Непростые истории 5. Тайны ночных улиц

…Мысли Лёхе в голову лезли разные. Что с ним не так? Почему он такой невезучий? Ну, поругался с Риткой. В первый раз, что ли? Нахера в этот автобус полез? А если уж и полез, то ехал бы до конца. И телефон, мудак, разбил. Сейчас бы вызвал помощь. Нет, неспроста это. В маршрутке словно дёрнуло Лёху – надо сойти. И в поле ноги будто сами несли. Психовал, ругался и шагал, хрен знает куда. А собаки? Ведь это не собаки были. Гнали его в эту яму. Как есть – гнали. Если бы собаки, то не так страшно. А это – какая-то херня потусторонняя. Вот угораздило. И тут Лёху, как кипятком обдало. А ведь он не первый в эту яму свалился. Тряпки под ним – это же одежда чья-то. Старая, прелая одежда. Кому надо было этот хлам в поле тащить и в яму бросать?

Парень вздрогнул, опять резануло в пояснице. Уткнувшись носом в гнилые лохмотья, он переждал боль. Лежал и представлял, что там, под ним, под этой одеждой, спрятана куча костей. Человеческих костей. Лёха выругался. Твою мать, ну, бред же! Напридумывал себе. С водки палёной тени всякие привиделись. А тут… бомжи жили. Всё, сука, сходится, кроме самого главного – что с его руками?

Задержав дыхание, Лёха стал вворачивать кулак в тряпьё. Отсутствие пальцев сделало руку абсолютно неудобной. Он с трудом протискивал её сквозь отсыревшие куски ткани. «Никаких там костей нет, – твердил парень себе. – Нихрена там нет».

Сердце билось всё чаще. А вдруг… а вдруг там не кости, а те, кто его пальцы сожрал. Сам им в пасть добычу пихает. За мгновение до того, когда Лёха был готов отдёрнуть руку, она уткнулась в землю.

Ничего там нет.

Он, закусив губу, перекатился на спину. С ума он сходит. Люди, помогите. Сил кричать не было…

…Не спать… Но не спать – нельзя. Становится хуже. Он лишь вздремнёт, но начеку будет. Если что, сразу…

***

Лёхе снилась Ритка. Их первая встреча. Солнце бросало сквозь листву зелёные блики на её платье. Она смеялась, он был счастлив и вдыхал почему-то кофейный аромат её волос…

Парень вздрогнул и проснулся. Вверху ярко светил голубой пятак неба, перечёркнутый белым следом пролетевшего самолёта. Лёха осторожно вдохнул полной грудью. Боли в лёгких почти не было, да и в спине она поутихла. Правая рука немного затекла.

Сегодня Лёха выберется наружу. Сегодня… он непонимающе глядел на обвисший правый рукав рубашки. В мозг словно кислоты налили. И он закричал…

Лёха сипло выл, прижав к груди оставшуюся руку. За что? Кто? Как? Он ведь ничего не почувствовал. Твою мать, он и сейчас ничего не чувствует! Нет руки. Чуть ниже локтя – будто отбрило. Гладкое место!

Парень прижимал к себе обрубок и вертел головой по сторонам. Где ты, тварь? Что тебе нужно?

Солнце достаточно освещало Лёхину тюрьму, было видно всё или почти всё. На кирпичной стене темнело небольшое пятно или густая тень. Будто нарисованный вход в тоннель. На мгновение почудилось, что оттуда веет холодком.

– Вот где ты, сука, прячешься! – истерично закричал Лёха. – Выходи.

Он вырвал из-под себя кусок тряпки и бросил в пятно, но не попал. Перебирая локтями, осторожно продвинулся к стене и протянул руку. Его била ледяная дрожь. Кулак упёрся в кирпичную стену. Тень. Просто тень. Лёхе показалось, он услышал тихий смешок.

Надо уползать. Надо постараться… Скобы высоко. Как он – с одной рукой!? Ничего, надо только встать. Надо встать…

Дракон впивался зубами изнутри. Он, так же, как и Лёха, хотел на волю. Он жёг и жрал внутренности. Но Лёха всё же сел. Он сидел и плакал, по подбородку текла кровь из прокушенной губы. Скобы прямо над ним. Нужно только встать и дотянуться. Вот только боль утихнет. И тогда Лёха услыхал голос. Или даже несколько, но они говорили одно и то же. Тихо, почти шёпотом, вразноброд.

– Пустота-а. Мы-ы. Слыши-ишь. Темно-о-о…

Парень зажмурил глаза и потряс головой. Всё, крыша поехала.

«Ну, куда же ты? – прозвучал голос прямо в его голове, и другие голоса, шурша, стихли. – Мы к тебе привыкли».

Страшный голос, настойчивый.

– Кто здесь?! – заорал Лёха. – Кто здесь?

«Ты никому не нужен. Она тебя забыла».

Это он про Ритку, что ли?

– Она любит меня, и я её люблю. Кто ты, сука?!

Сердце ухало, как молот. Страшно-то как. Тварь, которая руку до локтя обглодала, ещё и говорит.

«Твоя жизнь пустая и бесполезная, как мыльный пузырь. Ты здесь, потому что там тебе нет места».

– А-а! Заткнись!

Он стиснул зубы и привстал, спиной опираясь на стену. Перебирая культёй и лопатками, Лёха полз всё выше и уже почти встал в полный рост. В голове раздался гомон шуршащих голосов.

«С-с-стой. Ос-станься. Мы – пус-с-стота…»

В пояснице хрустнуло, и дракон ринулся вновь за добычей. Ноги парня подкосились, и он, ревя от боли, сполз по стене. Голоса стихли и, теряя сознание, Лёха увидел, как опустели штанины брюк ниже колен. Боли было достаточно, но в ногах её не было…

***

– Ты никто. Ты всем портишь жизнь, – голос уже не упрашивал, а утверждал. Он громко звучал, отражаясь от стен и умножаясь эхом. Знакомый голос. Голос Лёхи.

Эта тварь стирает его по кускам, а теперь и говорит, как он. Лёхе было плохо. Ему было больно. Не было сил поднять голову. Что-то мешало дышать и куском свесилось на грудь. Лёха протянул дрожащий обрубок руки. Это был язык. Его язык. Нижней челюсти не было. Лёха не кричал. Он устал…

В яме темнело, пятно на стене разрослось. Оно расползлось в стороны и расплескалось по тряпью.

Голос не умолкал ни на секунду.

– Ты – пустое место. Ты – пустота. Ты и её заразил пустотой.

Парень тяжело сопел и вяло кивал головой. Может, и так. Может, всё правда. И давно надо было исчезнуть из жизни Ритки. Он – пустота.

Голос захихикал, словно ждал этого признания.

Пятно доползло до Лёхи. Прокралось в штанину. На этот раз тварь не церемонилась, ей незачем уже было скрывать своё присутствие. Тысячи зубов впились в остатки ноги. И боль в пояснице была ничто по сравнению с этой болью. Лёха выл и мотал головой, а его язык безвольно болтался по сторонам. Зубы тени вгрызлись в таз, и тот исчез. Парень повалился на бок, угребая рукой. Вскоре пятно добралось и до неё, стерев до локтя. Лёха упал обглоданным лицом вниз, почувствовав на вывалившимся языке вкус плесени. Чёрная тень ползла и пузырилась у самых глаз, ещё мгновение – и оно сожрало Лёхе голову…

***

«…Мы – пустота, – стонали голоса. – Мы – никто…»

– Мы – пустота, – вторил он им. – Никто.

Он был пустотой. Его не осталось. Ему было плохо и одиноко. Он смотрел отовсюду сразу и видел округлое дно ямы, заваленное тряпьём. На тряпье лежал голый человек. Словно почувствовав его взгляд, человек поднялся. Это был он, но… другой. Другой Лёха потянулся и начал надевать разбросанную одежду. Затем ловко подпрыгнул и уцепился за скобы. Перед тем, как карабкаться наверх, обернулся. Злой взгляд, холодный. Другой Лёха уползал вверх на свет. Лёха знал, зачем. Твари мало его тела, она хочет его жизнь. Она заберёт его Ритку. Нет! Ритка не такая, как Лёха!

«Мы – пустота», – выли голоса.

– …Пустота, – повторил Лёха, забывая, о чём думал.

Не покидай!

Наст скрипел под ногами. Он бежал через лес, минуя поваленные деревья, засыпанные снегом. Его била дрожь от воя чёрной своры, идущей следом. Внезапно снег просел, и он рухнул вниз, зависнув на локтях. В нос пахнуло спёртым, звериным смрадом… Когти, зубы, разбуженная ярость, крошащая снежные стены, окрашивая их в цвет крови.

– Стой, – раздался женский тихий, но властный голос, и смерть в зверином обличье отступила…

***

Костя вскрикнул и проснулся. Боль в разорванной груди, ещё мгновение назад такая настоящая, таяла с остатками сна. Подождав, когда сердцебиение успокоится, Костя стал выбираться из спального мешка. Спальник Вована пустовал. Не было и Иваныча. Костёр догорел, угли подёрнулись пеплом. Было светло, хотя серое покрывало облаков скрывало солнце.

Поёжившись от утренней прохлады, Костя потянулся и огляделся. Всё-таки, здесь хорошо. В конце концов, когда он ещё сможет вот так, вдали от городской суеты насладиться красотами нетронутой природы? Костя усмехнулся. Вот ведь как. Сегодня наслаждаешься, а послезавтра – контракт заключать о заготовке этого самого леса.

Костя до последнего сомневался, ехать сюда или нет, но Вован уговорил. Хотя Вован давно не подросток, у Кости язык не поворачивался его Владимиром Геннадьевичем называть. Несмотря на бесшабашность, имел тот влияние на друга. С самого детства – в какие только неприятности не втягивал.

У Вована отец занимался производством мебели и решил дать сыну-балбесу шанс себя проявить, договориться о поставке сырья. Вован же решил оставить без хлеба посредников и отправился к чёрту на кулички сам. Костя до сих пор не мог понять, как согласился на уговоры. Ведь он без города дышать не мог, а тут – тайга.

Из темноты выскользнула огромная ветвистая фигура. Вован, кряхтя, уронил возле костра чуть ли не полдерева.

– Проснулся, Костян. А я тут дрова заготавливаю. Замёрз ночью, как собака. Иваныч куда-то пропал. Может, на охоту ушёл?

– Ты хоть на помощь позвал бы, – расслабленно проговорил Костя, хотя идти явно никуда не хотел.

– Да, ну, – отмахнулся Вован. – Ты и так полночи стонал и вскрикивал. Приснилось чего?

Костя растерянно дотронулся до груди.

– Да, так – кошмар какой-то. К медведю в берлогу провалился. Здоровый такой… Я в цирке маленьких видел.

Вован усмехнулся.

– Это ты свежим воздухом передышал, и сны природные стали сниться. – Парень кинул мелких веток на костровище и попытался их поджечь зажигалкой, но только пальцы припалил. В сердцах пнув ветки, заорал в сторону леса:

– Иваныч! Ты где? – и, послушав, как умолкает эхо, тихо добавил. – Жрать охота.

– Куда он делся? – спросил Костя, тоже пытаясь запалить костёр. – Ты, может, ему чего с пьяни вчера сказал?

– Чего сразу я?.. Вроде, нет. Вроде, мужик нормальный.

Костя вздохнул. Действительно, пока утрясалась бумажная волокита, он думал, что от скуки сдохнет в этом городишке. А когда сидели в кафе, Вован приволок с улицы мужика. Этакий мужичок-лесовичок лет шестидесяти. Коренастый, борода окладистая с проседью. Это и был Иваныч, егерь местный. Выпил, разговорился. Простой и незатейливый человек оказался. Смешно озирался, морщился, говорил, к лесу привык. В городе запах неприятный. Иваныч обещал все красоты таёжные показать. Ну и дичи настрелять, естественно. Так и забрели в лес.

Что Костя не только пить толком не умеет, но и охотник никудышный, он и сам понял сразу. Однако Иваныч старательно водил горе-туристов по лесу. Вован балагурил, выёживался перед егерем, показывая себя бывалым охотником, но тот только посмеивался в бороду. Нормальный мужик. А тут – раз! – и пропал.

***

– С-сука! – в тысячный раз выругался Костя.

Это касалось всего – и ситуации, и промокших ног, но в первую очередь – Вована.

– Хорош бурчать. Минут через двадцать до железки дойдём.

– Ты это час назад говорил.

Костя недовольно сопел и топал по влажному мху. Прождав Иваныча до полудня, Вован засобирался в дорогу, уверив Костю, что помнит путь по старой карте, что у егеря была. До железной дороги добраться – а там и до города недалеко. И, не найдя никакой железки, Костя уже жалел, что повёлся на уговоры друга. Телефон в этих дебрях не ловил, на чью-то помощь можно было не надеяться.

– Слышь, ты, путешественник! – Костя остановился. – Поворачиваем, наверное, назад. На хрен заблудимся. Подождём Иваныча.

– Костей, – тихо проговорил Вован.

– Чего – Костей?

– Под ноги погляди.

Костя опустил взгляд. У самых ног, почти утонув во мху, лежала ржавая полоса рельсы.

– Пришли, дедуля. Хорош бурчать, – повеселел Вован.

– Да пошёл ты.

Дорожное полотно оказалось зарощено мелкими деревцами и, видимо, этой дорогой не пользовались много лет. Шпал не было видно, да и рельсы местами засыпало землёй.

– Ну и куда теперь? – устало проговорил Костя.

– Давай отдохнём и двинем дальше. – Вован улыбался. – Я говорил, что выведу.

Костя скрипнул зубами. Он злился на друга и нехотя признавал его правоту.

Костёр с трудом, но развели и, наскоро перекусив консервами, устроились на отдых. Спальники бросили прямо на рельсы. От усталости не хотелось заморачиваться с вырубкой поросли, а там место оказалось более-менее чистое.

Костя поёжился. В памяти пронеслись смутные отголоски сна: волки гнали его по лесу. Он выбивался из сил. Бежал навстречу окровавленным клыкам, таящимися в берлоге. Но что-то более страшное ворочалось за этой болью. То, что он забыл…

Костерок трещал, рядом бубнил Вован, и это навевало дремоту.

– Не уходи. Останься, – протяжный голос звал обратно. Она плакала.

– Не уходи, – туманом растаял голос, а он, немного помедлив, зашагал под свод тёмного леса, похожего на огромную пасть, оскалившуюся сухими ветвями.

Резкий звон вырвал его из сна. Костя открыл глаза и сразу схватился за телефон, но тот молчал. Звук не утихал. Металлический гул вибрировал под спальным мешком. Рельсы! Вован дремал рядом, сунув ноги почти в самый костёр.

– Вован. Вован, просыпайся.

– Чего? Куда вставать?

– Ты звон слышал?

Парень сонно поморгал глазами.

– Где?

– В голове! Просыпайся.

– Всё, всё. Не ори.

И тут – снова удар по рельсам. Костя выругался.

– Откуда звенело? – спросил Вован.

– Да, хрен его знает.

Вован прислонил руку к рельсе, когда снова раздался удар. Вован отпрыгнул, но Костя уже не смотрел на него, сверлил взглядом заросли на дорожном полотне.

– Оттуда звук, – сказал он, указывая пальцем в сторону.

– Ну, вот – нам туда, – с настороженностью сказал Вован. – Посмотрим. Может, там церковь какая?

– Прихожан из леса зазывают, – Костя усмехнулся. – Слышь? А может, это Иваныч нас ищет? По следам прошёл. Он же следопыт, а?

Эта мысль показалась Косте вполне реальной.

– Может, ему в ответ постучим?

– Чем?

Вован пошарил вокруг взглядом.

– Ложкой, – нашёлся он.

– Лбом постучи. Услышит он твою ложку, – огрызнулся Костя. – Давай быстрее собираться, пока он не ушёл.

***

Бежали быстро, огибая деревца и не замечая мелких веток, цепляющихся за рюкзаки и одежду. Костя чуть отстал от длинноногого Вована. Отвлекшись, с разбегу влепился в рюкзак друга, застывшего столбом.

Перед ними стоял покосившийся столб с перемычкой, к которой цепью был приделан кусок рельсы. Столб накренился, выворотив основание из сырой земли, и висящая рельса касалась железной дороги.

– Вот тебе и Иваныч, – пробормотал Вован. – Ветром, наверное, рельсу шатало.

Костя подозрительно прислушался.

– Нет ветра.

Вован оттянул висячую железяку и отпустил. Она со звоном врезалась в рельсу.

– Во, понял? – сказал Вован и вдруг заорал. – Лю-юди! Мы здесь!

– Ты чего орёшь?

– Ну, кто-то же стучал. Она, падла, тяжёлая. Сама не могла.

– Кабан жопой потёрся.

Вован усмехнулся.

– Костян, глянь! Дом за деревьями.

Костя пригляделся. Действительно, среди серых сухих стволов притулился такой же серый покосившийся дом.

– …Не уходи…

Костя поморщился и потёр воображаемые шрамы на груди.

– Пойдём, посмотрим? – предложил Вован, и Костя растерянно кивнул.

Вблизи домик походил на заброшенный сарай. Сгнившее крыльцо, оторванные ставни, стёкла окон покрыты мутным бурым налётом. Костя потянул скрипучую дверь и застыл на пороге.

– Погоди, сейчас посвечу, – сказал Вован, зажигая фонарик на телефоне.

Рассеянный луч скользнул по дальней стене, осветил сундук с дырой в крышке, ворох сена в углу и пучки осыпавшихся трав под потолком.

– Чулан, – многозначительно протянул Вован и шагнул внутрь.

Костя последовал за ним. Следующая дверь открылась хуже. Парням пришлось попотеть, прежде чем они попали в дом. Комната была довольно светлой и, на удивление, сухой. Четверть комнаты занимала печь. У окна стоял массивный стол, покрытый слоем пыли. Вообще пылью было затянуто всё, даже паутина, обильно свисающая по углам.

– Походу, старинный домик, – сказал Вован и, оставляя следы на полу, пошёл в угол.

– Чего ищешь? – спросил Костя, видя, как друг начал шарить под потолком, обдирая пыльную бахрому.

– Может, иконы старые остались. Прикинь, чего-нибудь такое найти.

– Ну да. Обшарили уж давно всё. Белку сушёную найдёшь, а не иконы старинные.

– Да мало ли? Слышь, Костей, а золото? Золото же может быть?

– Ага, сокровища Али Бабы.

– Обломщик ты, – проворчал Вован. – Не даёшь в археолога поиграть… Твою мать!

От крика Вована сердце у Кости ёкнуло. Оправившись, хотел дать ему подзатыльник. Вован частенько так неожиданно пугал. Ребёнок великорослый. Но в этот раз Вован, кажется, не шутил. У печки на неширокой лавке валялась груда тряпья. Так из-за обилия пыли показалось. На лавке лежало иссушенное тело женщины, серое, в полуистлевшем платье, со скрещёнными на груди руками.

– Вот тебе и мумия, археолог, – прошептал Костя.

Оцепенение Вована длилось недолго. Он достал смартфон и сфотографировал мумию.

– Прикинь, Костей. Трупак сушёный, – восхищённо заговорил он. – Вот приключение. Походу, бабка давно померла. Гляди, сколько пыли на ней. Слышь, Костей? Сфоткай меня с ней.

– Ты чего?

– А, чего? Прикольно. Домой приеду, фотки в интернет выложу. Давай.

– Да хорош тебе.

– Чего?

– Я не знаю. С мертвецом… глум какой-то.

– Да иди ты, – пробурчал Вован

Он припал на колено перед лавкой, головой почти коснувшись спутанных волос мумии.

– Улыбнись, моя любовь, – пропел Вован, вытягивая руку со смартфоном.

Костя вздрогнул от пробежавших по спине мурашек. Представилось, что сейчас высушенная старуха повернёт голову и растянет серые губы в страшной улыбке.

– Хорош тебе, Вован, – он пытался урезонить позирующего друга. Тот явно заигрался. Внезапно у Кости возникло желание ударить Вована. Чтобы он успокоился, чтобы отошёл от неё… чтобы не смел…

Костя потряс головой, прогоняя наваждение.

– Прекрати, Вован, не лезь к ней. А то мало ли… трупный яд какой.

Неожиданно Вован замер, вглядываясь на скрещённые пальцы мёртвой хозяйки дома.

– Смотри, у неё чего-то в руках, – и полез пальцем выковыривать это «что-то».

Костю охватила паника.

– Не надо, Вован. Слышишь? – Костя поймал себя на мысли, что сам хочет… сам должен достать…

– Не ссы, Костей. Гляди, – Вован подбросил на ладони грубо сделанный перстень мутно-жёлтого цвета в зелёных пятнах.

– Брось, – у Кости при взгляде на перстень пересохло во рту. Он где-то его уже видел. – Это же не золото.

– Да понятно. Латунь, наверное. Гляди, из гайки латунной выточили.

– Ладно, – махнул рукой Костя. – Закончил селфи. Пошли отсюда, а то от пыли горло першит.

– А ты знаешь, что пыль на шестьдесят процентов состоит из отслоившейся человеческой кожи? Мы дышим бабкой, Костян.

– Иди в жопу, – раздражённо отмахнулся Костя, с опаской поглядывая на перстень.

***

Дальше шли бодрее, хотя Вован то и дело оглядывался и прислушивался.

– Ты чего? – спросил Костя.

– Да так. Шорохи какие-то. Не слышишь, что ли?

– Нет.

– Прикинь, Костей, перстень с пальца не снимается, – растерянно проговорил Вован, показывая безымянный палец.

– Ты зачем его надел, придурок?

– Не знаю. Машинально.

– Точно – придурок. С трупа снял и на себя напялил. В город придём, в полицию надо заявить. Мало ли, может, убил кто бабулю. Так что перстенёк лучше закинуть.

– Не снимается, сука. Нахрена в полицию? До нас бабка лежала и после полежит. Другой кто-нибудь найдёт и заявит.

Вован резко обернулся.

– Слышал?

– Чего?

– Кричал кто-то. Хорош прикалываться. Серьёзно – не слышал?

– Слышь, Вован. Тебя, походу, глючит. Плесени бабкиной надышался.

– Да? – встревоженно проговорил он. – Костей, помоги перстень снять. Чего-то я очкую.

Но все попытки избавиться от перстня потерпели неудачу. Он как будто въелся в палец.

– Вован, давай так. До города доберёмся, а там перепилим или перекусим перстень. Чего время терять? В полевых условиях нихрена не получится. Потерпишь?

Вован кивнул. Но дальше стало хуже. Парень отставал, спотыкался, и это мало походило на простой испуг. Вован обливался потом, хотя было совсем не жарко.

– Слышь, Костей. Погоди. У меня палец болит. Слышь, правда, жжёт будто, – хныкал он.

– Успокойся. Это мы натёрли, пока снять пытались, – ответил Костя, сам себе не очень веря.

Он остановился и ещё раз посмотрел на палец Вована. Кожа под пальцем почернела, и чернота поползла в стороны мелкими прожилками. Вован часто моргал, вытирая со лба пот.

– Костей, у меня в глазах мутняк какой-то. Может, отравленный перстень? А? – парень тяжело дышал. – Или радиоактивный. Бабка то от него, наверно, и померла… Не кричи… Не кричи на меня! – вдруг заорал он.

– Да, я молчу, Вован.

– А-а-а! – Вован заткнул уши и повалился на колени. – Не ори, сука!

Внезапно он замер и огляделся, как будто пришёл в себя.

– Кончилось всё, – прошептал он. – Отпустило. Костей. Это бабка всё. Это она кричит. Назад меня зовёт.

– Хорош, Вован. Чего несёшь?

– Не, правда. Я его перстень надел… Ну, которого она любила… Нельзя было. Снять его надо, а то не отпустит ведьма. Не отпустит.

– Отпустит. Тут херня осталось идти.

Вован словно не слышал. Он мелко дрожал и шарил рукой в рюкзаке.

– О, нашёл, – парень держал в руке складной нож. – Поможешь мне, Костей? Подрезать кожу надо на пальце и тогда снимется… подрезать надо.

Костя растерялся, глядя на друга круглыми глазами.

– У тебя чего, сука, крыша поехала?! Кого подрезать? Я говорю, скоро доберёмся и снимем перстень.

– Я не дойду, – жалобно проговорил Вован.

Костя никогда не видел друга таким испуганным и жалким.

– Отдай нож! – он бросился к Вовану, но тот прижал руку к груди.

      С трудом Костя вырвал у него нож и, мгновение подумав, забросил в кусты.

– Успокойся, придурок.

Вован хныкая, ползал по земле, скуля и разгребая палые листья.

– Она в голове меня зовёт. Страшным голосом. В лесу воет.

– Всё, привал. Вован, сейчас погреемся, отдохнём и дальше решим, что делать.

Парень затравленно смотрел на друга и дрожал. Костя вздохнул, вспоминая, что же это за перстень такой. На мгновение в памяти проскользнуло заплаканное лицо девушки.

– Не уходи.

Не могла крыша у Вована так резко съехать. Скулит, как побитая собака, озирается по сторонам.

Костёр в этот раз разгорелся мгновенно. Костя присел у дерева, прижав к себе трясущегося друга. Тот шмыгал носом, но, по крайней мере, молчал. Усталость разливалась по телу вместе с теплом, и Костя на мгновение закрыл глаза.

Голос, похожий на рокот. Древний язык гремел у подножия гранитного идола. Огромный каменный рот, забитый землёй, требовал пищи. А в провалах глаз кипела тьма. Каменная Мама…

Костя дёрнулся и проснулся. Вована рядом не было. Костёр почти догорел. И тут совсем рядом закричал Вован. Костя бросился на голос. Вован сидел метрах в десяти у большого дерева.

– Что случилось? – крикнул Костя, но тут же отшатнулся.

Вован, засунув палец с кольцом себе в рот, яростно жевал его, пуская кровавые пузыри. Он поднял безумный взгляд на Костю, тому стало страшно.

– Вова, успокойся, – как можно сдержанней проговорил он. – Ты просто заболел. Пойдём… в больницу, к врачам. Слышишь, Вован? Всё пройдёт. Ты перестань палец… жевать.

Раздался хруст, и Вован, вздрагивая, вытащил висящий на куске кожи палец изо рта. Костя побледнел. Он до жути боялся вида крови. Вован, закусив губу, оторвал совсем палец и выронил его на землю.

– Всё, Костей… всё. Отвязался я от ведьмы.

Он прижал покалеченную руку к груди, и кровь капельками стекала по куртке на серую листву.

– Сдохла, тварь, и меня к себе утащить хотела. Пусть, сука, палец себе забирает.

Костя, не веря глазам, переводил взгляд с оторванного пальца на ухмыляющегося окровавленными зубами друга и не мог поверить в происходящее. Во что превратилась их прогулка по лесу? Что Костя теперь отцу Вована скажет? Может, пришить назад можно палец? Костя, не слушая бормотание друга, достал платок из кармана и несмело нагнулся за валяющимся пальцем.

– Не трогай! – заорал Вован.

Крик потонул в диком рёве, вспыхнувшем в голове Кости. Звуки стонущего леса и воя зверей на мгновение затмили собой всё. Косте показалось, что он сейчас потеряет сознание от резкой боли. Будто палец, лежащий на ладони, воткнулся в мозг и червем извивался в нём. Секунда – и наступила тишина. Неожиданная, звенящая. Рядом, пытаясь подняться с земли, с искажённым лицом беззвучно шевелил губами Вован. Сквозь тишину пробивался далёкий крик, постепенно набирающий силу.