Кодекс Холлнуорда

Девушка почувствовала, как по спине пробежал холодок. Этот взгляд был не заинтересованным, а оценивающим.

– Да.

– Странно. Обычно люди бегут из Холлнуорда. А сюда…, – он сделал паузу, – сюда приезжают по особым причинам. Или их присылают.

Это прозвучало так спокойно, будто он спросил о погоде. Девушка сглотнула ком в горле. Весь его вид показывал вежливое участие.

– Меня, – она замялась, – я… сбежала, – сердце гулко ухало в груди.

– Все бегут от чего-то. Ты же прибежала к чему-то. – Он наклонился чуть ближе, и его голос стал тише, доверительным. – От кого?

– Я не могу Вам сказать.

Он откинулся на стул, и в его глазах мелькнуло легкое раздражение, быстро погашенное. Слишком быстро.

– Путешествуешь налегке.

– Моя сумка осталась в тележке, – выдохнула она.

– Как попала на дилижанс?

Уголки ее губ дрогнули. Назвать деревянные тележки с узкими скамейками дилижансами показалось ей забавным. Девушка пожала плечами:

– Купила билет в ночлежке.

– Угу, – мужчина вытащил руки из-под стола и сцепил их в замок перед собой, – Знаешь, – он заглянул в планшетку, – Хлоя… Холлнуорд очень…суровое место. Тут не любят чужаков, – он перевел взгляд на свои сплетенные пальцы и устало вздохнул. – Мы с Кертоном сотрудничаем. И знаешь, кого мы возвращаем в первую очередь? Убийц. Их мы, впрочем, чаще казним сами. Экономим время.

Он ждал. Давил молчанием. От его взгляда девушке стало паршиво. На мгновение ему даже показалось, что сейчас она расскажет все, до последней, самой потаенной тайны, будто на исповеди.

– Что Вы хотите узнать? – бесцветно спросила она.

Мужчина отложил планшет и потер переносицу. Вздохнув, сказал:

– Простите, голова уже не варит… Знаете, вот иногда вспомнишь что-то из прошлого… – его голос на секунду стал глубже, задумчивым, – В Кертоне, на углу Ривер Стрит было одно старое кафе. Его хозяин каждую весну красил рамы. В темно-синий цвет, – Он махнул рукой, как бы отмахиваясь от воспоминания, – В общем, не важно. Вы, молодая, вряд ли такие задворки помните.

– Таверна Нельсона, – ответила девушка и глаза мужчины тускло загорелись, – рамы сейчас красят в темно-зеленый цвет, и варят горькое пиво.

– Там еще осталось то нелепое круглое окно?– спросил он уже без наигранной рассеянности, его голос вновь стал собранным и точным.

– Оно разделяет два столика, но ты можешь видеть людей, будто они сидят с тобой за одним столом.

– Я надеялся, они заложили его и улучшили рецепт пива, – мужчина усмехнулся, – Жаль, что не все мечты сбываются. Расскажи мне настоящую причину, почему ты решила приехать именно сюда. Не в Пасквиль, не в любой другой город. А в Холлнуорд. В мой город.

Девушка посмотрела на него с вызовом и сказала:

– Меня обвиняют в убийстве, – она дернула руками в наручниках заставив их звякнуть и покачала головой своим мыслям.

– И конечно ты его не совершала.

Девушка цокнула, поерзала на стуле и глубоко вздохнула.

– Меня выдали замуж, – сорвалось у нее наконец. – Пять лет назад. Он – полицейский, друг отца. – Она закашлялась, пересохло горло. – Две недели назад я сбежала.

– Стандартная история для дешевого романа. Продолжай.

– Я… пошла к знакомому. Он раньше мог достать все, что на грани закона. Мы звали его «Универсальный каталог». – Она на секунду улыбнулась, вспомнив что-то, и тут же погасила улыбку.

– Очень удобно, что он как раз оказался с ненужными документами. Как будто кто-то тебя ожидал, – мягко вставил он.

– Он сказал, их пора «сливать», – продолжила она, делая вид, что не слышит колкости. – Дал контакты в Пасквилле. Я уехала на велосипеде, переночевала. А наутро этот контакт сказал, что на меня объявлена охота. За убийство. И посоветовал ехать на юг.

Она замолчала, перебирая звенья наручников. Ее пальцы слегка дрожали.

– Удобно, – резюмировал он. – И твое настоящее имя? Тот, кто тебя ищет, наверняка знает его.

– Думаете, получите награду? – слова вырвались сами, она удивилась своей дерзости.

Он улыбнулся. Впервые по-настоящему. Это была холодная, беззубая улыбка.

– Мне нужно только имя. Не твою душу.

– Лейла, – негромко ответила она, чуть подумав, и закусила нижнюю губу.

– Лейла, – повторил он, пробуя имя на вкус. – Эламское имя. Кажется, означает "ночь". Родители из общины?

– Мать. Но её родители покинули общину еще до её рождения. Подтверждающих документов у нас нет.

– Лейла в Кертоне… Непросто.

– Меня называют так только дома. Для чужих я – Лилия.

– А этот «чужой» из дилижанса? – он снова сменил тему, поймав ее на слове. – Тот, что «сопровождал». Это он был твоим «Каталогом»?

Лейла фыркнула, стараясь, чтобы это прозвучало естественно.

– Он? Нет. Я видела его один раз на ночлежке. Не знаю, зачем он вступился. Наверное, не хотел ждать следующую тележку, – она пожала плечами, изображая безразличие.

Мужчина щелкнул кнопкой ручки и что-то начал писать в планшете.

Взгляд Лейлы непроизвольно метнулся в сторону зазеркалья – попытка сбежать от пронзительного взгляда следователя хоть на секунду. Все-таки часть правды всегда надежнее сплошной лжи.

И в этот миг в проеме соседнего окна, как видение, возник Рональд.

Он стоял, развернувшись к ней вполоборота, и с деланной небрежностью пожимал руку лысеющему мужчине. Его улыбка была ослепительной и абсолютно фальшивой – такой он использовался для VIP-персон в Аспале. Взор его скользнул по комнате, на долю секунды зацепился за Лейлу – и ледяная маска актера мгновенно рухнула. Исчезло все: и притворство, и бравада. В его широко раскрытых глазах вспыхнула первобытная паника, а губы исказила беззвучная ярость. Не было нужды в словах – она прочла в его лице все: «Отвернись! Ты убьешь нас обоих!» Резким, отрывистым движением он откинул голову, отбрасывая со лба непослушную прядь, – жест, от которого раньше замирало сердце, но сейчас он смотрелся как жест отвращения и полного разрыва.

У Лейлы перехватило дыхание. Внутри все оборвалось и провалилось в ледяную пустоту. Во рту встал противный металлический привкус страха. И пока она сидела, парализованная, Рональд уже снова повернулся к своему собеседнику. За долю секунды его лицо вновь стало гладким и дружелюбным, будто ничего не произошло. Иллюзия была безупречной.

Мужчина с планшетом заметил эту перемену в ней. Он обернулся к окну неспешно, слишком поздно, чтобы увидеть что-либо, кроме спин удаляющихся мужчин. Когда его взгляд вернулся к Лейле, в глубине его светлых глаз плавала не улыбка, а нечто иное – тихое, холодное понимание.

– А говоришь, просто знакомый, – произнес он, поворачиваясь к столу, в его интонации сквозила теперь не наигранная мягкость, а легкая, язвительная насмешка.

– Я… он мне очень понравился, – выдохнула Лейла, успев заменить слова "Я ему верила" на другую, менее уродливую правду. Она перевела взгляд на свои руки и сцепила ладони.

Запись в дневнике самоанализа.

Горячая волна стыда залила лицо и шею. Не из-за признания, а из-за его ничтожности. Не «любила», не «обожала» – а «верила». Как последняя дура. Верила его улыбке, верила, что он прикроет мою спину. И этот жалкий, куцый глагол стоил мне сейчас жизни. Ладони и спина вспотели. Прав был Виктор: наш дуэт давно следовало разбить.

Мужчина молча наблюдал за ее мукой. Затем, с обдуманной медлительностью, протянул руку и накрыл своей ладонью ее сцепленные пальцы. Лейла вздрогнула, словно от удара током. Его рука была удивительно теплой и сухой.

– Он этого не стоит, – произнес он тихо, и в его голосе снова появились нотки мнимого участия, но теперь она слышала за ними стальную оправу цинизма. Его щеки чуть покраснели.

Он еще с секунду смотрел на нее, отпустил ее руку и нажал кнопку на столике. Его неуверенность испарилось, не оставив ни следа. В комнату вошли двое: один высокий и толстый в черном резиновом фартуке поверх вытертой формы песочного цвета и второй – военный, один из тех, что привели Лейлу в кабинет.

– На подселение, – мужчина в голубой рубашке встал и отдал мужчине в резиновом фартуке планшет с записями.

– Окей, босс, – ответил тот.

Военный тем временем расстегнул наручники, потянул Лейлу за локоть вверх, взял под руку и вывел в кафельный коридор. Он повел её к светлой железной двери в конце коридора с дверями и цифрами. Толстяк задержался в кабинете.

Запись в дневнике самоанализа.

Мужчины провели меня до конца коридора, за которым была комната с четырьмя черными креслами с машинками для стрижки волос возле них. Мужик из тележки, видимо был прав. Я внутренне приготовилась услышать жужжание над головой и почти почувствовала, как пряди щекочут лицо, падая вниз, а голова становится легче и свежее, но мы прошли дальше. Перед следующей дверью мужчина в военной форме отпустил мой локоть. Толстяк вперевалочку подошел к нам. На шее у него болтался выцветший синий платок.

– Там душевая, – сказал он, указывая большим пальцем на дверь, – одежду оставишь в первой комнате, пройдешь душевые, форма будет в следующей. Я буду ждать на выходе, если через десять минут не выйдешь, я вытащу тебя оттуда силой. И мне будет плевать одета ты будешь или нет.

Я кивнула и спросила:

– А волосы?

Он на мгновение замер с пустым взглядом, будто не понимая, что я сказала. Потом дернулся.

– Указаний не было, – ответил он и открыл дверь.

Из комнаты потянуло влажным теплым воздухом и химией для бассейнов. Шум воды доносился из темного проема внутри комнаты. Лейла поморщилась, захотелось в туалет. Вдоль стены стояли узкие шкафчики без дверей и деревянные, отполированные скамейки. Стальные крючки серебрено поблескивали, залитые белым светом ламп. Свет был настолько стерильным, что теней в комнате не было. Лейлу толкнули во внутрь, дверь захлопнулась, и она прошла чуть дальше, к шуму воды. Автоматически зажегся свет, осветив туманные душевые кабины. Вода в них била струями, как в душе Шарко, превращаясь в водяную пыль.

Лейла вернулась, выбрала один шкафчик, скомкала свою поношенную куртку и штаны, и швырнула их в черный бак с надписью «Утиль». Волосы перетянула резинкой, спрятанной на запястье. Сняв с себя все, нырнула в горячее, обволакивающее облако. Вода пахла химией и приятно согревала кожу после холодного кондиционированного воздуха. Струи массировали спину, ноги, шею мелкими иголками впиваясь в кожу. Помня о предупреждении мужчины, она пошла дальше, стряхивая по дороге с себя капли горячей воды. Волосы намокали и на концах начали собираться в слабые спиральки.

В раздевалке по правую сторону стояли две стопки: одна из серых кусков вафельной ткани, не подшитой по краям, вторая – серые платья, аккуратно сложенные в квадраты. Рядом стояли две коробки. Лейла взяла один кусок ткани из стопки, быстро им обтерлась и, завернувшись в него, заглянула во внутрь одной коробки. В коробках вперемежку лежали серые хлопчатобумажные трусы, что её друзья называли «бабушкины», бюстгальтеры, состоящие из подвязки и двух треугольников ткани и носки, завернутые попарно друг в друга. На все вещи прикрепили бирку, где одинаковыми печатными буквами написали размер. Вафельный кусок ткани, которым Лейла обтерлась, отправился в пустую корзину с подписью «использовано». Порывшись в коробке, она достала и надела по три штуки трусов, носок и бюстгальтеров подходящего размера, из стопки выбрала два не сильно потрепанных платья и надела одно на другое. Пальцы сами двигались, будто выполняли заученный алгоритм запасания, а не разумный план.

В небольшой коробке, задвинутой под лавку, на дне обнаружились несколько треугольных косынок. Лейла взяла одну из них и повязала на голове так, чтобы спрятать под ней волосы, еще две повязала на руке на манер браслета. Возле двери на полке стояли семь пар поношенных черных ботинок по типу челси, без замков и шнурков. Лейла взяла одни, не сильно большие, и перевернула в поисках размера. На подошве и на стельке обозначений не оказалось. Она отогнула голенище, но там обозначений не оказалось.

Лейла натянула один ботинок на ногу. Дверь в комнату с хлопком распахнулась, заставив её подпрыгнуть. В проход ввалился мужчина в резиновом фартуке, протирая перчаткой заляпанный чем-то рукав. Он обвел комнату глазами и обнаружив Лейлу возле двери на скамейке с одним сапогом, зажатым в руке, довольно улыбнулся:

– Время вышло. Пошли.

– Я еще хотела померить…

– Время, – он постучал по месту на руке, где под перчаткой, видимо, находились его часы.

Лейла пожала плечами и вышла из комнаты вслед за мужчиной. В коридоре она засунула ногу во второй ботинок, которые оказалось чуть великоваты даже с тремя парами носок на ноге.

Коридор был темнее и уже предыдущих. Мужчина в фартуке занимал все пространство от стены до стены. Он обернулся, кинул взгляд на ботинок на ноге Лейлы, её косынку и ухмыльнулся то ли довольно, то ли насмешливо.

Плитка на стенах стала чуть желтее, а воздух теплее. Непрерывный гул жужжал с потолка. Свет ламп на потолке сменился на желтый. Мужчина остановился, и Лейла заметила над его головой полосу серого металлического наличника двери. Он потянул затертую хромированную ручку и открыл последнюю дверь. Горячий сухой воздух ударил в лицо, заставив ее отшатнуться.

Уличный шум обрушился со всех сторон – рёв моторов, скрежет металла, приглушенные крики, пульсирующий гул непонятного механизма.

На секунду ее сознание поплыло от этого какофонического удара. Мир за дверью не просто ждал – он яростно ворвался в ее сознание.

Глава 3

Перед Лейлой открылась широкая улица, огражденная он нее сеткой-рабицей, покрытой пылью кирпичного цвета. За сеткой проходила широкая асфальтовая дорога на другой стороне которой стояли трехэтажные дома из кирпича, или глины, прилепленные друг к другу как на рисунке ребенка, присыпанные желто-красным песком. По дороге проезжали самоходные тележки, мотоциклы, большие грузовики с деревянными кузовами и потрепанные автомобили. Весь этот шумный, разношерстный поток создавал ощущение хаотичной жизни. Пешеходы проходили вдоль домов, возле сетки тротуара не было. Солнце уже поднялось над городом и раскалило асфальт до марева. Воздух над дорогой колыхался, густой и обжигающий. Над шумом машин и голосов, доносящихся с тротуара, разлетался звук забиваемых свай, ритмичный как секундная стрелка.

Мужчина в фартуке натянул на нос платок, что свисал у него с шеи, вышел на улицу, свернул направо. Лейла шагнула на пыльную, утоптанную высохшую землю, солнечный свет резанул глаза, в носу защекотало. Первое впечатление: пыль, жара, бедность. Она обернулась на здание, из которого вышла. Двухэтажное, неровно покрытое красной штукатуркой. Мужчина тем временем прошел не больше двадцати шагов к соседнему зданию, тоже двухэтажному, и остановился напротив когда-то синей двери с запыленным окном, на котором кто-то пальцем оставил кривую чистую полоску. Лейла поспешила к нему, борясь с желание чихнуть и отчаянно щурясь.

Он тяжело поднялся на единственную ступеньку, обозначающую порог перед дверью, и вошел в дверь, не обернувшись на Лейлу. Звякнул колокольчик, пахнуло книжной пылью и чем-то кислым.

– Что там стряслось? – тут же раздался скрипучий голос, усиленный эхом пустой комнаты, – Там, на КПП. Ну? Вильям, ты должен мне рассказать!

Что-то металлическое с глухим стуком ударилось о дерево.

– Это мальчишка, который сейчас приходит вместо Брэндона, вечно где-то пропадает! Я не могу получать свежую прессу! Никаких сплетен! Думаю пожаловаться на него Такеру. Или кто там сейчас у них главный… Еще никогда… никогда за мной так плохо не ухаживали!

Лейла выглянула из-за мужчины в резиновом фартуке и увидела впереди сколоченный из аккуратных досок и покрашенный коричневой краской деревянный стол, больше похожий на прилавок. За ним, на единственном в комнате стуле, сидел старик, сейчас занятый тем, что поднимал со стола латунную настольную лампу с согнутой по середине ножкой. За его спиной, от стены до стены, от пола до потолка стоял окрашенный когда-то в белый, а сейчас с облупившейся краской стеллаж, забитый одинаковыми папками. Верхние папки терялись в темноте под потолком. На столе перед мужчиной лежали раскрытой одна из таких папок и простой карандаш, острый и узкий, как ведьминский палец.

– Заяц, – небрежно бросил Вильям, медленно приближаясь к столу.

– Ммм, – старик причмокнул и поскреб ногтями светлые коротко стриженные редкие волосы на голове.

Тусклые лучи света, пробивающиеся через прямоугольное пыльное окно и окошко в двери, выхватили пыль и перхоть, которые отлетели с его головы, когда он убрал руку. Он весь шелушился, белесый, с натянутой, будто надутой изнутри кожей, с водянистыми глазами, такими светлыми, что казалось их покрывает белая пленкой. Волосы на его руке были курчавыми и бело-желтыми, подбородок ощетинился светлой щетиной. Чем ближе Лейла приближалась, прячась за Вильямом, тем устойчивее нос угадывал в воздухе запах мочи.

– Новая подружка, да? – он засмеялся отрывистым смехом, прикрывая рот узловатой, украшенной венами, рукой.

– Подселенец, Роджерс. Не тяни резину.

– Я хреново хожу, но отлично вижу, – Роджерс с наслаждением покрутил в узловатых пальцах карандаш, – Говорят, там перестрелка была. Кого-то забрали.

– Места есть? – Вильям поправил свою черную перчатку на руке, от чего та скрипнула. Он достал планшетку, но не протягивал, держа в руке.

– Двадцать восемь… не считая запросов на этой неделе. В Аспале все плохо, у нас все хорошо. Соблюдаем баланс, – Роджерс лизнул указательный палец руки и медленно пролистал несколько страниц, – первые в очереди … семейство Рена. Ферма. Пятеро детей, две жены, магазинчик с продуктами… природа и свежий запах навоза. Им нужны дополнительные руки.

– Нужно что-то в городе, – прервал его Вильям и ткнул в него планшеткой.

– Хм, – Роджерс подслеповато глянул на планшетку, потом пролистал еще пару страниц, – в городе… Портер. Двое детей, ферма, – пробормотал он и пролистал книгу, – Сандовал! Производство стеклянной посуды. Четверо детей. Нет…, – он покачал головой, – Просят мужика. На кой черт он там им сдался?! Бартон…

– Кевин? – вставил Вильям.

– Нет, – Роджерс замер, вглядываясь в записи, – Оскар… не подойдет, он на карантине до следующей недели. Ах, Браун! Разведение куропаток. Две жены, четверо детей и полоумная теща. Идеально. Лукас… Гончарная мастерская. Она умеет работать с печью? – Роджерс глянул на Лейлу и, не ожидая ответа, вернулся к книге, – Эванс. Трое детей, булочная.

– Булочная? – Вильям наклонился к столу, уперевшись в него руками. – На Пятой синей?

– Угу. На углу Пятой синей и Двенадцатой зеленой. На прошлой неделе проводили санитарную проверку,– парировал Роджерс, постучав карандашом по книге, – Все чисто!

– Я думаю, на этой неделе Джо – везунчик.

– Ты так думаешь? – Роджерс лизнул карандаш, – Что ж…, – он с неохотой сделал пометку в книге, – я отметил.

– Заберем её через пару часов, – Вильям развернулся к двери.

– Ко мне заходил Даррен сегодня, – сказал ему в след, как бы невзначай, Роджерс, продолжая выводить в книге аккуратные буквы, – Сказал, что хочет сходить покатать шары.

Вильям остановился, не оборачиваясь:

– Когда?

– Семь сорок.

– Я спрошу, – Вильям коротко глянул на Лейлу и вышел, хлопнув дверью.

Роджер продолжал старательно выводить записи карандашом в книге. Грифель чуть поскрипывал. Лейла сделала несколько осторожных шагов, чтобы встать ближе к стене и иметь возможность наблюдать за улицей через окно. Ботинки гулко отозвались на деревянном полу. Лейла отметила, что шум с улицы в комнату через дверь не проникал. Здесь было даже слишком тихо.

– Был бы я помоложе… – он медленно обвел ее взглядом, будто оценивая товар, – Эх. А сейчас могу только смотреть. Но знаешь, что в моем возрасте ценнее силы? – Он постучал желтым ногтем по толстой книге. – Положение. Одна моя запись может сделать твою жизнь раем. Или адом. Давай решим, куда тебя отправить… вместе.

Лейла замерла, будто её окатили холодной водой. Она почувствовала, как мышцы живота напряглись до боли. Воздух застрял в легких и болезненно сжал их. Она закрыла глаза, потом открыла и продолжила смотреть в окно, надеясь, что ослышалась. Слова Роджерса не укладывались в голове. Он продолжал писать, ждал, что она ответит. Лейла молча разглядывала улицу.

– Но сейчас там, – продолжил он, оторвал карандаш от записей и показал двумя руками на свою промежность, – тишина. Вот так бывает, – снова посмотрел на Лейлу, – Представляешь? Ни в какую.

Лейла продолжала смотреть в окно, затянутое уличной пылью, ощущая будто что-то липкое пытается прикоснутся к только что вымытому телу.

– Может, ты подскажешь? – продолжал Роджерс.

Лейла поискала глазами камеру наблюдения на стене, где находились дверь и окно, стараясь не дышать, будто тогда Роджерс не будет её видеть. Камеры не оказалось.

– Я тут подумал… – его голос стал сладким, сиплым шепотом. – Зачем тебе эта булочная? Вкалывать с пяти утра за миску похлебки? У меня есть запросы из хороших домов. Чистая работа, полный желудок. Все, что нужно – это быть… благодарной. Подойди сюда, обсудим как взрослые люди, – он улыбнулся, демонстрируя свои белоснежные, ровные винировые зубы.

Лейла перевела взгляд на него и по её спине пробежали мурашки. Она почувствовала, как по спине пробежали мурашки, а ладони, спрятанные в складках платья, сжались в кулаки. Стараясь не морщится, перевела, как она надеялась безразличный, взгляд на оконную раму, покрытую облезлой синей краской.

– Есть хорошие дома, где много прислуги, – в дыхании Роджерса появился присвист, – Припишем тебя туда и не придется вкалывать целыми днями. Будешь приносить кофе хозяевам пару раз в день, да помогать накрывать на стол. Правда, придется кое-что для меня сделать, – он поднял свою ладонь и посмотрел на нее, – может, мой старый двигатель и не заводится…, – он смотрел на свои пальцы медленно сгибая и разгибая их, – но система зажигания в полном порядке.

Лейла через окно считала витки колючей проволоки, намотанной на сетчатый забор. «Неужели он действительно ждет, что я подойду?» – размышляла Лейла. Казалось, что кто-то снаружи наклеил на стекло чуть матовую красноватую пленку и сейчас весь город покрывала красная пыль.

– Я не позволю тебе меня так просто игнорировать! – взвизгнул Роджерс, – я Главный Распределитель, черт возьми! – он бахнул кулаком по столу, – Иди сюда!

Лейла вздрогнула, испуганно глянула на старика, но продолжала стоять у стены. Роджерс завозился на стуле, запыхтел, бормотал какие-то слова проклятия, вцепился в стол и медленно оторвал зад от стула. Но, подняться без посторонней помощи он не мог, поэтому бухнулся обратно на стул.

– Иди сюда! – крикнул он, – Помоги мне встать! – но видя, что Лейла перевела взгляд обратно на маленькое, затянутое паутиной пыли, окно, он снова попробовал встать сам, вцепившись руками в столешницу.

Она размышляла как ей поступить, если Роджерс упадет на пол. По дороге, в окне, проехал восьмиколесный бронетранспорт, с ручным автоматом на крыше, выкрашенный с цвет пустыни и мысли Лейлы перекинулись на это зрелище. В Аспале эти машины вывели из эксплуатации семь или восемь лет назад, заменив на модернизированные, шести колесные электроброневики, с вместимостью до шесть человек. Роджерс плюхнулся на стул. От его возни в воздух поднялась пыль. Карандаш полетел в сторону Лейлы, но упал на середине пути.

– Эй, девчонка! Мне нужно в туалет! – крикнул Роджерс, – я сейчас обмочусь и Вильяму это не понравится. Он назначит тебе десять ударов плетью! Я попрошу, чтобы добавил парочку от меня.

Образ узловатых рук, вцепившихся в столешницу, возник перед глазами Лейлы. Цепкие, сухие, сильные. «Если он сможет до меня дотянуться, мне придется вырываться», – Лейла сделала шаг, но не к Роджерсу, – «Он блефует. Не может же он действительно описаться здесь и сейчас.» Она развернулась и села возле стены, опершись спиной на окрашенную штукатурку. Пыль с деревянного пола прилипла к чистой ладони левой руки. Лейла попыталась отряхнуть её другой ладонью, но сухая, невидимая присыпка осталась.

– Бедра у тебя ничего, а вот мозги как у курицы, – отдышавшись резюмировал Роджерс и начал аккуратно листать свою книгу, – Ты думаешь, я ничего не могу? – он отсчитывал страницы, – Трущобы. Вот куда я тебя направлю. Там как раз место таким тупым и упрямым девкам. Нечего тебе делать среди уважаемых людей Холлнуорда! Одна комната на пять человек. Туалет? Нет, – он покачал головой, – Семья еле сводит концы с концами. Вот где твое место. Если Райс не дурак, то будет сдавать тебя в аренду своим друзьям. Там быстро станешь покладистой. Но… я могу не записывать. Всегда можно проявить… инициативу. Последний шанс, так сказать, – он двумя руками аккуратно расправил два листа книги, что открылись перед ним, и задумчиво посмотрел на Лейлу.