Этнофагия

Школа фамильяров – это Н-образное двухэтажное здание, выделяющееся на фоне остальных домов в первую очередь своими размерами. Здесь может одновременно заниматься до пятисот будущих слуг, готовящихся зарабатывать достойные деньги в богатых домах.

Мы подъехали к служебному входу как раз в тот момент, когда начиналась торжественная часть – во всяком случае, музыка внутри играла соответствующая.

– Иди ищи своего отца, – сказал Лебядкин, не поворачивая головы. – Если он не сможет выйти, вернёшься за нами. Пошёл!

Лаврецкий выполз из экипажа и, поднявшись по пандусу походкой висельника, исчез внутри. Охранники-фамильяры, вооружённые железными дубинками, даже не шелохнулись, когда он проходил мимо. Право городской стражи на передвижение по их району было абсолютным, а Илюша по-прежнему был облачён в кожаный доспех.

– Капитан, можно задать вопрос?

– Валяй.

– А у убитых вчера фамильяров тоже отрезали что-нибудь?

– Нет, – сказал капитан. – Это грубые убийства с целью ограбления. Множественные ранения. Их хотели наказать и опустить. Все трое учились в этой школе и, не стесняясь, щеголяли доходами. Я думаю, кто-то из прибывших на остров искателей приключений просто охренел, когда увидел, что живëт хуже говорящей собаки.

– Шеф! – возмутился я.

– Успокойся, толерантный ты мой, – сказал капитан. – Это то, кем фамильяров считают убийцы. Если я буду жевать сопли и не смогу представить себе их образ мышления, то какая будет от меня польза? Я преступников должен поймать, в конце концов, или доказать, что их не существует? Я тебе не сраный мэр!

– Простите, капитан, – сказал я. – Привычка.

– Засунь её себе подальше, понял? – огрызнулся Лебядкин. – Короче. Ребята пасут порты и мелкие бухты и проверяют всех подозрительных личностей. Я дал распоряжение шерстить торговцев краденым и ломбарды. Если всплывёт что-то из вещей фамильяров, мы об этом узнаем.

Минут через пять вернулся Илюша.

– Отец сейчас будет держать речь перед выпускниками.

– Значит, пойдëм и послушаем, что он им скажет, – предложил капитан, вылезая из экипажа. – Сегодня у нас прямо день речей! Зал суда разросся до масштабов всего чëртова города!

Когда шеф ступил на пандус, охранники навострили свои мохнатые уши, переглянулись и замерли. На его фоне они выглядят детьми.

– Бинг! Бруно, – сказал он им по очереди.

– Здравия желаю, капитан! – ответили фамильяры хором и хором же завиляли хвостами.

– Я тоже рад вас видеть, – Лебядкин пожал им обоим руки. – Как поживает мама Рен?

– Всё хорошо, дядь Миш, – сказал Бинг. – Идëт на поправку. Спасибо за…

– Ну-ну, довольно этой чепухи. Забыл, что я говорил? Отворяй лучше калитку.

– Прости, дядь Миш, – с чувством сказал фамильяр и открыл перед нами дверь, чуть склонив голову в почтительном жесте.

Мне стало стыдно за то, что я указал капитану на его грубый язык. Говорящие собаки… Ну а кто такие фамильяры, если не говорящие собаки? Что они, хуже от этого стали? Или люди не произошли в своё время от обезьян? Конечно, если в добродушной беседе бросить человеку в лицо, дескать, он ничто иное, как говорящая обезьяна, то ничего хорошего из этого не выйдет. С фамильярами всё то же самое. Однако, в целом, я мог бы без всякой задней мысли назвать людей говорящими обезьянами. Если так подумать, то вообще ничто в нашем мире этому высказыванию не противоречит. А взять урсов? Им любое упоминание о дальнем родстве с медведями и вовсе льстит. Само их наименование, как я слышал, происходит от слова "медведь" на одном из мёртвых языков прошлого.

Отсюда понятно, что слова могут менять значение в зависимости от ситуации и точки приложения наших сил. Истина часто оборачивается ложью, будучи сказана в неправильное время и в неправильном месте. Потому что слова – это труха. Ярлыки на вещах – а порой и без самих вещей. Звуки для игры без чётких правил. Средство самовыражения. Ими можно жонглировать бесконечно, и даже тогда это ничего не скажет о вас. Лишь действия человека раскрывают его истинную суть – и капитан явно не тот, кого мне следует учить терпимости.

Техники и служащие школы пропускали нас повсюду без лишних вопросов. Пройдя через подсобные помещения и кухню, мы оказались в коридоре ведущем за кулисы. За стенкой слева от нас равномерно шумел зал. Оттуда же, напугав Илюшу, раздался вдруг зычный голос Степана Андреевича:

– Добрый вечер, дорогие выпускники, а также студенты и гости школы фамильяров!

Капитан хорошо ориентировался здесь и вмиг вывел нас на небольшую, скрытую от публики занавесом площадку, находившуюся сбоку от сцены. Илюша остался стоять в коридоре. Зал мы отсюда не видели. Лаврецкий старший, стоявший в лучах элекрического света, тут же нас заметил и отвесил небольшой кивок в знак приветствия. Ни капитан, ни тем более я на этот жест никак не отреагировали. Впрочем, адвокат уже продолжал свою речь:

– Сегодня мы собрались здесь, чтобы праздновать, но события эти, увы, омрачены гибелью наших выдающихся учеников! Память о них навсегда останется с нами! Почтим усопших минутой молчания!

Зал притих.

– Выпускники и студенты! – сказал Лаврецкий, рассчитав свою идеальную минуту. – Мы живём во время, когда ваше будущее наконец-то оказывается в ваших руках. Сегодня вы сами решаете – стать ли успешным членом общества, пройдя нашу суровую школу, или же превратиться в бессмысленный отброс, чью жизнь определяет случай. Этот конкурентный мир наконец-то обеспечил вам право на лучшую судьбу. Будь я на вашем месте, то испытывал бы, пожалуй, искреннюю благодарность человечеству. Ведь так было не всегда! Помните о клятве своих предков?! Простите мне эти исторические отсылки, но как можно говорить о нынешнем, не поминая прошлое? Ведь одно есть законный наследник другого. В годы Прибытия, когда ваши предки служили урсам, жизнь их скорее напоминала удел рабов. Тогда, видя благосклонность человечества, семеро глав ваших крупнейших семей принесли людям присягу на поколения вперëд. Наши прадеды вступились за них, защитив фамильяров от произвола прежних хозяев и обеспечив их пищей, кровом и, самое важное – знаниями. Все вы до единого здесь собравшиеся – есть потомки тех самых семей, и вы унаследовали как их привилегии, так и обязанности. Я хочу, чтобы вы помнили это. Вы впитали нашу культуру и полюбили её – а мы полюбили, приняли и обучили вас. Фамильяр – верный друг и слуга человека. И пусть так будет и впредь. Всё это не отменяет, однако, того, что мир полон жестоких и опасных личностей. О борьбе с ними вам расскажет капитан Корпуса Стражей Михаил Лебядкин, почтивший сегодняшнее мероприятие в знак уважения к вашему образу жизни! Прошу вас, капитан! Идите сюда, на сцену!

Шеф и бровью не повёл. Он расправил плечи и, чеканя шаг, будто репетировал этот выход всю неделю, подошёл к Степану Андреевичу и положил ему руку на плечо. Зал разразился криками одобрения. Многие в открытую гавкали. Лаврецкий, выглядевший до этого вполне внушительно и достойно, на фоне капитана стал вдруг похож на человека, случайно забредшего на сцену. Лебядкин поблагодарил оратора, показал ему на меня, мол, иди туда, и занял его место за стойкой.

Степан Андреевич выглядел неудовлетворëнным повышенной готовностью капитана принять вызов. Прежде, чем иметь дело с шефом, он рассчитывает получить что-нибудь, с чем можно будет работать, желательно в виде тезисов. Заставив Лебядкина говорить на публику, старый пройдоха-адвокат, видимо, надеется вывести шефа из равновесия и спровоцировать на нечто необдуманное. Я видел, как эти надежды таяли на лице Степана Андреевича, пока тот смотрел на Лебядкина, включившегося в игру с первой подачи.

Адвокат встал ко мне спиной, не одарив меня и подобием интереса. Шеф прокашлялся и заговорил голосом, чуть севшим после недавней речи, но всё таким же громким и отчётливым:

– Дорогие друзья! Степан Андреевич безусловно лукавит, когда говорит, что у вас есть выбор, – после этих слов по залу пробежался настороженный шёпот. Перед тем, как продолжить, капитан дал этой мысли настояться. – Ведь все мы, вне зависимости от своего происхождения, находимся под сенью закона и обязаны его соблюдать! Исторически сложилось так, что за порядком в Альянсе смотрят именно люди. В глазах большинства жителей нашего государства вы всё ещё остаётесь гостями и диковинкой, несмотря на то, что большинство из вас знает слов побольше меня! – кажется, тут я услышал в зале смех. – Вы должны понимать это, мои дорогие друзья. И я подчеркиваю, что мы с вами именно друзья – но до тех лишь пор, пока каждый из нас соблюдает установленный закон. У меня отличная память на лица, и я вижу, что многие из вас сегодня присутствовали при речи господина юрисконсульта в общине. Увы, при всëм уважении к нашим морским соседям, они ни черта не понимают, о чём говорят, и в итоге, вместо того, чтобы помочь поймать преступников, сеют семена раздора между нашими народами! – в ответ на это зал разделился. Прозвучало как одобрение, так и недовольный бубнëж. – Безусловно, мы стремимся к миру и законности. Но не следует принимать желаемое за действительное! Вслед за таласанцами многие горожане вообразили вдруг, что такой вещи, как дискриминация не существует. Так они пытаются внушить вам, что вы в безопасности. Но это лишь иллюзия. Настоящую безопасность может обеспечить лишь городская стража и сила оружия! Будем реалистами – мы с вами знаем, что среди каждой расы есть существа, считающие себя лучше других по праву рождения. Многие из них готовы из злобы и отчаяния пойти на преступление и даже убийство! И я не буду утверждать, что ваших студентов убили не люди – потому что я не знаю, кто это сделал! Мы должны быть кристально честны, когда говорим о таких вещах. На данный момент прошло слишком мало времени. То же самое касается и второго вопиющего инцидента, произошедшего сегодня в общине. Существует ли между этими преступлениями связь – покажет время. Но уже ведутся все необходимые оперативные работы, и вы, дорогие друзья, наконец можете стать частью этого процесса! – здесь капитан сделал паузу, чтобы у публики накопились вопросы, и по звуку я понял, что зрители заинтригованы. Лаврецкий так и стоит неподвижно спиной ко мне. Ну и дурацкая всё-таки у него причёска…

И тут капитан делает заявление, которое, наверное, войдёт в историю:

– Я объявляю набор фамильяров и урсов в Корпус Стражей Симпана!

Шеф ещё некоторое время пытался что-то добавить про численность и особенности этой новой структуры, но слова его потонули в совершенно безумном водовороте эмоций, вспыхнувших в зале. Лаврецкий склонил голову чуть набок и закрыл ладонями щëки. Кажется, не этого он добивался, предоставляя капитану свою публику.

Когда с этой вакханалией чувств было покончено, Лаврецкий вернулся за стойку и объявил начало фуршета. Откуда-то из зала зазвучала музыка – струнный квартет играл хорошо, но не отлично. Капитан подмигнул мне и сказал:

– Понеслась. Назад дороги нет.

Именно так. Шеф творил историю прямо у нас на глазах. На секунду у меня возникло ощущение, что я герой какой-то фантастической повести. Редко когда в жизни я видел, чтобы действия одного человека приводили к существенному влиянию на мир в целом. Но то, что сейчас сделал капитан… Всё это уже давно предрекали социологи и футуристы – наше общество постепенно переходило от этнически-родовой модели к старой доброй государственной. Шеф не зря использовал это слово – государство. Альянс в понимании многих всё ещё был абстрактным формированием, союзом мыслящих существ, объединённых торговыми отношениями. Но будучи государством, Альянс становился в первую очередь территорией, населённой определёнными народами. Задача государства – защищать интересы тех, кто его образует. Исходя из этой концепции, таласанцы были именно "соседями" Альянса, а не его членами. В их распоряжении находилась огромная территория, и мы вообще-то знаем очень мало о том, что происходит в их мире. И не то, чтобы они особенно торопились делиться информацией. Люди не имеют никакого влияния на внутреннюю политику Таласии, так с чего бы им обладать каким-либо влиянием на политику людей?

С одной стороны, всё это звучит логично… Но мне очень не нравилось напряжение, растущее между нашими видами. Не хотелось бы своими действиями как-то способствовать открытому конфликту. Нет сомнений, Лебядкин сделал то, что дóлжно. Но теперь мы столкнëмся с последствиями цивилизационного масштаба. А такие вещи никогда не протекают бескровно…

Капитан послал меня за Илюшей, а затем Лаврецкий старший отвёл нас в одну из аудиторий. Солнце ещё не окончательно ушло за горизонт, и здесь царила тёплая предвечерняя атмосфера. Рядом с преподавательской стойкой стояли в ряд скелеты человека, фамильяра, таласанца и урса. Морской народ и впрямь выглядел инородно. У всех остальных был прекрасно развитый плечевой пояс, широкий таз, прямой позвоночник и прямые конечности, заканчивающиеся пальцами. Пожалуй, ступни фамильяров были как будто недоразвитыми и казались искусственно приклеенными к тонким ножкам, а ещё бросались в глаза их маленькие четырëхпалые кисти. Но в остальном, мы были очень похожи. Такие же закруглённые черепа с высокими лбами и массивными нижними челюстями, позволяющими свободно разговаривать. Видно, что у зверолюда чуть более вытянутые физиономии, но по сравнению с их предками, черта эта весьма незначительна.

– Капитан, могу я поинтересоваться истинной целью твоего визита, как и причинами столь радикального заявления, сделанного только что? – спросил Лаврецкий, сев в учительское кресло и оставив нас стоять. – Если конечно подобные вещи достойны ушей сих юных отроков.

Он имел ввиду нас с Илюшей.

– Дорогой мой Степан Андреевич, – сказал капитан. – Я здесь уж точно не для того, чтобы танцевать с тобой словесами. Твой сынок, которого я по твоей же настойчивой просьбе определил в стражу, сотворил такое, что служить он у меня больше не будет. Зная о твоей давней любви называть всякое обвинение в сторону своей семьи безосновательным, я привëл свидетеля, которого ты можешь здесь же и опросить методами, которые предполагает твоя профессия.

Лаврецкий бросил на меня короткий взгляд и снова посмотрел на шефа.

– В этом нет нужды, – сказал он, махнув рукой в сторону двери. – Илья напишет заявление сейчас же.

– Иди, – подтвердил капитан.

Илюша вышел из аудитории быстрым размашистым шагом, не преминув хлопнуть дверью.

– Имбецил, – бросил ему вслед Степан Андреевич. – Прошу извинить меня за то, что дал жизнь этому бесполезному отродью. Кажется, я был пьян, когда мне показалось, что его мамаша чего-нибудь стоит.

– Не моя компетенция, – сказал капитан. – У нас есть более важное дело.

– У нас? – уточнил адвокат, явно намекая, что моë присутствие здесь излишне.

– Это старший сержант Муромский, – представил меня капитан. – Он остановил драку вчера во время пьесы.

– Да-да, припоминаю, – морща лоб, отвечал Лаврецкий. – Славная работа, сержант.

Я коротко кивнул, ожидая, куда повернётся разговор.

– Но здесь он вовсе не по этой причине, – продолжил капитан.

– Интересно, по какой же?

– Сержант Муромский обнаружил сегодня тело режисёра Беорна, убитого с особой жестокостью.

– Какой кошмар, – сказал адвокат буднично. – И при чëм здесь я?

Капитан вытащил из поясной сумки застёжку и положил её на стол перед Лаврецким.

– Это было найдено им на месте преступления.

Адвокат взял в руку безделушку и, покрутив её между пальцами, протянул обратно шефу.

– Это поясная застёжка для кошеля, – объяснил он. – Есть у любого, кто когда-нибудь брал у меня гонорар. Или у того, кому достался кошель вследствие самых обычных обстоятельств. Ты ничего этим не докажешь. Да и какой у меня мотив? Это же бред! Ты что, решил власть захватить и начал копать под крупных игроков? Ничего у тебя не выйдет. Гильдия ответит решительным протестом. Ты потеряешь всё!

– Я и не собираюсь ничего доказывать, – пояснил капитан. – Я знаю, что ты вчера был дома, и, уж прости, но такой бочонок, как ты вряд ли способен собственноручно догнать и убить взрослого урса. Плюс, не настолько же ты кретин, чтобы послать на дело кого-то, кто своими действиями укажет на твою семью. В твоей невиновности у меня сомнений нет. Но кто-то пытается тебя подставить, и я хочу понять, кто. Хотел было спросить, есть ли у тебя враги, но после такой отповеди, вспоминаю, что, конечно, есть. Напомню и тебе, Степан Андреевич, кое-что – я среди них до сих пор не числился. И не советую я тебе попадать в число моих врагов! Ой, как не советую!

Лаврецкий долго хмурился, стуча указательным пальцем по столу.

– Допустим, – сказал он. – Допустим, ты, Михаил Геннадиевич, пытаешься меня защитить. В таком случае я готов принять твою посильную помощь. Но зачем же ты лезешь со своим уставом в чужой монастырь? К чему была вся эта чепуха про фамильяров в Корпусе? Это же неслыханно! Ты просто не понимаешь проблем, с которыми столкнëшься.

– Просвети же меня, – предложил капитан.

– Фамильяры абсолютно бесхребетны, – в голосе Лаврецкого зазвучали лекторские нотки. – Большинство их при всей своей языковой изысканности не смогли бы самостоятельно сформулировать смысл и цель своей жизни. Я не ошибусь, если скажу, что их такие мысли пугают. Обученные по нашей методике фамильяры легко повторяют предложения длинной в несколько десятков слов, услышав их лишь раз, но при этом, они не смогли бы сказать тебе и словечка о том, почему они делают то, что делают. Их знания полностью оторваны от опыта. Их руки плохо приспособлены для мелкой и кропотливой работы. Они способны лишь болтать без умолку, есть, совокупляться и спать. Их сознание, хоть и похоже на человеческое, но не является таковым. Фамильяры прекрасно подражают, но делают это без всякого понимания принципов, которые используются для создания оригинальных конструкций. У них нет и не может быть амбиций. Всё, чего они хотят – это быть хорошими мальчиками и девочками. Их душа на генетическом уровне поражена страхом принятия решений. Подобной публикой очень удобно управлять, но, увы, из них получаются плохие управленцы. В общем, вы с ними намучаетесь, и люди будут протестовать.

– Да? – спросил капитан. – А мне кажется, в общине эту новость примут благосклонно.

– Вот, значит, твой теперешний контингент, Михаил Геннадиевич? Бомжи и нищие? Таким ты видишь будущее Симпана и всего Альянса? Все сидят кружочком и держатся за ручки, подыхая от голода и дизентерии? Интересно, что на это скажут в администрациях остальных островов? Ты не на тех ставишь!

– В отличие от церкви, я не возвещаю будущее, – сказал Лебядкин. – Но я вижу, откуда исходит угроза. И ты, Степан Андреевич, это тоже видишь. За наши же деньги идёт воспитание наших собственных врагов. Студентов школы преспокойно окучивают в церкви, внедряя им мысли о том, что нам не нужно подчиняться – но пока это приносит тебе доход, ты предпочитаешь закрывать на всё глаза. Я понимаю, тебе просто невыносимо думать о потерях. Но представь, пожалуйста, на секундочку, чем нам это всё грозит? Если мы не перехватим инициативу, то эту школу скоро попросту сожгут. Неужели нет лучшего способа заработка, чем выстрел себе в ногу? Как ты можешь продолжать с ними торговать после того, как узнал об экспедиции?

– Мы не можем это обсуждать при нëм, – отрезал Степан Андреевич, старательно избегая взгляда в мою сторону.

– Он уже знает достаточно, – сказал капитан. – Поэтому ещё как можем.

– Но не будем! – потребовал адвокат и гордо задрал подбородок.

– Муромский, – сказал мне капитан. – Вольно. Свободен до завтра.

– Так точно.

На город опускались сумерки. Я поболтал немного с Бингом и Бруно про Лебядкина. Они по секрету сказали мне, что их мама Рен служила у шефа, когда тот был ещё лейтенантом. Она давно вышла на заслуженный отдых и находилась теперь на попечении своих сыновей. Время от времени капитан делал ей какой-нибудь подарок, а недавно оплатил лечение тяжёлого перелома бедра. Фактически, он спас ей жизнь.

Вот такой у нас капитан! Но должно же быть в нём что-то плохое? Неизвестно, куда приведёт нас его зашкаливающая активность. Хочется верить, что в светлое будущее, но интуиция подсказывает мне, что это отнюдь не так. Я много читал о военных диктатурах прошлого и имею некое представление о том, куда может завести безоговорочное подчинение харизматичному лидеру. В конце концов, не зря говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Было бы интересно послушать мнение таласанцев о происходящем. Не политическое заявление, а именно неформальное мнение. Но, учитывая обстоятельства, вряд ли мне скоро представится такая возможность…

Глава 4

По пути домой я стал свидетелем исхода таласанцев. Вереница тележек, ведомых фамильярами, увозила прочь посла, а также его семью и свиту. Юрисконсульт вроде бы тоже был среди них – я узнал его по белому пятну на одном из плавников.

Что ж, они доигрывают свою партию. А может, и испугались после громкого убийства Беорна. Это могло означать, что таласанцы к нему никакого отношения не имеют. В любом случае их спешная эвакуация вполне вписывается в логику происходящего.

Следующий шаг – торговые санкции на дары моря. Мы это уже проходили, когда морской народ настоял на дополнительных поставках оборудования от гильдии инженеров. Не будет новых дробилок и насадок на плавники – не получите больше кораллов, затопленных кладов и ценных артефактов. Ультиматум тот был с позором выполнен. Неудивительно, что теперь они считают подобные методы давления вполне рабочими.

Я показался в трактире братьев Вайнеров как раз к ужину. Сюда захаживали все, кому не лень, но в основном публика была приличная. Аркадий и Борис – так звали владельцев трактира – были известными пивоварами, и чаще здесь обедали те, кто уважал, как их самих, так и их дело. Конечно, уважение к пенному может приводить ко всяческим эксцессам, но двухствольное ружьё братьев до сих пор оказывалось достаточным аргументом и без необходимости в применении по назначению.

К тому же многие знали, что я служу в Корпусе, и откровенный криминалитет сюда поэтому не совался. Вайнеры даже сделали мне скидку, лишь бы я не переезжал в место подешевле. Обожаю подобное взаимовыгодное сотрудничество. Настоящие симбиотические отношения. Всегда бы так.

За стойкой сегодня работает урс по имени Вильгельм. Его шерсть чуть светлее, чем у большинства сородичей, поэтому друзья называют его Оранжевым Вилли. Он поздоровался со мной и протянул какую-то бумажку.

– Тут была женщина, тощая такая, высокая. Рыжая, – видно было, что последний факт пришёлся ему по душе. – Просила передать это тебе лично в руки.

– И что там?

– Больно мне нужны твои любовные послания, – сказал урс. – За кого ты меня принимаешь? За вуайериста-гуманофила?

– Смешно, – сказал я. – Ладно, спасибо, Вилли. Распорядись принести мой ужин.

– Хорошо. Обращайся.

В записке аккуратным фигурным почерком было написано всего три слова: "Завтра вечером. Анастасия".

Прочитав сей ребус, я снова обратился к урсу:

– А она больше ничего не сказала?

– Ах, да! – сказал он, ударив себя по лбу. – Просила передать привет от какого-то Рафаэля.

– Ясно.

Мне явно не следовало разбираться с этим на голодный желудок. Я сел за привычное место, отведённое для постояльцев, и скоро фамильяр-гарсон, появляющийся здесь лишь по вечерам, принëс мне ужин – куриный шашлык, большую лепёшку хлеба, зелёный салат, жареную картошку и добрый кувшин вина.

– Обычно я не пью вина за ужином, – удивился я, принимая посуду из рук фамильяра. – Это за дополнительную плату? Может, лучше пивка?

– Напиток вон от того мужчины, – сказал слуга, указывая на противоположный угол.

Я сощурился, пытаясь найти знакомое лицо, и чуть было не уронил кувшин, когда взгляд мой пал на знакомые тонкие льняные штаны и просторную майку сшитую на заказ. Как и другие зажиточные жители Миконоса, он никогда не уважал хитонов и накидок.

– Отец!

Мы не виделись сколько? Шесть с половиной лет, если не считать той мимолётной беседы в день моего поступления на службу. Ну ладно, честнее будет сказать, что с нашей встречи прошло три с половиной года, хотя мы с ним тогда и не успели ничего толком обсудить.

– Ешь-ешь, – сказал он, пересекая трактир по направлению ко мне.

Разумеется, я пропустил его слова мимо ушей, вскочил, пожал ему руку, а затем и обнял. Сердце моë ускорило свой бег, кровь прилила к вискам, и у меня даже чуть закружилась голова. Такой знакомый запах. Запах папы. Как он умудряется сохранять его? Мне кажется, что от меня каждый день рази́т по-разному, в зависимости от места, в котором я несу свою службу.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я, отпрянув и вглядевшись в его лицо внимательнее.

У отца явно добавилось морщин. Да и седина, когда-то украшавшая его голову благородным пепельным оттенком, теперь почти полностью покрыла её. Только щегольская бородка сохранила пока свой густой оттенок, но и ей скоро придётся сдать свои позиции.