.

Авик, еле держась на ногах, пошел к выходу из зала. Держась за стену коридора, он добрался до дубовой лавки и мешком рухнул на нее. Откинув голову назад, он внезапно услышал голос Одшу. Видимо занятие только что закончилось, и учитель в окружении учеников выходил из класса, по своему обыкновению, не прекращая чтения лекции.

– Развитие народов – величайший дар небес, и он возможен только благодаря магии. И хотя путь чародея тернист, мы должны идти этим путем во имя будущего процветания…

Какими далекими показались сейчас Авику эти напыщенные фразы! А ведь еще час назад у него от них дух захватывало. Однако теперь его судьба зависит от прихоти людей, сидящих в зале, и в особенности от разгневанного и непредсказуемого грандмага. Перед его глазами живо вставали зловонные казематы, каменные стены караульных комнат, допросы, хищные глаза следопытов и брезгливые взгляды магов. Там, по ту сторону беды, в глубине коридора, кто-то из учеников задал Одшу вопрос, однако эхо донесло до Авика лишь невнятное бормотание.

– Да, во времена расцвета Вечного Города это было действительно так, но сейчас это считается варварством по всей ойкумене от Хорива до… – звонкий голос Одшу сначала превратился в отдаленный шум, а потом и вовсе стих, оставив Авика наедине с его безрадостными мыслями. Снова и снова прокручивал он в голове события последних трех дней. Он вышел из замкнутого круга своих мыслей лишь тогда, когда обнаружил, что Хура радостно трясет его за плечо.

– Все в порядке, – затараторил он, – старикан все еще жутко зол на тебя, но он, нужно отдать ему должное, справедлив, и не стал верить напраслине. Он ведь понимает, что ты не мог этого сделать. Да и не знаешь ты такой магии, чтобы изуродовать человека и не оставить следов на его Карте. Однако сам ты, конечно, – хорош гусь! Зачем было спорить по пустякам? У него же на тебя старая обида. Сказал бы, мол, признаю, виноват, – да и дело с концом… Ха! А ты здорово струсил, как я погляжу, – личико у тебя бледненькое.

– Вовсе не справедлив этот ваш грандмаг. Обычный злобный старикашка, – встряла в разговор подошедшая Мавка,– сначала он злился на тебя и готов был в острог бросить, а потом, когда этот бес косой принялся ему перечить, он рассердился на него так сильно, что только назло ему стал тебя выгораживать. Ему, да и им всем, совершенно безразлично, кто заколдовал папу. А Хура у этого гадкого старика похоже в любимчиках ходит и поэтому его так нахваливает!

– Тише ты, глупая, услышат, – зашикал на нее Хура.

Из зала, потягиваясь и разминая затекшие ноги, выходили члены совета. Молча шли придворные следопыты, зевая проколыхался пузатый сановник, семенили маги в длинных робах. Между ними величественно проплыл, глядя перед собой гордыми очами Рамис Ацетус.

– Как ты можешь называть злобным старикашкой такого выдающегося человека? – продолжил шепотом ругаться Хура, глядя на прямую как жердь спину удаляющегося грандмага. – Да ты знаешь, сколько он сделал для искусства Великой Игры, или Магии Откровения?

– А что же будет дальше с расследованием? – шепотом же прервал его Авик.

– Расследование прекращено.

– А как же смерть Атрака?

– Скорее всего, он попал в магический капкан Черных Куниц, оставшийся в лесах со старых времен.

– А мышь?

– Ну, это мог сделать кто угодно. Просто ради забавы.

Почесав в затылке, Авик поднялся с лавки, и они пошли к выходу.

– Его Высокомогущество, говорят, опять поссорился с Его Святейшеством, поэтому сейчас ему крайне некстати пришелся бы скандал с использованием запрещенной магии. Это может ударить по позициям Школы при дворе и вообще по всем магам княжества. Все духовные лица сейчас заняты праздником Равноденствия, поэтому их не было на совете. А если бы пришли – неприятностей нам было бы не избежать. Может быть, поэтому, он все делает в такой страшной спешке, – вполголоса продолжал Хура. – А уж если под подозрение попадает ученик школы, хотя бы и бывший, то тут уж вообще огромный скандал.

Они вышли на улицу и двинулись к постоялому двору. Было уже за полночь, и облака то и дело набегали на узкий серп старой луны.

– Конечно, грандмаг капризен, как и многие одаренные люди, – как бы вступился за бывшего учителя Авик, – но у него есть свои строгие правила, выполнения которых он требует от людей, и в первую очередь от себя самого.

– А я не согласна, – сказала Мавка, вздернув носик и поджав губы, – мне кажется, он просто не умеет держать себя в руках и не терпит, когда ему перечат. А ты, Хура, кстати, очень ловко косоглазого подставил: «Не хотите ли вы сказать, что Его Высокомогущество ошибается?»

Хура в ответ только хихикнул в темноте.

Несколько минут они в молчании шли по деревянным мостовым спящего города.

– И как же мы теперь будем искать тех, кто заколдовал папу? – спросила Мавка.

Хура чуть не поперхнулся от неожиданности.

– Ты что, разве не слышала? Расследование прекращено, всем наставникам и послушникам Школы запрещено этим заниматься. Слово грандмага – закон.

Мавка снова утихла. Авику показалось, что она шмыгает носом в темноте.

Шла третья неделя марта, в Хориве она называлась неделей Пробуждения Бога и считалась праздничной. Каждую полночь в одном из семи соборов города проводился обряд Поющего Камня. В последний день праздника, в полночь накануне весеннего равноденствия, пение всех храмов звенело над ночным городом оглушительным ансамблем, грозным и торжественным. Хура предложил сходить туда, где проводилось сегодняшнее священнодействие. Мавка неожиданно легко согласилась, и Авику, несмотря на усталость и пережитое волнение, пришлось идти вместе с ними – дорогу к постоялому двору в темноте он все равно бы не нашел.

Идти, к счастью, было недалеко. Площадь перед святилищем была заполнена народом. Обряд был в разгаре. Священнослужитель уже прочел проповедь, задал сакральные вопросы Звезде и Реке, воскурил фимиам и приступил к завершающей части таинства – молитве над осколком Поющего Камня. Протискиваясь сквозь толпу благочестивых горожан, Авик чувствовал, как сначала едва заметно, затем – все больше и больше набирая силу, вибрирует мощеная булыжниками мостовая – это камни отвечали молитве, вторили произнесенному над священным осколком, лежащим в золоченом ковчеге в Запретной комнате храма.

Высшая точка молебна застала их, когда они добрались до высоких дверей святилища – мостовая и каменная кладка самого здания издавали низкий, глубокий и чистый рев, пронзающий насквозь, согревающий тело, заставляющий дрожать что-то в кончиках пальцев и шевелящий волосы у самых их корней. Все вокруг, казалось, даже деревья и бродячие псы, застыли в оцепенении, пытаясь уловить едва заметные переливы, словно прибойной волной вымывающие из сердца все дурное, что накопилось в нем за год. Вместе с этими волнами приходили в душу мир и успокоение. Молитва резко оборвалась на своей самой высокой точке – так с высоты обрыва разгоряченное тело ныряльщика входит в прохладную темную глубину. Площадь на несколько мгновений погрузилась в неестественную, почти осязаемую, густую тишину.

Зависнув в пространстве между выдыхающими пар людьми, безмолвие отступало и развеивалось клочьями, как туман – здесь от покашливания, там от трения металлической подковки сапога о булыжник. Горожане оживали, замелькали любопытные взгляды, послышался шепот, приглушенные смешки. Служба заканчивалась, и люди уже начали расходиться. Из дверей собора повалил народ. В разномастном потоке мелькали аквамариновые облачения священников, вышедших наружу, чтобы зажечь ритуальные холодные огни вокруг собора. Белые шары огней сверкали в ажурных светильниках, выполненных в форме Поющего Камня – куба, поставленного на вершину. Контраст черного металла и белого пламени заставлял снова вспомнить недавний молитвенный рев, мгновенно ставший тишиной. Теперь не звуки, а лучи света вызывали чувство внутреннего тепла, и от этого мурашки бежали по спине.

Окрыленные пением Камней, мальчики вприпрыжку понеслись на боковую улицу. Мавка едва поспевала за ними. Возле самого угла они поравнялись с кучкой людей в черных робах. Простые крестьянские лица выражали покровительственное одобрение, словно весь обряд совершался с их благословения и никак иначе.

– Это у нас новая секта завелась, – шепнул Хура Авику, оттягивая его за рукав на середину улицы, – проповедуют отказ от магии, баламутят народ. По физиономиям узнаю этих ослов.

– Проводить вас на постоялый двор? – весело спросил он уже в полный голос.

– Проводить, – согласилась Мавка. – Но только не подумай, что я забыла, кто виноват в том, что папина гибель так и осталась тайной. – Хура только всплеснул руками.

– Ну, ты и упрямая девчонка, – огрызнулся он. – Да я здесь вообще ни при чем.

– А откуда взялись Поющие Камни? – чуть погодя спросила Мавка.

– Их принесли из старых заброшенных подземелий, – ответил Хура.

– Из Мароджара, – уточнил Авик.

– Да, и когда их оттуда поднимали, – Хура сделал страшные глаза, – произошло что-то настолько ужасное, что теперь никто в подземелья спуститься не осмеливается.

– И что же произошло? – спросила Мавка, не понимая, шутит Хура или нет.

– Это держат в строгом секрете, – таинственно ответил он.

– Некоторые каменотесы, говорят, так и не вернулись, – добавил Авик.

Мавка недоверчиво хмыкнула, но промолчала.

– Некоторые, правда, считают, что эти слухи распускают специально, чтобы народ не шастал к Резервуару, – уточнил Хура. – Очень может быть.

Они проходили мимо городской стены, когда откуда-то из темноты, им под ноги свалилось что-то, напоминающее мешок с брюквой. Путники попытались обойти его, но мешок вдруг подскочил и злобно заблестел в лунном свете так хорошо им знакомыми косыми глазами. От горе-следопыта несло спиртным, а в горле клокотало что-то похожее на рыдания. Камзол был изодран, а нос разбит. «Когда это он умудрился так надраться», – успел подумать Авик.

– Не видать мне теперь песцовой шапки, – раздался хриплый вопль, – а все из-за тебя, вонючий фигляр. – Когда он попытался ткнуть указательным пальцем в направлении Хуры, стало заметно, что в руке он все еще сжимает узел с уже бесполезными «уликами». Под тяжестью ноши его рука опустилась, описав неровную дугу.

Осознав помеху, следопыт с силой запустил узелок в сторону Авика, краем рта бросив ему неразборчиво: «Пдждика». Он по-бычьи склонил голову и стал надвигаться на своего долговязого обидчика. Узел, больно ударивший Авика в грудь, распался, и пожитки несчастного Атрака рассыпались по земле. Мавка вскрикнула – в руке следопыта зловеще сверкнул короткий широкий нож. Чистый блеск лезвия казался таким нелепым и неожиданным в сочетании с бессвязной речью, перекошенным ртом и грязью на одежде пьяного, что Авик застыл, как загипнотизированный. Однако Хура не растерялся. Быстро подняв горсть песка, он пробормотал над ней свое заклинание и бросил в лицо сыщику. Косоглазую голову окутала магическая мгла, не пропускающая ни света, ни звука. Следопыт сделал несколько неуверенных шагов и застыл, не в состоянии сориентироваться во внезапно окружившей его темноте и безмолвии. Через несколько мгновений он потерял равновесие и снова рухнул в подмерзшую грязь. Нож отлетел в сторону.

Поняв, что враг обезврежен, Авик бросился подбирать упавшую кровавую сорочку Атрака, разодранные крестьянские сапоги и грубые холщевые штаны с прожженными дырами. Простой бронзовый браслет он, надел себе на левое запястье, чтобы не потерять, а широким кожаным поясом погибшего подпоясался поверх своего, шелкового. Сыщик тем временем перестал барахтаться в грязи и притих. Хура потыкал его под упитанную спину носком сапога и, не дождавшись никакой реакции, снял свои чары. Следопыт спал пьяным сном, из его прокушенной губы и разбитого носа на землю капала кровь, смешанная со слюной. Хура устало вздохнул.

– Давай хоть дотащим его до ближайшего порога, – сказал он Авику, – на дереве не замерзнет. Хоть и подлец, а живая душа.

Вдвоем они взвалили пьяного на плечи и с трудом понесли к ближайшему строению. Привалив казавшуюся безжизненной тушу к чьему-то крыльцу, мальчики отошли на несколько шагов.

– Его Выскмгущство – великий человек, – неслось им вслед сонное бормотание, – а споги чстит дгтем. И вняет дгтем… Вняет дгтем. Такой члвек – дгтем…

Отряхнувшись, они продолжили свой путь по ночным улицам. Дойдя до дверей постоялого двора, Хура повернул домой – он жил внутри городских стен в квартале ремесленников-кожевенников, вместе с отцом, матерью и тремя сестрами. Авик и Мавка поднялись в комнатку, отведенную им под ночлег. Измученные событиями прошедшего дня, они рухнули на соломенные тюфяки и немедленно уснули как убитые.

***

Авик проснулся под утро от странного всхлипывания. Приподнявшись на локтях, он оглядел комнату, залитую предрассветной дымкой. Мавка плакала во сне. Он пододвинул свой тюфяк поближе и принялся нежно гладить девушку по волосам, шепча ей на ухо слова утешения. Всхлипывания стали затихать, а когда они в конце концов прекратились, Авик уже снова спал глубоким спокойным сном.

Следующий день начался душным солнечным зайчиком, игравшим на его закрытых глазах. Комната находилась под самой крышей, а одной из стен служила труба огромной печи, на которой, по-видимому, готовили завтрак для постояльцев и проезжающих стражников. Было неимоверно жарко. Не раскрывая глаз, Авик сполз со своего тюфяка на деревянный пол – из широких щелей на него повеяло прохладой нижнего помещения. Ворочаясь, он подставлял струям воздуха то один, то другой бок, пока в конце концов не стукнулся головой обо что-то твердое. Вскрикнув, он открыл глаза. Из полураскрытого узла на него безразлично поглядывала железная набойка сапога Атрака. Мавка уже проснулась и расчесывала волосы, сидя на тюфяках спиной к нему. Авик потянулся и быстро вскочил на ноги.

– Пойдем скорей отсюда, здесь испечься можно, – сказал он, разминая затекшую шею.

Вдвоем они спустились по скрипучей крутой лесенке в трапезную. Половину ее занимала колоссальных размеров печь с железной крышкой, на которой разогревались, кипели, скворчали горшки, горшочки, сковородки, сковородочки, плошки всех размеров и форм. Вокруг них носились кашевары в перепачканных углем передниках. Печь была такой большой, что повара ходили по настилу из лиственничных досок, положенных прямо на печь. Иначе до части горшков было просто не добраться. Каменный пол вокруг был завален обугленными головешками и кучами золы. Деревянная стойка отделяла другую, сравнительно чистую половину помещения, где завтракали постояльцы и гости заведения. Двое стражников бодро наворачивали кашу, положив секиры на колени. В углу перешептывалась группа торговцев с Юго-Восточных Предгорий. Еще несколько едоков сидели на лавках парами или поодиночке. Три потрепанных типа неприятной наружности, несмотря на ранний час бывшие заметно навеселе, вразлад исполняли:

Ой, чикалик, мой чикалик!

Чой!

Ворочай, чикалик,

Век мой золотой.

Как свидетелям преступления друзьям полагалась порция каши, стакан молока и кусок хлеба за счет княжеской казны. Они сели в углу комнаты на низкий сундук и принялись за еду. Авик быстро опустошил свой горшок и отправился за добавкой. Пока улыбчивый повар накладывал ему дымящуюся кашу, стражники успели закончить трапезу и уйти, а на лавку напротив Мавки пересел какой-то невзрачный человечек. Протискиваясь обратно к своему месту на сундуке с горшком горячей каши в руках, Авик случайно задел его сутулую спину. Тот издал недовольный возглас и повернулся к нему.

– Простите, не хотел, – извинился Авик.

– Не хотел, да сделал, – ответил незнакомец, на мгновение вперив в него два глубоко сидящих мутных глаза.

– Кстати, несопливые гво́здички, – неожиданно добавил он, – закусилось отканючить?

Авик машинально потрогал свой нос рукой, он был сухим. У незнакомца была отталкивающая привычка быстро шарить глазами из стороны в сторону, слегка подворачивая голову так, что направление его взгляда было совершенно невозможно проследить.

– Ты думаешь, щегол, что сам наконопатишь без лишнего сухостоя? Ты же знаешь, во что это может переплеваться…

– Я не очень понимаю, при чем тут гвозди и какой сухостой Вам не нужен, – удивился Авик.

– Не подщегловывайся тут мне, – незнакомец уже начал проявлять нетерпение, в глубине его глаз заплясали злобные огоньки, а небритый подбородок задергался, – канючь гвоздички – и кабак.

Авик поставил горшок на стол и, ничего не понимая, стоял и разглядывал странного собеседника.

– И кончай уже ставнями хлопать, – уже менее решительно добавил незнакомец.

В этот момент дверь трапезной отворилась, и в ней показался вымытый и выспавшийся Хура в сопровождении двух стражников в дорожном облачении.

– Привет-привет! Лошадки уже готовы, можете хоть сейчас отправляться домой, – радостно сказал он.

– Привет, Хура, – отозвался Авик, – а ты не знаешь, что за гвозди нужны этому госпо… – он перевел взгляд на то место, где только что сидел странный незнакомец – а того и след простыл. Авик в нерешительности только пожал плечами.

Но ему не пришлось долго разгадывать загадку о ставнях и сухостое, поскольку Мавка в этот момент набросилась на Хуру:

– Да как ты смеешь являться сюда с такой довольной рожей, когда папа лежит мертвый, а те, кто его заколдовал, разгуливают на свободе? – кричала она. – А из-за тебя и Авик чуть не попал под раздачу, и расследование прекратилось!

Хура от неожиданности отступил на два шага назад.

– Ну а что прикажешь делать? – сказал он, разведя руками. – Да, я тогда позвал Авика помогать мне с сутрами, но я же не желал ничего плохого. А вчера, во время совета, я должен был спасти его от ложного обвинения, и отчасти из-за этого прекратили расследование. И что мне теперь – отправиться к нашему косоглазому другу? Он, наверное, уже проспался – и с ножом наперевес на меня не бросится, но в зубы точно даст. – Хура сдержал улыбку. – Или обратимся к Его Высокомогуществу и объясним ему, как сильно он был неправ, когда остановил расследование?!

Поняв, что дело проиграно Мавка зарыдала громким пронзительным девичьим ревом, таким, от которого закладывает уши и лопаются горшки. Авик и Хура бросились ее утешать на глазах удивленных кашеваров.

– Ну вот что, – сказал Хура, когда Мавка немного успокоилась, – есть одна идея. Скорее всего, конечно же, ничего не выйдет, но мы можем попробовать, чтобы ты так больше не ревела. В Хориве живет всего один крупный маг, который не является наставником в Школе и поэтому не подчиняется распоряжениям Его Высокомогущества. Его Мудрейшество Оноди Нотия когда-то был наставником и имел учеников. Он стоял у самых истоков открытия Великой Игры и даже считался одним из крупнейших медиумов – даже более великим, чем сам Рамис Ацетус. Однако, находясь в зените славы, он разогнал свой класс и удалился на покой… Обратимся к нему? Он большой чудак, и, может быть, захочет нам помочь из чистого любопытства. Попробовать стоит, хотя шансов мало.