Жалкая жизнь журналиста Журова

– Ну, Боренька, ты даешь! Сидишь в одном из лучших ресторанов города… заметь, не последнего на этой планете. В современной красивой гостинице… между прочим, на берегу! Пусть и не совсем моря, а Финского залива. Вид из окон… вокруг сплошные иностранцы… И все тебе мало!

– Есть такое, – скромно вздохнул Журов и внутренне отключился от Ульяны, разом потеряв к ней вспыхнувший было интерес. Она что-то такое почувствовала, вида, разумеется, не подала и продолжала быть самим очарованием. На посошок заглянули поблагодарить труженика валютного фронта. Женька выразительно смотрел на Ульяну, настойчиво предлагал посидеть у него хоть до самого утра, когда кончится смена. А вдруг? Журов отказался, Ульяна и подавно, но пообещала заглянуть, и даже с подружками. Женька легко заглотил наживку и преисполнился надежд.

Без всякого сожаления и наспех расставшись с Ульяной у подъезда ее дома, Журов тут же бросился к телефонному автомату. Шел первый час ночи. Кароль бросила трубку. Тогда он поехал на Мойку, дверь она не открыла, как он ни ломился. Позабыв о всякой осторожности, он орал по-французски на улице, требуя, чтобы она немедленно спустилась или открыла дверь, пока какой-то мужик не высунулся в форточку: «Беги, Джо Дассен, жена милицию вызвала». Пришлось Журову шустро уносить ноги. Милицию он презирал меньше комитета, но тоже презирал, а еще боялся – служащие в ней необразованные пейзане и пролетарии, не разобравшись, что к чему, легко могли отбить гениталии такому трепетному интеллигенту, как он.

Когда Журов впервые вошел в Лабораторный корпус Кировского завода, где располагалась редакция газеты «Кировец», он мысленно в очередной раз проклял отца. Это ж надо было запихнуть единственного сына в такую дыру! Где-то в душе он все-таки рассчитывал на атмосферу, хоть отдаленно напоминающую Лениздат, чтобы по коридорам бегали журналисты с гранками в руках, сновали милые секретарши и корректорши. В Лениздате окна на Фонтанку, БДТ по соседству, «Щель» в «Метрополе» и другие прелести городского центра. До Мишиной мастерской – пять минут пешком! А тут?! Заводская проходная, унылый вид на проспект Стачек, за станцией метро – уродливые девятиэтажки, ближайший очаг цивилизованного пьянства – бар «Нептун» на улице Трефолева, а в окружении одни безнадежные неудачники. Впрочем, сближаться ни с кем в редакции Журов не собирался.

Но уже через неделю-другую он начал осознавать кое-какие преимущества своего распределения. Во-первых, должность литературного сотрудника не подразумевала высиживание в редакции от звонка до звонка. Более того, по большей части он сам мог распоряжаться своим временем, в задачу входило ежемесячно сдавать положенные объемы. Какая-никакая, а все-таки свобода! По прошествии времени он с удовольствием констатировал, что писать самому ему особо не требовалось, до поры до времени скрытый от человечества талант впустую не растрачивался, так, правил кое-какие никчемные статейки. В первую получку, как принято, Журов проставился, по количеству вина, водки и всевозможной закуси – больше положенного, но как-то не задалось в плане общения; ему было откровенно на всех наплевать. Сослуживцы ответили взаимностью, выпить выпили и закуску умяли, после чего потеряли к нему какой-либо интерес и с расспросами с той поры не лезли. Это был второй плюс. В-третьих, главный редактор, кстати, оказавшийся приличным мужиком, как-то правильно поговорил с ним, намекнув, что хоть и не строит особых планов на Журова, но где надо – поможет. Нет резона ему здесь задерживаться, а вот освоить азы ремесла и идти вперед, в смысле, наверх, было бы вполне разумно. Журов решил, что редактор у него в кармане! Самым, пожалуй, неожиданным, совсем уж незначительным на первый взгляд плюсом оказалось приятельство с несговорчивым коммунистом Солдатовым! Случайно столкнувшись с ним на заводской проходной, Журов вдруг обрадовался, как будто встретил близкого друга, чего совсем от себя не ожидал – после знаменательной пьянки с рабочим он вообще позабыл о его существовании! А тут уверенно и с обоюдным желанием договорились «повторить подвиг» и в получку накатить пивка в известном заведении. Казалось бы, абсурдная идея – что может быть общего у приближающегося к полтиннику семейного работяги и только закончившего университет молодого сноба, беспорядочно прыгающего от одной женщины к другой? Однако по неведомым причинам в назначенный день они встретились, залили пиво принесенной с собой водкой, и с тех пор у них вошло в привычку раз в месяц ершить в «Нептуне». И темы для разговоров находились, и не скучали!

О Кароль Журов старался не думать. Когда же это случалось, в душе немедленно начинала саднить глухая досада и раздражение на судьбу – как так получилось, что он навсегда потерял ее, такую умную, нежную, стильную… И безвозвратно упустил шанс на иную жизнь, причем дело отнюдь не в возможном отъезде во Францию, а во внутреннем содержании, в настройках отношений между мужчиной и женщиной. Он ни секунды не сомневался, что до определенного момента Кароль хотела выйти за него замуж. Тем больше его злило нежелание бывшей возлюбленной в самый ответственный момент понять его. Почему она, всегда такая чуткая, внимательная и отзывчивая, вдруг проявила такое упрямство, тупость какую-то, и не то что не вникла в его план, а послала его! Затмение? Он же готов был ради нее не возвращаться на родину! (В мыслях Журов практически всегда видел себя в корпункте в Швейцарии или во Франции!) Или все-таки она использовала его, а во Франции он изначально стал бы ей обузой? Верилось с трудом, на Кароль это не было похоже, но такой вариант, по крайней мере, объяснял ее категоричность, правда, не освобождал от зуда на сердце, что прошел он мимо своей идеальной женщины.

Следуя единственному понятному сценарию излечения от любовного недуга, Журов сделал попытку вытеснить француженку Иркой, которая, на первый взгляд, по всем своим чудесным параметрам идеально подходила для успешного осуществления оздоровительной функции – влюблена в него по уши, задорна и переполнена радостью жизни. Выдержав небольшой санитарный перерыв, необходимый для полноты осознания своей потери, он с энтузиазмом закрутил новый роман. Ирка откликнулась всем своим чистым сердцем.

Поначалу все очень даже удачно складывалось. Осень выдалась мягкой, и, пока не похолодало и не пошли затяжные дожди, Журов встречал Ирку после занятий, они гуляли по городу, ворошили ногами опавшую листву в парках, иногда он затаскивал ее в рюмочные на Моховой или Восстания, где она терпеливо и безропотно ждала, пока он не раздавит свои двести-триста граммов. Потом он провожал ее до дома, изредка поднимался наверх почаевничать с Ларисой Дмитриевной. Случалось, Лариса Дмитриевна выставляла коньяк, тогда, по понятной причине, Журов задерживался. Ирка всегда стеснялась матери, уж очень бросалась в глаза ее торговая хватка. Но главная беда заключалась в другом – уже после второй-третьей рюмки мать с хитрым видом заводила одну и ту же волынку о планах Бореньки на жизнь, давала бестолковые советы. А как-то вообще совсем кондово ляпнула, безусловно имея в виду Ирку, что журналисту, да и любому человеку, планирующему ехать в зарубежную командировку, в обязательном порядке требуется жениться на девушке с безукоризненными анкетными данными. Иначе не выпустят. Пока мамаша умничала на эту тему, Ирка следила за реакцией Журова. Тот буквально вошел в ступор, словно сам не догадывался об этой очевидной истине – кто ж выпустит холостого! – и полностью выпал из разговора, о чем-то хмуро призадумавшись.

Намеки намеками, а оставлять Журова на ночь мать категорически не позволяла, ее дочь – порядочная девушка! Вот поженитесь, заявляла она, тогда и спите вместе, где угодно и сколько хотите! Такое ханжество было отвратительно, мать не понимает, что они уже давно?!

И совсем уж неожиданная проблема прилетела от младшей сестры Маринки, втюрившейся в Журова. Стоило тому переступить порог, как она приставала к нему как банный лист, ни на секунду не оставляя их наедине, и никак ее не прогонишь. Если ситуация с Маринкой Журова веселила, то вот задушевные беседы с неуемной Ларисой Дмитриевной его тяготили.

К себе Журов приводил Ирку крайне редко. Причем, несмотря на безоговорочное благоволение к ней со стороны Марго, всегда подгадывал, чтобы тети не оказалось дома. Видимо, опасался их дальнейшего сближения, опережающего развитие его собственных отношений. По дороге домой он покупал бутылку сухого, войдя в квартиру, стремительно разливал вино по бокалам, включал Генсбура и без особых прелюдий валил Ирку на диван. Трудно насытиться любимым человеком за месяц, два или три, поэтому Ирка особенно не возражала и не шибко задумывалась, почему любимый, стоит появиться Марго, делает не совсем явные, но заметные попытки помешать их общению.

Каким-то непостижимым образом Ирка с определенного момента точно знала, что соперниц у нее нет, однако упорно хотела получить тому свидетельство. Витя Смирнов, узнав в свое время о ее подработках в «Интуристе», предложил ей в тех случаях, когда позарез нужны деньги, принимать оптом всякую мелочевку, которую туристы имеют привычку дарить в знак благодарности, в первую очередь сигареты. Вспомнив об этом, Ирка схватила блок любимого «Салема» из своих запасов, самым тщательным образом скрываемых от матери и Маринки, и понеслась на встречу с Витей. Неужели она не сумеет вытянуть из словоохотливого жулика интересующие ее сведения, в первую очередь о той французской сучке? Своими же глазами видела!

Витя пришел с цветами! В костюме и в галстуке! И пригласил ее пообедать в кафе «Север»! Ирка изумилась. Не велика тайна, что деньги у него водятся, но ради навара пятерки, максимум десятки, приглашать на обед? Еще и на букет раскошеливаться? Как пить дать хочет втянуть ее в какую-нибудь валютную аферу. Ну уж нет! Напрасно только потратится! Ирка чуть не забыла об основной цели встречи и приготовилась немедленно отшить его, лишь только он коснется валюты. Витя блистал остроумием и к опасной теме не приближался. В какой-то момент Ирку осенило, что он за ней приударяет. Неужели надеется, что она вот так вот может, за спиной Журова? Ирка разозлилась и открыла рот, чтобы поставить наглеца на место, как вдруг подумала, что это от одиночества. Возможно, даже комплексов. Остроумный, щедрый Витя стесняется своей внешности и полноты, на самом деле он застенчив с женщинами! От этого предположения Иркина злость немедленно улетучилась. Ладно, подумала она, от меня не убудет, пусть человек пофлиртует. Однако долго придуриваться она не умела и внезапно выпалила, перебив Витю на полуслове:

– Вить, я Журова люблю.

Ей показалось, что по его лицу пробежала тень, а может, все-таки показалось. На лице улыбка осталась, но исчезла из Витиных глаз.

– Зачем ты мне это сообщаешь?

– Не знаю, – пожала плечами Ирка, – наверное, просто так… Впрочем, я давно хотела тебя спросить об одной вещи, и буду тебе признательна, если ты скажешь мне правду.

– Валяй!

– Говорят, у него был роман с какой-то француженкой? – спросила она, уверенная, что задает вопрос с равнодушным видом.

– Ну был. И сплыл. Она собрала свои чемоданы и – уехала.

– Значит, у него сейчас никого, кроме меня, нет? Если можешь ответить без всякой там мужской солидарности, ответь. Мне важно знать.

– Тебе нечего беспокоиться.

– А он ее очень любил?

Витя задумался, взвешивая в уме не только ответ, но и саму необходимость произносить его вслух, потом отвел глаза и через силу, отчетливо, чуть ли не по слогам произнес:

– Никого он не любил. И не любит. Возможно, хочет, но не может. Не дано! Нет у него такого гена – любви.

Напрасно Ирка не оценила серьезность Витиного заявления, напрасно не придала значения его словам и не задумалась, почему ответ стоил ему усилий. Главное, что ее Боренька никого до нее не любил! Она не смогла удержаться от смеха, накрыла ладонью Витину руку и уверенно изрекла:

– Меня полюбит! Вот увидишь!

Витя давно совладал с собой и вновь лучился дружелюбием и готовностью хохмить, поэтому то ли в шутку, то ли всерьез немедленно согласился с Иркой – как можно не полюбить такую конфетку! Ирка же преисполнилась надежд и энтузиазма, к Вите испытывала безоговорочную благодарность за ценную информацию и подтверждение ее чаяний, поэтому и виду не подала, когда на прощание, словно по случайности, он промахнулся мимо щеки и попал ей в губы, одновременно успев погладить по попе. Ну что поделать с человеком!

Ирку распирало от счастья, образовавшаяся в ней энергия требовала выхода. Обгоняя прохожих, смеясь, улыбаясь налево и направо, она вихрем промчалась по Невскому, затем по Старо-Невскому до гостиницы «Москва», где, махнув на входе интуристовским удостоверением, ворвалась в буфет. Двести граммов шампанского и никаких там конфеток или бутербродов! Лишь расположившись за столиком и изрядно отпив, она сумела как-то упорядочить свои мысли. Ее счастье зависит только от нее. А значит, ей достаточно оставаться самой собой – веселой, привлекательной, любящей, нежной и, что очень важно, ненавязчивой! Так проще же простого! Она же такая по жизни! «Будет, будет моим», – шептала она, всем своим существом посылая сигнал в Космос, чтобы оттуда неведомые высшие силы материализовали здесь, на Земле, ее посыл.

Непонятно, услышал ее Космос со своими высшими силами или не услышал, но Журов, как по заказу, со следующего дня исчез почти на две недели. А потом объявился как ни в чем не бывало, но слегка помятый, объяснил, что решал неотложные дела с Витей. В тот раз Ирка подумала, что Витя затаил на нее обиду за преданность любимому и специально втянул того в затяжной загул. Устроил демонстрацию, что кабаки для Журова важнее чувств! Глупо же, и неужели Витя такая сволочь?!

Неделю-другую все шло по-старому, затем Журов снова пропал. Ирка не стала откладывать и через два дня позвонила Вите, чтобы все высказать этому жирному алкоголику. Витя был дома, трезв и отзывчив, исчезновение Журова из Иркиного поля зрения стало неожиданностью и для него. Он сам не на шутку забеспокоился, Ирка почувствовала, что не врет. Если Журов где-то и гуляет, то не с Витей!

Дождавшись вечера и наплевав на неминуемый скандал с Ларисой Дмитриевной, Ирка в полном смятении заявилась к Журову домой. Он ничем не выказал удивления и, она могла бы поклясться, обрадовался ее приходу.

– Игнат, я соскучилась! – отчаянно объявила она с порога и решительно вошла в квартиру.

После ночи из запоминающихся надолго – так было хорошо, синхронно, насыщенно нежностью и любовью, – утром, когда они вышли на улицу, в одно мгновение возникло тяжелейшее напряжение, исходившее от Журова. Ирка даже вздрогнула. Им было не по пути: ей на троллейбус, ему – на метро. На прощанье он дежурно чмокнул ее в щеку и угрюмо попросил понять его правильно и больше не сваливаться к нему домой как снег на голову – ни он, ни Марго к этому еще не готовы.

– Так что будь добра, прелесть моя, звонить заранее.

Ирка вспыхнула, как от пощечины. Нельзя было сказать как-то иначе и в другой раз? Оставить ее хоть на какое-то время с ее полным и безоговорочным счастьем? По справедливости, надо его немедленно посылать и больше никогда в жизни не видеть. Но как?! Не проронив ни слова, она пошла на занятия. Конечно, такую незаслуженную обиду проще было бы переварить, а если не переварить, то хотя бы осмыслить, «за что ей так», дома, но там ждала Лариса Дмитриевна, а Ирке сейчас только ее причитаний не хватало.

Нужно быть дурой, чтобы с таким грузом отчаяния идти на первую пару. Ирка взяла двойной кофе у Тамары и пошла курить в «Наркоманку». Заодно всплакнуть. Жалко себя невыносимо. Равнодушный, бессердечный, самовлюбленный… гад! Как бы отплатить ему, но чтобы не поссориться? Пока прикидывала как, слезу пустить забыла. Тогда, может, поплачет ночью. Тем более что еще и от матери прилетит: будет сразу два повода. А потом воспоминания о прошедшей ночи направили ход Иркиных раздумий в иное русло. И что на нее нашло? С какой безудержной, из каких только глубин взявшейся фантазией, с каким бесстыдством, нет, не бесстыдством, а раскованностью она отдавалась! Составители Камасутры оценили бы… Такое никак не получится без любви и страстного обоюдного желания! Значит, Журов все-таки ее любит, только не говорит. Получается, он еще совсем «не ее», напрасно она надеялась. Нужно ждать, терпеть и продолжать добиваться своего. Он просто не может смириться с потерей свободы! Поэтому и исчезает, хочет показать свою независимость. Да-да, он, как и все мужчины, цепляется за эту пресловутую независимость и элементарно еще не готов к длительным отношениям! Так ведь он так и сказал буквально час назад! Конечно, грубо… мог бы подыскать какие-нибудь другие, не столь ранящие слова. Но зато честно. Ему еще хочется порезвиться. А ей не стоит навязываться, но надо быть всегда рядом, чтобы ни о какой другой женщине он и подумать не посмел! А то она ему отрежет все его мужское хозяйство. Ирка разулыбалась при этой мысли. А когда представила, как Маргарита Александровна не могла уснуть от их стонов – наверняка ведь многое было слышно, и что только та подумала о девушке племянника, скромной студентке филфака, – стремительно покраснела, а потом не удержалась и тихо рассмеялась. Ну уж нет, теперь она сама к Журову ни ногой. «Какой стыд», – без всякого стыда пробормотала Ирка и, как-то в целом успокоившись – ясно ей все про него! – пошла на вторую пару.

9

Есть люди, которые не могут нормально существовать, когда все у них хорошо, им обязательно подавай препятствия и сложности, чтобы героически их преодолевать или хотя бы находиться в процессе борьбы. Именно к этой категории борцов-героев, сам об этом не догадываясь, принадлежал Журов. И дело не в том, что Кароль была красивее или сексуальнее Ирки и его сердце по-прежнему принадлежало ей, а в том, что с Иркой все складывалось совсем уж благополучно. Уже через неделю-вторую после каждого перемирия он скучнел, начинал тяготиться монотонностью отношений, желание и чувства к ней стремительно меркли. «Выходит, полюбить не получается», – без особого сожаления заключал он и, не откладывая надолго, либо уходил в загул, либо незатейливо исчезал со всех радаров, переставая звонить и подходить к телефону, перед этим строжайше наказав Марго, что его вообще ни для кого не существует. Нередко после очередного похода в ресторан или в бар он просыпался черт-те где в объятиях совершенно непотребных девиц, как следствие – с Витиной подачи у него появился свой постоянный врач в вендиспансере. Сам Витя не болел, возможно, в душе был бы и рад, как грубо говорится в народе, намотать, да вот случая не представлялось. Не складывалось у него с прекрасным полом! Но ежемесячно, с видом вконец утомленного бабами мачо, он заглядывал провериться к своему врачу в диспансере. Это стоило ему пятерку, зато хоть один человек в городе имел основания полагать, что Витя ведет бурную половую жизнь.

Журов же, залечив очередную гонорею, одновременно прочистившись от алкоголя – как известно, лечение стыдных болезней и возлияния никак не совместимы, – без особых угрызений совести набирал Иркин номер. Ирка ничего не могла с собой поделать и прощала его. Вот и получалось, хотел он того или нет, осознанно или бессознательно, а надежный тыл на любовном фронте всегда ему был обеспечен.

Следующей осенью произошло сразу несколько важных событий. Сначала Журова, ожидаемо для него и незаслуженно с точки зрения коллег, назначили ответственным секретарем редакции. Вслед за повышением состоялась лаконичная и убедительная беседа со вторым секретарем парторганизации Кировского завода, и Журов, отбросив свои непоколебимые убеждения, стал кандидатом в члены КПСС. Товарищей впечатлило, что помимо главного редактора газеты вторую рекомендацию дал заслуженный рабочий и уважаемый на заводе человек – Евгений Солдатов. Анатолий Александрович был на седьмом небе от счастья, словно и не он ковал карьеру сына. И Витя Смирнов довольно потирал руки, так как был уверен, что серьезные деньги в стране рабочих и крестьян можно зарабатывать только во власти или в тесном контакте с оной, а его закадычный кореш Боб прет туда семимильными шагами.

Неприятным же событием стал внезапный отъезд в Мавританию проверенных временем подельников Идриса и Хусейна. То ли не сложилось с аспирантурой, то ли влиятельная родня неожиданно изменила на них планы. В испытанной временем цепочке образовались сразу две бреши: где безопасно брать валюту и кому физически совершать покупку в «Березке». По-хорошему, от бизнеса следовало отказаться. Но как? На что жить? Пару раз, умирая от страха, провернули схему через польских студентов, знакомцев Журова по университетским дискотекам, но это никуда не годилось. Во-первых, братья по соцлагерю жадничали и требовали за участие сверх разумного, во-вторых, этот самый соцлагерь был написан у них на физиономиях, поэтому вопросы к ним рано или поздно у «кого надо» возникнут, в-третьих, в силу юного возраста пшеки излишне суетились и много болтали. Надо было что-то решать.

Перед самым Новым годом Журову выпала командировка в Москву. Задание было пустяковым, понятно, что редактор хотел сэкономить на гостинице. Бухгалтерию не волновали даты билетов – держи командировочные в зубы и крутись как хочешь, – поэтому Журов тут же прихватил субботу с воскресеньем, а заодно доплатил до СВ. Уж если ехать, то с комфортом! От перспективы поездки в первопрестольную он вдруг почувствовал легкое возбуждение. То, что придется останавливаться у отца, в кои-то веки не воспринималось как препятствие и совсем не бесило.

Люди, перемещающиеся на «Красной стреле» из Москвы в Ленинград и обратно, словно отмечены какой-то печатью принадлежности к особой касте жителей СССР. И одеты они всегда лучше, и суетятся меньше, и многих встречают прямо у вагонов опрятные и расторопные водители «Волг». Разумеется, Журов ни о какой ожидающей его «Волге» не думал и прямиком через Ленинградский вокзал направился к стоянке такси. Все у него впереди, будут и его встречать преданные референты и услужливо подносить чемоданы!

Поймать частника, так же как дождаться такси на стоянке у трех вокзалов, было сродни чуду. Журов, что редко с ним случалось, кипятиться по этому поводу не стал и с легким сердцем вошел в метро – ехать-то всего три станции! В вестибюле его сразу подхватила толпа и медленно всосала в направлении эскалатора. Как-то раньше он не обращал внимания, что москвичи не идут, а стремительно скатываются вниз в борьбе за каждый метр преимущества, вместо того чтобы спокойно стоять, как это делают ленинградцы. Мало того, напротив такой же сплошной вереницей люди идут по эскалатору вверх! Если спускающихся вниз понять еще как-то можно, то что кроме усталости и одышки могут выиграть поднимающиеся? Журов снисходительно наблюдал за жизнью утреннего столичного метро, и даже необходимость с боем втискиваться в вагон – удалось только с третьей попытки – не испортила ему настроения. Выйдя на «Белорусской», он с облегчением вздохнул – ноги его больше в метро не будет – и уже через несколько минут набирал код подъезда солидного сталинского дома на углу Горького и Большой Грузинской.

Отец ждал его в дверях, он опаздывал на съемку «Международной панорамы». В свои под шестьдесят он выглядел потрясающе, был свеж, элегантен, сверкал улыбкой и благоухал дорогим афтершейвом – других в его арсенале и не бывало.

– Добро пожаловать в отчий дом, сын! Рад видеть тебя! Держи ключи, с замками сам разберешься, мы новые поставили. Располагайся, отдыхай с дороги! Светлана на даче, Варя уехала на праздники к родным в деревню, холодильник забит всякими вкусностями. Придется нам с тобой холостяковать, зато на широкую ногу! Все, убегаю! Дозвонись до меня обязательно, обсудим планы!

Известие, что молодая жена на даче, не могло не обрадовать: не придется хамить по поводу и без повода, как не раз случалось. Возможно, она набралась хоть какого-то умишка и, узнав, что пожалует пасынок, благоразумно ретировалась… Жаль только, старая домработница семьи, тетя Варя, уехала… Придется обойтись без любимых с детства блюд и чаепитий за разговорами о житейских мелочах.

Журов медленно, с опасением вошел в свою комнату, огляделся. Уф, все по-старому, здесь Светка порядок не наводила! Всё на своих местах: и исцарапанный циркулем письменный стол у окна, и диван, и тумбы с уже устаревшей аппаратурой, а главное, сделанный на заказ открытый стеллаж на всю стену, беспорядочно забитый книгами! Какое все родное, как греют душу обложки, к которым привык с детства, – оранжевый Майн Рид, зеленый Фенимор Купер… практически вся русская и зарубежная классика, Ожегов, Даль, вперемежку с томами макулатурной серии. А в любое свободное пространство втиснуты номера «Иностранки» и «Нового мира». Журов обожал этот завал! А на книгах с краешка обязательно должно быть немножко пыли. Без пыли никак, потому что тряпкой туда не дотянуться даже тете Варе во время уборки – для этого пришлось бы доставать каждую книгу. «У меня в квартире обязательно будет открытый книжный стеллаж, большой-большой, и никакого стекла!» Журов считал, что порядок в книгах, когда они аккуратно и по размеру расставлены на полках, да еще и за стеклом, бывает лишь у скучных, заурядных и мало читающих людей. Он-то натура творческая.