Непростые истории 5. Тайны ночных улиц

Тут незнакомый мужик ухватился рукой за верёвку и принялся её рубить коротким и, очевидно, тупым мечом. Верёвки дёргались, врезались в нежную кожу лодыжек.

«Ай! Ты всё не так делаешь!» – хотела закричать Розалия, в груди нарастала боль, девушка задёргалась и втянула в себя порцию вонючей жижи. Из тьмы проступила огромная уродливая рожа, выставляя напоказ ряды огромных зубов. Розалия забилась, как рыбка на леске, безумие и боль охватили её, и зелёная вода весело полилась внутрь, принося онемение, холод и беспамятство.

***

«…Как больно…» – Розалия застонала, ресницы задрожали.

Она жива. Она не утонула. Но почему же так всё болит?

Розалия открыла глаза и чуть не закричала.

Перед ней расступалась площадь, полная людей. Людей, с благоговением глядящих на неё, Розалию. На чумазых лицах читались обожание и священный трепет.

Палящее солнце жгло кожу груди, наборное металлическое ожерелье сильно нагрелось. Скала давила в лопатки и крестец, но больше всего болели ноги – будто «стёрла их до колен», неделю разнашивая новые шпильки. Невыносимо хотелось снять сдавившую виски и лоб тяжёлую диадему. Розалия не могла пошевелить руками – они были растянуты в стороны и удерживались в кандалах, прижатые к неровной поверхности скалы. Цепи в сверкающих камешках обвивали плечи и стягивали рёбра под обнажённой грудью.

Эротический сериал? Мысли путались. Розалия не находила в памяти даже намёка на подобный сценарий.

– Прости, я не смог перерубить путы. Будто заговорили верёвку, – бархатистый мужественный голос сопровождался лязганьем стали по камню. – Хорошо, хоть жива осталась.

Чуть не утопивший актрису незнакомец опустился на колени перед рыжеволосым представительным мужиком в костюме шамана племени «набухамбо», подозрительно похожим на режиссёра Чудного. Розалия нахмурилась: когда это Макар стал сам сниматься?

– Сейчас явится вождь и спросит: «Почему Пёр`Усвеп не уберёг Богиню, посланную нам рекой?» Что отвечать? – чудной Чудный качал головой, его глаза были столь же остры, как клыки неведомой зверушки в связке на груди.

Он выпустил клуб дыма из длинной трубки в лицо Розалии, готовой заплакать от боли. Вздох вышел рваный, но почти сразу тело наполнилось лёгкостью и пузырьками веселья.

Розалия завистливо наблюдала за затейливым ритуалом. А ведь хорошо играет, сукин сын!

– Шаман Чуу'ной, я не смог спасти всё! Но многое ещё можно использовать… Такова воля богов?..

– Это я – богиня! – подумала Розалия. – Достал этот герой-идиот!

Ветер взметнул волну пыли, заколыхал пятнистое пончо «шамана». Розалия облизнула губы – на зубах заскрипели песчинки. Девушка хотела закричать, чтобы прекращали съёмки, она сегодня устала и хочет домой. Горло саднило, смех отступал, снова появлялись отголоски боли.

Как надоели эти бездари, эти уроды, эта дурацкая диадема…

Сейчас… Сейчас скомандуют «Стоп! Снято!» – и декорации сморщатся, сомнутся фальшью, и я вспомню, что случилось. Только выпью парочку мохито и Лизку уволю.

Мужик в пончо, словно услыхав её сипение, подошёл, и актриса вдруг поняла, что это совсем не Макар. Невероятно похожий на него, рыжий двигался, как бандит ночью на складе, а уж глаза!.. На шаг позади следовал «спасатель» – покрытый бронзовым загаром тип героического сложения. Чтобы иметь такой ровный оттенок, нужно не вылезать из соляриев годами.

– Меч – благородное оружие, а не орудие крестьянина. Он не режет верёвки, а рубит, – продолжал оправдываться бронзовокожий. – Верёвки точно были заговорёнными. Может, из соседней деревни шаман постарался? Он твоим солнечным волосам всегда завидовал. Да и не выпустил бы её монстр, а так… так ещё поживёт.

Он ткнул пальцем куда-то ниже пояса Розалии.

Девушка, ничего не понимая, вытянула шею, чтобы увидеть, куда смотрят эти двое.

– А-а-а-а-а! – открывшееся зрелище вскружило голову, ужас взорвался в затылке и наполнил лёгкие криком. Розалия кричала и вопила, дёргаясь в цепях, обдирая нежную кожу спины.

– Богиня! – ахнула толпа, и сотни людей на площади упали на колени и склонили головы.

Розалия смотрела вниз, не в силах оторвать взгляда. Ноги чуть ниже коленей были обрублены. Багровые культи проступали сквозь струящиеся слои золотистых цепочек.

– Богиня! – завывала в экстазе толпа.

– Хорошо, в следующий раз лучше всё пройдёт, – послышался усталый голос шамана. – Мастерство рождается в повторах. Кровь я остановил. Пусть висит, народ радует. Вождя успокою – новую богиню попросим. Сегодня не будем снимать.

Кирилл Токарев

Родился в 1984-м году, в г. Тарту, Эстония. До последнего времени проживал в Беларуси, не так давно переехал в Варшаву, Польша.  Женат, есть дочь.

Образование высшее, по специальности я – инженер-химик-технолог.

Литературой пытаюсь заниматься в той или иной форме с 2003-2004 года, а где-то с 2010-го года наконец нашел себя в жанре темного фэнтези. Каких-то прям крупных прорывов нет, ибо все эти штудии пока что исключительно хобби, но, что называется, уже "широко известен в узких кругах".

Твари живые и твари мертвые

Городок, куда ворвались измотанные, едва держащиеся в сёдлах всадники, являл собой образец мира и спокойствия. Богатые фахверковые домики, резные ставни. Аккуратные садики, живая изгородь. Впереди, вверх по улице, виднелся шпиль лютеранской кирхи. Мир. Спокойствие. Как будто и нет войны. Как будто не бродят по разбитым дорогам голодные и оборванные армии, неся беды, разбой и чуму.

Аксель Бьерклуд в свои двадцать восемь видел многое. Гибель большей части его роты на лесистых холмах к востоку отсюда научила простой истине: видишь необычное – готовься к неприятностям. Пасторальный городок посреди терзаемой войной Германии – необычно. А значит…

– Всем стоять! – Аксель первым натянул поводья.

Пускай это не его люди, но он сейчас – единственный офицер.

– Что-то случилось, капитан? – голос подал рослый шотландский наёмник. Его имени Аксель не знал. Впрочем, как и имён прочих «недобитков», что оказались под его началом. Мушкетёры. Кирасиры. Драгуны. Грязные и окровавленные. С перевязанными ранами и со злым огнём в глазах. Безымянные. Чужие. Случайные спутники, не более того. Важны ли имена? Нет. А вот то, что в голосе солдата звучало лёгкое презрение…

– Испугались собственной тени?

Шотландец нарывался. В иных обстоятельствах молодой офицер не стал бы церемониться с наглецом. Но «иные обстоятельства» остались в иных местах. Здесь… Неосторожное действие, да что там – просто неосторожное слово – и жизнь капитана Бьерклуда бесславно оборвётся среди лесистых холмов Швабии.

– Может, и тени. – Аксель тщательно выбирал слова. – А может, и десятка-другого мушкетёров, которые перещёлкают нас как фазанов. Или эскадрона имперской кавалерии. Лично мне хотелось бы, чтобы моя тень была тут самым страшным врагом.

– Вы, двое! – капитан указал на рыжего детину в алой драгунской куртке и на мрачного типа в помятом кабассете. – Надо бы проверить, так ли тих и спокоен этот городок.

Пожав плечами, драгун спрыгнул на землю. Сплюнул сквозь дыру на месте передних зубов и двинулся в сторону ближнего палисадника. «Кабассет» молча последовал его примеру. Аксель разжал стиснутые на эфесе шпаги пальцы. Солдаты пока ещё слушают его. Хороший знак. Чертовски хороший знак.

– Надо ли было отправлять людей, а, господин капитан?

Дёрнувшись от неожиданности, Бьерклуд развернул коня. Ясно. Старый Волдо. Седой, как лунь, в шрамах с ног до головы, но всё ещёе крепкий. И… надёжный? Говорит, то, что думает, но в бешеной схватке под тенистым лесным пологом Волдо спас его от верной гибели.

– Предпочёл бы вломиться в деревню прямо на мушкеты?

– А в чём разница, мой капитан? Люди измучены. Кони – тоже. Если имперцы добрались сюда, «разведка» ничего не даст. Нам остаётся только сдаваться. Или умирать. Вы хотите умереть, капитан?

– Лет в сто и с кубком хорошего вина в руках. Не тут. – Аксель постарался, чтобы кривая улыбка выглядела искренней.

Всматриваясь в насмешливые морщины по уголкам глаз Волдо, он думал, насколько обманчива внешность. Похожий на доброго дядюшку кавалерист был циничным и умелым убийцей. Наёмник вызывал подспудное отвращение и… страх? И всё же, если на кого-то из беглецов и можно положиться – то исключительно на старого Волдо.

– Эта война, капитан. Она тянется уже… почти двадцать лет, верно? – Волдо улыбнулся. – Я начал её ещё со старым Мансфельдом. Пока он не стал суеверной развалиной. Затем служил у Валленштайна. Потом ушел от Тили к шведам. Ибо Северный Лев предлагал больше. Если надо – я сменю сторону ещё не раз. Понимаете, о чём я?

Понимать тут нечего. В их маленьком отряде только Аксель был шведом. Шведом до мозга костей, верным своей королеве. Прочие… Рейнские немцы, саксонцы, шотландцы. Наёмники, которых кормит война. Никто не будет умирать с кличем «С нами Бог». Они попросту сменят флаг, под которым сражаются. А умный имперский офицер быстро возьмёт их на довольствие.

«Немного. Недолго. Добраться до Штутгарта. Выбить отпуск. И домой. К Игрит и Йене. Малышке ведь уже почти шесть лет и она, наверное, забыла, как выглядит её отец».

Поместье в сени тенистых деревьев. Улыбающаяся девушка с золотистыми волосами – Ингрит, его Ингрит! Забавная кроха в колыбели, тянущая к нему ручонки. Йене – такая, какой он её запомнил. Видения были так реальны. Так сладостны.

Посланные в разведку солдаты вернулись скоро. Быстрее, чем ожидал Аксель.

– Думаю, всем надо это увидеть, капитан, – драгун болезненно поморщился. – Увидеть и решить, что делать дальше.

Бьерклунд хотел было отдать приказ, но старый Волдо опередил его.

– Хей! Слышали, парни? Вперед! Глянем, что там, в этом городке.

Возражений не последовало. Маленький отряд выполнил приказ старого наёмника чётко, словно королевская гвардия на смотре.

Аксель болезненно сморщился, но всё же заставил себя выждать с минуту.

– Ты слишком много на себя берёшь, солдат.

Взгляд Волдо сверкнул холодной сталью.

– Капитан? Я всего лишь отдал приказ. Такой же, какой отдали бы вы.

– Именно. Но это – мои люди. Пусть временно. И приказывать им буду только я.

В лице старого наёмника что-то изменилось.

– Как скажете, капитан. Ваши люди – значит, ваши. Думаю, тогда вы с лёгкостью подметите… э-э-э… кое-что.

Бьерклуд вопросительно посмотрел на ветерана.

– Таланты, капитан. Речь о талантах. Каждый из нас на что-то годен. К примеру, я слышал, горцы прекрасно метают ножи. Метко и беспощадно.

Закончив фразу, Волдо дал лошади шенкеля и отъехал вперёд, нагонять остальных.

На перекрёстке двух улиц высился массивный, похожий на крепость, постоялый двор. Лёгкий ветерок раскачивал вывеску, на которой красовался аляповатый жареный карп. Помимо вывески ветер раскачивал ещё кое-что: пяток изрядно подгнивших покойников в петлях. Виселица – длинная перекладина между двух столбов – торчала тут же, перед воротами. Судя по заляпанной кровью одежде, мертвецы были местными. Фермеры или подённые рабочие. Почему-то Аксель был готов спорить, что петля на шее и короткий «танец» перед смертью стали для бедолаг избавлением.

– Странно. – Волдо почесал заросший жёсткой щетиной подбородок. – Пятеро повешенных. При этом – не похоже, чтобы кто-то тут грабил.

– Повесили ради развлечения?

Предположение не хуже прочих.

– Может быть. Может быть, – старый головорез тряхнул головой, словно отгоняя муху. – Где остальные жители? Городок не самый маленький. Разбежались? Попрятались?

– Какая нам-то разница? – Рыжий шотландец харкнул под ноги повешенным.– Сейчас найти бы пожрать да денёк отоспаться под сухой крышей.

Небольшой отряд одобрительно загудел, выражая поддержку. От глаз Акселя не укрылось, что на лице старого Волдо мелькнуло нечто, похожее на досаду. Хитрован-наёмник понимал, что сейчас не время и не место для задержек? Верная мысль. По крайней мере, с точки зрения шведского офицера. Чем быстрее они доберутся до стен Штутгарта, тем быстрее некий Аксель Бьерклуд окажется в безопасности. Молодой герцог – надежный союзник шведской короны, пусть и нет под его началом большого войска. Но… Аксель с опаской покосился на людей, которые волей-неволей являлись его личной «армией». Грязные и вымотавшиеся солдаты не оценят, если кто-то покусится на их краткий отдых. И тогда жизнь некоего шведского дворянина не будет стоить даже ломаного медяка.

– Решено. – Бьерклуд старательно добавил в голос командной твёрдости. – Открывайте ворота, заводите коней во двор. Ночь под крышей нам не помешает. Волдо! Возьми кого-нибудь в помощь да пошарь по окрестным домам. Может, найдёте чего съестного. Вы двое, – Аксель ткнул пальцем в «кабассета» и драгуна, – осмотрите гостиницу. Остальные, – он кивнул в сторону похожего на хорька мужичка и плохо сидящего в седле здоровяка-мушкетёра,– езжайте вперёд, по тракту. Заглядывайте в дома, да и по сторонам смотрите внимательней. Рыжий – со мной.

Мертвец валялся в придорожной канаве. Недалеко, за четыре дома от постоялого двора. Богато расшитый доломан был разорван в клочья. Как и низ живота покойника. Сизые ленты кишок сплетались друг с другом, словно клубок змей. Располосованные вдоль и поперёк штаны не скрывали чудовищных ран на бёдрах, в которых сквозь месиво почерневшей плоти проглядывала кость.

– Имперец. – Шотландец в очередной раз смачно харкнул.

– Хорват, если точнее, – добавил Волдо. – Разбойник. Грабитель. Фуражир.

Значит, какой-то отряд лёгкой кавалерии успел их опередить. Аксель досадливо поморщился.

– Давно эта падаль тут валяется?

Старый наёмник спрыгнул в канаву.

– Чуть больше двух дней. Начал поспевать, но пока не раздулся. Ох, не нравится мне это…

В голосе Волдо слышалась тревога.

– Что особенного в мёртвом хорвате? – Аксель пожал плечами. – Приехали. Пограбили. Один отстал и нарвался.

– Может, и так. – Волдо почесал подбородок. – Хорваты – ублюдки суеверные. Своего так просто не бросили бы.

– Фуражиры? У этих в вопросе практичности и суеверия побеждает первое.

Старый наёмник хмыкнул.

– Это так. Но разве практично оставлять в кошельке мертвеца звонкое серебро? Бросать тут пусть и дрянные, но пистолеты? Саблю?

– Бой? Местные лютеране увидели, что имперцев немного, собрались и дали отпор? – Аксель понимал, что его версия – полная глупость. Но для капитана было важным оставить последнее слово за собой.

Не вышло.

– Где, в таком случае, «местные лютеране», а, капитан? – Волдо поправил сползший на бок ремень. – Кроме пятерых висельников – ни одного. И потом… Хотел бы я верить, что раны на дохлом ублюдке оставил крупный волкодав. Вот только не получается.

Аксель прижал к лицу платок.

– Волкодав. Или волк. В любом случае, что-то очень большое. И злобное. – Волдо с заметным трудом выбрался из канавы. – Я бы не удивился, обнаружь такое в глухом лесу. Но здесь?

– Когда мы стояли на Рейне, я видел стаи волков, бродивших по пустым улицам, – подал голос заметно побледневший шотландец. – Война любит волков. И двуногих, и четвероногих.

Волки. Люди. Люди, как волки. Аксель Бьерклуд подумал, что смертельно устал от всего этого. Пока был жив Северный Лев, во всей этой войне был какой-то смысл. А что теперь? За что он, шведский дворянин, сражается тут, в Швабии? За единоверцев? Смешно. Католики и лютеране дерутся с обеих сторон. За славу? Аксель видел множество битв. Горы трупов. Сотни раненых и умирающих. Видел едкий пороховой дым и блеск стали. И ничего славного там не было. Все знамёна были одинаково замараны кровью и липкой грязью.

– Капитан! Капитан! – хриплый голос здоровяка с мушкетом прервал размышления. – Там, это… Мы нашли жителей. Всех. Наверное…

Тяжёлые двери со скрипом распахнулись, и Аксель шагнул в сумрак притвора. Тусклый вечерний свет, преломлённый в разноцветных витражах и рассеянный среди ряда массивных колонн, не дал дворянину разглядеть открывшееся зрелище сразу. Зато обоняние не подвело: в кирхе царил тяжёлый смрад бойни. Запах свернувшейся крови. Запах разрубленных на куски туш. Запах непроизвольно опорожнившихся кишечников и мочевых пузырей. Не подвел и слух: басовитое гудение мириадов мух свидетельствовало, что ныне в этой кирхе смог бы воплотить себя сам Вельзевул.

Шотландца, что зашел в кирху следом, шумно вырвало прямо на пороге. Волдо и здоровяк-мушкетёр оказались крепче.

Аксель медленно шёл вперед. Почему-то это было важно – увидеть, что скрывалось в полутьме сводчатого нефа. Шаг, другой, третий. Глаза мало-помалу привыкали к тусклому и искажённому витражами свету. Наконец…

Жители городка действительно были здесь. Все или почти все. Тринадцать человек, во главе с пастором, были намертво прибиты гвоздями к лавкам, изображая чудовищную пародию на тайную вечерю: выколотые глаза, распоротые животы и «улыбки» – разрезы цвета запёкшейся крови. «Столом» для мёртвых «апостолов» и «спасителя» служил вывороченный и вытащенный в центр нефа алтарь, старательно перемазанный кровью и дерьмом.

Остальные горожане… Кто-то сидел на лавке, держа в руках собственную голову. Некоторые были привязаны к колоннам лентами кишок. Дети и младенцы просто валялись на каменных плитах окровавленной бесформенной грудой.

На это нельзя было смотреть. Это было… словно взгляд в самую глубину чёрной преисподней. Но Аксель смотрел и запоминал. Почему-то запомнить эту мрачную вакханалию крови и жестокости было для него сейчас самым важным. Словно во всём этом таился какой-то ключ. Ключ… к чему? Ответа он не знал, но не сомневался, что в свое время истина откроется. К добру или к худу.

На постоялый двор возвращались молча. Даже рыжий задира не пытался подначивать капитана. Шотландец был поражён до глубины души, хотя, казалось бы, наёмников сложно удивить бессмысленной жестокостью. Волдо несколько раз пытался что-то сказать, но замолкал, едва открыв рот.

Зачем кому-то понадобилось вырезать под корень городок? Что творилось в головах у тех, кто сотворил подобное?

– Магдебург, – наконец, сказал Волдо.

– Магдебург? Не понял, при чём тут…

– Я тогда был при армии Тили. Точнее, среди кавалеристов Паппенхейма. Магдебург надо было взять во что бы то ни стало. И мы его взяли. И перепились. А потом была резня. Но…

Волдо снова замолчал. Затем, кашлянув, продолжил.

– Но там были свои причины. И мы не убивали женщин. О, нет. Пользовали, не без этого. Но зазря – не убивали. Потом Тили устроил венчание, да. – Старый наёмник хохотнул. – Магдебургские свадебки. Все молодухи стали солдатками. А старух пинками прогоняли прочь от походных шатров.

– Весёлая жизнь была у папистов, – медленно проговорил Аксель. – Под шведскими знаменами, небось, не так?

Волдо словно его не слышал.

– Да, Магдебургские свадебки… А тут – кровавая месса. Для дьявола. И для мертвецов.

От слов старого наёмника шведа пробрала холодная дрожь. Не удержавшись, Бьерклуд посмотрел назад. Озарённая лучами заходящего солнца белая кирха, казалось, была облита свежей кровью.

К тому времени, как сумерки затопили улицы городка, все нехитрые солдатские дела были закончены: коней напоили и задали им овса, тяжёлые ворота захлопнули, а Волдо и одноглазый кирасир накрыли в общем зале постоялого двора нехитрый солдатский ужин. Огонь не разжигали: дым из трубы виден на многие мили окрест, и кто знает, не пожалуют ли те самые мясники-хорваты? Согревались можжевеловым шнапсом, заедая его холодной ветчиной – благо, кладовые оказались нетронутыми. Про себя Аксель отметил эту странность, но домысливать ничего не стал. Сказались несколько дней скачки, а затем – увиденное в кирхе. Вздрогнув, капитан постарался отогнать жуткие воспоминания. Об этом не время и не место думать. Лучше подумать, как быстрее добраться до Штутгарта. Спокойно и без лишних приключений. А там уже – послать к дьяволу армейскую карьеру и войну. У королевы найдутся иные желающие добыть воинскую славу.

– В землях Нижнего Рейна до сих пор помнят про Петера Штумппа.

Аксель вздрогнул от неожиданности, когда подсевший рядом на скамью Волдо произнёс эту фразу.

– Штумппа казнили пять десятков лет тому, герр капитан. Зверь был. Сущий зверь. Убивал детишек и пожирал их тела, – старый кавалерист брезгливо сморщился. – Это и сейчас-то… карается. Чаще всего. А тогда и войны не было. Люди меньше к жестокости были привычны.

Аксель вопросительно посмотрел на наёмника.

– К чему ты клонишь?

Волдо понизил голос.

– К тому, что ходили слухи… лет с пять-шесть тому, завелся в Швабии… человечек один. Тварь, да ещё и изобретательная. Выкрадывал детей, а потом в окрестных лесах устраивал… церковные мистерии. Уродовал трупы да рассаживал, словно на библейских гравюрах.

Кирха и тамошняя «тайная вечеря» снова встали перед глазами Акселя.

– Полагаю, имперцы тоже могли слышать эту историю. Слухи расходятся широко. Вот и решили… повторить. Ту «тварь изобретательную» ведь казнили?

Волдо кивнул.

– Сварили в масле. И закопали на перекрёстке.

– Ну а хорваты решили перенять часть «славы». Больше страха – больше добыча.

– Наверное, вы правы, герр капитан. Наверное.

Волдо замолчал, но уходить явно не собирался. Старого головореза что-то тревожило.

– Говори, Волдо. Нет смысла сидеть и молчать. Я жду.

В какое-то мгновение Аксель увидел пугающую метаморфозу на лице старого кавалериста. Как будто всё причиненное им зло, все смерти, которые тяжким грузом легли на его душу, все чёрные мысли – всё это проступило сквозь кожу, обнажив страшный лик. Испачканный землёй череп, в глазницах которого копошились черви. Аксель моргнул, и страшное видение сгинуло.

– Следите за спиной, капитан. Кое-кто при случае не упустит шанса.

– Ты про шотландца?

– Про него. Может быть, и кто-то ещё зуб точит. Со мной-то не шибко откровенничают. Считают вашей правой рукой.

– Пусть считают и дальше. Доберемся до Штутгарта – выбью для тебя пару лишних дукатов да сержантское звание.

Наёмник усмехнулся, показав жёлтые, с щербинами зубы.

– Я запомню, герр капитан.

– Запомни. А главное – не забывай об этом по дороге.

Добравшись до «своей» комнаты, Аксель закрыл дверь на засов и, упав на соломенный тюфяк, сразу же провалился в сон. Ему снился дом. И крохотная девчушка с золотыми волосами, что бежала к нему по тенистой аллее. Он радостно рассмеялся. Протянул руки, чтобы поймать ребенка, но видение растаяло. Всё вокруг затопила непроглядная чернота.

Его разбудил мерный и басовитый гул. Колокол. Где-то в городке били в колокол. Вытряхнув из волос грязную солому, Аксель сел на кровать, пытаясь разобраться, не приснился ли ему этот звук. Целое мгновение капитан был готов поверить, что раскатистая песня гудящей бронзы всего лишь наваждение. Но нет: колокольный звон повторился. Аксель услышал испуганное конское ржание, доносящееся с внутреннего двора.

«Кирха. Звонить могут только там».

От этой мысли по спине забегали ледяные мурашки. Стараясь не шуметь, Аксель поднялся с кровати и аккуратно отворил ставни. Поначалу он ничего не сумел увидеть. Ночь была безлунная, и улицы городка тонули во мраке. Потом зрение приспособилось, и Аксель разглядел и хозяйственные пристройки у задней стены гостиницы, и ближайшие дома, и кусок улицы. Кажется, что-то метнулось в сторону, словно заметив его взгляд? Или нет? Что-то, гораздо темнее ночного мрака.

Очередной удар колокола привлёк внимание к кирхе. Белый силуэт здания сиял в ночи, словно единственный зуб сказочного исполина. Что-то было неправильное в этом зрелище. Мгновение спустя Аксель понял, что именно. Церковь действительно сияла. Белый камень не отражал чужой свет, а испускал свой собственный. Призрачный. Болезненный. Чуждый. В узких окнах, забранных витражами, мелькали зелёные призрачные огоньки.

«Господь пастырь мой… Господь пастырь мой, – знакомая с детства молитва ускользала из памяти, словно святые слова не должны были звучать в этом месте,– Господь пастырь мой… на тебя уповаю…»

Аксель пятился от окна до тех пор, пока не упёрся спиной в запертую дверь. Грязно выругался, когда сбившиеся ножны запутались в ногах.

«Нельзя размякать. Чтобы ни творилось. Пусть даже сам Дьявол явится сюда. Помни: Штутгарт. Помни: дорога домой».

Глубоко вздохнув, Аксель откинул засов, распахнул дверь и почти бегом рванул по узкому коридору к лестнице. Колокол слышал не только он. Кто знает, что может взбрести в голову солдатам?

В тусклом свете сальных свечей Аксель увидел несколько фигур, замерших в напряжённых позах. Все верно: он успел вовремя. Страх убивает разум: иначе чем объяснить, что солдаты были готовы схватится за оружие и наброситься друг на друга?