Убийственный урок

Татьяна Чекасина

Убийственный урок

© Т. Чекасина, 2024

© «Издание книг. ком», о-макет, 2024

Об авторе

Татьяна Чекасина – писатель-реалист, работающий в великой традиции русской и зарубежной литературы. Её интересуют, прежде всего, тайные, тонкие движения души человека, именно они и исследуются на страницах её книг, написанных захватывающе, современным ярким языком художественной литературы с использованием широкого спектра образных средств.

Каждое произведение – это целый мир, и происходящее может находиться в любой плоскости, на любом пространстве; и персонажи, соответственно, совершенно разные, живущие разнообразной и очень динамичной жизнью.

Друг, товарищ и брат

Коммунальная история

Удивляет Людмила друзей и знакомых: она живёт в коммуналке. С кем общается она и по работе, и на отдыхе, живут в отдельных квартирах, иные в отдельных домах. Кое-кто уточняет: «Там с вами не родные люди?»

Этим вечером едет она от Руслана, крутит не только баранку автомобиля. Крутит в голове предложение соединить их площади в одну. Правда, ей придётся покинуть этот микрорайон. Разгуляй, Плетешковский переулок, светлая и в сумерках Елоховская церковь.

Удивительно: на подъезде к дому автомобили ДПС. А от Лефортова – сияние, будто рухнул инопланетный корабль.

Машину ставит под окна:

– Что такое?

– Рынок горит.

Удобным для местных проходом идёт на Бауманскую. Горячо! Зарево. Милицейские кордоны, но люди и так поодаль, автомобили выбирают более длинный путь.

В квартире тихо. У Косиной (удивительно) – дверь открыта. А в наружную звонят, не убирая палец с кнопки. «Скорая». Бывало. У соседки гипертония; укол – и опять, вроде, нормально.

Переодевшись, Людмила выходит в коридор, где до сих пор медбригада:

– Не успели!

– Из-за пожара.

Косина умерла! «Не успели»!

* * *

Дочери Тоня и Валя убирают мебель, на помойку волокут и огромные веники засушенных цветов. Выглядят тётками: «Какая ты молодая, Мила!» Они трое с рождения в этой коммуналке.

От морга Первой Градской больницы до Введенского кладбища Людмила ведёт автомобиль с теми, кто не вошёл в катафалк. Это напоминает ритуальные дни родителей и на день-другой выбивает из колеи.

Какое-то время она в одиночестве. В двух комнатах нет обитательницы. Звонит Валя: комнаты матери продают. «Мила, ты не пугайся, когда риэлтор с претендентами…» «Не из пугливых!» Но… испугалась…

Вероятность других соседей не впервые. Тоня давно уговаривала мать к ней в Нагатино. А недавно Валя с обменом комнат на отдельную квартиру к ней в Марьино. Но Ксения Прохоровна не покидает любимый район. Тем более, ради таких окраин. И вот покинула. И Москву вообще, да и Землю… Людмила, например, не спешит в Песчаные улицы, на Ленинградку, мнение жителей (Руслана, например) престижные.

Привыкнув к тому, что входную дверь никто, кроме неё, не отпирает, мгновенный испуг от бряканья дверного замка.

В коридоре три дамы. Вернее, две. Третья – подросток. У одной – миловидное кругленькое лицо, такое и у ребёнка. Видимо, мать и дочь. Но оказалось: миловидная – риэлтор, а хмурая длиннолицая, – будущая соседка и мать непохожей на неё девочки. И от этого непонятная тревога, правда, мгновенная.

Больше таких визитов нет.

День тёплый, дверь подъезда отворена, вплотную – бортовая машина. Рядом та девочка в коротенькой юбке, обтягивающей полненькие ножки. Несколько косичек подняты вверх и стянуты яркой резинкой. Она напоминает одновременно ребёнка и взрослую, нарядившуюся малолеткой. Облик неприятно цепляет.

Дядька и нескладная тётя, одетая, как бабка (тёмные немодные брюки, удлинённая древняя куртка) носят в квартиру мебель. Её голова, облепленная волосами, маленькая, а лицо – грубоватое и бледное, каким выглядело и на момент знакомства. У мебели и вещей такой вид, будто пройден не один переезд.

* * *

В офисе на Софийской набережной (две комнаты вверху давно не ремонтированного дома, но главное имеется: телефоны, компьютеры, кулер для питьевой воды, кофеварка) В красном углу портрет миллионера Осётрова. Людмила за компьютером готовит для шефа речь на невидном канале телевидения, но им и такой необходим.

Ей некогда думать о коммунальной квартире. На работе думает о народе. Организация, где работает, объединяет новых народовольцев. Они в традициях великих народников привлекают внимание к проблемам бедных. Не на том этапе борьбы, который практиковали народовольцы далёкого времени, начав метать бомбы в кареты губернаторов. Народоволка Людмила Игоревна Печалина, дама тридцати девяти лет элегантного вида, кандидат социальных наук, негодует: «Какой террор! Какие бомбы, швыряемые в автомобили представительского класса!» Борьба мирными методами.

В ОНН («Общество новых народовольцев») Печалина ведёт главную линию – «Воспитание народа». Идея близка советской. Оголтелое время дикого капитализма, когда народу вдалбливали: «Воруй, а надо, – убей», отняло у граждан великие мировые ценности. Религия, церковь не могут в полной мере выполнить объём воспитания обычных людей, которых большинство. Цель народовольцев – убедить власти формировать интеллект и у детей, и у взрослых. Пропаганда гнилого запада о том, что никому не надо внушать, и каждый волен выбирать, – вредная. Тот, кому не помогают выбрать путь, волен идти лишь к преступлению. Руководитель новых народовольцев Константин Осётров вхож в Общественную палату. Он нацелен в депутаты. Время работает на ОНН. Будет такая партия!

Звонок шефу. Он не в Москве, а в благодатном уголке Подмосковья.

На компактном автомобиле она выруливает из лабиринта тёмного двора на яркую от фонарей парадную Софийскую набережную мимо офиса нефтяного гиганта неподалёку от Кремля.

Объехав пару пробок, на Покровку, на Разгуляй, вот и Елоховская церковь.

В квартире голоса. Соседи на кухне. «Едоки картофеля» и сосисок. Кроме тётки, мужичок, маленький, но с большими руками. Вот на него-то и похожа девочка.

Итак, Марина, Сергей, Юля.

Людмила у своего стола, но рядом, и будто – за одним.

Марина кладёт ей на тарелку картошки:

– Горяченькая!

Людмила не отказалась, хотя вынутая из её холодильника, тут находящегося, сёмга, рассчитанная не на один день, ею выдана целиком на их этот ужин.

Разница рациона толкает к оправданиям. Марина медсестра, но – не найти работу! «У меня белокровие». Этим, наверное, не объяснить трудное положение, а только бледность лица. Рекламирует мебель богатой фирмы. Наденет картонный щит и – к обочине. Платят маловато, но неприятно другое: такого рода рекламу думают в Думе запретить. Её муж Сергей – автомобильный ремонтник. Людмила обещает: она на днях подъедет! Отрегулировать работу «дворников». Юля, опустив глаза, уплетает красную рыбу. Родители говорят: учится плохо. Нет компьютера! Её отцу опять не выдают денег. Да переезд…

Яркие представители угнетаемого народа? Но что-то непонятное. Например, почему переехали? И до этого в такой коммуналке. И там – с интеллигентной дамой, которую они хвалят: «Тихая менеджер».

Приглашают в комнаты. Их владелица рекламирует мебель, тут её минимум. У Юли стола нет. Трудно учиться без индивидуального уголка. Потом вспомнит Людмила: идея оставлять ключ именно в этот момент.

Ответный показ «апартаментов» Людмилы. В маленькой: кровать, шифоньер, трельяж с ящиком для украшений и косметики. В окне – деревья, так любимые с детства; тогда они не глядели в окна. Теперь и днём полумрак. Другая комната: канделябры, вазы, горка-шкаф (дорогая утварь, сувениры). Улыбаются на улыбку нефритового Будды, купленного в Китае. Слушают рокот моря в огромной раковине с далёкого курортного побережья. Людмила отдыхает в недорогих турах, но регулярно.

– Это вы нарисованы? – Марина говорит грубовато, как-то фальшиво.

– Моя прабабушка. Портрет кисти знаменитого художника… «Дама в бархатной накидке».

А девочка в уютном уголке, где компьютер. У Людмилы и на работе, и дома.

– А Интернет есть? – голос у Юли, как у матери, грубый.

– Есть, – радует ребёнка Людмила.

– Нам опять задали… Но у меня нет.

Её отец, напротив, говорит вежливо и тонко:

– Как бы меня не выгнали. Я наши могу, а у хозяина мечта ремонтировать только иномарки.

– Уволить без выходного пособия не имеют права, – информирует Людмила, защитница народа.

И говорит, что работает в такой организации, которая имеет цель решить проблемы малоимущих. В ответ кивки.

Вернулись на кухню. У соседей к чаю дешёвые приторные сладости. У Людмилы – купленные в элитной кондитерской. Юля уминает три пирожных, обделив более тактичных родителей. «Бедный ребёнок»! – думает народоволка.

– Ну, как? – Они с Русланом в кафе.

Напротив пепелище Бауманского рынка. В одном ряду: пожар, кончина Косиной, въезд в квартиру Рыкаловых. Рыкаловы – фамилия её нынешних соседей.

– Нормально.

На лице Руслана – доверие. Такое выражение не обманывает Людмилу. Они встретились не так давно на презентации книги Осётрова. «А что вы делаете?» «Тексты пишу». И он уговаривает её работать для рекламы. Руслан в рекламном агентстве. Платить будут немало. Ну, нет, народоволец – это мировоззрение.

– …но что-то не так?

– Люди они простые.

– А ты – нет.

– Те были вообще из глухой деревни! Павел Иванович Косин, рабочий на АЗЛК, культурный, деликатный, умер довольно рано. Ксении Прохоровне, лаборантке там же, было нелегко с двумя дочками материально, но не брали и рубля, если рубль не их. Мой папа работал в главке, чёрная икра в холодильнике на кухне.

Да, так было в их коммуналке неподалёку от Разгуляя и от площади Трёх Вокзалов, которую она именует, как раньше, Комсомольской.

– Прямо «Моральный кодекс строителя коммунизма»: «Человек человеку друг, товарищ и брат». – На лице Руслана догадка. – И кроме этих, ты не знавала других партнёров коммунального житья.

Вот и ответ: откуда у неё неприятное недоумение, глядя на новых. В квартиру въедут другие люди, а она представляет таких же. Руслан иногда и не договорит, а в голове – ответ.

– Надо воспитывать массы.

– Ты не контактировала напрямую с современными «массами».

– Это никак не изменит мои принципы. Царское правительство не слушало рекомендации народовольцев: учить, лечить народ, выводить из нищеты. И наши, как глухие. Формируют потребителей. Итог будет печальный.

– Хватит печалиться, Печалина. Редкий день, когда реально напиться. Тебе до дома рядом, я на такси.

Они идут к браку. Такого не было с другими. Людмила – старая дева. Её жених погиб на Кавказской войне. Нет оправданий тем правителям, которые пекутся о народе как о пушечном мясе.

Вино отменное, но не напились.

Ключ от комнат «под ковриком». Вернее, в кухонном шкафу. Чужой не найдёт, только она и… Рыкаловы. Руслан об этом не знает. Наверняка не одобрит. Но у них бартер. Марина прибирает в общих местах и за Людмилу. Киргизке Гуле – отворот.

В компьютере удаляет спам, не открывая. Входит в Интернет: её новая статья о духовных ориентирах для народа. У людей отнято главное. Человеку велят ни о чём не думать, быть винтиком. Резьба стёрлась, – выкидывают. На Западе, в Европе, а, тем более, в Америке ещё хуже.

Громко крикнули. Иногда Марина так с Юлей. Те никогда не орали на детей, хотя у Ксении Прохоровны был крепкий характер. Но в целом Рыкаловы вполне. Они, например, не пьяницы.

В этот вечер она едет домой умотанной. Долгожданная пресс-конференция. Вела в одиночку. Шеф был с иностранными гостями.

Едет мимо элитного гастронома, где ни одной щели на парковке, но спохватывается: в холодильнике набор деликатесов, не опробованных вчера, когда были с Русланом в кафе! Пара салатиков, севрюжка, нарезка дорогой колбасы, фрукты. До дома пятнадцать минут.

В квартире громко работает телевизор. Популярный на главном канале шоумен выкрикивает: «Встречайте! Школьница Юля, которую подвергли сексуальному насилию!» «Так формируют уродов. И никто не тормозит конвейер растления», – думает Людмила. В следующей работе упомянет данный «прямой эфир». Видимо, дома мама с дочкой. Отец в гараже. Она накануне заехала в этот «автосервис». Ремонт не на уровне, а крысы (ни ногой туда, ни колесом).

Открыв холодильник, вынимает пакет с логотипом гастрономической фирмы. Продукты кто-то брал! Маленькой коробочки, – салат с грецкими орехами, – нет. От севрюги ломтик.

В этот момент Марина. И Людмила, не преодолев (наверное, глупо) первый импульс, роняет:

– Кто-то в мой холодильник…

– А мы Юльку спросим! Юлька! – неожиданная реакция.

– Чего?

– Иди сюда, пакостница! – Марина (на голову длиннее дочери) хватает её за колпак домашней кофты. – Тебе целый котелок картошки наварен! Нам из Перебраловки даром! – информация для Людмилы.

– Деревня такая?

– Да, мы родом оттуда. Сто километров от Москвы.

«Будто деревня алкоголиков», – Людмила про себя.

Юля ревёт, немного театрально размазывая косметику, которой на лице больше, чем надо. Обещает: не дотронется до холодильника!

– Извините, Людмила Игоревна, я вам компенсирую. Вроде, меня берут работать курьером.

Войдя в комнату, – к стеклянной горке. Тут и нефритовый Будда, и раковина с шумом южного моря, и другие сувениры.

Аккуратный стук в дверь.

– Могу привинтить, – в трудовых руках какие-то детали.

Холодильник отключён, умелец ведёт «модернизацию».

– Я из нормальной семьи. Мой отец был сыном фронтовика. Дед герой умер от ран. Серп Иванович. Такое имя. Ну, а мой батя – Олег Серпович.

Торопливо говоря, не забывает о деле, и петли готовы, замок найдётся.

– Спасибо, Сергей Олегович.

– Вдруг с машиной что, отремонтируем!

На другое утро она не кладёт ключ в кухне, напомнив Марине, чтоб не убирала. На дни дежурств опять нанята киргизка Гуля, которую этим и радует, увидев во дворе.

Картошка из Перебраловки. И – гости оттуда.

Долетают крики, вопли, топот, мат. Авторемонтник (Сергей Олегович), такой недавно робкий, орёт на жену. Они, пьяные, дерутся: ненароком и в её дверь ударяют. Менее хмельные их гости, пара того же возраста, хотят унять драку, но бьют друг друга. В ванне, в воде кто-то, принимая ванну, не заперся и… не разделся. Действие необыкновенно эффективного напитка (готовят в родной деревне). Брага «на картошке» (уточнила потом соседка).

Людмила Игоревна бежит из квартиры. На лестничной клетке прямо на полу Юля и гость лет пятнадцати. Оба ребёнка пьяны.

На фитнесе то и дело в голове: кухня, коридор, туалет, ванная в таком виде! «Они пьют?» – спрашивает Руслан. «Нет, конечно!» Теперь бы не ответила так. Ладно, на выходных она у Руслана.

– Ну, что я тебе говорил! Бедные у более богатых воруют всегда. Пьянки одних всегда мешают другим. Разным людям надо жить в разных домах. А в идеале – в разных странах. Нам бы уехать в тихий уголок Европы.

– Уедем, а кто будет думать о народе? Нынешняя власть работает на буржуев. Большинство для неё – не полноценные и не полноправные. Гордость за предков-фронтовиков и та долгое время была «коммунистической». Много вылито на головы героев! В итоге имеем поколение, для которого нет святого! – Таков печальный вывод Людмилы Печалиной.

– Будем тут.

– Но я люблю родной район!

– Тебе не нравится мой родной?

– Ленинградское шоссе, – выдвигает аргумент (многие прикипают намертво к какому-нибудь району).

– Проспект! А у тебя три вокзала! – Контраргумент Руслана.

В квартире вымыто. На кухне в углу мешок с картошкой. Дух гулянки до конца не выветрился. Но выветрилось у Людмилы ощущение форменной катастрофы.

Пора думать о командировке в Красновидово к Осётру, как они шутят. Будут коллеги. И зарубежные: немцы, чехи, французы. Руководство ОНН много работает для объединения людей доброй народной воли.

Константин Григорьевич Осётров делает их встречи не только целевыми, но и приятными. Кроме обедов и ужинов, посещают объекты хозяйства фермера (овцы, утки). Баня, купание в пруду, прогулки на лошадях в каретах и верхом. Это требует гардероба. И украшений. В будни её стиль – деловая скромность.

Выдвинув ящик, холодеет, будто мышонок или неприятный гном в уголке подмигивает. Где новый блок косметики, подарок Руслана? А жемчуга, купленные в одной восточной стране (бусы, кольцо)? «Хоть ты и борец за народ, но не надо тебе быть в одной квартире с народом», – в голове голос Руслана.

Марина (с ней не говорили после налёта из Перебраловки) с оправданиями:

– Наверное, и у вас бывают гости?

Ответить бы: таких не бывает.

– У меня пропали драгоценности. И криминалист снимет отпечатки пальцев. Я думаю, легко найдёт Юлины.

На кухне они все.

Юлька докладывает: бусы и кольцо она «дала поносить знакомой девочке» и та вернёт.

– А косметика… – Сбегав в их комнаты, бухает на стол коробку (активно пользовалась), – нате!

– Я тебе говорила: когда у компьютера, не до чего не дотрагивайся, ни до каких безделиц, не лапай! Воровать, так миллион! – «воспитательный» крик Марины.

– Твоя мать – воровка! – тонко парирует её муж и ударяет благоверную.

– Не трогай мою мать, она в могиле!

– В деревне каждый знает: твоя мать вороватая! И Юлька в неё!

– Хочешь дитя в колонию отправить?

– Какое дитя! Пока я вкалываю, не могла за ней углядеть!

Они – в драку, будто на потеху за деньги. Их дочь выбегает на улицу.

Телефонный разговор:

– И теперь ты будешь народ воспитывать?

– Буду. Формирование духовно богатого гражданина прекращено с ликвидацией Советского союза. К удовлетворению оппонентов. Но моя Родина, нет, не могу говорить… – Готовые рыдания в горле.

– Ро-ди-на, – тянет Руслан.

На Казанском вокзале у табло той платформы, с которой ехать в Красновидово, – Евгения. Они, две сотрудницы ОНН. Людмила – в ранге мозгового центра, Евгения – любовницы Осётрова, которую он нанял, не обременив никакими другими функциями. Людмила живёт больше идеей, чем реалиями. Евгения оберегает от реалий ценный кадр.

– Мила, ты как?

– Боюсь, накопления отдам на доплату отдельной квартиры, но в отдалённом районе. Подписана бумага, в которой я не претендую на площадь умершей соседки. Правда, их комнаты стоят дороже моих накоплений.

– Надо в любую отдельную. Я бы давно.

Разгуляй? Бауманская? Как ей без этих мест Москвы? Правда, рынок – пепелище. Так бывает: цепь событий одного ряда: пожар, уход в мир иной Косиной, Рыкаловы…

Недавний диалог с Русланом:

– Когда тебе плохо, ты что делаешь?

– Иду в спортзал.

– А я говорю в рифму.

– Каких поэтов?

– Не поэзия, на ходу сочиняю.

– Ты – гений, Мила!

Пока нет электрички, Людмила не отводит взгляда от компании неподалёку. Один имеет облик бандита: крупный торс, тупое лицо. Второй – копия рекламируемый автор, приличного не написавший, а неприличного немало. У него физиономия педофила. Третий с виду шоумен, ведущий прямой эфир о гадких откровениях ради славы глупых обывателей. Увидев стражей закона, уходят куда-то.

Любопытно. С ними её соседка, это «дитя» Юля.

– Поезд, Мила! – отвлекает Евгения.

В Красновидово тирады о народе и о грядущей народной революции. Вряд ли таковая будет. Эти Рыкаловы-Ошмёткины (девичья фамилия Марины) довольны, – денег бы только. Они прут в квартиру барахло с рынков. Одеты. Да и еды хватает, правда, не качественной. Захотят ли пролетарии (такого низкого уровня) революцию? Хитрая идеология многие годы обрабатывает народ. Вместо талантливых книг, кино и картин, – не меряно дешёвых поделок, от которых вакуум в головах.

Дома нормально. Но никто и не мог войти в её комнаты. Всё, как было. В холодильнике (запертом) – тоже. Тихо. Наверное, смотрят телевизор в наушниках. Отец Юли обещал купить. Ничего жуткого. И не к спеху менять квартиру.

Впервые проверяет какие-то непонятные сайты, на которые выходили с её компьютера. И тут – именно жуть. Детская порнография. На одном – объявление: «Девочка-подросток хочит снятся в порно. Галышом могу. Как хочити, так и буду». Контакт (не е-мейл) – какой-то абонентский ящик: «Для Рыкаловой Юли».

Людмила говорит стихами:

Нет места нам под этой крышей.Живут здесь: крысы, воры, мыши…Для них найдётся места много.А нам – лишь дальняя дорога.В скитаньях жизнь.Но на чужбине мы будем думать об одном:Будь счастлив и без нас наш дом…

– Не пора ли переходить к более активному этапу борьбы? – думает народоволка.

Вера

Весенняя история

– Закрой дверь, Щепёткина! Вот так! А теперь скажи, как думаешь жить? Мотова ревёт, ты её обругала этой, лизоблюдбиянкой, мне не выговорить, а ведь она специалист! Ты не там.

В кабинете Клавдии Ивановны Маркушевой плакат: «Кто трудится, – получает». Под ним – фотографии. Нади Щепёткиной там нет.

– Хочешь или нет стать человеком?

Да, она хочет. Накануне, вроде бы, стала, когда тот дяденька читал древнюю книгу. А утром убита благодать ругнёй с Мотовой, у которой глаза крупные, а зрачки мелкие и бегают в этих немалых орбитах. Рот развалистый, таким гаркать на товарок по нарам. Ей любопытно, ходит туда Надежда или нет? Но лесбиянкой не надо было: Мотова Клавдии Ивановне стучит, будто они на зоне.

Клавдия Ивановна напоминает покойную мать: лицо доброе, хоть и строгое. Хорошая начальница! Доверила… деньги! Теперь идёт мириться с Мотовой, да – за продуктами. Пуговицы (у агрегата одежда ворохом) нагонит, работая допоздна.

Опять на пути Вера Пименова. Улыбка затаённая:

– Придёшь к нам?

Щепёткина оглядывается на дверь: там тёплая лицом и голосом Клавдия Ивановна: «Пименову обходи».

– Нет, – кивает на деньги в руках. – Будем отмечать Первомай.

– Вроде, не обязательно, – цедит Вера.

Неловко от этого разговора.

Им на разные операции в цехе. Пименовой – в уголок у окна (она одна «ручная швея»). Целый конвейер: кудри, чёлки, «шишки» модные. У Веры косы, голова плотная, неприкрытая.

Мотова уверенно ведёт заострённым мелком, обводя лекало, будто не видит Надю.

– Доверили? Горе с тобой, ну идём. – С притворной неохотой откладывает мел, надо же воспитывать девчонку! – Кликни Валюху Ершову.

В магазинах берут много, едут на такси. Ценные продукты на хранение – этим двоим, Щепёткиной – хлеб.

Впереди пикник, отдых, а она в муках: как жить? На воле говорить не с кем! А там две подруги: одна – проститутка, вторая – политическая. Проститутка глупая, а политическая (ударила во время несанкционированного митинга мента) и стихи читает, и болтает о нехватке свобод, но несчастная. Пуговицы, они и в колонии, и на воле – пуговицы.

Толька, Анатолий, брат (тоже вышел) говорит:

– Читай Льва Толстого. Он великий гений.

Взяла.

– Скука.

Брат глядит, как на убогую:

– Тебе не открылось.

– Что?

– Главное.

– Так открой!

Говорит, но путано, она не поняла.

– Выходит – дурак: не могу объяснить. – Вздыхает брат.

Не на ограде колючка, на мозгах. И никуда от неё!

Они с Толькой левый товар налево сбывали, вот и отбыли. Он-то теперь продвинулся. Она – нет. У неё тату на руке: «Нет счастья без понимания главного».

Утро, май, встреча на вокзале. Бабы с мужьями. У Мотовой унылый. У Валюхи Ершовой хохотун: «Водка – главная ценность!»

– Это – наша Надежда! – тепло говорит им Клавдия Ивановна Маркушева о Наде Щепёткиной.

Супруг начальницы, как она, плотный дядька, лет сорока пяти. В электричке играют в карты. Надю не уговорить: до ходки продула в казино пятьдесят долларов.

В окне лес буроватый, очнулся от холода недавно; утро у него, не умыт, но передали – будет дождь. Пока идут до какого-то места, где эти дядьки и тётки и в советские времена отмечали Первомай, коротко, пробно брызнуло.

Поляна выглядит готовой. Отметина от костра, доски, брёвна, чтоб уютно у огня. Главное – берёза. «Наша» – опять тепло говорит Клавдия Ивановна.

Идут добывать хворост.

Валька Ершова говорит Людке Мотовой:

– Опять залетела я. После Первомая пойду.

– А я боюсь в больницу.

Противозачаточных, вроде, полно. У Надежды с этим никак: пока она в колонии, парень ушёл в армию. Придёт, но женится ли на такой? Да, и ей не до этого. Дети будут спрашивать. Не ответит такая мать, зачем люди живут.

Зачем живёт-крутится Клавдия Ивановна? Зачем рвёт горло на митингах Мотова? Спросить у них? Они немолодые, опытные. Ей двадцать, но время уходит песком, верещит будильниками. Надежда в надежде на открытие себя и людей: у огня поговорят.

От земли прохладно, но костёр пылает, молния на куртке нагрелась. А берёза-то – двоим не обхватить! В ней рана с кулак, бьёт сок: кружка полна! Ершов рад: водку запивать.