Непростые истории 5. Тайны ночных улиц

– Нет уж. Если не достигну цели, по крайней мере, умру человеком.

Борха сделал шаг вперед и обнажил полуторный меч.

– Что ты там бормочешь, Спатар? Проговариваешь собственное завещание? Зря. Заканчивай это и…

Что именно хотел сказать Септим, так и осталось загадкой, ибо в это самое мгновение его голова чудовищно сморщилась, словно горошина из сырой глины. Несколько солдат ди Сангвинаро превратились в багряные цветы из плоти и костей.

«Козмо!»

Раненый последователь Сабанака менялся на глазах. Кожа и мясо почерневшими ошмётками отваливались от его тела, а костная ткань, напротив, росла вверх и вширь. Вот одно раздувшееся ребро превратилось в деформированную конечность со множеством суставов, миг – и то же самое произошло с другим ребром.

«Бегите, мессир…» Наверное, Роланд прочитал это в глазах отдающего собственную суть товарища, так как говорить Пиетро уже не мог – угадать очертания человеческого черепа в обрётших подвижность лицевых костях можно было бы только при очень богатом воображении.

Промедление фатально. Схватив Беатрикс за руку, воитель ломанулся вперед, туда, где белели башни Вечного Города. Кто-то попытался заступить им дорогу, но взорвался изнутри, уступив напору жуткого дара Сабанака. Ещё одного солдата Роланд оглушил, изо всех сил ударив по шлему плоской стороной клинка. Путь был свободен. А за их спинами продолжалась кошмарная метаморфоза, снова и снова расцветали кровавые цветы.

Им безумно повезло. В первый раз, когда Собиратель Костей, в которого обратился Козмо, направился прочь от Вечного города – попытка убежать от посвящённой Сабанаку твари обречена на неудачу. Второй раз – когда оказалось, что они чудом вышли аккурат к распахнутым настежь воротам Салвеззо ди Этерна. И в третий раз – когда они успели затеряться в лабиринтах заброшенных улиц до того момента, как к стенам города подоспели уцелевшие головорезы ди Сангвинаро.

– Козмо… – всхлипнула наёмница. – Он…

– Его больше нет. Он отдал всё, чтобы мы смогли дойти. Смогли сделать выбор. И… он тоже его сделал.

– Я понимаю, – Беатрикс сморгнула, прогоняя непрошеную слезу. – Но вот так, в самом конце… Когда мы уже почти достигли цели… Это неправильно.

«Весь мир неправильный. Был неправильным до прихода демонов и уж, тем более, не стал правильнее сейчас. Зло, боль, кровь, жестокость. Право сильного. Право наглого. Право облечённого властью».

– До цели надо ещё дойти, – произнес вслух Роланд. – Судя по всему, сам Франческо уже здесь, возможно, на соседней улице. А ангела мы ещё не нашли. И не знаем, что именно скрывается в сердце Салвеззо ди Этерна.

Солнце клонилось к закату, когда воитель и наёмница, следуя указаниям механической глобулы, вышли на главную площадь Вечного Города.

В алых лучах уходящего за горизонт светила ряды мраморных колонн и снежно-белый камень брусчатки казались залитыми кровью.

– Это невероятно… – выдохнула Беатрикс. И на этот раз Роланд не видел причин, чтобы с ней не согласиться.

Собор всех Святых. Древнее сооружение, увенчанное символами Всеотца, словно пришло из других, куда более добрых и куда менее омерзительных времён. Статуи мучеников и апостолов, расставленные в портиках Собора, казалось, смотрели в самую душу, прозревая любую, даже едва заметную гнильцу. Наверное, последователю Багрянорукого должно было стать не по себе в таком месте. Да что там «не по себе» – по-хорошему, Роланда должно было испепелить, обратить в прах, низвергнуть в бездну, но… Ничего подобного не происходило.

И ди Спатару это страшно не нравилось.

– Нам нужно пересечь площадь. Глобула указывает куда-то восточнее этого храма. Что там, Беатрикс?

– Базилики. Часовни. Хранилища нетленных мощей. Святые места. Самое место для ангела.

Если они не осквернены, в чем Роланд сильно сомневался. Затаив дыхание, он шагнул на окрашенный алым камень и… ничего не произошло. Шаг. И ещё один. И ещё. Ни ангелов, ни демонов, ни древних проклятий.

– Пойдём. Похоже, тут безопасно. Я почти готов поверить, что в этом городе действительно кто-то сумел открыть врата на Небеса.

– Я же говорила, – девушка торжествующе улыбнулась. – Иногда легенды правдивы. И…– Беатрикс сосредоточенно нахмурилась, – кажется, я слышу пение. Псалмы! Кто-то поёт псалмы в Соборе!

Почему-то от этих слов сердце Роланда кольнуло ледяной иглой. Сгинувшие было подозрения вернулись, наполнившись новой силой.

– Глобула показывает не на Собор, а в городе рыщут враги. Отыщем ангела, а потом разберёмся, кто и что там поёт.

Через двадцать шагов пение услышал и бывший герцог. Псалмы? Возможно. Хотя, если разобраться, заунывное и протяжное песнопение походило на заклинание, призывающее… кого?

«Некроманты, чернокнижники и заклинатели демонов – таких там было сколько угодно».

Догадка заставила Роланда замереть. Не было никаких «небесных врат». И никаких святых, которые сумели их открыть. А была чудовищная гекатомба. Десятки тысяч жизней, чтобы спасти тех, кто был менее, чем кто-либо, достоин спасения. И когорты Пандемониума не случайно все эти годы обходили стороной «святой» город…

– Беатрикс! Стой! Ни шагу дальше.

– Но… – девушка с непониманием посмотрела на спутника. – Если дойти до главных врат, то вдоль стен собора куда быстрее…

– Не будем рисковать. Пойдём по улицам. Если надо – то и по крышам. И сквозь стены. Но к этом храму – ни ногой.

– Но псалмы… – память о старой легенде не отпускала, и наёмница всеми силами старалась её сохранить, – и ангел… Он же тут, рядом…

– Никакие это не псалмы! Там – Формоз I, нечестивец и богохульник. Точнее – то, во что переродился он и его слуги. Никого они не спасали, кроме самих себя. Так что хватит разговоров. Сейчас мы вернёмся и…

Прежде чем Роланд ди Спатар успел договорить, их накрыла чёрная тень.

– Отец? – удивлённо выдохнул бывший герцог, но в ту же мгновение осознал свою ошибку. – Франческо. Франческо ди Сангвинаро.

Демон тяжело приземлился в десяти шагах от Роланда и Беатрикс.

– Да. Когда-то меня звали так. Когда я был слаб. Но Багрянорукий Дальциан добр. Он убил то, что было слабым. И дал мне силу. Если бы ты не был глупцом, Роланд ди Спатар, то ты мог бы пойти моим путём. Путём своего отца, наконец.

– Я следовал этим путём. Пока не понял, что становлюсь чудовищем.

Роланд старался встать так, чтобы прикрыть собой спутницу.

– Открой глаза, дурак! – прогрохотало то, что ещё недавно носило имя ди Сангвинаро. – Этот мир принадлежит чудовищам! Ты чудовище! И если думаешь, что…

– Я не собираюсь думать! Я собираюсь убить тебя! – с диким криком Роланд метнулся вперёд, и изо всех сил ударил не озаботившегося защитой демона. На чёрной шкуре прислужника Бездны появился едва заметный чёрный шрам, а древний клинок ди Спатаров с жалобным звоном отскочил прочь, чудом не вырвавшись из рук воителя.

Роланд расхохотался, словно последний безумец. Сон повторялся наяву.

…Вот только во сне не нашлось места для Беатрикс, а здесь она была рядом. Резко дёрнув Роланда за плащ, она вытащила воителя из-под ответного удара Сангвинаро. Когтистая лапа высекла тучу искр из мостовой.

– К Собору! Что бы там ни было, вряд ли оно обрадуется вторжению!

Плохое решение – тоже решение. Особенно когда позади – обезумевшая от жажды крови тварь.

Поток воздуха едва не сбил с ног. Роланд и Беатрикс едва успели пригнуться, ускользнув от острых как бритвы когтей. Не сумев затормозить, князь-демон с грохотом врезался в колоннаду храма. Псалмы (или заклинания?) зазвучали громче. Или показалось?

– В сторону! – бросившись в разные стороны, воитель и наёмница избежали очередной атаки переродившегося Сангвинаро. Теперь демон оказался куда ближе к главным вратам Собора всех Святых.

«Если что-то тут и обитает, ему самое время явить себя», – успел подумать Роланд прежде, чем тварь атаковала снова. Едва заметный взмах и…

Беатрикс вскрикнула и, словно марионетка с подрезанными нитями, упала на ступени Собора.

– Нет! – Роланд не верил, не хотел верить своим глазам. Тварь слишком далеко, она не могла её достать… Да и сама Беатрикс… Она ловкая, быстрая, она – нить, что удерживала его в человеческом облике, она…

– …Мертва, червь! А ты последуешь за ней, – демон глумливо расхохотался.

И в это самое мгновение то, что спало три столетия, явило себя миру. Пение превратилось в колеблющийся на одной ноте вой, тяжёлые, окованные бронзой двери, оказались отброшены прочь, словно невесомые деревяшки, а из черноты портала показалось… Наверное, больше всего это было похоже на щупальца спрута. Или на множество извивающихся древесных змей, обитающих в тёплых болотах юга. Если, конечно, бывают щупальца и змеи, толщиной в добрые двадцать футов. Плоть этих змей-щупалец пульсировала и видоизменялась, на мгновение выпуская на поверхность искажённые гримасами страданий лица. В глубине храма в неверных отсветах колдовского пламени промелькнул раздувшийся донельзя труп в истлевших одеяниях Иерофанта.

Всё это Роланд успел разглядеть за те несколько мгновений, прежде чем то, что обитало в Соборе всех Святых, обрушилось на князя-демона. Не давая себе передумать, он метнулся к безжизненному телу Беатрикс, подхватил её на руки и, не оборачиваясь, бросился прочь. Туда, куда указывала пульсирующая глобула. К упавшему с Небес ангелу.

Ангел. Последняя надежда. Беатрикс ещё дышала, и розовая кровь пузырилась на её губах. На рану Роланд старался не смотреть: цветастые одежды Вольных Рот – не та защита, которая способна остановить обсидианово-чёрный коготь демона.

– Вот увидишь, всё будет хорошо. Всё будет хорошо, обещаю, – Роланд шептал слова как заклинание, прогоняя давний призрак прошлого, когда он шептал точно такие же слова матери, а в замке бесновалась сущность, в которую переродился старый герцог Корнелий.

Крипты. Базилики. Часовни. Глобула вела Роланда вперёд, и он шел, оставляя за собой кровавые следы. Вот – взломанная дверь. Спуск в катакомбы. Странное место для ангела… Впрочем, весь Брунре – странное место для того, кто живёт в вечном свете.

Ангел оказался женщиной. Она сидела, привалившись к резному камню гробницы кого-то из многочисленных святых. Чёрные волосы, чуть смуглая кожа и едва заметное сияние, которое окружало все её тело. Рядом валялись наполненные серым прахом ковчежцы, ковчеги и ладанки: очевидно, чтобы поддержать себя в этом месте, посланница Небес забирала те крохи святости, что ещё сохранялись. То, что ей пришлось не сладко, было видно с первого взгляда: иссечённые в бою доспехи, покрытый зазубринами клинок, ворох осыпавшихся с крыльев перьев.

– Мы дошли, – прошептал Роланд. – Рикард ошибался. А я верил. Я был прав. Мы дошли.

Глаза ангела распахнулись, и Роланд вздрогнул: на него смотрело усыпанное звёздами небо.

– Я… Мы не враги. Это сложно объяснить, но… – слова терялись, смысл ускользал. – Я и моя спутница. Мы искали тебя. Хотели вырваться из этого мира. Биться за Небеса в Бесконечной Войне. Ад и его владыки не дали нам выбора, и мы сделали его сами. И теперь… Мне… нам… Нам нужна твоя помощь. Беатрикс… Она умирает.

– Мне нужна твоя помощь, – эхом повторила ангел. – Нет сил. Нужна кровь.

– Кровь? Возьми мою. Только спаси…

Крылатая женщина покачала головой.

– Скверна. Грязь. Твоя кровь не годится. Печать.

– Ты сможешь её спасти? Сможешь?

– Нужна кровь, – тихо повторила посланница Небес.

У ангела оказались неожиданно острые, похожие на стилеты клыки. Аккуратно прокусив кожу, создание припало к шее умирающей наёмницы.

– Пей. Пей сколько тебе нужно. Только спаси её!

…А потом Роланд услышал тихий вздох. И понял, что для рыжеволосой наёмницы по имени Беатрикс он был последним. Чуда не случилось.

– Она всё равно бы умерла. Рана слишком тяжёлая. Чтобы исцелить её, мне пришлось бы пожертвовать большей частью собственной силы. Неприемлемо. Нерационально.

Голос ангела был одновременно и мелодичным, и безжизненным. Полностью лишённым эмоций.

– Я не из Великих. Так или иначе, не могу взять с собой двоих. Ты – воин. Ты отмечен демоном. Если приложить усилия – ты будешь великим воителем Небес. Бессмертным воителем. Тем, кто переломит ход войны. Это правильно. Это – верный выбор.

В наполненных звёздами глазах не отражалось эмоций. Роланд вдруг понял, что нет никакой разницы между Адом и Небесами. Нет добра и зла там, за гранью. Есть только выгода. Расчёт. Стратегия. Вместо игровой доски – целый мир. А вместо безымянных фигур – думающие и живущие своей жизнью люди. Люди, которых подчиняют, чтобы использовать. Одни подчиняют силой. Другие – красивыми словами и надеждой…Что хуже? Что лучше?

«Как бы далеко ты не убежал, твоё чудовище будет всегда с тобой».

Роланд горько рассмеялся. Да, его чудовище всегда с ним. И от него никуда не скрыться. Какой бы выбор он сейчас не сделал.

– Ты огорчён, человек. Чувствуешь горечь утраты. Это нормально с точки зрения смертных. После того, как ты шагнешь со мной в Обетованное, места для чувств и эмоций не останется. Отбрось всё, что было с тобой здесь. Дай мне руку. Дай мне руку, и я покажу тебе…

«Твоё чудовище будет всегда с тобой».

Рот ангела искривился, рука метнулась к мечу, но копеш оказался быстрее. Брызги бесцветной крови, стук покатившейся по полу головы и гаснущее звёздное небо в глазах.

…И следом – знакомая боль грядущего изменения. Роланд отчётливо понимал, что всё это время он был прав, и сохранить свою сущность, получив дар демонического бессмертия, он не сможет. Но сейчас бывший герцог был только рад этому.

– Да, отец. Ты был прав. Моё чудовище всегда со мной.

Копеш со звоном упал на землю. И Роланд ди Спатар, превозмогая боль в изменяющемся теле, зашагал к выходу из катакомб. Его ждала Бесконечная Война. Так или иначе, он сделал свой выбор.

Илья Объедков

О себе. Объедков Илья, начинающий автор. Проба пера была в 2013 и дальше потихоньку набираюсь опыта. Печатался в «Самой страшной книге» 2015, 2016 («АСТ»), альманахе«Квазар. Лучшее» («Квазар»), альманах «Бесконечная история» («Издательские решения»). Пишу в разных жанрах, но почему-то востребованы больше страшилки. Со скрипом, но подбираюсь к крупной прозе.

Пустота

В душе Лёхи кипели обида и злость. Он кричал в телефон – кричал, а Ритка не понимала. Упёртая овца. Он уже не раз готов был остановиться, но она снова вворачивала обидные, колючие слова. Как Лёха её ненавидел в этот момент!

– Сука, ты слышишь?! – заорал Лёха. – Я всё брошу и уеду. От тебя уеду, из города этого вонючего. Вали? Что? Вали! Да, пошла ты, тварь! Видеть тебя больше не хочу!

Парень с размаху хлестанул телефоном об асфальт. Экран моргнул среди осколков и погас. Стиснув зубы, и сжимая кулаки, Лёха еле сдерживал себя.

– Достала, сука. Я… меня… говно ни на что не пригодное. Сама, тварь, бардак в доме развела. Не нужен… сама ты… – бормотал он под нос.

Пнув осколки телефона, Лёха шагнул с трассы в сторону еле приметной тропы, петляющей среди пожелтевшей травы. Он шёл, размахивая кулаками и срывая злость на мелкой поросли кустарника.

– Тварь! Только и способна, что жизнь мою поганить. Сама-то кто? – шипел парень сквозь зубы.

Звуки музыки придорожной кафешки, оставленной позади, стихли. В сердцах Лёха ударил по пакету, трепещущему по ветру на высохшей ветке, но не попал, и удар отозвался резкой болью в локте. Боль привела Лёху в себя, и он, обхватив голову, сел прямо на землю. На глаза навернулись слёзы жалости к себе. Парень потряс головой, шмыгнул носом и достал из-за пазухи бутылку водки. Сделав несколько глотков, сморщился. Гадость.

Лёха ненавидел свою жизнь. Что бы он ни делал – всё не так. Чувствовал себя вагоном, пущенным под откос. И, наверное… Да нет, – скорее всего, падение началось, когда он встретил Ритку. Лёха любил её. Хотя порой ему казалось, что она так подстроила, или как-то заставила, чтобы Лёха так думал. Он привык к ней и к этой жизни, какой бы она не была. И всё же потерял себя. Все Лёхины мечты оказались мечтами Ритки. Она стала его жизнью, а он такой жизни не хотел. Они ругались. Постоянно. Лёха часто уходил, хлопнув дверью. Но всегда возвращался, с ужасом понимая, что за границей серой и пустой жизни он вообще никто. Возвращался к Ритке, которая прощала. Наверное, им обоим нравилась такая жизнь. Две пустоты сошлись вместе, образовав ещё большую пустоту. Чтобы хоть как-то заполнить эту бездну они ссорились, мирились, создавая видимость семейной жизни.

Вот и сегодня Ритка в очередной раз начала пилить Лёху из-за нехватки денег. Это её папаша подначивает. Тоже гад порядочный. Всё у него в жизни удалось, а в Лёхины годы он уже бригадиром на стройке был.

Парень со злостью сплюнул и вновь глотнул из бутылки. Нашли профессию – камни таскать.

Разругавшись с Риткой в хлам, Лёха сел в автобус и рванул подальше из города. Надолго не хватило. Всё ждал, что она позвонит, прощения попросит. Не дождался, сошёл на какой-то остановке рядом с кафе.

Лёха вздохнул. И водка дерьмовая, и телефон разбил. Надо назад собираться. Пару деньков у друга перекантуется, а там видно будет.

Быстро вечерело. Сумерки уже скрыли тропу, лишь вдалеке светились огоньки придорожной кафешки. Отпив ещё глоток, парень зашвырнул бутылку в кусты и двинулся обратно. В голове приятно шумело. Спиртное начинало действовать.

Со стороны забегаловки раздавалась музыка. Слышался женский смех. На душе у Лёхи потеплело. «Вот уйду, правда, от Ритки, – думал он, – будет знать». А что будет знать? Самому-то не хуже будет? На душе стало противно. Вот всегда, когда выпьет, себя винить начинает. Тряпка.

Тропа то и дело пряталась в высокой серой траве и Лёха, не глядя, брёл напрямик на свет и шум кафешки. Послышалось рычание, и парень увидел впереди что-то тёмное и приземистое. Собака! Не любил он собак. Боялся даже. Тем более – крупных.

Тёмный силуэт двинулся навстречу. Лёха остановился, чувствуя, как по спине пробежал неприятный холодок. Чего ей надо? Голодная, что ли? Да ну, тут у трассы помоек немеряно. Пугнуть – убежит.

– А ну, пшла! – как можно более грозно крикнул парень, но вышло фальшиво.

Собака зарычала, из кустов показалось ещё несколько теней. Сердце у Лёхи оборвалось, и он, недолго думая, рванул через кусты. Собаки ринулись следом. Парень слышал их хриплое дыхание, ему, казалось, они вот-вот его настигнут. К людям надо бежать. Свернув в сторону трассы, он чуть не упал, запутавшись в траве, и тут же несколько чёрных силуэтов бросились наперерез. Лёха в ужасе остановился, вспоминая, что нужно делать в таких случаях, но на ум ничего не шло. Палкой махать нельзя – да и нет палки. Ключи одни в кармане. Три большие тени шли навстречу, грозно рыча. Парень с надеждой глянул в сторону кафешки.

– Помогите! – завопил он. – Кто-нибудь!

В собачьем рыке почувствовалось ещё больше угрозы. Лёха шагнул назад, холодея от странной и страшной мысли. Собаки не пускают его к людям. Они не просто гнались за ним, а, как охотники, загоняли.

И Лёха побежал снова, не разбирая дороги. Он умней этих тварей. Сейчас сделает круг побольше и вернётся. Лишь бы не догнали. Лишь бы не догнали! Слева метнулась тень. От неожиданности парень чуть не упал. Крутнувшись в сторону, он перепрыгнул через кусты и замер. Уже почти совсем стемнело, и расплывчатые силуэты собак казались чёрными пятнами в темноте. Четыре твари застыли перед ним, грозно рыча.

– Помогите! – срывающимся голосом вновь закричал Лёха.

Чёрные пятна, почти слившись в единое целое, двинулись навстречу.

– Помогите, – шёпотом повторил он, цепенея от ужаса, и шагнул назад.

Нога не ощутила опоры, и Лёха качнулся, расставив руки и пытаясь удержать равновесие. Чёрная тень бросилась на парня, обдав запахом плесени и сырости, и растворилась. Это не собака! Глюк какой-то. Рыхлая земля под ногами просела, и Лёха упал на грудь. Ноги зависли в пустоте. Вцепившись в пучки травы, он снова закричал, а, мгновением позже, рухнул вниз. Сквозь свой крик Лёха слышал, как осколками калейдоскопа рассыпается женский смех из придорожной забегаловки.

***

Больно. Болело всё тело. Будто сквозь сон, Лёха вспомнил, что куда-то упал. Он с трудом разлепил веки, но увидел только темноту. Грудь горела огнём. Твою мать! Наверное, напоролся на что-то. Сцепив от боли зубы, парень провёл по телу рукой, ожидая наткнуться на куски арматуры или обломки рёбер. Нет, ничего нет. Но, сука, как же больно! Слёзы навернулись на глаза. Нормально. Жив – хорошо. Значит, выберется. Страшная мысль обдала холодком. А вдруг что-то со спиной? Кому инвалид нужен?

Как там, в фильмах, показывают? При травме спины ноги ничего не чувствуют. Лёха протянул руку и ущипнул себя за бедро. Чувствует! Чувствует, не сломал спину. Закусив губу, попытался сесть. В голове белой вспышкой взорвалась боль….

***

…Холодно. Лёху бил озноб. Боль пульсировала в груди, ползла ледяной змеёй по телу и отдавалась в пальцах ног. Он ещё жив.

Перед лицом стена. Серая, кирпичная, отсвечивающая глянцем сырости. Наверху уже, наверное, день – свет проникает в эту яму. Парня мутило. Скорее всего, сотрясение мозга. Он поднял к глазам дрожащую руку. На ладони не хватало двух пальцев; указательного и среднего. Но не было сил сокрушаться и жалеть себя. Вот отдохнёт немного…

…Жарко. Казалось, он дышит огнём. Он – вулкан, и в венах у него пылающая кровь.

Лёха лежал в полумраке. Темнело. Ничего, скоро его найдут… скоро…

…Больно. Парень отключался от боли, и она же его приводила в чувство.

…Он в аду. Как же он хотел домой…

Где-то надрывно смеялась женщина. Ничего… надо поспать… и станет легче…

***

Боль – как спящий дракон. Если не шевелиться, не проснётся. Лёха приручил её… нет – приспособился.

Снова светло. Снова перед глазами стена. Лёха не знал, сколько прошло времени, но день точно провалялся в бреду. Парень нащупал под собой кучу прелого тряпья. Так это ещё мягкая посадка была. Мог ведь и голову свернуть. Он всхлипнул и поднёс ладонь к лицу. Крови не видно… он же пальцы оторвал! Рука казалась куцей рогулькой. На ней остались мизинец и большой палец. Сука! Двух же не было. Или в глазах двоилось? Высвободив из тряпок вторую руку, он всхлипнул. Не было мизинца. Как же так?! За что он так зацепился? Нахлынула жалость к себе, разбудила дракона. Он вгрызся болью в поясницу, и Лёха закричал…

Сверху моросил дождь. Капли падали на раскалённое лицо. Лёха, раскрыв рот, ловил их, пытаясь утолить жажду. Во рту такая пустыня, что, казалось, даже язык высох.

Вверху, метрах в десяти, виднелось круглое отверстие. В этот люк Лёха и провалился. И как насмерть не разбился? Высота такая. Хорошо, ворох тряпок навален. Из стены торчали ржавые скобы, ведущие вверх. Но до них ещё надо допрыгнуть. «Вот отлежусь, – успокаивал себя парень, – и вылезу по ним наверх». Лёха поднял руки навстречу дождю и в отчаянии завыл. На обеих руках остались только большие пальцы. Остальных не было. Пустое место. Ни рубцов, ни крови. Оставшиеся пальцы словно показывали: «Всё нормально. Так держать». Какое – «нормально», где пальцы!?

Крысы – первое, что пришло Лёхе на ум. Это они ему руки обгрызли, когда он в бреду валялся. Парень прижал покалеченные руки к груди и, стиснув зубы, посмотрел по сторонам. Нет, не видно. Хрена тут увидишь, в полумраке всё серое.

На глаза опять навернулись слёзы. Как же он без пальцев теперь? Может, валяются где рядом. Ведь пришивают же хирурги… Парень сам себя осадил от тупой мысли. Когда его найдут, пальцы уже сгниют… да и он сам, может быть. Комок подкатил к горлу.

***

– На помощь! Помогите! – орал Лёха, в виднеющееся в круглом отверстии небо. Но звук глох, словно в вате, и не желал отражаться даже эхом.

От крика кипели лёгкие, горело пересохшее горло. Сука, ну почему не слышит никто?! Тут же кафешка недалеко… И запах шашлыка и беляшей. Жрать охота.

– Я тут. Помогите…

Лёха тихо подвывал. Надо выбираться отсюда. Сожрут крысы… надо валить. К Ритке. Она ждёт. Обида, по любому, прошла. Она отходчивая. Теперь друзей обзванивает. Соскучилась… А тут крысы, или хер его знает, кто ещё. Бред какой-то. Если бы пальцы кто отожрал, кровь была бы, ну или больно, что ли. А тут всё болит, кроме рук, и даже шрамов нет. Гладкое место, как и не было пальцев никогда. Крыша едет. Да, скорее всего. Наверное, головой хорошо воткнулся в тряпки.

Парень попытался встать, приподнялся на локтях и протянул руку к кирпичной стене, но от боли в пояснице повалился лицом вниз, зубами вцепившись в гнилое тряпьё.

Когда боль отступает, приходит ужасная слабость. Хочется свернуться клубком, зарыться в ветошь и уснуть, чтобы ничего не видеть. Как же Лёха устал…

Не спать. Леха кусал себе губы и озирался по сторонам. Кто бы это ни был, он приходит, когда парень в отрубе. Пока Лёха тайком наблюдал, ни одна сука не появилась. Хрен вам, а не пальцы. Лёха запихал под себя покалеченные руки и стал ждать. В яме стало темно – снаружи наступила ночь. Сверху доносилась музыка и опять этот смех. Парень стиснул зубы. Что ты там, сука, ржёшь каждую ночь?