Градус любви

Руби Грейс Барнетт возвращается в реальный мир.

У меня зазвонил телефон, как только я свернула на длинную подъездную дорожку, ведущую к знакомому белому дому. Он был двухэтажным и полностью симметричным, а вокруг него располагалась веранда. На ней, как в мечте любой южной красавицы, находились качели и садик, за которым всю мою жизнь с особой гордостью и отрадой ухаживала мама. Над лестницей величаво свисал американский флаг, развеваясь на легком теннессийском ветру.

Не сводя взгляда с флага, я выудила из сумки телефон и улыбнулась, увидев фотографию на экране. На ней веселый Энтони обнимал меня, одетую в одно из моих любимых платьев. Этот снимок мы сделали той весной в доме его родителей на озере.

– Привет, – ответила я.

– Привет. Как поживает моя прекрасная невеста?

– Устала, – вздохнув, призналась я и заглушила движок. Я нажала на кнопку, чтобы поднять крышу, и плечи перестало припекать солнце.

– Снова подготовка к свадьбе?

– И только подготовка к свадьбе. Но у меня есть отличные новости: я нашла тебе свадебный подарок.

– О, правда? И что ты подаришь?

Я улыбнулась.

– Ну, разве я могу тебе рассказать? Тогда это перестанет быть сюрпризом.

Энтони засмеялся, а я откинула голову на подголовник и представила, как он сейчас выглядит. Я соскучилась по его смеху, улыбке и объятиям.

Но больше всего я соскучилась по нашим разговорам.

До того, как он сделал предложение, мы болтали часами напролет обо всем на свете. Мы обсуждали наши мечты, планы на будущее, отношения с родителями, делились прошлым и затаенными страхами. А после помолвки все разговоры свелись к свадьбе и тому, что я стану его женой.

– И то верно. Не могу долго разговаривать, но хотел узнать, как ты. Отец заставил работать с той командой журналистов, освещающей мой дебют в Палате представителей. Здесь царило настоящее безумие.

– Уж не сомневаюсь, но ты всегда этого хотел, – напомнила я. – Мечты начинают сбываться.

– И когда они воплотятся в жизнь, ты будешь рядом со мной.

Я улыбнулась, но заметила, как от этих слов засосало под ложечкой. Я радовалась за Энтони и отчасти с нетерпением ждала возвращения в Северную Каролину после свадьбы. Разумеется, я жалела, что не вернусь в университет, но не совсем понимала почему.

Ведь я хотела именно этого. Всегда надеялась, что это случится.

Я выхожу замуж за человека с такими же политическими взглядами, что у моего отца, у его отца и деда. Моя семья всегда хотела для меня именно этого. Если уж на то пошло, у Энтони были большие амбиции: он хотел стать не только мэром – он метил в президенты.

А меня ждет роль первой леди.

От перспективы оказаться в роли, которая позволит мне изменить мир к лучшему, улыбка стала искренней. Жизнь в политических кругах всегда привлекала именно этим. Я могла бы помогать детям, женщинам, подвергающимся насилию, или бездомным. У меня будет политическая программа, цель и голос.

А еще супруг, который будет поддерживать меня так же, как я – его.

– Я соскучился, – вздохнув, сказал Энтони и вернул меня мыслями в настоящее.

– Я тоже. Но мы скоро увидимся. Осталось шесть недель.

– Шесть недель, – повторил он. – А потом ты встанешь вместе со мной у алтаря.

Внутри снова что-то екнуло, и я положила руку на живот. В это же мгновение на веранде появилась мать. Она поставила руки на пояс и пристально посмотрела.

– Меня ждет организатор свадьбы, – сказала я. – Удачи тебе с медийным ажиотажем.

– Спасибо, детка. Скоро поболтаем. Передавай маме привет.

Я рассмеялась.

– Передам, если смогу вставить хоть слово.

Когда я открыла дверь машины, мама уже спустилась с веранды и направилась ко мне. Она взялась за ручку и вытаращила глаза, увидев мой внешний вид.

– Руби Грейс, поверить не могу, что ты распустила волосы после того, как я все утро потратила на то, чтобы их уложить, – пожурила она, но все равно протянула руку и забрала сумку.

– Я все уладила, – сказала я, выйдя из машины и хлопнув дверью.

Мама взяла меня под руку, а другой стала перебирать мои спутанные пряди.

– Как все прошло?

– Отлично, – ответила я, и мы поднялись по ступенькам на веранду. – Но я по-прежнему считаю, что чересчур тратить столько денег на бочку с алкоголем.

– Да, – согласилась она. – Но полезно вносить вклад в сообщество, а у твоего отца за эти годы сложились прекрасные отношения с винокурней. Уверена, Энтони тоже там понравится.

– Сомневаюсь, что он вообще пьет виски.

– Начнет, как только станет членом семьи, – посмеиваясь, сказала мама. – Отец об этом позаботится.

И то правда. Любой, кто становился членом семьи Барнетт – да любой семьи в Стратфорде, – обязательно должен полюбить виски. Наш город выстроили вокруг винокурни «Скутер Виски», и здесь она была основным источником прибыли. Винокурня обеспечила город туризмом и славой. Любой житель Стратфорда, либо кто-то из его семьи обязательно там работал. Она была средством к существованию.

«Скутер Виски» известен по всему миру. Трудно отыскать бар, в котором не подавали этот напиток, к тому же «Скутер» был брендом не только для виски. Женщины носили узкие топики с их логотипом на груди. Мужчины надевали мотоциклетные куртки с этим названием и делали с ним татуировки на руках. Многие дома украшали бочки виски «Скутер» и неоновые вывески, стаканы и барные принадлежности, постеры и брендированные стулья.

Это был не просто виски, а образ жизни, и зародился он именно в Стратфорде.

– К слову, где папа?

Мама махнула рукой.

– О, ты же его знаешь! До семи как минимум проработает, а потом точно пойдет играть в карты или делать ставки на скачках.

Я кивнула. В Теннесси не было казино, но на границе любого штата можно найти способ сыграть в азартные игры. Папа всегда увлекался картами и лошадьми, иногда спортивными соревнованиями. Он частенько зависал или в казино на границе Джорджии, или в доме одного из членов совета, где они сами устраивали казино.

Я повесила сумку на крючок в прихожей, скинула туфли и поморщилась, пошевелив пальцами на твердом деревянном полу. Подушечки обеих ступней горели, пальцы болели, а лодыжки ныли.

Наклонившись, мама тут же подняла туфли, как только я их бросила, и с укором покачала головой.

– Руби Грейс, это дизайнерские туфли. Их нельзя просто взять и скинуть. Отнеси их в свою комнату.

Если бы она только знала, где я сбросила их всего час назад.

– Да, мам.

Она протянула туфли, но не успела я повернуться к лестнице, чтобы подняться наверх, как мама снова запустила руки мне в волосы, пытаясь убрать беспорядок на голове, который возник из-за ветра. Я тем временем внимательно разглядывала еле заметные морщинки на ее лице и теперь, в девятнадцать лет, увидела в нем столько черт, похожих на мои, что это немного испугало.

Ее волосы были такого же огненного оттенка, что мои, хотя она носила каре. Наши носы пуговкой были почти одинаковыми. Ее глаза были цвета мокко, а мои – ореховыми, как у отца. Веснушки на ее коже проступали чуть заметнее, кожа была светлой, как у Белоснежки, а моя с легкостью покрывалась загаром на летнем солнце. Мама была очень худенькой и всего метр пятьдесят ростом, а мои формы были незначительны, но все же имелись.

Мы во многом отличались друг от друга и все же во многом были совершенно одинаковы.

Мне стало интересно, смотрю ли я на свое будущее, на женщину, которой стану сама: женой, матерью, носящей фамилию, известную всему городу.

Или, возможно, известную целой стране.

Мама вздохнула, оставив в покое мои волосы, и снова уперлась руками в бока.

– Почему бы тебе не подняться наверх и не переодеться? Отец будет дома через час. Поможешь мне с ужином, а заодно снова обсудим фотографов. Я уговорила мистера Джентри снизить цену. И нам нужно принять решение, лента или…

– Лента или жгут, – подавив вздох, закончила я за нее. – Знаю.

Я стала подниматься по лестнице, чувствуя, как ноют ноги при каждом шаге, но мама продолжила:

– Да, а твоя сестра сказала, что после ужина мы могли бы созвониться по видеосвязи и обсудить, какой оттенок розового выбрать для цветов. – Когда я направилась по коридору к своей прежней комнате, мама заговорила еще громче: – Ты не могла бы принести ту книгу? О, и…

– План рассадки гостей, – сказали мы в один голос. – Я принесу, мам. Скоро спущусь.

Закрыв дверь спальни, я прижалась спиной к деревянному полотну и закрыла глаза, упиваясь мгновенно наступившей тишиной.

Окажись на моем месте старшая сестра Мэри Энн, то от счастья она взлетела бы на седьмое небо. Сестра была старше меня на четыре года и, закончив колледж, тут же сбежала в Европу, одержимая мечтой стать дизайнером одежды. Вот только папа говорил, что на сегодняшний день она просто транжирила его деньги и целовалась с иностранными мальчишками. Не знаю, правда ли это, но в трех моментах уверена на все сто.

Во-первых, эти свадебные хлопоты пришлись бы ей больше по нраву, чем мне. Мэри Энн уверенно бы принимала решения, выбирала цвета и места за столом.

Во-вторых, я немного ей завидовала: сестра вырвалась из этого городка, улизнула от обязательств, возлагаемых на дочь Барнеттов.

И в-третьих, ее здесь нет. А даже если бы и была, то она точно не смогла бы спасти меня от нескончаемого списка приготовлений, которые предстояло завершить до свадьбы.

Я вздохнула, прижавшись головой к двери. Разве я не должна радоваться всем этим хлопотам? Не должна гореть желанием заняться рассадкой гостей, выбрать оттенок цветов, интересоваться фотографами, разрезанием торта и первым танцем? Ведь это моя свадьба. Она случается только раз в жизни, но мне скорее напоминает изнурительную работу, чем важное событие, о коем я мечтала с самого детства.

Я люблю мужчину, за которого выхожу замуж, и люблю город, в котором мы сыграем свадьбу.

У меня готово платье моей мечты, рядом будет стоять лучшая подруга, а медовый месяц мы запланировали провести на Багамах.

Все было идеально, и, если бы вы спросили моих друзей, то они бы сказали, что я самая везучая девушка в Теннесси.

Но почему мне кажется, что я тону?

* * ** * *

– Ну неужели это та самая мисс Руби Грейс?

Моя лучшая подруга Энни громко поприветствовала меня со своим характерным теннессийским акцентом, находясь за стойкой регистрации единственного в Стратфорде дома престарелых. Она встретила меня широкой и приветливой щербатой улыбкой, когда я закрыла дверь. А стоило мне снять с шеи легкий шарфик мятного цвета, как она охнула, прижав ладошку к груди.

– О, и правда Руби Грейс. О, небеса! Кто-нибудь, дайте пожилому мистеру Бьюкенену лекарство от давления, пока она не успела пройтись по коридорам.

Я фыркнула от смеха и, повесив сумочку и шарф за стойкой, приподняла бровь.

– Мы не виделись с Рождества, и вот такой прием меня ждет?

– Я бы бросилась тебе на шею с объятиями, но в последнее время это немного трудновато, – сказала Энни и показала на живот размером с дыню, который торчал из-под ее огромного медицинского костюма.

– А если я посодействую?

Я нагнулась и, взявшись с Энни за руки, потянула ее наверх. Мы обе засмеялись, когда она отклонилась назад, чтобы сохранить равновесие из-за огромного живота. В голове не укладывалось, что передо мной та самая девушка, с которой всего два года назад летом я ездила в Северную Каролину, та же светловолосая смешливая девушка, с которой неоднократно засиживалась допоздна по ночам, смеялась, мечтала и строила планы, размышляя о наших будущих мужьях и семьях. Я ничуть не сомневалась, что в колледже мы заселимся в одну комнату или последуем за нашими мечтами и примемся путешествовать по стране и помогать в Амери-Корпусе. Да чем бы мы ни занялись – я просто знала, что мы будем делать это вместе.

А потом Энни влюбилась в Трэвиса, и все изменилось.

Нет ничего странного в том, что девятнадцатилетняя жительница Стратфорда ждет ребенка. Половина моих одноклассников уже переженились и нарожали детишек. Но мне было непривычно видеть свою лучшую подругу с животом размером с Техас. Вот и подтверждение тому, что мы стали старше, что жизнь переменилась, что сбывались все мечты, которые мы строили, играя в детстве в дочки-матери.

Энни вышла замуж. А вскоре станет и мамой.

И я не сильно от нее отстала.

– Энни, выглядишь…

– Толстой? Потной? Прыщавой, как в девятом классе?

Я рассмеялась.

– Нет, ты прекрасна. И светишься.

– Почему все так говорят? – спросила она и обняла меня так крепко, насколько ей позволял живот. – Только здесь нет никакого свечения. Если только эти люминесцентные лампы не отражаются на моем и без того потном лице.

Мы взорвались смехом, а когда успокоились, Энни покачала головой и обвела меня взглядом. Она легонько вытаращила глаза, заметив туфли на низком каблучке, которые заставила меня надеть мама, хотя знала, что я целый день проведу на ногах.

– Выглядишь невероятно. Честное слово, глазом моргнуть не успею, а моей лучшей подругой однажды станет твоя мать.

Я поморщилась.

– Пожалуйста, не надо так говорить.

Она хмыкнула и вразвалочку направилась к стулу.

– Я не ожидала увидеть тебя так скоро. Ты ведь вроде только в воскресенье ночью приехала?

– Угу, – вздохнув, ответила я и плюхнулась рядом с ней на другой стул. – И с тех пор, как я приехала, организация свадьбы мчится со скоростью сто миль в минуту. Мне просто нужен передых, нужно что-то сделать для себя.

Энни понимающе кивнула и похлопала меня по руке, и в то же мгновение к стойке подошел посетитель. Пока она его регистрировала, я глубоко вздохнула, осмотревшись в знакомой обстановке дома престарелых.

Впервые я стала работать волонтером в четырнадцать лет, когда училась в девятом классе. Мне предложил папа, скорее из желания вернуть долг обществу, но он и не подозревал, сколько любви пробудится в моем сердце.

Я до сих пор помню первый день, когда провела несколько часов с людьми старше меня раз в семь, как они рассказывали интереснейшие истории на свете. Помню аромат парфюма миссис Джинни, коллаж из фотографий, который она повесила на стену, где была запечатлена медсестрой во время войны во Вьетнаме. Помню, как испекла лимонный пирог по рецепту мисс Барбары, ведь ей это было уже не под силу, помню, как пирог таял во рту в тот день.

Она чуть не заплакала, попробовав первый кусочек.

Я помню прикосновение мягких и нежных рук миссис Гамильтон, когда мы медленно покачивались, танцуя в ее комнате, и свое воодушевление, когда поставила старую пластинку из пятидесятых и увидела счастливые лица; помню, какую испытала несравнимую радость, увидев, что ворчливый мистер Тавос благодаря мне впервые за много лет рассмеялся.

Впервые я почувствовала кайф от своего личного наркотика – помощи другим людям. Эта искра разожгла во мне пламя, которое ярко горело и по сей день. Мне нравилось быть волонтером, дарить свое время людям, обществу, делам, которые были для меня важны.

Я увлекла за собой Энни, и хотя она освоилась здесь не так быстро, как я, но тоже нашла в этом месте дом. А теперь Энни и вовсе работала тут штатным сотрудником.

– Хочешь, чтобы я быстренько тебя провела или пока сама пошатаешься? – спросила Энни, когда молодая семья, которую она зарегистрировала, пошла по коридору к комнате их матери.

– Я похожу, попытаюсь быть полезной.

Она откинулась на спинку стула и погладила живот.

– Ладно. Когда закончишь блуждать, ты должна мне ланч и подробный отчет обо всех свадебных приготовлениях, которыми загрузила тебя мать.

Я фыркнула.

– Тогда одним обеденным перерывом мы не ограничимся.

– Поверить не могу, что ты так скоро выходишь замуж.

– Через шесть недель, – прошептала я, ерзая на стуле.

Энни внимательно на меня посмотрела.

– Не самый лучший ответ от невесты, которая вступит в брак уже через шесть недель.

Я вздохнула и покачала головой, а потом откинулась на спинку стула.

– Я правда рада. Рада, что выхожу замуж, создам семью, буду поддерживать Энтони, когда он начнет воплощать мечты в жизнь. Просто я…

Я замолчала, потому как эгоистично и неблагодарно с моей стороны добавлять нечто жалкое, вроде «Я просто хотела путешествовать по миру или получить образование до свадьбы». Об этом мечтали многие девушки в нашем городе, о том мечтала и я – просто обрела это все раньше, чем представляла.

И я любила Энтони. Мне вообще повезло встретить такого мужчину.

Вместо ответа я вздохнула, а Энни просто продолжала потирать живот.

– Знаю, – сказала она. – Я даже не сомневаюсь, что организация свадьбы с такой семьей, как твоя, проходит очень тяжело и напряженно.

Я снова подняла голову и кивнула, не став делиться с ней своими истинными чувствами.

– Да. Но мне повезло с родителями, которые взяли на себя расходы по такой дорогущей свадьбе, и с женихом вроде Энтони. Для себя и своей семьи я и мечтать не смела о партии лучше.

– Угу, – согласилась Энни, но, заметив, какой она кинула взгляд, я поняла, что маска с моего лица соскользнула. Она увидела то, что я пыталась скрыть не только от нее, но и от самой себя. – К слову об организации свадьбы. Слышала, ты нашла для Энтони классический свадебный подарок.

Я нахмурилась.

– Как ты могла уже об этом услышать? Я была на винокурне всего час.

Энни хмыкнула.

– Да брось, как будто ты не знаешь, что в этом городе полно скучающих пожилых дам, которые только и делают, что треплют языком. – Она замолчала, подавив улыбку, и заговорщически пошевелила бровями. – Но это не все, о чем я слышала.

– Что? О том, что я попробовала виски? Можно подумать, в Стратфорде никто не пил алкоголь, будучи несовершеннолетним.

– О нет, сплетни пошли не из-за дегустации, – сказала она. – Все болтают об одном сборщике бочек, который проводил дегустацию.

Я разинула рот и перестала покачивать ногой.

– О Ноа? И что же они говорят?

– О, ничего особенного, – сказала Энни, поглядев на кожицу вокруг ногтя, и снова перевела взор на меня. – Только о том, что он выглядел безумно сексуальным, когда привел тебя на склад, а ты казалась немного возбужденной, когда вы оттуда вышли.

Щеки обожгло румянцем при воспоминании о том, что утро понедельника я провела с Ноа, в присутствии которого по моей коже ползли мурашки, но я не знала, как это понимать.

Энни взвилась, вытаращив глаза.

– Погоди, так в этой сплетне есть и доля правды?

– В этом городе правды нет вообще. – Я резко встала, подготовила бейджик волонтера и прикрепила его к блузке. – Люди выдумали какую-то чушь.

– Что произошло? Он стоял к тебе слишком близко? Подарил фирменную сексуальную ухмылку Беккеров? – Она охнула. – Боже! Если он тебя поцеловал, я умру.

– Ради бога, да не целовал он меня. Он показал мне бочку, и самое предосудительное из случившегося заключается в том, что он дал мне попробовать капельку виски.

– С его языка?

– Энни, я помолвлена!

Она вскинула руки.

– Говоришь так, будто любому из братьев Беккер это помешало бы страстно поцеловать тебя.

Я закатила глаза.

– И на этой ноте я пошла делать обход.

– Выкладывай! – закричала она мне в спину, когда я направилась дальше по коридору. Я взмахнула руками над головой, оставив ее без внимания, и она простонала: – Руби Грейс, это просто-напросто жестоко.

Я хихикнула, покачав головой, и нырнула в первую комнату, представившись новому постояльцу, который поступил сюда после моего отъезда в колледж. Его звали Ричард, и вскоре после знакомства он стал рассказывать о своей работе на винокурне и показывать снимки покойной жены.

В один миг я позабыла о стрессе, который доставляла подготовка к свадьбе.

Я потерялась среди этих стен, делясь мыслями и энергией с другими людьми. Я просила рассказать о тех периодах, когда еще не появилась на свет, раздавала лекарства, играла в настольные игры, укладывала волосы, наносила макияж, шутила, вязала крючком, танцевала и не успела опомниться за разговорами, как утро подошло к концу.

Именно так мне и нужно было снять напряжение.

– Эй, – сказала Энни после ланча, и ее взгляд стал мягче, когда она увидела, как я достаю стопку журналов из кожаной сумки от Кейт Спейд. – Помни, что я тебе говорила.

– Помню.

Она еще сильнее нахмурилась.

– Просто не хочу, чтобы ты расстроилась. Возможно, она тебя даже не узнает.

– Я не расстроюсь, даже если она не вспомнит меня, – пообещала я, удерживая журналы на сгибе локтя, и улыбнулась. – Но сегодня утром я разговаривала с Иисусом, и, думаю, она вспомнит.

Энни тоже улыбнулась.

– Не понимаю, как это место держится без тебя на плаву.

– Легко! – ответила я и стукнула ее по носу указательным пальцем. – У них есть ты.

Я повернулась, продолжая улыбаться и излучать уверенность, а потом пошла налево к самой дальней комнате. Я проводила взглядом по табличкам с именами и декором на закрытых дверях и кивала тем, кто выглядывал в коридор из комнат. Постояльцы смотрели телевизор или читали в постели. Подойдя к самой последней в коридоре двери, к которой еще со времен моей старшей школы был прикреплен красно-белый венок, я судорожно вздохнула и посмотрела на знакомое имя, выгравированное золотом над венком.

Бетти Коллинз.

Мои губы тронула улыбка при мысли о вспыльчивой старушке, с которой я познакомилась много лет назад. Бетти восемьдесят девять лет, и у нее был громкий, искренний смех и родимое пятно на лбу. Она прикрывала его седой растрепанной челкой, по которой постоянно водила веснушчатыми кончиками пальцев, и любила рассказывать мне истории о любимых кинозвездах.

Бетти была забывчивой, и хотя половина работников считала, что у нее есть признаки деменции, я знала, что это не так. Бетти находилась в здравом уме, чего нельзя сказать о половине моих ровесников. Просто ее память была избирательной, а еще она совершенно не выносила людей, к которым была равнодушна.

Энни волновалась, что из-за моего долгого отсутствия Бетти не сможет меня вспомнить.

И снова я была уверена в обратном.

Пока меня не было в городе, мы поддерживали связь, переписываясь и иногда созваниваясь. Когда я вернулась на рождественские каникулы, она прекрасно меня помнила, и казалось, что никогда и не забудет, даже если и впрямь диагностируют деменцию.

И я тоже знала, что никогда ее не забуду.

Бетти первой открыла мне глаза на мир за пределами Стратфорда, убедила не бояться рисковать, двигаться по жизни увлеченно и непримиримо.

«Обычную жизнь может влачить каждый, дитя мое, – одним спокойным днем сказала она. – Но лучшие приключения предназначены для тех, кому хватает храбрости быть незаурядным».

Я глубоко вздохнула, тихонько постучав, а потом открыла дверь и вошла в комнату.

Бетти сидела в том же кресле-качалке, где я видела ее в последний раз, перед тем как вернуться в колледж. Она повернулась лицом к окну, хотя шторы были задернуты, и осторожно покачивалась, напевая мелодию Good Morning из «Поющих под дождем». Я улыбнулась, увидев ее длинные седые волосы, коллажи из журналов, старые киноафиши. Когда дверь закрылась за мной, Бетти перестала качаться и прислушалась.

– Кто там?

– Лучше бы ты повернулась и посмотрела сама, старушка, – дерзко ответила я.

Бетти резко повернула голову, сведя брови на переносице, словно ей нанесли личное оскорбление, а когда заметила меня, ее лицо тут же смягчилось, и она расплылась в улыбке.

– Будь я проклята, глядите-ка, кого принесло.

Я улыбнулась в ответ и, обойдя кровать, села на край поближе к креслу. Наклонившись вперед, положила ладонь на руку Бетти, и у нее заблестели глаза от непролитых слез.

– Перестань так сильно хмуриться, – сжав ее запястье, сказала я. – А то морщины появятся.

– Ха! – загоготала она, сжав в ответ мою руку. – В молодости я слишком часто улыбалась. Теперь просто пытаюсь восполнить ущерб.

Я засмеялась, а она опустила взгляд на журналы, которые я держала.

– Это мне?

– Хм… смотря по обстоятельствам. Когда ты в последний раз воровала пудинг?

– На прошлой неделе, – заговорщически наклонившись ко мне, призналась Бетти, и ее серые глаза почти заблестели серебром. – Но он был ванильным, так что разве это считается?

Я ухмыльнулась и отдала стопку журналов. Бетти улыбнулась еще шире, чем при нашей встрече, взяла их и принялась листать, а я откинулась на ее кровать. Спустя несколько страниц она стала рассказывать, что Энн Хэтэуэй назвали в честь жены Шекспира, а я кивала и внимательно слушала. Бетти продолжала листать журналы, останавливаясь на каждой странице и выдавая мне новую историю о еще какой-нибудь знаменитости.

Бетти родилась и выросла в Стратфорде, но не отъезжала от города, который называла домом, дальше, чем на два округа. Хотя она ни разу не путешествовала, воображение у нее было очень богатым: Бетти любила убегать в мир фильмов и книг, проживать судьбы шпионов, королев и юных студентов. Коллажи, украшавшие стены, оживляли ее любимые приключения, и мысленно она успела повидать целый мир.