ПТУшник

Или просто очень умными, подготовленными парнями с тягой к той же военно-морской жизни.

То есть в основном тоже блатными, но уже по своим отцам. Отцы эти, конечно, не из рабочих и крестьян, а из сложившейся уже в Советском Союзе военной касты.

Из-за чего в нашей военной системе, декларируемой на самом верху, как Рабоче-крестьянская Красная армия, с почтением относятся к таким достаточно редким самородкам из настоящего пролетариата.

Нас во взводе оказалось таких всего двое, зато с нами учился еще парень из настоящего белорусского крестьянства. Единственный не только на нашу роту, но и, пожалуй, на весь поток в триста человек. Правда, он оказался близким земляком ротного командира и еще, как ни удивительно, обязательно женился на его дочери, умненькой ленинградской отличнице.

Впрочем, кэп даже свою племянницу пристроил за одного из наших залетчиков, редких талантов оказался человек. На своем, можно сказать, месте, хоть подкаблучник первостатейный по жизни, как я потом наглядно убедился.

Ну, это уже его личная жизнь, службу в роте он организовал, как часы, со своим немалым опытом ротного командира жестко всех построил и погнал вперед на мины обучения.

Слава богу, что я попал в другую роту параллельного потока, не к такому прошаренному умельцу. Наш кэп раньше служил при комендатуре на Севере, просто замечательно умел доводить почти до обморока залетчиков одним своим изменением тона голоса, но так натягивать вожжи управления своей ротой еще не умел.

Зато на начертательной геометрии, предмете, о котором я имел самое смутное впечатление, я был отловлен со шпорой и при этом сделал только одно задание из трех, вполне допуская, что и его порешал неправильно.

Поэтому с немалым таким основанием ждал первой двойки, , а когда во взводе было объявлено о четырех таких предновогодних подарках, заранее сильно загрустил. Приготовился принимать на повинную голову недельное сидение в училище в первом отпуске для пересдачи совсем непонятного и на хрен мне вообще не нужного предмета.

В итоге мою фамилию не назвали, это оказался один из самых ярких моментов счастья в моей прошлой жизни.

Однако преподаватели дополнительно отметили, что я не получил пару только за свое рабочее происхождение, чем я сразу же загордился перед остальными парнями во взводе.

Все же хорошо иметь изначально конкурентное преимущество из-за происхождения, отпуск теперь весь твой до последнего денька, да еще насчет остальных экзаменов гораздо более спокойно себя ощущаешь.

Вскоре я оказался не только с козырным происхождением из рабочего класса, членом сборной училища, но еще и членом бюро ВЛКСМ роты, получил полную индульгенцию заранее, так что никакие двойки на экзаменах больше мне не грозили от слова совсем.

Такая вот интересная политика у руководящей и направляющей силы нашего общества, честно говоря, меня очень порадовала своим настоящим классовым подходом. Все же есть что-то притягательное во всей этой истории и времени для настоящих представителей рабочих и крестьян.

Хоть где-то за простое происхождение, если не из служащих, дают что-то весомое, как настоящему гегемону. Ибо технические предметы я бы точно не сдал, если бы меня спрашивали серьезно, хотя закончил школу выше четырех баллов в среднем по аттестату.

Что же после этого говорить о национальных кадрах, почти не говоривших по-русски и о таблице умножения имевших такое же смутное понятие, как я о той самой начерталке. И про курсантов, поступивших в систему со срочной службы, давно уже забывших школьный курс, из которых, правда, половина все же закончила училище и разъехалась служить по флотам нашей необъятной родины, совсем скоро ставшей не такой уж необъятной.

Так что в военной системе учеба оказалась не так важна именно для меня, как правильное происхождение, дисциплинированность и отсутствие залетов, что как раз правильно характеризовало мое поведение. Умных парней у нас тоже хватало, их еще заставляли брать шефство над отстающими в учебе курсантами, также пролетая мимо увольнения вместе со своими подопечными в случае получения теми двоек.

Слава богу, такое закабаление по примеру римских легионов практиковалось не в нашей роте.

Не сказать, чтобы я оказался таким уж дубом в учебе, но технические дисциплины с трудом сдавал на тройки, потенциально близкие к двойкам. Ну, если честно, просто на двойки, откуда их легким движением руки превращали в проходные тройки.

Зато абсолютно необходимые для каждого настоящего воина-комсомольца предметы – историю КПСС, научный коммунизм и марксистско-ленинскую философию, она же МЛФ – всегда сдавал на твердые пятерки, как достаточно сложный Морской устав с тактикой ВМФ Советского Союза.

То есть оказался я по жизни настоящим, бескомпромиссным гуманитарием, так что никакие технические вузы, технари и прочие серьезные заведения меня теперь совсем не интересуют, от слова вообще. В этой истории я переберусь в Ленинград на пару лет раньше, чтобы избавиться от родительского присмотра и начать взрослую жизнь, согласно имеющимся у меня в голове мозгам и знанию будущего.

Ни в каком высшем заведении учиться не подумаю и сдавать математику тоже не придется ни разу, слава богу.

Кстати, даже на самый завалящий техникум время тратить не стану, ни к чему мне такое времяпровождение, я точно знаю. Останусь, скорее всего, даже без среднего образования, что совсем какой-то нонсенс по тем временам для ребенка из приличной семьи непьющих родителей.

Во всяком случае, в нашем благоустроенном городе, а что там творится в сельской местности и далеких городах – не знаю. Думаю, там таких товарищей хватает.

Впрочем, у самого сын даже среднего образования не получил, бросил техникум на третьем курсе, ушел сначала в официанты, потом в рекламщики. Теперь живет на Бали, учит полтора миллиарда индусов надежно и с гарантией выигрывать на ставках в онлайн-казино.

Очень расстрою отца своим выбором, я его большое разочарование прямо предчувствую.

Он сейчас мечтает меня в военное училище пристроить, как вышло в той жизни. Повелся я на его уговоры про большую зарплату подводников, про отдых по три месяца на юге, из них один обязательно в военном санатории.

У него, понятное дело, самого мечта имелась стать офицером ПВО и учиться в Минске, да не сложилось у бати из-за залета в самоволке, кстати, проведенной с моей матерью. Так он решил реализовать свою мечту на сыне, которому оказалось тоже интересно учиться в престижном заведении.

Именно в здании бывшего приюта принца Ольденбургского, где при кровавом царизме дети-сироты клеили спичечные коробки, где учились Валентин Пикуль и Виктор Конецкий и которое, что оказалось очень немаловажно, находилось всего в пятистах метрах от хорошо знакомого мне и уже родного Балтийского вокзала.

Только я знаю, что никакого смысла просиживать штаны в училище больше для меня нет, пять лет в казарме от настоящей жизни, от радостей взросления и девчонок в таком городе, как Ленинград, старательно прятаться.

Да и потом, года с девяносто второго, когда все могучее здание социализма рухнуло и раскатилось по кирпичикам, до двухтысячного примерно года военный народ станет очень печально в финансовом плане жить.

По-настоящему впроголодь, по рассказам парней и их жен, так что не мой это выбор в такое интересное для жизни время!

Да ведь прошел я уже этот период в прошлой жизни, спасибо альма-матер за все, что случилось со мной там, за школу жизни и возмужание, за симпатичную форму и плохонькую, но терпимую еду в курсантской столовой.

Только за то, как нас кормили в местах многочисленных практик и стажировок – благодарить не стану, почти везде трехразовое питание реально оскорбляло человеческое достоинство, иначе такое дело и не назовешь.

Однако преодоление тягот и лишений второй раз меня уже не очень интересует, с таким делом я и так отлично знаком на личном опыте.

В том же девяносто первом году я буду месячную зарплату подводника делать за один день, правда, достаточно тяжелого и нервного труда.

А когда выберусь челночить в Польше, то и до тридцати зарплат за недельную поездку будет выходить без проблем.

Вскоре я уснул на своем креслице, снятся мне первые в училище танцы, когда я, еще лысый первокурсник с завистью смотрю на шевроны четвертого курса, а все девушки в зале кажутся очень красивыми. Такие в платьях и на каблуках, со стройными ногами, как сейчас еще можно увидеть на танцах в синеокой Беларуси.

Утром родителей дома не оказалось, поэтому я, позавтракав как следует манной кашей, присматривал за сестрой до обеда, перечитывая Ремарка. Потом ушел по легкому морозу в здание профтехучилища на первую тренировку в новом году и в совсем новой жизни. Пришел в хабзай самым первым, поздоровался со вскоре куда-то убежавшим тренером и некоторое время хожу по залу, прикидывая, что тут имеется из гантелей. Штанга с блинами в наличии, правда, стойки для нее нет, значит, придется просить кого-то подавать гриф себе лежащему, есть несколько гантелей и еще тяжелые биты, чтобы стучать ими по грузовым шинам в качестве отражающего элемента.

Вот это – отличное упражнение для тренировки рук и плечевого пояса, я занимаюсь с битами, переходя на гантели или штангу. Через час тренировки кисти и локти отваливаются, однако я крайне доволен собой, регулярные занятия однозначно нальют мои руки тяжестью. Прошу появившегося приятеля по прозвищу Буратино подать мне штангу и работаю с одним грифом три подхода.

В общем, раскачиваюсь, как следует, после такой нагрузки нет смысла стоять на лапах, как мне предлагает тренер, поэтому я возвращаюсь домой, где плотно обедаю и ложусь поспать. Вскоре меня будит появляющаяся в дверях квартиры ревущая сестренка с огромной шишкой на лбу, и я вниз спускаюсь творить возмездие на нашу ледяную горку перед домом.

Кто сбил сестрёнку, мне рассказывают доброхоты, поэтому я нагоняю случайного виновника Варюшкиных слез в подъезде и некоторое время жестко воспитываю, пока сам не довожу его до слез.

Вот не помню, придут его родители к моим разбираться или нет?

Возвращаясь на горку, встречаю своего приятеля и однокашника Жеку Козлова, теперь радуюсь жизни вместе с ним до самого вечера, с опозданием вспомнив, что собирался прогуляться в старую часть города для полного ознакомления моей памяти с тем, что там имелось тогда.

Старую, потому что она застроена двух- и трехэтажными желтыми домиками, такими своеобразно отличающимися от остальной его части.

Договариваемся с Жекой завтра сходить в кино на двенадцать часов, даже не зная, на какой фильм, и я иду домой сушить обувь и куртку.

В нашем кинотеатре начинается завтра какой-то фестиваль иностранных фильмов, понятно, что все они для нас, простых советских подростков, как глоток свежего воздуха – то грудь женская мелькнет на экране, то настоящие ужасы показывают.

Что я отчетливо чувствую, так это то, что у меня нет очень уж большого расхождения между молодым телом и умудренной опытом головой, пока меня такая ситуация несказанно радует.

Нет никакой радости в том, чтобы смотреть на ровесников и интересующие их занятия с утомленным видом молодого старичка. Так от тебя самого все шарахаться начнут, из-за повышенной взрослости и занудности.

Я радуюсь новой жизни, прежнему телу и с удовольствием дышу морозным воздухом, слетая по хорошо укатанной ледяной горке на ногах.

На следующий день с утра чувствую, как пробуждаются ноющей болью мои руки и плечи, на их фоне мышцы груди стонут тихо и не назойливо. Сегодня придется дать отдых мышцам и тренироваться в перчатках, но уже после обеда.

Пока мы встречаемся с приятелем, то есть я захожу к нему и под нескончаемые советы его матери мы уходим из дома. Есть у нее такое пристрастие – очень переживать за сына, ведь его старший брат маленьким провалился в открытый люк на дороге после дождя и утонул. Поэтому за Жеку Татьяна Никаноровна переживает гораздо больше, чем положено, портит мне приятеля своей добротой и неустанной материнской заботой.

Морозы уже спали, поэтому до кинотеатра мы идем пешком, заходя на горку Белых Песков и пройдя котлован, снова возвращаемся на тротуар. Я помню, что раньше, гуляя с Жекой, мы часто нарывались на всякие недоразумения с местными пэтэушниками или дворовыми авторитетами, поэтому собираюсь начать его перевоспитание в моем теперешнем духе.

В принципе, Жека неплохо дерется, тоже отзанимался пару лет на боксе в младшей группе, но, к сожалению, он изрядно робок и сильно теряется от наглых наездов.

Впрочем, я тоже в бой не кидался раньше, пока меня конкретно не задевали, зато теперь хочу исправить эти недоразумения. Заодно Жеку перевоспитать, как смогу, на своем личном примере.

В «Современнике» дают классный японский фильм «Легенда о динозавре», и мы, отстояв очередь в кассу, радостно орем, то от страха, то от восторга.

Правда, зал кинотеатра заполнен целиком школьниками, на наших местах нашлась пара каких-то молодцов, наших ровесников, которых я сразу же поставил на лыжи. Они попробовали чем-то поугрожать нам напоследок, тогда я сразу заявил, что встречу их после сеанса и пересчитаю все зубы, чтобы даже не сомневались в моих боевых способностях. Уверенный тон заявления и злое лицо подействовали на сверстников, правда, Жека изрядно перепух от моих действий, как я вижу, поэтому не получает должного удовольствия от фильма, собираясь убежать пораньше от намечающихся проблем.

Даже пробует меня на такое малодушие уговорить, вот они, недостатки слишком плотной материнской опеки.

– Не вздумай, – шепчу я ему. – Я сам отлуплю обоих! – и я показываю приятелю черную гайку, зажатую в руке. – От нее удар в три раза тяжелее. Я уже отлупил двух пэтэушников вчера, можем сегодня их встретить, снова подеремся, если их больше окажется.

Жека, наоборот, от моих слов совсем не успокаивается и впадает в тревожный тремор, но нас никто не встречает после сеанса, потенциальные противники не успели найти группу поддержки, а против моей уверенности никакого оружия у них нет.

– Отлично! – Жека обрадовался не на шутку.

– Чего радуешься? Вот надавали бы им нормально, тогда есть повод. А так! – я разочарованно машу рукой.

Мы возвращаемся в кассу и покупаем билеты на вечер, на «Анжелику – маркизу ангелов», после чего направляемся в кафетерий «Дюны», где расположена блинная «Русский чай».

Полностью деревянное оформление блинной смотрится круто даже для меня, современного человека из две тысячи двадцатого года, а в те времена деревянные панели на стенах напоминают мне одно кафе в Хаапсалу, в общем, место по антуражу сравнимо даже с Прибалтикой.

За блинами стоит длинная очередь, встаем и мы, чтобы минут через двадцать ожидания взять мне пару с клубничным джемом по двадцать восемь копеек и пару со сметаной за двадцать шесть. Жека жмется на деньги и берет себе только одни со сметаной, из напитков выбираем сладкий чай, зато я выпиваю сразу два стакана.

Экономить родительские деньги я больше в принципе не собираюсь, знаю, что случится в не таком уж и далеком будущем. В какой мусор превратятся эти бумажки через десять с небольшим лет.

После пиршества мы гуляем мимо магазина «Балтика», где решилась судьба моей семьи в суровом семьдесят первом году. К тому времени у моего отца созрела настойчивая идея покинуть патриархальный город на Волге и перебраться поближе к местам, где он служил в армии.

То есть в Ленинградскую область.

Настолько настойчивая, что разговор между родителями даже шел о разводе достаточно крепкой до этого момента семьи. Он у меня вообще такой, достаточно непоседливый, любит путешествовать, только почему-то по разным местам работы, а не по курортам и странам, в отличие от меня.

Именно путешествовать, как настоящий советский человек, за новой работой и свежим трудом.

Я буду учиться в девятом классе, когда батя укатит за длинным рублем на Дальний Восток, пропадет там на целый год, пытаясь устроиться на плавбазу или еще куда. После его возвращения в семье появится цветной телевизор за семьсот рублей и много фотографий из разных общежитий с однообразными мужскими коллективами.

Мне-то очень понравилось тогда жить более-менее самостоятельно, только присматривать за сестрой, мать возвращалась с работы к семи вечера уставшая, только успевала приготовить нам еды на завтра.

Без отцовского контроля жилось просто отлично, даже двойка по алгебре в четверти не испортила мне настроения.

Глава 5

В основном такая идея у отца созрела по сугубо меркантильным причинам, кроме имеющейся любви к перемене мест.

Потому что в трех местах Ленинградской области, как он доподлинно узнал, начались всесоюзные стройки, и чтобы заманить дефицитный нынче рабочий класс, там в ускоренном порядке раздают квартиры, чего совсем не наблюдается в таком месте, как патриархальный город на Волге, весь усеянный маковками церквей.

Приятели отца с часового завода и через тридцать лет, во время нашей поездки на родину, еще далеко не все оказались живущими в своих квартирах, многие продолжали перебиваться с семьями в бараках, как в конце тех же шестидесятых.

Вот именно такая понятная каждому советскому человеку мысль – получить благоустроенную квартиру и перебраться поближе к Ленинграду, как огромному городу и колыбели советской цивилизации из волжского, скажем прямо, захолустья послужила основой переезда моей семьи на северо-запад нашей необъятной Родины.

Да еще у детей всяко больше шансов окажется в колыбели Октябрьской революции на достойную жизнь.

Спасибо отцу за такую идею: жить рядом с Ленинградом в современном городе атомщиков – очень правильная мысль оказалась по сути своей.

Не сказать, чтобы отца и нашу семью измучил квартирный вопрос, ибо, несмотря на свою молодость и недолгий стаж работы шлифовальщиком на часовом заводе «Чайка», он успел там закончить техникум и даже выстроить кирпичный дом на высоком берегу притока Волги.

Отец так и не признался, как у него такое получилось, рассказывая что-то о денежном пособии молодой семье и ссуде на стройку в размере семисот рублей, полученной от часового завода.

Однако, откуда вообще взялись сильно дефицитные в то время кирпичи, цемент и прочее добро для постройки частного дома?

Про это молчит, как рыба об лед.

Молодая семья получила участок на берегу реки, сначала построила маленькую сараюшку, где я прожил полгода во младенчестве, и за пару лет выстроила кирпичный дом нормального размера, при небольшом денежном участии со стороны родителей жены, а именно ста рублей, подаренных на покупку крыши дома.

Дед у меня оказался довольно прижимист на деньги, я же пошел в него, пусть все же не до такой степени.

Зато бабушка моя, мудрая женщина, любила тратить найденные в доме заначки деда и обзывала мужа редким именем – Скорпионом Мардарьевичем.

Дед, кстати, хоть и отвоевал все четыре года и был ранен под Ленинградом, оказался не очень доволен советской властью, ибо в семнадцатом году служил как раз в Петрограде мальчиком при лавке.

Перспективную и интересную работу пришлось покинуть после революции, чтобы вернуться обратно в унылую деревню.

Отец несколько раз упомянул, как совсем не пьющего, редкого такого кадра для российской глубинки, его поставили после окончания технаря на должность инженера в шлифовальном цеху часового завода. Заведовать в том числе распределением спирта для всевозможной протирки, именно наличие жидкой валюты помогло ему построить дом.

Правда, данное обстоятельство уже подразумеваю я, по мере своей современной испорченности, но до сих пор с этим утверждением не соглашается он сам.

Впрочем, отец, как глубоко советский человек, до сих пор побаивается незримой руки ОБХСС и старается про такие удачные комбинации в своей жизни не распространяться никому, даже родному сыну и даже через сорок прошедших лет.

Еще отец ссылался на полное отсутствие продуктов в магазинах захудалого уездного города, возмущался, что все колхозные урожаи уходят в ненасытную Москву, а на сорокатысячный город в день выделяется всего триста литров молока, которые, конечно, не доходят до покупателей в магазинах.

Может, так оно и было, только ведь смягчающие обстоятельства в деле имеются.

Чтобы отец ни говорил, наличие родителей жены в шести километрах от города, а у них целой коровы, теленка, овец, куриц и множества кроликов в клетках, снижает уровень правды в его словах.

Уж недостатка молока, мяса, сметаны и творога лично нашей семье можно было точно не опасаться.

Только успевай носить от хлопотливой бабушки дары деревенские в город полными корзинами.

Всего скорее, отец все же откровенно признается, что построенный без должного опыта дом оказался очень холодным, поэтому его приходится зимой топить не переставая.

Естественно, прожив в нем пару лет, он предложил матери искать новое место для жительства, а дом взять да продать.

Очень уж ему захотелось получить благоустроенную квартиру с горячей водой, газом и настоящим унитазом с подведенной канализацией, еще почти бесплатным отоплением от горячих чугунных батарей.

Дело чуть не дошло до развода, но родители все же собрались вместе, продали за немалые по тем временам девять с половиной тысяч тогда еще полновесных советских рублей недавно построенный дом и выехали на поиски лучшей доли.

На выбор перед ними оказалось три места жительства – маленький город Подпорожье почти в трехстах километрах от Ленинграда, не знаю уж на что там собирался польститься отец. Кириши с его нефтекомбинатом и ядовитым дрожжевым заводом в ста пятидесяти, еще самый ближайший к Ленинграду город при атомной станции в восьмидесяти километрах.

Поехали сразу в самый ближний, куда уже ходит электричка, тут уже дошли до первого в активно строящемся городе магазина «Балтика».

После минутной экскурсии и потрясенного лицезрения прилавков мать сказала, как отрезала, коротко и сурово:

– Остаемся здесь жить!!!

Пять видов вареной и полукопченой колбасы, имеющихся в продаже, а также свободно отпускаемые труженикам оранжевые апельсины по два килограмма в одни руки потрясли ее, не избалованную прежде такими натюрмортами, душу советского человека до предела!

Через год получили две большие комнаты в общежитии, еще через год – двушку на окраине города, жилье и правда раздавали в те времена довольно быстро.

Единственно, для этого отцу пришлось перейти с места хорошо оплачиваемого рабочего-монтажника на в два раза меньше оплачиваемую должность мастера участка, согласно полученному образованию и желанию начальства.

Можно еще было взять трешку на выбор, но она оказалась расположена на первом этаже в угловой квартире, поэтому отец отказался в пользу двушки на третьем этаже.

Поэтому я жил до поступления в училище в комнате вместе с сестрой и ничуть об этом не переживал. Даже не знал, что не очень-то и хорошо разнополым детям вместе проживать, таким неизбалованным я оказался, впрочем, как весь остальной советский народ.

Поэтому я с интересом осматриваю помещение магазина, ведь за эти десять лет тут ничего особо не изменилось, с семьдесят первого по восемьдесят второй год. После этого мы возвращаемся пешком домой, билеты на «Анжелику» лежат в кармане, я собираюсь на тренировку, пусть все мышцы сильно болят.

Как-то я нагрузил их несоразмерно своему щуплому телу, но, сжав зубы, я продолжаю активно разминаться и стучать кулаками в шингартах по груше.

– Игорь, ты какой-то сильно настойчивый стал, – замечает тренер, когда видит меня второй день подряд в зале.

– Да, Юрий Кузьмич, буду ходить каждый день на каникулах, пока время есть, – отвечаю я ему.

– Решил чемпионом СССР все-таки стать? – интересуется он.

– Думаю еще, – отвечаю я с солидным видом, как будто это плевое дело для меня.

Парни рядом смеются.

Нет, чемпионом становиться я не собираюсь, кое-какие данные у меня есть, каких-то нет, самое главное – нет желания провести в ринге долгие годы, чтобы, может быть, стать мастером спорта, одним из многих сотен в СССР.

Для гарантированного поступления в достаточно блатное военно-морское училище мне вполне хватило первого взрослого разряда в разрядной книжке и пары имеющихся грамот за первые места на соревнованиях.

Еще семнадцати баллов на вступительных экзаменах в лагере для абитуриентов, но тут уже преподаватели сами подталкивали меня в спину и исправляли ошибки, находя мою фамилию в списках одобренных на поступление спортивной кафедрой.

После тренировки возвращаюсь домой и, плотно поужинав, захожу за Жекой.

Сегодня я взвесился, весы показали сорок шесть кило; учитывая плотный перекус блинами, вешу я примерно сорок пять килограммов, этот результат меня не радует совсем.

– Необходимо набрать к концу учебы хотя бы пятьдесят кило, а лучше пятьдесят два, и чтобы это оказались настоящие мышцы, которым необходимо расплодиться на моем теле, – ставлю я себе задачу на ближайшее полугодие.