Градус любви

Я кинул взгляд на ее обувь.

– Да. Справитесь?

На самом деле для клиентов, желающих приобрести эксклюзивную бочку виски, у нас был служебный гольф-кар. И в глубине души я понимал, что стоило бы им воспользоваться. Мисс Барнетт была нашим потенциальным покупателем. Но памятуя о том, как ответила Люси на упоминание этого имени, как Руби Грейс фактически скривилась при виде меня, я очень кстати забыл о машине.

Малышка Руби Грейс и пешочком пройдет в этих туфлях, которыми она так любит притопывать.

В ответ на мое предположение она прищурилась.

– Прекрасно справлюсь. Просто удивилась, что у ваших клиентов… нет права выбора. Тем более, если учесть, сколько стоит товар, который меня интересует.

Ее фраза прозвучала странно – Руби Грейс произнесла эти слова с некоторым высокомерием, которое смягчил характерный для Теннесси говор. Словно она была еще девчонкой, напялившей мамины туфли, чтобы казаться старше.

Я резко остановился, и Руби Грейс, затормозив на гравии, чуть не врезалась в меня.

– Могу вас отнести, – предложил я и протянул руки.

Она слегка приоткрыла маленький ротик и провела взглядом по моей грязной футболке. И хотя Руби Грейс смотрела на меня, как на грязную лужу, которую пришлось обходить, я заметил, как она зарделась и резко сглотнула.

– Мне не нужно, чтобы вы меня несли, сэр. – Она поправила на плече ремешок сумки. – Кстати, как вас зовут?

– А это важно?

Я снова направился вперед, и она фыркнула, поспешив меня догнать.

– И как это понимать?

Да я же знаю, что тебе начхать на мое имя, и ты забудешь его, как только выйдешь с винокурни и вернешься в свой мир, где тебе все подают на серебряной ложечке.

Я вздохнул и попридержал язык, чтобы не выставить себя полным ублюдком.

– Ноа.

– Ноа, – повторила она, поджав губы, словно пыталась распробовать на вкус мое имя. – Приятно познакомиться.

Отвечать я не стал и, протянув руку, отпер дверь склада. Услышав, как щелкнул замок, потянул дверь на себя и жестом пригласил Руби Грейс внутрь.

Она переступила порог и подняла очки на голову, привыкая к тусклому свету. Нас окружил отчетливый запах дуба и дрожжей, а когда дверь закрылась, Руби Грейс посмотрела на меня круглыми глазами, в которых читалось любопытство.

– Погодите-ка, – сказала она, когда я пощелкал по выключателям. – Вы Ноа Беккер?

От того, как она произнесла мою фамилию, по шее пробежали мурашки. Будто имя говорило обо мне больше, чем грязная одежда.

– И что с того? – Я повернулся и увидел, как близко она стояла, почти касаясь меня своей грудью. Даже на высоких каблуках Руби Грейс была ниже меня рос-том, но уверенно смотрела в глаза.

– О, извините, – сказала она и осторожно шагнула назад. – Я не хотела. Просто раньше я сидела за вами в церкви. Когда была маленькой. – Она вспыхнула от смущения. Мы играли в ту игру… господи, забудьте! Мне так неловко.

Она махнула рукой и отошла назад, опустив голову. Затем сцепила руки на талии, дожидаясь, когда я заговорю и поведу мимо высоких рядов из бочек, но я просто стоял и смотрел на нее.

Я будто увидел ее впервые.

Это извинение, осознание себя было искренним и настоящим. За обликом, который она демонстрировала с такой легкостью, мелькнула юная девушка.

И я улыбнулся.

Потому что вспомнил.

Не знаю, как я не понял сразу, но разве можно было узнать в этой великолепной, стильной женщине ту веснушчатую девчонку, что пинала в церкви спинку скамейки, на которой я сидел? Она тогда была совсем ребенком, а мне уже исполнилось восемнадцать. Я только что закончил школу, и в церкви мне было так же скучно, как ей. Даже не помню, в какую игру мы играли – помню лишь, что Руби Грейс хихикала так громко, что мать стучала по ее запястью свернутой в трубочку программкой.

Вспомнив эту картину, я улыбнулся, а потом меня осенило.

Я только что пялился на женщину, которую знал в прошлом как надоедливую девчонку, сидящую за мной в церкви.

Это низко даже для тебя, Беккер.

– Ты была той еще мелкой засранкой, – наконец сказал я.

Она вытаращила глаза, но мило улыбнулась.

– И это говорит Беккер? Ребята, да вы прославились своими проделками.

– Нам нравится отрываться.

Она засмеялась.

– Это еще мягко сказано.

Когда она по-новому смерила меня взглядом, в ее глазах замерцали искорки. Руби Грейс уже не смотрела так, словно я был грязным отребьем ниже по положению, а, скорее, расценивала меня как старого друга, который напомнил о детстве.

Ей было всего девятнадцать, но по грустинке в глазах я понял, что она давным-давно распрощалась со своей наивностью.

Я осознал, что неотрывно смотрю на нее, и мы встали чуть-чуть ближе друг к другу, пока она не прочистила горло и не сделала шаг назад.

– Итак, – сказала Руби Грейс, обводя взглядом бочки. Они были уложены стопками по тридцать в высоту и сотню в ширину, и в каждой из них виски выдерживался до идеального вкуса. – Какая из этих красоток моя?

– Эксклюзивные там, – ответил я и направился вдоль длинного ряда из бочек.

По пути Руби Грейс разглядывала этих деревянных чудищ, и я открыл было рот, чтобы как обычно выдать речь о преимуществах эксклюзивных бочек: о том, что их выпускают в ограниченном количестве, что ни у кого не будет виски такого же вкуса, что каждая бочка выдерживалась по-особенному – при разной температуре и в течение разного времени. Но вместо этих слов изо рта вырвался вопрос:

– Значит, ты покупаешь бочку для жениха?

Смотря на бочки, она легонько вздохнула, а уголки губ немного приподнялись.

– Верно.

Я снова поглядел на ее кольцо.

– Когда состоится это важное событие?

– В воскресенье через шесть недель, – вздохнула она, цокая каблуками по тихому складу и водя пальцами по дереву.

– Уже совсем скоро, – присвистнул я. – Готова?

Руби Грейс остановилась, держа пальцы на бочке, и хмуро на меня глянула.

– К чему?

Я выгнул бровь. Опять сказанул что-то не то?

– К свадьбе. К статусу замужней дамы. К тому, чтобы связать судьбу с человеком до конца жизни, к тому будущему, на которое ответила «да»?

Она сглотнула.

– Я… ну, раньше мне не задавали таких вопросов.

– Никто не спрашивал, готова ли ты к замужеству?

Руби Грейс покачала головой.

Каким-то образом ряды между бочками казались меньше, как будто они надвигались на нас, прижимая друг к другу сантиметр за сантиметром.

Было так много неправильного в том, что никто не задал ей этот ключевой вопрос – во всяком случае, на мой взгляд. Этой юной девушке не было и двадцати, она еще даже не вступила в свои лучшие годы, а уже выходит замуж. В Стратфорде, да и в любом провинциальном городишке это дело было привычным. Многие мои друзья женились сразу по окончанию школы. У большинства родились дети еще до того, как наступил законный возраст для употребления алкоголя.

Но что-то мне подсказывало: не такое будущее представляла себе Руби Грейс.

– Ну а я спрашиваю. Ты готова?

Она моргнула и тем самым словно вырвалась из мыслей, которые одолевали голову. Руби Грейс снова стала вышагивать, скрестив руки на груди. Я заметил, как она пытается надеть ту же маску, в которой была на момент знакомства. Ей хотелось, чтобы все поверили: она была уравновешенной, безупречной и полной достоинства леди, которая не терпит неуважительного отношения.

Но правда заключалась в том, что вместе с тем Руби Грейс была еще девятнадцатилетней девчонкой. Кто внушил ей, будто нет ничего хорошего в том, чтобы быть юной девушкой, которая даже мир-то еще не познала?

– Разумеется, – наконец ответила она. – Энтони – прекрасный человек. Он старше меня на шесть лет и очень зрелый. Только что он закончил магистратуру политологии в Университете Северной Каролины. Там мы и познакомились, – сообщила Руби Грейс, слегка кивнув мне. – В кампусе, на одной вечеринке. Он сказал, что, как только увидел меня, сразу же понял: однажды я стану его женой. А это очень мило. И он хочет заниматься политикой. – Она улыбнулась, но легкая дрожь в голосе не исчезла. – Мы обручились чуть раньше, чем я рассчитывала… спустя год после знакомства. Но, думаю, если человек твой, то это сразу чувствуешь. Понимаешь?

В ответ я только ухмыльнулся.

– А мама была так рада, когда мы объявили о помолвке, что захотела сразу же сыграть свадьбу. Голова идет кругом от того, что подготовку, которая обычно занимает год, нужно уложить в шесть недель. Но мама взяла большую часть забот на себя… Господи, как же эта женщина любит планировать! – Руби Грейс тихонько рассмеялась и продолжила: – А Энтони… именно так моя семья и представляла будущего супруга. И мы ладим, понимаешь? Нам очень весело вместе.

Почему казалось, что она пыталась меня убедить? Или, возможно, пыталась убедить себя.

– И ты его любишь, – указал я.

Она замолчала, посмотрев мне в глаза, и заправила прядь волос за ухо.

– Именно так. Я его люблю.

Я мог бы смотреть на нее так целый день, пытаясь разгадать как загадку, ответ на которую был очевиден, если призадуматься. Но Руби Грейс поежилась под моим взглядом, и, кинув взор на огромный камень у нее на пальце, я вспомнил, что этот пазл есть кому собирать – и уж точно не мне.

– Мы на месте, – заявил я и похлопал по одной из бочек, лежащих у дальней стены. Они были сложены вплоть до самого потолка, и на каждой бочке был проставлен серийный номер и прикреплена изысканная позолоченная дощечка, на которой указывалась вся информация о том, когда виски был изготовлен, разлит по бочкам, где выдерживался, и не только.

– Сколько их тут, – разглядывая ряды, сказала Руби Грейс. – И как выбрать? Мне стоит искать что-то особое?

Я поскреб подбородок.

– В каждой из этих бочек содержится исключительный виски. Только одно уже делает покупку заманчивой – то, что ты станешь обладательницей виски, не имеющего аналога, – сказал я, наконец вспомнив речь, с которой так долго тянул. – Обычно мы даем потенциальным покупателям попробовать несколько сортов для сравнения, но… – Я ухмыльнулся. – Но тут у нас возникает неловкая ситуация из-за возраста, с которого можно по закону употреблять алкоголь.

Руби Грейс засмеялась.

– Ах да, эти устаревшие традиции.

Она переступила с ноги на ногу и легонько поморщилась, глядя на бочки.

– Ты в порядке?

Она снова скривилась, перенеся вес тела на левую ногу.

– Да. Извини, это все дурацкие туфли. Я говорила маме, что не надену каблуки на винокурню, но она не разрешила надеть сапоги.

На долю секунды я представил ее в сапогах. Интересно, они будут доходить до колен, а если она наденет их в паре с шортами, будут ли оголены бедра? Или Руби Грейс наденет джинсы, которые полностью скроют ноги от моего взора?

Беккер, а ну-ка перестал думать о ее ногах.

– Сними туфли.

Брови у нее взлетели на лоб, и Руби Грейс посмотрела круглыми от удивления глазами.

– Что? – со смешком спросила она. – Не могу же я просто взять и снять обувь. – Она всплеснула руками, показывая на помещение, в котором мы стояли. – Мы на старом, грязном складе.

– А ты ведешь себя так, будто не родилась в старом грязном городе.

– Да, ну ладно, – скрестив руки, сказала она. – Но ведь я не работала на винокурне и не пасла коров в окрестностях. Я дочь мэра и росла в несколько иной атмосфере.

Она попыталась улыбнуться, а когда снова переступила с ноги на ногу, у нее тихонько вырвалось ругательство.

Я не мешкая потянулся к воротнику футболки и, стянув ее через голову, положил на землю у ног Руби Грейс.

– Вот, – протянув руку, сказал я. – Можешь встать. Может, это и не только что отполированный пол из мрамора, но твоим драгоценным ножкам будет удобнее.

Руби Грейс открыла рот и провела взглядом по моему животу и груди.

– Я…

– Снимай. Туфли, – показал я на ноги. – Если согласишься, дам тебе попробовать виски из пары бочонков. Только никому не говори и уж тем более родителям.

Она хихикнула, но наконец сняла туфли. Они упали набок, а Руби Грейс, встав на мою футболку, облегченно вздохнула и поджала пальчики.

– Боже, так намного лучше.

Я покачал головой и протянул руку к первому ряду бочек за дегустационными стаканами, которые там держали.

– Ты всегда такая упрямая?

– Но ведь я не упрямилась.

– Думаю, вот я и получил ответ, – сказал я, плеснув немного виски, и протянул стакан. – Держи. Сделай глоток.

– О, нет, – закачав головой, поспешно сказала она. – Все нормально. Как ты и сказал, я несовершеннолетняя.

– То есть ты ни разу не выпила ни одного глотка алкоголя? – возразил я.

Руби Грейс прикусила губу.

– То есть… пила, но не виски. Это мужской напиток.

Услышав ее ответ, я от души расхохотался.

– Что это, черт возьми, за разговоры такие? Виски – мужской напиток? – Я покачал головой. – Это виски. К тому же дорогой виски. Уверяю тебя, он очень вкусный, независимо от того, есть у тебя грудь или нет.

Руби Грейс покраснела и подавила улыбку, прикусив губу.

– Господи, извини. Говорю в точности как моя мать. С каждым днем становлюсь все больше на нее похожей, – задумчиво произнесла она, посмотрев под ноги, а потом снова глянула на стакан, который я держал.

Я протянул его ей.

– Только глотни. Опьянения уж точно не почувствуешь, но уловишь разницу между виски, выдержанным разными способами. – Я сглотнул. – И сможешь выбрать идеальный для будущего супруга.

Она помедлила, не решаясь, но протянула руку и взялась за другую сторону стакана. Мы легонько соприкоснулись кончиками пальцев, и я отдернул руку.

– А еще бонус, – продолжил я, пытаясь развеять неловкий напряженный момент. – Если хочешь, можешь вести себя «неженственно». Осуждать не стану. Можешь даже рыгнуть, если тебе и впрямь хочется повеселиться.

Руби Грейс засмеялась и покосилась на виски так, словно по-прежнему сомневалась, а потом пожала плечами и отсалютовала стаканом.

– О, да пропади оно пропадом! Пей до дна.

Она сделала глоток, но живо скорчила мину и высунула язык.

– Боже, да это ужасно. – Руби Грейс покачала головой и пихнула мне стакан в руки. – Больше точно не стану пробовать.

Я засмеялся, ополоснул стакан водой из бутылок, которые мы держали рядом, и наполнил тем же виски.

– Ладно, тут я ошибся. Наверное, надо было сначала рассказать, как стоит пробовать. – Я снова вручил стакан, на который она посмотрела так, словно в нем находился яд. – Сначала понюхай.

Она послушалась моего совета и снова посмотрела с сомнением.

– Не уверена, что правильно это делаю.

– Не уверена, правильно ли нюхаешь?

Она прищурилась.

– Ты прекрасно меня понял. Я не… Я таким штукам не обучена.

– Ничего, я здесь как раз для этого. – Сделав к ней шаг, я забрал стакан, а когда вдохнул, то почувствовал вместо виски ее аромат.

Руби Грейс пахла лавандой, как открытое поле в летний зной.

– Смотри, – сказал я и снова вдохнул, но теперь сосредоточил внимание на виски. – Сначала понюхай, а потом подумай, что ты чувствуешь. Дуб? Ваниль? Мед? Клен? Каждый виски пахнет по-разному, в зависимости от того, сколько его выдерживали, как обжигали бочки. Заметь, какие ноты раскроются первыми. А потом, – продолжил я, сделав первый глоток. Я задержал виски во рту, покрутив его, а потом медленно проглотил. – Распробуй его. По-настоящему распробуй на вкус. Чувствуешь ли ты различия между вкусом на кончике языка и на корне? Он обжигает или от него просто становится тепло? И какое послевкусие?

Руби Грейс завороженно наблюдала, чуть приоткрыв губы, а потом опустила взгляд на мою обнаженную грудь, когда туда упала капелька виски. Я смахнул ее большим пальцем и снова передал Руби Грейс стакан.

– Теперь попробуй.

Она сделала глубокий вдох, словно ей нужно было сосредоточиться, чтобы верно выполнить инструкции, а потом повторила за мной. И на сей раз, проглотив напиток, улыбнулась.

– Ничего себе, – сказала Руби Грейс. – Совсем другой вкус, если не опрокидывать в себя, как стопку водки.

Я хохотнул.

– Ну, виски опрокидывать не стоит. Его нужно смаковать по-теннессийски, – сказал я и сделал вид, будто приподнимаю шляпу. Я засунул руки в карманы и кивнул на следующую бочку. – Теперь попробуй из этой.

– Могу я сама налить?

Я кивнул.

– Просто немного поверни носик, не слишком сильно. Чтобы распробовать, много виски не нужно.

Она замялась, налив в стакан небольшое количество, в глазах вспыхнул огонек, а с губ сорвался радостный возглас:

– У меня получилось!

И следующие десять минут я смотрел, как Руби Грейс ведет себя, как девчонка.

Она была так не похожа на ту высокомерную женщину, которая подала мне руку во время знакомства, будто удостаивая наградой. Руби Грейс была еще совсем юной девушкой, почти перешедшей на второй курс колледжа, и сейчас она пила виски, узнавала что-то новое и просто радовалась.

Интересно, когда она веселилась в последний раз и делала ли это вообще?

По тому, как она выглядела, когда смеялась, я понадеялся, что Руби Грейс все же веселится. Понадеялся, что не впервые ее смех звучит искренне, не впервые разносится в воздухе. Смех был подобен дуновению ветра: сперва звучал мягко, а потом накатывал внезапным порывом, и был напрочь лишен стыда от того, что может безвозвратно изменить окружающую атмосферу.

Определившись насчет бочки, Руби Грейс с сожалением надела туфли, а я натянул футболку и повел ее к инфоцентру.

– Итак, – сказал я и пошел медленнее, чтобы она не споткнулась по пути к машине. – Какие планы у Энтони, когда ты вернешься в колледж?

– О чем ты?

– О том, что вы, наверное, съедетесь, а он там найдет работу? Или какое-то время у вас будет брак на расстоянии?

Она засмеялась, смотря под ноги, и волосы немного закрыли ее лицо.

– Я не вернусь в колледж.

– О… – выдавил я. – Ты не хочешь?

– Думаю, хочу… но в этом нет смысла. Видишь ли, я выхожу замуж. Я стану его женой, и забот будет невпроворот. Энтони уже начал политическую карьеру, и ему нужна поддержка, нужна моя помощь в предвыборной кампании, в усилении связей. – Руби Грейс пожала плечами. – Чтобы заниматься этим, мне вовсе не нужен диплом об образовании.

– Так вот чем ты хочешь заниматься?

– Не важно, чем я хочу заниматься, – быстро вставила она. – Меня к этому готовили.

– Готовили? – нахмурился я. – Но ты же не лошадь. Ты человек.

Руби Грейс резко замерла у входа в инфоцентр, щелкнув каблуками, и воинственно скрестила руки, посмотрев мне прямо в глаза. Ей даже ни к чему было больше говорить – я и так понял, что затронул неприятную тему, и передо мной вот-вот предстанет та женщина, которую я встретил ровно на том же месте часом ранее.

– Слушай, ты ничего обо мне не знаешь, понял? И о моей семье, о том, чего хочу или не хочу, так что перестань за меня додумывать.

– О, ты только взгляни на себя, – упрекнул я и подошел ближе, вторгнувшись в ее личное пространство. – Снова сыплешь пафосными фразочками.

Она фыркнула.

– Как говорится: в нашей провинции ничего не меняется. Думается, ты только что доказал правоту этих слов.

– Это моя работа, – выпалил я в ответ. – Доказывать зловещую правоту этих слов. Рад, что мне это еще по силам.

Мы снова стояли близко друг к другу, почти соприкасаясь грудью, и пятна на моей не слишком чистой футболке особенно выделялись на фоне белизны ее платья.

– Люси примет деньги, – кивнув на двери у нее за спиной, сказал я. – Поздравляю с помолвкой.

Она открыла рот, но я уже отвернулся, не став оглядываться.

– Спасибо за дегустацию, – нарочито громко и четко произнесла Руби Грейс.

– Вперед, скажи еще громче, принцесса, – бросил я. – И угодишь в неприятности так же, как и я.

Руби Грейс промолчала в ответ, а когда я обернулся, от ее милого личика буквально валил пар, когда она резко распахнула дверь, ведущую в инфоцентр.

Я не удержался и хохотнул.

Не хотел я трепать ей перышки, но будь я проклят, если мне не понравилось выводить из себя эту прелестную птичку.

Глава 3

Руби Грейс

Ах!

Я стиснула руль кабриолета, даже не пытаясь пригладить волосы, которые развевал ветер. Мама так старательно уложила их утром, что расстроится, если домой я вернусь растрепанной, но меня это не волновало.

Только ветер мог унять мою злость.

– О, посмотрите-ка – снова сыплю пафосными фразочками, – ерничая, повторила я за Ноа Беккером.

Я повернула руль, сделав еще один круг по городу. Домой ехать я пока не готова, как и не готова к тому, что мама засыплет меня кучей вопросов, какие цветы я хочу и чем обвязать стулья на официальной церемонии – лентой или жгутом. Еще и двух дней не прошло с возвращения из колледжа, а мама уже успела свести меня с ума.

Сердце екнуло при мысли об Университете Северной Каролины, в который я хотела поступить с шестнадцати лет, когда побывала там вместе с лучшей подругой. Я поступила, и первый год прошел ровно так, как и надеялась.

Но я туда не вернусь.

«О, ты не хочешь?».

Голос Ноа снова встряхнул меня, словно он был мячиком для пинг-понга, а я – ракеткой, отбивающей его о стенку.

Я вздохнула, издав еще один расстроенный стон, и свесила левую руку с двери. Подъезжая к Мэйн-стрит, сбавила скорость, лишив провинциальных копов возможности выписать мне штраф.

Видит бог, они так томятся здесь от безделья, что не преминут это сделать.

Я вообще не понимала, почему меня так расстроил и взбесил Ноа. Он просто поддерживал разговор, просто задавал вопросы, но о таком меня раньше никто не спрашивал. И, что еще хуже, на его вопросы не было ответов – во всяком случае, вразумительных.

Я могла дать ему только те ответы, которые мне внушили, которые я пересказывала, повторяя по ночам раз за разом, пока сама в них не поверила.

Но меня привели в смятение не только его вопросы, но и сам мужчина.

Думаю, узнала Ноа до того, как он назвал свое имя. Возможно, как раз потому я так и настаивала, чтобы он его сказал. Трудно забыть парня, на которого запала еще девчонкой и о котором фантазировала ровно до того дня, когда покинула Стратфорд.

Стоило мне взглянуть на него, и я снова стала девятилетней девочкой, а Ноа – симпатичным парнем, который сидел передо мной в церкви.

В последний раз я видела его на вечеринке на ферме, тогда он перебрал с алкоголем и орал на старшего брата, выясняя, кто теперь глава семьи после смерти отца.

Это случилось пять лет назад, когда мне было четырнадцать, и я впервые исподтишка улизнула на вечеринку. Помню, тем вечером я не выпила ни капли, потому что боялась закончить жизнь, как Ноа Беккер.

Но эти пять лет его изменили.

Он взял себя в руки.

Орехово-каштановые волосы, которые раньше завивались у ушей, теперь были коротко и ровно подстрижены, отчего волевой подбородок выделялся еще сильнее, чем в мальчишеском возрасте. Глаза, поведавшие о том, кто он, до того, как Ноа назвал фамилию, ничуть не изменились с нашей последней встречи – они были того же темно-синего цвета, а у зрачка почти серого. Однако теперь в его взгляде было меньше беспокойства, а больше уверенности, словно ему, как и мне, нужно что-то доказать. Руки и грудь стали мощнее, что удалось засвидетельствовать лично, когда он снял футболку, а кожа была загорелой, как бывает только у тех мужчин, что частенько трудятся на свежем воздухе.

Ноа возмужал, из мальчика став мужчиной, и все в нем казалось больше. Даже обаяние было нереальным.

Более того, уверенность исходила из него волнами. А, может, это была самонадеянность. Так или иначе, он меня поразил. Я вошла в винокурню с высоко поднятой головой и была готова показать этому городу новую Руби Грейс Барнетт – элегантную и достойную леди, как моя мать. Я была готова покорить этот город вместе со своим женихом и будущим спикером Палаты представителей от штата Северной Каролины. Я оставила в прошлом ту веснушчатую девчонку с острыми коленками и вернулась преуспевающей женщиной.

Во всяком случае, план был таким.

В действительности я стояла босиком на грязной старой футболке Ноа и хихикала, впервые наливая себе виски из бочки.

Шикарно. Мама бы мной гордилась.

Возможно, это и расстраивало сильнее всего – я не только отклонилась от плана, не только перестала быть женщиной, какой хотела предстать перед окружающими, но между делом еще и хорошенько развлеклась.

Правда заключалась в том, что я весь день могла бы провести на старом грязном складе, полном бочонков с виски, с Ноа Беккером. Он смог меня рассмешить, и на один-единственный час я перестала быть будущей женой Энтони Колдуэлла, раздающей улыбки и рукопожатия.

Я просто была собой.

Но вопросы Ноа, заданные в конце нашего тура, мигом вернули меня в реальность, и вот, наконец, я поворачиваю в сторону дома.