Жалкая жизнь журналиста Журова

Быстро управившись с редакционным заданием, Журов еще до вечера вернулся домой. Отец задерживался – неотложные дела в Останкино. Приехать в Москву и сидеть дома? Журов задумался, кому бы позвонить, с кем бы встретиться… решил, кто ближе живет. И не ошибся: совсем рядом, всего через два дома, закадычный друг по летним каникулам, сын замминистра сельского хозяйства, пьяница, балбес и любитель анекдотов собирал компанию на чешское пиво с креветками.

– Ты представляешь, Жур, дают прямо в соседнем магазине! Прихвати бутылок десять!

Эх, Москва, Москва! В Ленинграде ни креветок, ни чешского пива так запросто не дают. Закаленный экзерсисами с коммунистом Солдатовым, Журов к коробке пива прихватил еще и пару водки. Когда она была лишней?

Журов выглядел самым не золотым из собравшихся – так, по крайней мере, он себя ощущал. Все пришедшие были одинаково, ну, с небольшими вариациями, одеты, прямо как сборная СССР на Олимпийских играх – дорогие меховые шапки, добротные дубленки, джинсы, высокие сапоги. Впечатление, что покупалось все в одних и тех же распределителях, скорее всего, так и было. С кем-то Журов корешил давно, кого-то видел впервые. Разговор шел сумбурный, бестолковый, но назвать его глупым язык не поворачивался. Основным раздражителем и объектом для неиссякаемого сарказма служил не столько пришедший к власти Андропов, сколько принятые при нем меры по наведению порядка и дисциплины в стране. Повсюду шастали получившие беспрецедентную власть менты, сажали одного за другим работников торговли и общепита, кошмарили простых людей так, что и на улицу днем не выйти, требовали, чтобы зрители кинотеатров или покупатели в магазинах немедленно возвращались на рабочие места. А когда, как не в рабочее время, рыскать нашему человеку в поисках дефицита?

Атмосфера неспешного застолья резко изменилась, когда пришла новая барышня. Все звали ее Ксюха, но с каким-то особым пиететом. Девушка была коротко подстрижена, невысока ростом, сероглаза, очень мила собой и чем-то походила на симпатичного олененка. Говорила она с приятной хрипотцой и прямо с порога начала отчаянно материться, но из ее уст мат звучал на удивление симпатично и уместно. Юмора она была сногсшибательного, не прошло и пяти минут, как комната сотрясалась от гогота. Когда кончилось пиво, Журов поразился, с какой лихостью олененок глотает водку.

Журов говорил мало, по большей части тихо посмеивался. Иногда он ловил на себе изучающий Ксюхин взгляд, ему казалось, что смотрела она на него благосклонно, видимо, ввиду его немногословия. За вечер он выдал лишь несколько реплик, когда от дураков и дорог на родине вдруг перешли к спору о музыке. Надо было немедленно разобраться, чей вклад весомее – «Битлз» или «Роллинг Стоунз». Журов отказался от этой ребячьей затеи, а на чей-то вопрос, кого же он больше любит, сдержанно ответил, что Сержа Генсбура. Никому из присутствующих имя француза ни о чем не говорило, но прозвучало солидно и как-то по-эстетски.

После двенадцати все разом засобирались. Надо успеть на метро. Пока прощались, выяснилось, что Ксюха все-таки умудрилась набраться, отпускать ее одну в таком состоянии было стремно. Надо вызывать такси. «В метро меня уж точно не пустят», – лучезарно улыбаясь, сообщила она. Журову бы уйти вместе со всеми, но по просьбе хозяина он задержался, чтобы посадить пьяную барышню в машину.

– Тебе же до дома два шага… и все равно на улицу. И смысл мне выползать на мороз? Будь другом, запихни ее в машину… Только обязательно предупреди водилу, чтоб довез прям до дверей, датая, она всякое может отчебучить…

– Не вопрос.

Битые полчаса по очереди – дай я, у меня рука легкая! – остервенело крутили диск телефона в попытках дозвониться до такси. Напрасно потратили время. Наконец, к нескрываемому облегчению хозяина, Журов решил ловить тачку на улице. Не успели выйти на Горького, как Ксюха с пьяной категоричностью заявила, что ей надо в туалет.

– Тебе плохо?

– Нет, пописать.

Журов раздраженно посмотрел на нее, не могла, что ли, перед выходом сбегать? Возвращаться обратно? Плохая ж примета!

– Пошли ко мне, я в двух шагах живу. Дотерпишь?

Не дожидаясь согласия, он крепко взял девушку за руку и быстро зашагал в сторону дома, буквально волоча ее за собой. Как собачку на поводке.

Судя по тому, что на звук хлопнувшей двери отец вышел в костюме, вернулся он совсем недавно и не успел еще переодеться.

– Отец, мы только на минутку и тут же пойдем. Надо вот барышню на такси посадить.

Ксюха, увидев Журова-старшего, сделала удивленное лицо и чуть тихо пробормотала:

– Прямо-таки ночной повтор программы «Время». Только на дому, – и уже громко и весело: – Добрый вечер, извините за вторжение!

Выйдя из туалета, она как-то сразу преобразилась, как-то подобралась, так что нипочем не догадаться, что еще полчаса назад была совсем никакой.

– А может, на дорожку по рюмочке? – игриво предложил Анатолий Александрович.

– Мы вообще-то спешим.

– С огромным удовольствием! – заявила Ксюха и шустро скинула сапоги, которые совсем недавно с колоссальным усилием всем кагалом на нее натягивали под ее смешки и фривольные комментарии.

Отец широким жестом пригласил Ксюху в гостиную и тут же открыл дверцу стенного бара, плотно заставленного нарядными бутылками.

– Ликер, бальзам, виски, коньяк? – любезно осклабился он.

Светски улыбаясь, обращаясь то к отцу, то к сыну за подтверждением своих слов, Ксюха поинтересовалась:

– А водки у вас случайно не найдется? А то мы из гостей, где именно ее, родную, и давили. Причем на пиво, – зачем-то добавила она. – Мешать не хотелось бы… Все-таки завтра на работу.

У Журова-старшего вытянулось лицо, вот еще одно подтверждение, что сын общается черт-те с кем. И как ему хватает наглости приводить среди ночи столь непотребную девицу. Но марку держать надо, поэтому так же журчаще и не моргнув глазом ответил:

– Какой же русский дом без водки! Сейчас принесу. Заодно посмотрю в холодильнике, что нам женщины на закуску оставили. А то мы тут собрались холостяковать несколько дней, – зачем-то пояснил он.

Ксюха продолжила в лучших традициях светского раута:

– Не беспокойтесь! Что вы! Одну рюмку можно махнуть и без закуси.

Отец затравленно посмотрел куда-то в сторону в пол, однако, когда она предложила помочь, почему-то не отказался и жестом пригласил с собой на кухню.

Если вначале Журов был зол что на отца, что на Ксюху, то сейчас откровенно кайфовал. Сцена – что надо!

На кухне под открытой форточкой на подоконнике Анатолий Александрович обнаружил кастрюлю щей с мясом. Видимо, в холодильник никак не помещалась.

– Вы знаете, милая барышня, я очень люблю так вот по-крестьянски, по-простому закусывать водку холодной отварной говядиной. Варя, наша домработница, щи приготовила перед отъездом. Впрочем, какая она домработница? Давным-давно член семьи! Если я просто выложу мясо на тарелку и нарежу, как вы на это смотрите?

– Совсем как мой папа. Валяйте! Только он любит еще в соль макать.

Журов-старший опять слегка вздрогнул – чудовищная девица, – но все-таки полюбопытствовал:

– И кто же наш папа?

Ксюха нехотя бросила:

– Василий Гаврилович Игнатов.

– Уж не тот ли Василий Игнатов, который…

Ксюха не дала ему произнести должность родителя и устало отрубила:

– Тот самый.

Теперь преобразился Анатолий Александрович. Отныне его лицо выражало полную, прямо-таки неистовую симпатию. Это же дочь человека, от которого зависит вся внешняя торговля СССР! Член ЦК, умница, интеллектуал, а не какой-нибудь старый пердун! Это же высшая элита! Надо же, какая простая, остроумная и оригинальная девушка! Что же Борька не предупредил-то?! Он заметался по кухне, выгружая из холодильника на стол свертки, мисочки и кастрюльки с различными доступными и малодоступными деликатесами и блюдами. В результате возникло затруднение, как все это изобилие рационально переместить в гостиную. Ксюха с интересом наблюдала за ним и пальцем не шевелила. Наконец ей прискучило лицезреть хозяйственную беспомощность обозревателя Гостелерадио СССР, и она предложила:

– Анатолий…

– Александрович.

– Анатолий Александрович! А зачем нам все это хозяйство в гостиную переть? Может, выпьем, как вы говорите, по-крестьянски, по-простому прямо на кухне?

– Конечно же, вы правы, Ксения! – Журов взял себя в руки. Да, дочь Игнатова, но ведь он тоже не последний человек в этой стране. Чего это он так расчувствовался из-за какой-то соплячки? – Борис, – громко позвал он, – Иди к нам, мы тебя здесь ждем!

После третьей рюмки, когда все разом закурили, Ксюха, сделав первую же затяжку, снова поплыла, причем стремительно. Журов-старший всплеснул руками:

– Ксюша, вы же пьяны в стельку!

– В говно, – сквозь наплывающую пелену обреченно согласилась она. – Пока я совсем не отрубилась, Боря, отвези меня, если тебе не впадлу, в Лёнькин дом на Кутузовском… Третий подъезд со двора.

– Куда-куда? Какой номер дома? – забеспокоился младший Журов.

– Осмелюсь предположить, что наша очаровательная гостья имеет в виду дом Брежнева. Сейчас вызову такси, любой водитель в Москве знает, о каком доме идет речь, – ответил Журов-отец. Вот уж у кого была легкая рука – машина ждала уже через десять минут!

Журов довез Ксюху до подъезда ее знаменитого дома, убедился, что она в состоянии самостоятельно перемещаться и ориентироваться в пространстве, слегка подтолкнул ее в сторону двери, шумно и с облегчением выдохнул и поехал назад на той же машине.

Приподнятое расположение духа уже который день не покидало Журова. Поговорить с отцом накануне не получилось, поэтому сегодня они договорились пообедать в «Арагви». Оба любили грузинскую кухню.

Рано проснувшись и позавтракав, Журов который час без дела слонялся по квартире. Чтобы не испортить настроение, в бывшую спальню родителей не заходил – мало ли чего там наворотила Светка. Он то включал телевизор в гостиной, то хватался за старые журналы у себя в комнате. Когда зазвонил телефон, подходить к нему он не собирался, но, подумав, что это может быть отец, все-таки трубку взял.

– Боря? – спросил чуть хриплый женский голос.

– Угу.

– Привет! Это Ксюша.

Он же не давал ей вчера телефона!

– Привет-привет! Откуда у тебя мой номер?

– Не будь дураком! Мы же пиво с водкой вчера не под елочкой мешали!

– Да, ты права. Как ты? Оклемалась?

– Куда ж я денусь! Особенно с такой работой. Послушай, у меня очень мало времени, тут перерыв всего на пять минут. Вчера я хоть и вырубилась, но помню много. Спасибо, что терпел меня, что до дома подвез. И папе твоему спасибо! Считай, что в знак благодарности хочу пригласить тебя на ужин. Сегодня. Сразу предупреждаю, что готовлю вкусно. Запиши адрес и телефон. Если что-то не так, позвони, чтоб я зря не заморачивалась. Жду к восьми. Папе приветы!

Вот так неожиданность! Вообще-то после встречи с отцом Журов собирался слегка покуролесить по столице. Пятница же! Чинно ужинать с малознакомой барышней у нее дома в планы не входило, даже если после ужина светили бы амурные перспективы. Скучно как-то. Без размаха. Однако как запасной вариант принимается.

– В «Арагви» – обязательно цыпленок-табака. Так вкусно, как здесь, я не ел даже в Грузии! Нет возражений?

– Отец, заказывай, что хочешь! Цыпленок-табака так цыпленок-табака, тем более ты хвалишь.

Журов-старший подозвал официанта и уверенно продиктовал заказ. Без высокомерия, дружелюбно, но без панибратства. Не успели принести закуски, как он, словно опасаясь, что другой возможности поговорить с сыном не будет, сразу приступил к главному. Как и большинство любящих родителей – а Анатолий Александрович сына безусловно любил, – он желал ему достигнуть максимально возможных высот по известному и испытанному лично им и его поколением сценарию. Сам-то он, по своему твердому убеждению, достиг потолка – деньги, известность, зарубежные командировки, некоторая творческая свобода, которая позволяется очень немногим. Желательно, чтобы и сын поднялся на тот же уровень, никак не ниже. Выше – уже номенклатура ЦК, а там карьера делается по иным законам. И ответственность там совсем иная. На первый взгляд, все у сына идет правильно и хорошими темпами. Однако без серьезных публикаций хотя бы в «Ленинградской правде» или «Вечерке» далеко не уйти, тем более уж не попасть в зарубежный корпункт, работа в котором, по задуманному плану, должна стать входным билетом в клуб международников. Хватит валять дурака, говорил Журов-старший, способности у тебя есть. Один твой материал о пьянстве чего стоит! Пора писать, заявлять о себе, привлекать внимание, и уж совсем пора становиться журналистом, а не администратором!

В душе Журов понимал, что отец прав, но было бесконечно лень. И немедленно доказывать что-то и кому-то он не спешил. Надо будет – напишет. Он же чувствует, что может. Какие точные слова, иногда просто готовые абзацы порою приходят ему в голову! Но писать серьезно, а не отписываться, как он делает сейчас, о реалиях Кировского завода, извините, он не будет. Разумеется, отцу он свои мысли не озвучивал, а лишь качал головой, чуть улыбаясь: «Ты абсолютно прав, отец! Обязательно тисну пару статеек, не беспокойся!»

Вскоре тема будущего Журова-младшего была исчерпана. Осталось ждать заметных публикаций. Когда принесли цыпленка, оба немедленно умолкли и со вкусом съели свои порции.

– Знаешь, отец, пожалуй, ты прав, цыпленок обалденный… Может, по-своему и не хуже, чем у нас в Баку шашлык по-карски. И лучше, чем цыпленок-табака в «Кавказском».

– Кстати, в «Кавказском» хаш по субботам еще подают? Раньше, помню, чуть ли не с семи часов было дело.

– Не знаю, может, и подают. Я не любитель с утра водку пить… А без нее какой смысл на хаш ехать?

– Рита – только пойми правильно, она мне не докладывает и отнюдь не жалуется… Рита говорит, что ты нередко прикладываешься. Причем сверх меры.

– Бывает. Все же пьют, а я что, хуже? Был бы комсомольским или партийным работником, вообще бы не просыхал. Скажешь, нет?

– Борис, в нашей стране, конечно, умение пить всегда может сослужить хорошую службу. Но есть и обратная сторона. Грань тонкая. На пустом месте недоброжелатели могут навесить на человека ярлык «пьющего», и тогда можно и не отмыться. Так что прошу тебя, имей голову на плечах. А пока, – он поднял бокал, – давай выпьем!

Оба засмеялись и дружно чокнулись.

– Планы на вечер?

– Пока не знаю. Вообще-то думал встретиться с одноклассниками, но пока всё под вопросом, – и неожиданно для себя сообщил: – Вот Ксюша вчерашняя приглашает. Домой на ужин. Приветы тебе передает.

Отец с любопытством посмотрел на него.

– Пойдешь?

– Не уверен, что хочу.

– А тебе не интересно посмотреть, как живет Игнатов? Хотя его дочь может жить уже и отдельно…

– Какой такой Игнатов?

– Ты разве не знаешь, что она дочь Васи Игнатова?

– Откуда? Мы только вчера познакомились… То есть ты хочешь сказать, что Ксюха дочь того самого?

– Именно это я и хочу сказать!

– И ты вот так вот запросто называешь его Васей! Вы с ним на «ты»?

Журов-старший довольно рассмеялся, согласно кивая, и сделал, насколько это было возможным, скромное лицо. Маленькая ложь никогда не повредит благим педагогическим целям.

– Ты даешь, отец!

– Кстати, ты в курсе, что Игнатов – доктор экономических наук, причем реальный! А не по партийной линии… И действующий генерал КГБ!

– Нехило. Ай да Ксюха… Наверное, посмотреть любопытно. Стало только что. Но сначала буду звонить мужикам. Все-таки вместе росли…

– Как знаешь. Будешь задерживаться, найди время предупредить старика-отца. Может, махну с утра к Светлане на дачу. Если ты не обидишься.

– Не прибедняйся! Ты еще многим фору дашь! Какие обиды, брось.

Попрощались совсем уж по-дружески. Отца ждала служебная машина, он привычно расположился на заднем сиденье и, когда водитель тронулся с места, обернулся и помахал сыну рукой. Журов помахал в ответ. «Интересно, – подумал он, – еще совсем недавно я его ненавидел и желал только зла. А сейчас мы мирно обедаем за шутками-прибаутками и обсуждаем, как быстрее мне выбиться. Я прямо пай-мальчик и совершенно не сопротивляюсь. Напротив, прислушиваюсь к его словам и послушно следую по проторенной им дорожке. И даже из-за партии не ссу кипятком… Кто бы мне сказал пару лет назад… Неужели я простил ему Светку? Или его жлобские угрозы насчет Кароль? Если б тогда не Ульяна… чем бы там кончилось? С Иванкой тоже он припер меня к стенке. Правда, Иванка как-то забылась, померкла. Спасибо Горшкалеву… Потом Кароль… Неужели я и ее забуду? Отец купил меня и продолжает покупать? Достаточно поманить меня пальчиком и посулить непыльную работенку в Европе, как я тут же лапки кверху? Я полное говно? Или здравомыслящий человек? Как посмотреть… А может, он и не думал покупать меня, а следует своей житейской мудрости и опыту выживания. Кстати! Мне же приятно, что он такой элегантный, красивый, уверенный! Когда, спрашивается, я видел его другим? Никогда!»

От мыслей об отце Журова оторвала необходимость немедленно решать, что делать вечером. Если с утра приоритетом безоговорочно была выпивка с друзьями, а дальше – как фишка ляжет, то теперь Ксюха со своим звонком – даже не столько со звонком, сколько со своим папашей – спутала все планы. Игнорировать барышню с такими данными? Глупо же. Но и покуролесить в столице тоже чешется. В конце концов он решил поступить хитро – и к Ксюхе заглянуть, и в ночные гости завалиться. Ночные и разудалые гости в Москве были возможны только у Васьки. Из всех знакомых он был единственным обладателем трехкомнатной квартиры, двери которой двадцать четыре часа в сутки были открыты для собутыльников и девиц. Правда, жил Васька в «конце географии» – в Чертаново на улице Красного Маяка, куда, кроме как на такси, вечером не доехать. Не беда! С Васькой и его женой Журов познакомился в Форосе, куда поехал дикарем в компании с факультетскими приятелями после окончания первого курса. История умалчивает, почему семейная пара охотно проводила время в компании вечно голодных парней, круглосуточной целью которых было выпить и склеить девицу и только между делом – поплавать в море и позагорать. Журов перед отъездом в Ленинград оставил Ваське телефон и адрес. Не подозревая никаких подвохов, со свойственной молодым людям сердечностью пригласил приезжать в любое время. А подвох заключался в том, что Васька без всяких предварительных звонков и телеграмм аккурат после окончания зимней сессии ранним утром позвонил в дверь Журова на Большой Пушкарской.

– Боря, ты рад? – без тени улыбки спросил он.

Опешивший Журов выдавил из себя:

– Очень.

Ну, что делать, пришлось целую неделю таскать человека от компаний в общагах до разношерстных сборищ у Миши в мастерской. Васька – кстати звали его Володя Васильев (обращаться к нему по имени язык ни у кого не поворачивался) – приехал заливать печаль от развода с женой, которая, не выдержав нескончаемый поток гостей-собутыльников в их семейное трехкомнатное гнездышко, поставила мужу категорическое условие: или она, или друганы. А если друганов уже пол-Москвы, домашнего телефона нет, а эти самые друганы едут к нему без всякого предупреждения с вином и бабами и днем и ночью? Шансов у отчаявшейся женщины не было! Всему виной Васькина овеянная славой жилплощадь. У кого еще из студентов была такая роскошь? Ни у кого! Даже у детей ЦК! Дело же в том, что Васькина маман слыла, пожалуй, самым ловким адвокатом в Москве по всякой не самой тяжелой уголовщине, и за выигранные дела получала прямо-таки баснословные вознаграждения от благодарных мошенников, воров и жуликов. Она обладала сокрушительной пробивной силой, подкрепленной фантастическими связями. Когда единственный сын, пьяница и лентяй, все-таки пристроенный на юридический факультет МГУ – кто же ей откажет! – будучи еще первокурсником, привел в дом такую же, как сам, невесту-оторву, она пришла в ужас. Таким составом без смертоубийства под одной крышей не ужиться. Тогда она решила сделать невозможное и отселить свое чадо, но в инстанции или в каком-то кооперативе, где вопреки всем советским законам ее связи могли сработать, однушек не предвиделось. Зато были трешки! Скрепя сердце она согласилась, и восемнадцатилетние молодожены стали обладателями трехкомнатной квартиры в Москве! Нетрудно догадаться, что за этим последовало – молва за считаные недели разнесла известие об этой малине. И понеслось…

Поездка в Ленинград выполнила свою терапевтическую функцию: Васька, хоть и впадал временами в печаль, был тем не менее отзывчив, пил все, что горит, и западал на все, что шевелится. При наличии выбора все-таки отдавал предпочтение худеньким блондинкам.

К этому железному и последовательному человеку, кстати, усилиями маман распределенному в какой-то важный институт МВД и уже носившему погоны старшего лейтенанта, Журов и собрался рвануть после визита к Ксюхе.

Вооружившись букетиком, Журов подъехал к известному дому на Кутузовском. Долго сомневался, ждать до назначенного времени или не ждать – он приехал раньше на полчаса. Решил рискнуть, вдруг вельможный отец еще на службе. Вошел в подъезд. А там ни консьержки, ни охраны. Неужели это возможно в таком доме?!

Дверь открыла Ксюха в аккуратных маленьких трусиках и в майке. Без капли смущения пригласила войти. Равнодушно приняв букетик, она попросила подождать минутку, а сама пошла все-таки надеть что-нибудь на свой симпатичный задик, доверительно сообщив: «Пойду срам прикрою».

Ксюха жила одна в добротной двухкомнатной квартире, где при абсолютной чистоте – два раза в неделю отец присылал уборщицу – царил полный и хронический беспорядок. Возвращать вещи на место не входило в ее привычки, поэтому одежда, книги, сумки, пакеты лежали, стояли и валялись повсюду. Натянув джинсы, она сразу пояснила, что, когда здесь с ней проживала старшая сестра, полная, кстати, ее противоположность, в квартире все было иначе – все стояло по своим полочкам. Но, слава богу, сестра вышла замуж и теперь наводит порядок у благоверного, а у Ксюхи с тех пор – милый сердцу присущий нормальным людям бардак. Однако на кухне, в противоположность квартире, царил как раз идеальный порядок. Что-то варилось, что-то тушилось на плите, овощи и зелень уже ждали на столе, приборы и рюмки расставлены. Ксюха призналась, что готовить любит и умеет, только вот времени никогда не хватает, и лишь сегодня, пока Журов не смылся в Питер, она решила вернуться домой пораньше, сварганить что-нибудь вкусненькое. Признаться, она чувствуют вину за вчерашнее, еще и папу знаменитого среди ночи потревожила.

Журову казалось странным такое вот внезапное приглашение домой от молодой женщины, с которой едва знакомы. Как и вчера, он предпочел по большей части молчать. Сели за стол, Ксюха, к его удивлению, достала из морозилки «Столичную».

Школу она окончила в ГДР, потом поступила на немецкое отделение, а сейчас трудилась в представительстве крупной западногерманской компании. Нетрудно догадаться, что у немцев с таким папой своей русской сотрудницы все складывалось лучше всех ожиданий. Конверты с благодарностью от руководства она не принимала, зато не отказывалась от еженедельного, якобы полагающегося пайка – всякие деликатесы, алкоголь, сигареты и тому подобное. Очень легко и откровенно она рассказала, как отец упаковал сильно пьющую мать в какой-то закрытый санаторий, что после развода он женился на первой же домработнице, которая смогла найти общий язык с ней и с ее более покладистой старшей сестрой, а как только девочки поступили в институт, сделал им эту квартиру. Несмотря на обыденность и простоту рассказа, Журов за отдельным фразами и оборотами угадывал Ксюхин мощный, подавляющий его интеллект. И зачем ему это надо? Пора закругляться, махать умной барышне ручкой и, пока не поздно, рвать когти к Ваське. От чая он отказался, и возник благоприятный момент раскланяться, но тут Ксюха некстати вспомнила о Серже Генсбуре, которого он вчера упомянул. Что за чел? Журову бы отмахнуться, но он почему-то не удержался и пустился в рассуждения о творчестве и жизни эпатажного француза. А то барышня еще подумает, что он совсем тупой и двух слов связать не может. Она слушала его с интересом, в какие-то моменты ее теплый взгляд становился, как накануне, изучающим и даже оценивающим. Журов не придавал этому значения и вдохновенно вещал. За этим делом на столе как-то сама собой образовалась еще одна бутылка тягучей ледяной «Столичной». По мере опустошения второй поллитровки произошла метаморфоза, и Ксюха, как и накануне, вдруг превратилась в своего парня, с которым обо всем можно потрындеть и даже готового за каким-то рожном переться к Ваське в Чертаново.

Таксист, очень кстати, приторговывал водкой. Взяли пузырь. Васька, как всегда, визиту ленинградского друга не удивился, только в дверях шепнул Журову, что в гостях у него сослуживцы с проверенными кадрами, что совсем скоро начнется свальный грех, и поинтересовался, указывая глазами, примет ли Ксюха участие в задуманном многостороннем кувыркании. Журов с негодованием отрицательно завертел головой. Не успели войти, как Ксюха оказалась в центре внимания, бесстрашно травила анекдоты и лихо глотала водку. Васькины гости забыли, зачем собрались, к задуманному приступили, вытирая слезы. Надо же, какая клевая девица! Журов нашел время предупредить Ксюху о планах компании, для него совершенно неожиданных, иначе б в голову не пришло тащить ее сюда. Ксюха с пониманием кивнула, и он увел ее в дальнюю комнату, именуемую всеми, включая хозяина, вытрезвителем. Комната была с балконом, дверь на который Васька зимой никогда не заклеивал – куда ж еще сгружать десятки и сотни пустых бутылок? Что с того, что холодно и постоянно дует, ему ж там не спать!