Кольцо Уракары

«Строго секретно. Текст самоуничтожается. Приглашаем возвратиться на службу. Предлагается одноразовая элитарная работа. Эксклюзивная оплата. Будете приятно удивлены. Ответьте немедленно. Подписал: Иванос».

Коротко и ясно, правда?

Подпись была мне знакома с давних пор. Главный псарь Теллуса – так любил именовать себя вице-шеф лавочки, которая раньше была и моей. Службы охраны мира Теллус.

Интересно все-таки: только что я не был нужен ни единой душе в Галактике (если не считать Лючаны, надеюсь), и вдруг на меня возник спрос больший, чем на презервативы в пятницу вечером. Недаром говорят, что Творец раскрашивал тигра, одновременно размышляя о жизни: полоса светлая – полоса темная. Сейчас явно настало время светлой.

Вот бы узнать: что же Контора решила мне предложить? Но это, увы, невозможно: по правилам Службы ты сперва даешь согласие (а это все равно, что поклясться на всех священных книгах сразу), и лишь потом тебе объясняют, какую именно форму самоубийства придумали для тебя на этот раз. Я дал бы согласие даже без секундной проволочки; но меня только что уже наняли и даже заплатили. Хотя я и мужчина, но я и честная женщина – в том смысле, что не изменяю своим любовникам. Так что – очень жаль, но придется отправить ответ с отказом.

Я мысленно продиктовал ответ, а мой мик сразу же отправил его по известному ему адресу:

«В ближайшие месяцы предельно занят. Весьма сожалею».

Вряд ли можно было сказать убедительнее, не правда ли?

Жизнь вошла в очень крутой вираж. Для серьезного анализа всего происшедшего больше не оставалось времени: я готов был спорить на любую сумму, что не пройдет и получаса, как те, кто только что расправился с Веригой, захотят нанести визит и мне, чтобы стереть всякие следы информации, какие синерианин и его люди могли тут оставить.

Не оставили, правда; но охотники этого не знают. И не поверят мне, сколько бы я ни старался убедить их в моей полной откровенности.

Впрочем, у меня и в мыслях не было разговаривать с ними таким образом. Но до того, как они явятся, нужно было сделать еще одно-другое дело.

Прежде всего – разыскать Лючану и предупредить ее об изменившейся обстановке.

Сделать это было не так уж трудно.

Чтобы вызвать ее, я не стал пользоваться услугами обычного блока связи: его услуги были тут ни к чему. Повернувшись к нему спиной, я подошел к старинному секретеру у противоположной стены. Откинул крышку. За нею, как и полагалось, стояло несколько старинных книг. Своего рода маленькая коллекция. Я вынул том из середины. Раскрыл на семнадцатой странице. И положил палец на замысловатую буквицу, с которой начиналась очередная глава.

С полсекунды не происходило ничего. А затем полка с книгами погрузилась в нижнее отделение, открыв доступ к пульту вневременной связи.

Вообще-то ВВ-связь является привилегией государства, как и перемещения по вневремянке. Тем не менее у меня она была. Скажем так: случайно сохранилась с давних времен. Хотя я и не являюсь представителем официальной власти. Или, как она чаще всего называется для краткости – власти «О». А также не отношусь и к другой власти, куда более реальной: власти «Т». Теневой. Что не мешает мне пользоваться ВВ-связью, когда в этом возникает серьезная необходимость. Как вот сейчас, когда я из своего мика задал ВВ-пульту ЛК Лючаны и заказал поиск. Это куда надежнее, чем простая ЛК-связь.

Хотя связь ВВ, если верить ее названию, не занимает времени, на самом деле поиск продолжается иногда и несколько минут: не так-то просто обшарить блоки учета всех миров Федерации, а потом, выделив нужный мир, разыскать в нем владельца заданного тринадцатизначного числа. Так что я стал уже нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, когда Лючана наконец откликнулась:

– Это ты, Амир? Что стряслось? Мы же договорились…

Время мое таяло на глазах, и я невежливо прервал ее:

– Лучинка! Анни.

Она отозвалась уже совсем другим голосом: деловым.

– Говори.

– Тут заварилась каша средней крутизны, но масла много. И я в нее вляпался.

– Случайно?

– Закономерно.

– Ага!..

Это было сказано с ноткой удовлетворения в голосе.

– Именно.

– Мне приехать?

– Ты где? Ага, вижу: на Кантре. Присутствие желательно. Но не здесь. Просто следи за мной, мой мик тебе подскажет. И еще…

Остальное, что следовало, я продиктовал ей за минуту. Канал ВВ не следует занимать слишком долго: можно попасть под выборочное прослушивание с любой стороны.

– Хорошо. Постараюсь сделать.

Она всегда отвечала как бы неуверенно, однако этому не следовало придавать никакого значения.

– Как твои дела?

– Блестяще. – Это был ее обычный ответ.

– Береги себя.

– И ты. Отбой.

Прекрасно. Одно дело сделано. Теперь…

Я хотел уже вернуть ВВ в первобытное состояние. Но кто-то незримый – скорее всего то была интуиция – словно подтолкнул меня под руку. И вместо того чтобы выключить аппарат, я задал ему поиск еще одного ЛК. Не надеясь, впрочем, на успех.

То был Личный Код Вериги. Тот, что он проставил рядом со своей подписью под нашим с ним контрактом. Код, владелец которого уже не находился среди живых, что, конечно, было немедленно отмечено Большим Федеральным Терминалом: мик каждого гражданина Федерации непрерывно – с интервалом в четверть теллурианского часа – посылает в пространство, словно крохотный маячок, лишь одно: номер Личного Кода. Шлет беспрестанно – пока человек жив. Маячок умолкает вместе с сердцем; после этого на любой вызов отзовется лишь приятный, хотя и печальный голосок, произносящий: «Нет в живых. Выражаем наше сочувствие».

Вот эти слова я и должен был услышать в ответ на вызов.

Получилось же вовсе не так.

Другой голос, а не тот, который я ожидал, ответил:

– Сейчас находится вне связи.

Это могло означать одно из двух.

Первое: Верига не погиб и пребывает сейчас где-то в Просторе – на борту, совершающем прыжок.

Маловероятно: он не мог успеть. Его «Бриз» был сбит полчаса тому назад, всего лишь.

И второе: он обладал умением на время отключать транслятор своего ЛК. Такой способностью обладают очень немногие, специально тренированные люди. Как правило, такую практику изучают самые выдающиеся оперативники Служб, и даже не во всех мирах, но лишь в наиболее развитых. Таких людей в Галактике куда меньше, чем, скажем, умеющих по желанию останавливать – и снова запускать свое сердце. И все они – солисты, профессионалы-экстра.

Но если Верига – из таких, то трудно предположить, что я не встречался с ним раньше: мы с ним принадлежали, в общем, к одному и тому же поколению. Что же я – сотрудничал с ним? Или работал против него? В Службах бывает и такое.

Ну-ка, мик, запустим щупальца в архив!..

Я сосредоточился. И вспомнил, где раньше попадалось мне это имя.

Я тогда был в Службе координатором Отдела закрытого розыска. Иными словами – осуществлял связь с одноименными отделами Служб других миров – отделов, занимавшихся поисками лиц, по причине своей секретности не объявленных в открытый розыск. И тогда-то это имя и возникло.

Жаль только – я не мог вспомнить: был ли он работником Отдела – или одним из тех, кого мы искали. Просто запомнилась не очень стандартная фамилия.

Странно, однако: с Синерой это воспоминание никак не связывалось. Не резонировало.

Ладно. Сейчас некогда разбираться. А вот работать все равно нужно.

Какие действия придется предпринять в ближайшем будущем?

Найти Альфреда. Это нетрудно.

Попасть в его окружение. Войти в доверие. И – если все обстоит так, как уверял меня Верига, – выяснить, во-первых, какому из множества миров Федерации угрожает пока неясная, но (если верить рассказанному) серьезная опасность. Во-вторых, в чем же эта пресловутая опасность заключается. И в-третьих, найти, куда он спрятал семена. Конечно, при условии, что он их и прятал.

Это уже сложнее, но, я полагаю, тоже выполнимо.

Как попасть к нему? Как говорится, дело техники. Альфред наверняка держит немалый штат телохранителей. А у меня за спиной – хороший опыт работы по этой специальности.

Снова – в телохранители? Придется тряхнуть стариной. Навыки восстановятся быстро. А спецспособностей я и не терял.

Надо сказать, что хотя название нашей профессии уходит в достаточно глубокую давность, содержание ее за последние десятилетия значительно изменилось. Телохранитель нашего времени – вовсе не мускулистый парень, умеющий только, завидев опасность, стрелять из любого положения и оружия да наносить удары, заставляющие киллера оставить всякую надежду. В наше цивилизованное время увидеть опасность воочию – значит безнадежно опоздать. Потому хотя бы, что покушающемуся, перед тем как нажать на спуск, не нужно больше ловить цель в перекрестие прицела: достаточно, находясь на расстоянии не более километра, выстрелить в нужном направлении, не отклоняясь от него более чем на девяносто градусов. Сериал, даже при одиночном нажатии, выпустит не одну, как встарь, пулю, но, как мы говорим, «поезд», хотя на Востоке предпочитают другое название: «караван». И во главе «поезда» помчится пуля-»паровозик», хитрое создание из тяжелого пластиката, начиненное электроникой на молекулярном уровне; электроника несет в своей памяти все о цели: ее облик в разных ракурсах, температуру, запах, вес, запись голоса, даже рисунок радужки глаза – причем темные очки для нее не препятствие, но первым она улавливает не запах и не цвет глаз, но те поля, которые каждый из нас излучает, те невидимые простым глазом тела, что населяют нашу грешную плоть. Человек может облить себя духами или бензином, закрыть глаза и заклеить пластырем веки, а также и рот – но мало кто может управлять своей аурой. Да тех, кто способен на это, и не отстреливают: они не занимаются ни коммерцией, ни политикой. Пуля-»паровозик» имеет ничтожную пробивную способность, даже обычный бронежилет для нее – неодолимое препятствие; но пробивать и убивать – вовсе не ее задача, так же как задача локомотива – не перевозка грузов или пассажиров, но лишь буксировка вагонов. Дело «паровозика» – найти цель. И, обладая изрядным запасом хода и каким-то подобием рулей, она будет лететь, вилять, закладывать крутые виражи, снижаться и взмывать ввысь – на скорости пятьсот метров в секунду; в какое-то из мгновений она зафиксирует цель – и уже не отцепится от нее. А за ней, сохраняя полуметровый интервал между собою, последуют колонной по одному все остальные пули – поочередно: кумулятивные и разрывные. Их электроника примитивна, у нее одна задача: следовать за «паровозиком», как на жесткой сцепке, не отклоняясь, не отставая и не опережая. И когда «паровозик» настигнет цель – все остальные одна за другой (в поезде их может быть от пяти и больше; самый длинный, с каким мне приходилось встречаться, насчитывал семнадцать пуль) ударят в одно и то же место и пробьют даже самую надежную защиту, и поразят сердце – потому что именно сердцебиение жертвы будет той информацией, которая поможет «паровозику» в последний раз откорректировать свой маршрут.

Помнится, когда такое оружие вошло в обиход, оно получило название «гуманного» и вызвало в обществе даже какую-то эйфорию. И в самом деле: оно, по сути, сделало невозможными случайные жертвы: сколько бы народу ни окружало человека, обреченного на уничтожение, пули обойдут всех и найдут нужного. Но восторги вскоре угасли: новое оружие сделало профессию снайпера, по существу, излишней. Теперь любой ребенок мог нажать на спуск в уверенности, что не промахнется. Как и всегда, совершенствование техники привело к отмиранию искусства – на этот раз искусства убивать. Зато круто взлетели в цене разведчики. Ничего удивительного: чтобы выстреленный поезд прибыл на станцию назначения, следовало загрузить в «паровозик» все нужные характеристики, а чтобы загрузить – требовалось прежде их достать. Вскоре рынок прямо-таки завалили приборами по снятию характеристик; если вначале нужно было находиться где-то в метре от объекта, чтобы записать нужный результат, то уже через полгода дальнодействие устройств измерялось десятками, а через год – сотнями метров. Укрыться от них стало практически невозможно.

Это привело к тому, что на какое-то время убийства стали своего рода спортом; если раньше убивали по деловым или идейным соображениям, то теперь нередко из-за пустяковой обиды или вообще без сколько-нибудь убедительной причины. Общество взвыло. В парламентах дебатировались вопросы об объявлении сериалов (таким было официальное название нового стрелкового оружия) преступным оружием, о полном его запрете. Военные, естественно, были против, и, как всегда, власти ограничились полумерами: запретили торговлю сериалами, но в армиях оружие сохранилось. Всем было ясно, что оттуда оно будет утекать – медленнее или быстрее; так и получилось. Однако еще большей опасностью стали подпольные предприятия, изготовлявшие те же сериалы – разве что без номеров. Они укрывались под вывесками слесарных мастерских и всего прочего, чье название могло оправдать наличие пары-тройки станков; киберначинку для «паровозиков» поставляли, кроме заведений, ремонтировавших электронику, самые обычные магазины – поскольку электроника эта была разработана вообще-то вовсе не для оружия, а для видеоустройств, которые изъять из обихода было никак невозможно. Вскоре у сериал-оружия нашлись и защитники: оказалось, что оно – по их словам, во всяком случае, – постепенно приводило к отмиранию локальных войн как способу разрешения противоречий. Такие мнения возникли тогда, когда на Симоне – далеком мирке на окраине Федерации первый же бой привел к практически мгновенному уничтожению его участников с обеих сторон: после первого залпа стрелять стало просто некому. Военные после этого попытались решить вопрос, упрятав поголовно всю живую силу под броню; какое-то время казалось, что щит выиграл у меча – но лишь ненадолго. Финт оборонцев привел лишь к некоторому утяжелению пуль: новые их модели могли не просто находить цель (причем в военных действиях вовсе не требовалось, чтобы пуля поразила конкретного человека; она должна была поразить любого противника, для чего свои воины были, кроме прочего, наделены крохотным генератором волны, означавшей «свой»), но, встретившись с неодолимым препятствием, примагнититься к броне, из-под которой рано или поздно придется ведь выходить – и тогда ближайший «поезд» вспорхнет – и ужалит.

Наверное, после всего сказанного уже ясно, почему задачи телохранителей весьма заметно изменились по сравнению с идиллическими былыми временами. Киллера теперь нельзя было заметить; его требовалось предугадать, предвычислить еще задолго до того, как он займет исходную позицию. Иными словами – почувствовать, что нападение состоится или хотя бы – что вероятность его резко возросла по сравнению с нормальной. Здесь уже не могли выручить ни наблюдательность, ни острое зрение, ни логика; скорее интуиция. И телохранители давно уже набирались из людей с хорошо развитым интуитивным чувством и мышлением. Из людей, которые умеют ощутить опасность и ее источник еще до того, как ее можно будет увидеть.

Такой и была наша первая задача. А вторая заключалась в том, чтобы, заподозрив неладное, резко изменить поле охраняемого, подавить и загнать внутрь тела его ауру и одновременно заэкранировать и заземлить его. В восьми случаях из десяти такие действия сбивали «паровозик» с толку, заставляли прервать полет и приземлить весь «поезд» – или, официально, всю серию – где-нибудь поблизости, в ожидании мига, когда обстановка прояснится, поле жертвы вновь обрисуется – и можно будет взлететь на резерве топлива и ударить. И вот третьей задачей телохранителя было зафиксировать место засады, приземления затаившихся пуль и уничтожить их немедленно. Хотя бы просто раздавить каблуком.

Так что сейчас от телохранителя требовались не мускулатура и владение искусством единоборств с оружием и без него; это признавалось достоинством необходимым, но не решающим. Зато лучшие из профессионалов умели прочитать замысел противника еще в пору его разработки. Для этого, правда, нужно было и ощущать – откуда мог исходить удар. Многие таким умением не обладали, зато хорошо определяли направление, с какого удар будет наноситься, когда покушение войдет в фазу реализации. Мне это удавалось хуже, зато я лучше справлялся с наведением ложных полей; еще раньше, когда такого рода деятельность была частью моей службы, не раз и не два мне удавалось даже создать поле двойника моего, охраняемого где-то рядом – на стволе дерева, допустим, или просто на стене – и заставить «паровозик» воткнуться именно туда вместе со всей его свитой. Это, кстати, входило в программу испытаний при поступлении в любую охрану; и я всегда выполнял все наилучшим образом. В результате моя репутация среди коллег неизменно бывала достаточно высокой. Поэтому меня вскоре и пригласили в Службу.

Конечно, такая работа создает немалую нагрузку – не столько физическую, сколько нервную; по этой-то причине телохранители дежурят сутки – и потом вдвое дольше приходят в себя.

Ну что же: не зря говорится, что новое – это всего лишь хорошо забытое старое. Вспоминать всегда легче…

Едва уловимый голос интуиции заставил меня отвлечься от рассуждений и обратиться к внутреннему таймеру. Время, отведенное мною на сборы, истекало. События были уже где-то совсем близко от моего порога. Пора уходить, как ни жалко было оставлять насиженное местечко. Впрочем, я надеялся, что когда-нибудь еще вернусь сюда. Я снял со стены старый-престарый гобелен – древо Сефирот; свернул его в рулон и спрятал в шкаф. Из другого, в прихожей, вытащил старый, избитый пулями бронежилет и повесил на то же место на стене. Вроде бы как объект для медитации. Может быть, еще успею обратиться мыслями и чаяниями к тому, кто судит и разрешает?

Но благая мысль внезапно исчезла, словно ее унесло налетевшим шквалом.

Ее место заняло неожиданно обострившееся интуитивное ощущение близкой и серьезной опасности. Пренебрегать интуицией – верный способ самоубийства.

Первая осознанная мысль была: я все понял верно, и вот они пришли.

А я еще не готов. Еще не запустил все системы, которые будут блюсти дом во время моего отсутствия. Оно, возможно, будет долгим. Еще не обезопасил эти системы от возможного воздействия со стороны. До сих пор я доверял управление ими моему мику; теперь надо переключить их на домашний терминал. Да и еще много чего нужно сделать. И наоборот: перекачать в мик из терминала кое-какую информацию, которая в последнее время мне не требовалась, но теперь могла и понадобиться. Для этого нужно несколько минут. Четыре, от силы – пять. Весь вопрос в том – есть ли они у меня.

Подходить к окну – подсказало ощущение – было уже опасно. Меня могли увидеть с любой из ближних крыш. И нейтрализовать. Так это называется у профессионалов.

Будем наблюдать иначе.

Я принялся наблюдать: не приближаясь к внешней стене, сконцентрировался на небольшом ее участке. Закрыл глаза.

Чтобы видеть сквозь стены, лучше закрывать глаза, дабы не отвлекаться на постороннее. Пусть работает лишь третий глаз – истинное зрение. Конечно, если у вас остается время, чтобы разбудить его: от двух до пяти минут. Мне хватило двух.

Я увидел дом по ту сторону улицы. Просканировал окна. Нет… Нет… Нет… Есть!

Окно, на котором я остановился, было раскрыто. Комната за ним казалась темной, и простым глазом ничего в ней не замечалось. Но мое зрение без труда обнаружило человека в глубине ее. То окно находилось на этаж выше моего, и человек за ним для удобства наблюдения и действия устроился не совсем обычным образом: водрузил стул на стол и уселся, держа оружие на изготовку. Я без труда определил: в руках его был армейский сериал-макси. Серьезное оружие. Хотя заряды вряд ли были именными; а впрочем, все могло быть – в зависимости от статуса охотившихся за мной деятелей.

Но парень в окне – это не атака. Всего лишь подстраховка. А нападения надо ждать здесь, в моем жилище.

Если бы я числился еще в активе, у меня хранилось бы достаточно средств защиты и нападения, чтобы пару суток противостоять не самой маленькой войсковой группе. Но, уходя, я честно сдал все, что за мною числилось, и остался с голыми – или почти с голыми руками. Правда, был Вратарь. И еще кое-что.

Как и у всякого профессионала, с годами у меня накопилось некоторое количество всякой всячины такого рода. Ни в каких ведомостях этот инвентарь не значился и хранился тут, в жилище, в бронированном шкафчике с трехкодовым замком. Нечто вроде коллекции сувениров. Чтобы на старости лет было что вспомнить. Ну вот – старость еще не наступила, а вспомнить пришлось.

Первый код: восемь символов. Я набрал их вслепую, не переставая следить за улицей и за крышей; главное зрение, в отличие от обычного, оптического, дает тебе полный обзор, позволяя видеть и то, что у тебя за спиной, и под ногами, и над головой. Если бы не быстрая утомляемость, я всю жизнь пользовался бы только им.

Внизу – этажом ниже – только что все было в порядке. Единственный находившийся там человек – мужчина – был занят стряпней на кухне. Но у его входной двери на лестнице уже стояли трое. Разом, как по команде, они вытащили из-под курток дистанты, и один из гостей принялся выжигать замок. Этого занятия ему хватит на две с лишним минуты. Хорошо. Но и они еще не группа захвата. Подстраховка и обеспечение: у квартир в соседних этажах нередко имеются внутренние лестницы. Эти люди спешили и, видимо, не успели получить сведений о здешней планировке.

Этажом выше: такая же картина.

Фирма, как говорится, не жалеет затрат.

Крыша? На ней сейчас угнездился единственный агралет. Военного типа. «Шквал-два». На нем можно перевезти целый взвод, даже с тяжелым оружием. Вероятно, вся команда на нем и прибыла: куда менее бросается в глаза, чем когда передвигаешься по поверхности.

Ну а что у моей двери?

Они явно понимали, что здесь в отличие от верхней и нижней квартир можно встретить сопротивление. И действовали иначе.

На моем этаже их было четверо…

(Я запустил в терминал заключительный код. Почти одновременно машина просигналила, что работа закончена, управление домом перенято. Можно отключаться и действовать по обстановке. Сейчас, сейчас. Одну секундочку…)

На моем этаже было четверо, тоже с дистантами. Но замок они оставили в покое: сообразили, что он наверняка подстрахован от вторжения, и самое малое, что он может, – подать звуковой сигнал. А они мечтают нейтрализовать меня без шума. Значит, не принадлежат к казенной службе: наших шум не смущает.

Они сейчас выжигали отверстие в филенке. И два портативных баллона с газом были у них наготове. Интересно, что там: усыпляющее – или смертельное? Нужен я им тепленьким – или груз может быть холодным?

Меня скорее устроил бы второй вариант: были свои причины. Да я и не сомневался, что применен будет именно он; и не только из-за окраски баллонов.

Это был газ мгновенного действия. Но я уже успел влезть в защитный костюм. Очень хорошо. А вот противогаза нет. Это хуже. Но не смертельно.

Я обратился к Вратарю; иными словами – набрал команды:

– Программа входа – обычная. Заблокировать выход. В помещения не впускать. Защиту к бою.

Сработал третий код. Шкафчик открылся. В нем в отличие от комнат был настоящий порядок. Все стояло и лежало на своих местах. Я не без сожаления выбрал только самое необходимое и легкое. Кто знает – уцелеет ли остальное?

Увидел, как блестящий наконечник отводного шланга просунулся сквозь выжженную дырку. Те, на лестнице, натянули на головы прозрачные маски с лепешками суперфильтров на щеках. Парень, что держал баллон, открутил вентиль.

Я перестал дышать.

Обычной дыхательной паузой у меня была шестиминутная. Но в критических условиях она могла продлиться до семи с половиной на полном выдохе.

Примененный гостями газ не имел ни цвета, ни запаха. Законами Федерации он был давно и категорически запрещен. Считалось, что его производство закончилось около ста лет тому назад. Но, значит, у кого-то хранился запас. Не у теллурианских спецслужб: я бы знал. А вот люди «Т» вполне могли располагать им: законы Федерации им не указ. И сейчас какая-то часть этого запаса распространялась по моему жилью. Третьему глазу ширившееся облачко казалось не бесцветным, но светло-салатным. Цвет был приятен. Облачко расплывалось и медленно поднималось вверх. До колен. До пояса. По грудь. И вот уже…

Где-то в моей голове отщелкивались секунды.

Собственно, я мог уйти в любой миг. Все для этого было готово.

Я проверил оба дистанта, которые сжимал в руках. Порядок. Только нажать.

А сам я – готов ли?

Сейчас мне снова предстоит убивать.

Откровенно говоря, я успел отвыкнуть от этого. Продвижение по лестнице духовного роста отвергает такой род деятельности. Даже если дело идет о спасении своей жизни в этом воплощении. Продвинутый знает: оно не последнее.

Но я принял на себя обязательства. Их надо выполнить.