Холодная комната

– Совсем упился! – выла блондинка, перебивая Маринку, которая говорила, что их обоих надо сдать в дурку, – к собаке приревновал! К собаке! К девочке! Это что такое? Придурок конченый! Завтра он меня к тараканам будет ревновать, что ли?

– Оба вы хороши, – твердила Маринка, – вот объясни, зачем ты с ним пьёшь?

Юлька ураганом влетела в комнату.

– Где собака?

Бело-розово-синий источник рёва, катавшийся по дивану, смолк, перестал кататься и очумело уставился на неё. Маринка вздохнула.

– Это не та собака!

– Где она, спрашиваю?

– Я возле подъезда её увидела, из окна, – пискнула Тамарка, – она дрожала вся, бедная! Я взяла кусок колбасы, побежала вниз! Он меня догнал…

– Какого она размера?

– Собака?

– Нет, твоя жопа!

– Чуть-чуть поменьше овчарки…или побольше… ну, как овчарка!

– Уши большие?

– Нет! Маленькие совсем! Он меня догнал, ударил по голове…

Юлька дальше слушать не стала. Вернувшись в кухню, она схватила за горлышко закатившуюся под стол пустую бутылку и шандарахнула ею о подоконник. Стекло разбрызгалось по всей кухне. До белых пальцев стиснув оскалившееся зубцами горлышко, Юлька поглядела в окно. Затем – на Матвея. Тот стоял бледный.

– Что ты стоишь, как мудак? Бежим!

И кинулась к двери. Матвей, взяв со стола нож, побежал туда же.

– Закрой за нами! – крикнула Юлька в комнату, – и не открывай никому, ни под каким видом!

– Он идиот! Дурак! – опять заработал источник рёва, – я не хочу…

Оставшаяся часть фразы плотно увязла в дверной обивке. Маринка сразу защёлкнула два замка. Юлька и Матвей устремились вниз по ступенькам, она – в халате и тапочках, он – в ботинках, штанах и свитере, но без куртки. Из четвёртой квартиры выглядывало испуганное и злое лицо с недельной щетиной. Плюнув в него с присущей ей меткостью и плечом толкнув подъездную дверь, Юлька первой выскочила на улицу.

Минус три неласково ущипнули её за голые ноги. Халат был, к счастью, махровый, но под него задувало снизу и спереди. Воробьи и синицы, выклянчившие у Юльки весь хлеб, увидев её внизу, изумлённо смолкли. Неравнодушно восприняли её выход, точнее – вылет на улицу и прохожие. Покосившись на то, что было в её руке, прибавили шагу.

– Сбегай к проспекту, – сказала она Матвею, окинув взглядом дворы, – я к станции побегу!

– Там полно ментов с похмелюги, – предостерёг Матвей, пряча нож за пазуху, – ведь вчера у них праздник был!

Юлькин путь лежал дворами и переулками, не очищенными от снега, который сыпал всю ночь. Он скрипел под тапками Юльки, и, попадая в них, мерзко таял под её пятками. Все шарахались от неё, включая даже старух, выползших сорвать на ком-нибудь злобу. Ни одной рыжей собаки и ни одной рыжей женщины соответствующего роста ей не встречалось. На полпути она вспомнила, как шесть лет назад гонялась за ведьмой где-то в районе Щёлковской – глухой ночью, под проливным дождём, босиком. Тогда всё окончилось неудачей, хотя при ней было табельное оружие, а не горлышко от бутылки. Но уж теперь-то, при свете дня, проклятая тварь никуда от неё не денется! Это точно.

Бег её согревал. Левый тапок часто слетал с ноги. Юлька подбирала его и тщательно выбивала из него снег, тяжело дыша. Потом устремлялась дальше. Но один раз тапок отлетел далеко. Запрыгав к нему на одной ноге, Юлька подскользнулась. Её оружие при падении не разбилось, так как она подставила для удара об асфальт локоть. Ей помог встать мальчишка лет десяти, с весёлой озорной рожицей.

– За кем гонитесь? – спросил он, принеся ей тапок. Юлька отряхивалась.

– Спасибо. Ты здесь не видел худую, рыжую тётку ростом чуть-чуть повыше меня?

– Это моя мама, – без удивления произнёс мальчуган. Юлька присмотрелась к нему.

– Нет, это не твоя мама, – проговорила она, надевая тапок, – она не может быть твоей мамой. А ты не видел собаку – большую, рыжую, с маленькими ушами?

– Нет, такую не знаю, – сказал мальчишка, – но поищите. Тут собак много.

Юлька кивнула и побежала дальше. За пять минут она пересекла узкий переулок между дворами, промчалась сквозь какой-то квартал и дальше, за площадью, увидала конечный пункт своего маршрута. От станции отходила московская электричка. Народ спускался с перрона плотной толпой. Пришлось подождать. Взбежав на платформу, Юлька увидела двух милиционеров. Они стояли около касс и курили.

– Прокуратура! – крикнула она им, когда они направились к ней, выплюнув бычки и взяв автоматы наизготовку.

– Не Генеральная ли? – поинтересовался один, с нахальной хомячьей физиономией. Юлька молча двинулась им навстречу, сильно куснув язык. Во рту стало солоно.

– Если я начну на вас кашлять – замучаетесь лечиться, – предупредила она, сплюнув кровь на снег, под ноги щекастому и второму, – я только что из инфекционки сбежала!

Менты застыли, как вкопанные.

– Уйди с платформы, пожалуйста, – попросил щекастый. Его напарник попятился.

– Хорошо, уйду. Но сперва скажите – худая, рыжая баба лет тридцати сейчас не садилась в поезд?

– Нет, мы тут не видали никакой рыжей.

Юлька прошлась вдоль края платформы, глядя на женщин. Те от неё шарахались и визжали. Удостоверившись в том, что ведьмы среди них нет, она доплевала кровь и спустилась. Холод внезапно стал для неё очень ощутимым. Она побрела назад, не думая ни о чём. Ей было легко иногда ни о чём не думать, поскольку всё иногда куда-то вдруг пропадало. Бескрайняя и туманная, с отсветами незримых звёзд, пустота только иногда пульсировала каким-то далёким эхом. Откуда оно бралось? Это было даже неинтересно. Поэтому, когда мимо Юльки прошла, стуча каблучками и до ногтей втянув кисти рук в рукава дублёнки, рыжая панночка, пустой взгляд на ней не остановился.

Глава третья

Ноги шли машинально. Ближе к подъезду Юльку так пробрало морозом, что голова её прояснилась. Снегу набилось полные тапочки. С удивлением обнаружив в своей руке горлышко разбитой бутылки, Юлька швырнула его в сугроб, сгребаемый дворником за бордюр. Дворник обозвал её проституткой. У Юльки не было сил ответить. Кое-как вытряхнув снег из тапок, она ввалилась в подъезд и изо всех сил прижалась к стене, нагретой трубой центрального отопления. Постояв с минуту, пошла на третий этаж, где жила Маринка.

Дверь была приоткрыта. Кровь Юлька увидела до того, как вошла в квартиру. Уже застывшая лужа выползла в коридор из комнаты. Труп Тамарки лежал ничком – ногами к дивану, головой к двери. На боковой поверхности шеи виднелся уголок раны, пересекавшей горло. Издали поглядев на тело, Юлька решила, что входить в комнату ни к чему. Маринка молча стояла посреди кухни.

– Она сама дверь открыла? – спросила у неё Юлька, обойдя лужу.

– Нет. Это я открыла тебе.

Взгляд Маринки казался вполне осмысленным и спокойным. Юлька, которая направлялась к ней, замерла.

– Так значит, ты скажешь, что это сделала я?

– Конечно. Я скажу правду.

– Правду?

Маринка смело кивнула.

– Да. Ты вошла, взяла нож, бросилась к Тамарке, и – чик по горлу! Когда она стала падать, ты отскочила.

– А как насчёт отпечатков?

– Ты через тряпочку нож брала.

– Чем она тебя запугала?

– Кто – она?

– Ведьма.

В глазах Маринки вспыхнуло изумление. Но она промолчала.

– Что ж ты молчишь?

– А что я могу сказать? Ты бредишь. Ты – сумасшедшая. Уходи. Я не вызывала милицию. Но Матвей её вызовет. Уходи, пока его нет!

– Почему ж ты сама не хочешь вызвать милицию?

– Уходи! Пожалуйста, уходи!

На миг она стала прежней. Только на миг. Юлька огляделась – сама не зная, зачем. Потом она ещё раз встретилась глазами с Маринкой. Долго смотрела. И понимала, что зря.

– Значит, это всё? – спросила она.

– Да, всё.

– Ты можешь дать мне какую-нибудь одежду?

– Вещи – в шкафу. Ботинки – под шкафом. Бери, что хочешь.

Юльке пришлось перешагнуть через труп, чтоб подойти к шкафу. По счастью, всё в нём было разложено аккуратно. Сняв халат, Юлька натянула первое попавшееся бельё, колготки, вельветовые штаны, водолазку, самую тёплую на вид куртку и «камелоты» с липучками. И штаны, и куртка ей оказались коротковаты, но не до крайней степени, а ботинки – как по заказу.

– Прости, что так получилось, – внезапно вымолвила Маринка, следившая из прихожей, как она одевается.

– Ничего, я всё понимаю. Ты береги себя. Я одна всё сделаю.

Постояв, Маринка подошла к вешалке, на которой висела куртка Матвея, и вынула из неё все деньги. Она отдала их Юльке, когда та вышла из комнаты.

– Пригодятся.

– Это уж точно.

Более между ними не было сказано ничего. Спускаясь по лестнице, Юлька встретилась с поднимающимся Матвеем. Он задыхался. Увидев Юльку, остановился в недоумении.

– Эта тварь убила её соседку, – сказала Юлька, – Маринка будет всем говорить, что это сделала я.

Матвей не ответил. Нож он держал в руке. У Юльки в глазах заблестели слёзы.

– Матвей, да скажи хоть слово! Ты веришь мне или нет?

– Я видел её. Она шла отсюда, – сказал Матвей, как будто придя в себя, – я за ней погнался. Но потерял.

– Это хорошо, что ты её потерял. Не вздумай ментам о ней говорить! Хорошенько смой с этого ножа отпечатки пальцев. Ты понял?

– Да.

– И в комнату не заглядывай. Хорошо?

– Хорошо. Не буду.

Голос Матвея слегка дрожал, но Юлька не сомневалась, что он удержит себя в руках, не запаникует. Угрюмые молчуны внушали ей почему-то меньше презрения, чем другие люди. Может быть, потому, что часто молчал и хмурился Хусаинов.

– Ещё одно. Маринка сейчас спокойна, но ты не думай, что это – шок от нервного потрясения. Она просто спокойна. Она в том доме видела что-то страшное, по сравнению с чем все прочие ужасы – ерунда. Матвей! Постарайся выяснить, что Маринка видела там. Тогда всё станет понятно.

– Это уж как получится, – произнёс Матвей и снова стал подниматься.

Юлька выбежала на улицу. В мягких, тёплых ботинках было шикарно. Снег перестал валить, и дворники рьяно взялись за расчистку улиц. Добежав до проспекта, Юлька на красный свет его перешла, с трудом увернувшись от трёх машин, и подняла руку. Остановилась чёрная иномарка.

– До Выхино, за полтинник, – сказала Юлька, распахнув дверь. Водитель кивнул. Похоже было на то, что он бы подвёз и за просто так. Забравшись в машину, которая очень резво набрала скорость, Юлька заплакала.

– Что случилось? – спросил у неё водитель, производя обгон за обгоном, хоть скорость транспортного потока была под сто.

– Ничего! Смотри на дорогу.

До Выхино долетели за семь минут. Народу у станции было не протолкнуться. Со стороны остановок к ней примыкали различные магазинчики, павильончики и стихийный вещевой рынок. Над всем этим стоял грохот хитовой музыки из десятка аудиокиосков. С краешку делали шаурму. Там же предлагали и пирожки, прося за них деньги, что было довольно странно, учитывая их качество. Юльке снова хотелось есть, однако она на дрянь не польстилась, а забежала в маленький магазин, где приобрела сникерс и банку фанты. Сразу позавтракав таким образом, она там же купила и телефонную карту. Найдя затем таксофон около подземного перехода, набрала номер Мальцева.

– Добрый день, Сергей Афанасьевич. Вы всё знаете?

– Ты о чём? – удивился Мальцев.

– Ладно, не будем тратить на это время. Вам без меня всё великолепно расскажут. А я могу вам сказать одно лишь: рыжая – бред. Забудьте о ней. И не вспоминайте. Убийца – я. Ловите меня как можно активнее!

– Погоди! Юлька, ты о чём? Что ещё случилось?

Но Юлька, выпустив трубку, которая закачалась на проводе, уж бежала вниз по скользким ступенькам, толкая встречных. Ей было весело. Ух, как весело!

Вплыв с толпой в метрополитен, она меньше чем за час доехала до Кузнецкого. Поднялась. Над центром Москвы гремела та же самая композиция, что и в Выхино – «Put Me Up, Put Me Down». Она звучала в тот год повсюду, вместе с Варум-Агутиным и шедеврами « Руки Вверх». Купив у метро жевательную резинку, Юлька пошла к Неглинной. На тротуаре стояли два постовых автоматчика. Они выглядели опасно. Юлька приблизилась к ним с вопросом, где здесь находится магазин музыкальных инструментов, хотя не хуже их знала, где он находится. Ей ли было это не знать! Милиционеры глянули на неё скучающе.

– Их тут несколько. А ближайший – вон, на углу.

– Что, напротив ЦУМа?

– Ну, да.

Войдя в магазин, Юлька с важным видом остановилась перед гитарами.

– Что-нибудь подсказать? – взялся за неё продавец – сутулый, седой, приятный.

– Да, мне нужна гитара. Недорогая, но и не самая бестолковая.

– Для учёбы?

– Нет, я умею.

– А что играете?

– Классику, в основном.

– А вот посмотрите болгарскую, вам понравится.

Юлька села, сняв куртку и положив её на соседний стул. Продавец подал ей классическую гитару. От неё пахло спиленным деревом. Приподняв одну ногу на носок, Юлька отыграла несколько гамм. Пару лет назад у неё была возможность практиковаться под руководством очень хорошей преподавательницы, в кружке самодеятельности. Гитара, действительно, оказалась вполне себе ничего.

– Сколько она стоит?

– Тысячу двести.

Юлька печально вздохнула.

– А подешевле ничего нет?

– Только ленинградская. Но ведь вам железные струны не подойдут, если вы играете классику!

– Да я и блюз немножко играю, и рок-н-ролл, – выкрутилась Юлька, чувствуя себя дурой из дур, – Сколько она стоит?

– Пятьсот двадцать два рубля.

– Давайте её посмотрим.

На ленинградской гитаре ни одной гаммы сыграть ей не удалось. Она стала бить аккорды, потом сыграла маленький блюз.

– Я её возьму.

– Чехол нужен?

– Смотря за сколько.

– Семьдесят пять.

– Хорошо, давайте.

Выйдя из магазина с дрянной гитарою за плечами, Юлька задрала нос и пошла к метро странными зигзагами, мимо Детского мира и ресторана «Берлин». Милиционеры глядели ей вслед с гордым осознанием сопричастности, потому что чехол выглядел неплохо. В метро он производил столь благоприятное впечатление, что никто даже не толкался.

На Комсомольской Юлька вышла к Казанскому и взяла билет до Рязани. Она понятия не имела, зачем ей сдалась Рязань. Настроения думать об этом не было. Электричка пришла минут через двадцать пять. В ней было тепло и немноголюдно. Пристроившись у окна, Юлька расчехлила гитару и стала к ней приноравливаться. Совковое качество инструмента казалось неодолимым, однако к Выхино разговоры в вагоне стихли. Все с удовольствием слушали «Вечернюю серенаду» Шуберта. Окончание всё же не удалось исполнить. Кто-то попросил Юльку сыграть «Гоп-стоп». Она отказалась. Пальцы её устали от жёстких струн. Зачехлив гитару, она уставилась на окраинный, грязно-серый пейзаж с заводскими трубами, вереницами гаражей и пятиэтажками, проносившийся мимо поезда. После Люберец замелькали заснеженные поля, дачные посёлки и перелески. С печалью глядя на них, Юлька вспоминала лица людей, так же перед ней промелькнувших за тридцать с лишним лет её жизни. Она так ясно видела эти милые и не очень милые, но бесценные по причине невозвратимости своей лица, что контролёру пришлось тряхнуть её за плечо. Опомнившись, Юлька куснула было язык, чтоб заплевать кровью всю электричку, однако вовремя вспомнила, что в кармане лежит билет.

– Скажите, какая станция сейчас будет? – осведомилась она, когда контролёр вернул его ей.

– Быково.

– А до Рязани долго ещё?

– Почти три часа.

Юлька изумилась. У неё было сильное ощущение, что она проехала полдороги. Время странно застыло. Не говорит ли это о том, что она летит навстречу беде?

Прошёл продавец газет. Чтоб отвлечься, Юлька купила «Мир новостей» и стала читать все статьи подряд. Одна из заметок, в которой рассказывалось о даме с зубами и языком во влагалище, заинтересовала её. До Белоозёрской газета была прочитана. Появилась торговка пивом. Юлька взяла у неё две банки и быстро выпила их, не думая о последствиях. А последствия не заставили себя ждать. Разглядывая с моста, по которому мчался поезд, блестевшие вдалеке купола коломенских храмов, Юлька почувствовала, что часа она не вытерпит.

– Не подскажете, сейчас будет какая станция? – обратилась она к соседке.

– Сейчас? «Коломна». Только на ней остановки нет.

– А где она есть?

– В «Голутвине». Это следующая.

– А это что – город такой, Голутвин?

– Да нет, так станция называется. Главная станция Коломны.

– А туалет там есть?

– Ну конечно, есть. Там есть и автовокзал, и кафе, и рынок, и почта.

– Спасибо, ясно.

Прогрохотав мимо полустанка с вывескою «Коломна», поезд стал притормаживать почти сразу и весьма скоро остановился перед действительно большой станцией. Юлька вышла. Сходя по мосту с платформы, она увидела туалет – неказистый, жёлтый, пристроенный к самому зданию вокзала. За этим зданием была площадь автовокзала. За ней тянулось шоссе. Позади шоссе простирался город. Универмаг, примыкавший к площади, был огромен. Рынок был крытый и разветвлённый. С двух сторон площадь окаймляли ряды торговых ларьков – чипсово-пивных, цветочных и музыкальных. Всё это Юлька увидела, когда шла по верхней части моста. Спустившись с него, она побежала в нужном ей направлении, отмечая попутно некоторые детали. Около туалета сидел, прислушиваясь к чему-то, некрупный мохнатый пёс. Перед ним стояла миска с водичкой. Погладив пса, Юлька протянула руку к двери. И – чуть не заплакала. На двери было мелом выведено: «Ремонт». Такая вот вышла дрянь.

Юлька огляделась по сторонам, решая, что предпринять. Но в этот момент стих шум отъезжающей электрички, и стало ясно, к чему прислушивается собака. Изнутри туалета доносились более чем странные звуки. Это был шум борьбы. Точнее, смертельной схватки. Схватка сопровождалась матерной бранью. Внезапно дверь распахнулась с грохотом, и наружу выбежал молодой человек в стоптанных кроссовках, потёртых джинсах и куртке, обрисовать которую одним словом не так легко. У него из носа хлестала кровь. Вслед ему летел красивый женский ботинок, брошенный с большой силой и поразительной меткостью. Он попал беглецу в затылок. Удар был, судя по звуку, очень силён, однако беглец не пикнул, не вздрогнул, а лишь ссутулился, чтоб второй ботинок не угодил в то же место, и ловко скрылся в толпе сходящих с моста пассажиров поезда.

– Если я тебя ещё раз увижу, сука – от стенки … отскребёшься! – выплеснулось из недр туалета пронзительное сопрано, после чего дверь с треском захлопнулась. Серый пёс слегка зарычал и начал пить воду.

Юлька мгновенно сообразила, что у неё есть шанс решить измучившую её проблему. Подняв ботинок, который ввиду отсутствия пары никакой ценности для прохожих не представлял, она вновь приблизилась к туалету, и, открыв дверь, вошла. Внутри оказалось весьма просторно. Возле двери находилась раковина с текущим краном. В том же углу стояли ведро и швабра. Пять запирающихся кабинок располагались вдоль стены слева. Справа было окошко с очень красивыми ледяными узорами. На большом подоконнике, хорошенько подпёртом снизу брусками, стояли электрочайник, плитка, посуда, лежали ложки и вилки. Рядом с окном была приколочена к стене вешалка с двумя куртками. Посреди туалета стоял дубовый письменный стол. Он имел два ряда выдвижных ящиков, оборудованных замками. В одном из них торчал ключ. Под столом лежал на полу матрац, судя по всему, подобранный на помойке возле какой-то больницы. Между столом и дверью валялся стул. На столе сидела, свесив обтянутые чёрными колготками ноги, на одной из которых по очевидной причине ботинка не было, чрезвычайно лохматая и худая блондинка лет двадцати пяти, со взглядом тигрицы, перед которой только что съели её детёнышей. Кроме чёрных колготок и одного ботинка, на злой блондинке была джинсовая юбка и очень тёплая кофта, имевшая капюшон.

– Добрый день, – произнесла Юлька, и, поглядев на окно, серое от сумерек, поспешила поправиться, – добрый вечер!

– Читать умеешь? – звонко отозвалась царица сортира, сжав кулаки. Юлька улыбнулась.

– Да, на трёх языках. А также и в трёх ключах – в скрипичном, альтовом и басовом. Но я решила осмелиться принести вам ботинок, пока его не украли.

Беловолосая стерва хмыкнула.

– Кому нужен один ботинок?

– Тому, кто знает, как вас разгневать, чтоб получить по башке вторым.

Блондинке стало смешно. Зубы у неё оказались не голливудскими.

– Ну, спасибо! Давай сюда.

– А у вас во всех кабинках ремонт? – поинтересовалась Юлька, глядя, как скандалистка натягивает ботинок.

– Иди в любую! А сковородку клади на стол.

Имелась в виду гитара.

– А тебя как зовут? – с большой торопливостью оголяя попу над унитазом, спросила Юлька.

– Соня меня зовут.

– Ты что, тут живёшь?

– Ну, да.

– Почему?

– Потому, что больше жить негде. Да и неплохо здесь.

Слышно было, как Соня ходит по туалету, ставит на ножки стул, щёлкает замком на двери. Поступь у неё была шаркающая, стремительная, широкая.

– А тебя как зовут?

– Марина, – сказала Юлька, натягивая штаны. Спустив воду, вышла. Соня включила свет. Её синие глаза некоторое время всматривались в нюансы одежды и лица Юльки.

– Ты из Коломны?

– Нет, из Москвы. Я ехала на рязанской. Две банки «Клинского» выпила, чувствую – обоссусь! Поэтому вышла.

– Так ты в Рязань, значит, едешь?

– И да, и нет.

– Что значит – и да, и нет?

– Да мне просто по херу, куда ехать. Меня из квартиры выгнали.

– Кто?

– Да гражданский муж.

Соня усмехнулась.

– Мне бы такого мужа! Люблю уродов делать ещё уродливей. Здесь живи.

Такой поворот беседы Юльку застал врасплох.

– Здесь? Как – здесь?

– Да предельно просто. Спишь на матраце, я – на столе. Готовим на плитке, а мыться ходим к одной моей подруженции. Она дом снимает на краю города, в частном секторе.

– Объясни мне, как здесь возможно жить? Сюда ведь всё время кто-то заходит!

– Да кто заходит? Ты ведь сказала, что грамотная! На двери написано: «Туалет на ремонте»! Фактически он, конечно, не на ремонте. Я просто так это написала, чтоб жить спокойно. Начальству я отдаю сколько надо денег. Этот придурок, который жил тут со мной, мне их приносил.

– Так он ведь вернётся! Мы что, втроём будем жить?

– Нет, он не вернётся. Ты мне для этого и нужна, чтоб он не вернулся.

– Не поняла, – вконец растерялась Юлька. Соня, обойдя стол, ключом отперла верхний ящик слева, выдвинула его, достала бутылку водки. С хрустом свернув жестяную пробку, нюхнула горлышко. Пить не стала.

– Что непонятного? Я его выгоняла сто двадцать раз, а он всякий раз приползал обратно, давил на жалость. Впускала. Потом об этом жалела. А если ты тут будешь со мной, я его впустить уже не смогу. Короче, пошёл он в жопу!

– А где мы будем брать деньги, чтоб их давать твоему начальству?

– А это уж моё дело. Ты водку пьёшь?

– А закусон есть?

Соня извлекла из стола пакет с карамельками. Сев на стол, выпили из горлышка. Закусили.

– Конфеты Ленка забыла, – сказала Сонька, болтая ножками, – она жрёт их, как сука рваная!

– Ленка – это та самая, что снимает дом?

– Нет, другая. Ту зовут Танька.

– А как зовут того, кто здесь с тобой жил?

– Да пошёл он в жопу, – с брезгливостью повторила Соня, – будешь ещё?

Хлебнули ещё. За дверью раздался лай.

– Опять Барбос разозлился, – сказала Соня, – он, вообще, добрый. Но часто злится. Уже второй год у меня живёт. А ты хорошо играешь на этой штуке?

– Я музыкалку заканчивала по классу гитары.

– Значит, и «Хабанеру» можешь сыграть?

– Арию Кармен?

– Да.

– Мелодию не могу так сразу, аккорды – нечего делать.

– А ну, играй!

Юлька сняла куртку, вынула из чехла гитару, и, чуть подстроив её, стала бить аккорды. Соня запела на неплохом французском. Заметно было, что и вокалу она училась, но очень-очень давно. На высоких нотах её сопрано срывалось. Барбос за дверью всё лаял. Грохотал поезд. Платформенные прохожие игнорировали сортирное пение. За окошком совсем стемнело. И Юлька вдруг поймала себя на том, что здесь, под пьяную «Хабанеру» и шум вокзала, рядом с пятью журчащими унитазами, при казённом свете стоваттной лампочки, ей не страшно и не тоскливо. Хотелось век так сидеть, лениво долбя по железным струнам и щурясь. Тоска по прошлому, ненависть к настоящему, безразличие к будущему вдруг взяли да провалились куда-то. И водка здесь была ни при чём. За годы скитаний Юльке доводилось пить много с кем, но дрянное пойло ещё ни разу не возвращало ей волю к жизни. Ни на одно мгновение.

После песни пили опять.

– Ты конфетки жри, – напомнила Сонька, легонько тронув струны гитары, – Ленку не бойся! Она мне триста рублей должна.

Но Юльке уж было не до конфеток. Её сморило. Стянув ботинки с брюками, она плюхнулась на матрац и укрылась курткой. Однако же, вместо сна к ней вкрадчиво присосалась зыбкая, мутная дремота. Она не мешала ей слушать Соньку.