ПТУшник

Обычные, ничем не закрываемые отделения, в которые советские люди кладут свои вещи, уходят бродить по залу магазина самообслуживания и стоять в очередях. Сейчас такие ящики в супермаркетах тоже есть, только уже с дверцами и хлипкими замками, закрываемыми на ключ.

Ничем не примечательную сетку с кошельком и рублем в нем мы оставляем в таком отделении на входе. Потом заходим в магазин с другой сумкой и, быстро положив в нее намеченную пачку шоколадных конфет, проходим через кассу, как бы сделав вид, что ничего не брали. А если все же тормознут с пачкой конфет, тогда говорим, что забыли деньги в той сетке, которая лежит в ящичке. Это в том случае, когда глазастая продавщица заметит, что у тебя что-то лежит из неоплаченного, тогда можно сослаться на свою забывчивость, только потом придется купить пачку.

Обычно продавщицам не до этого, чтобы проверять сумки у приличных на вид подростков, с независимым видом проходящих через кассы.

Три раза получилось наестся конфет бесплатно, на четвертый раз пришлось заплатить, однако потом живой интерес к таким подвигам пропал. Себя проверили и хорошо, готовы морально к очень серьезным делам в будущем. Да и конфеты что-то приелись, после сразу целой пачки, даже на двоих едоков, во рту становится приторно, а в животе как-то нехорошо, начинает подташнивать, это ощущение я даже сейчас помню.

Какие-то конфеты все же не совсем качественные оказались, на сахарине каком-то состряпаны наверно.

Снабжение в нашем городе серьезно лучше налажено, чем почти по всей необъятной стране, всегда есть какая-нибудь колбаса по два двадцать-два тридцать за кило, даже апельсины попадаются время от времени, сыры пары видов и сливочное масло в наличии всегда, воровства мало, уголовной братии в городе энергетиков почти нет и влияния она никакого здесь не имеет.

В отличии от почти всей остальной страны, где царят суровые блатные понятия на улицах, авторитетные воры учат жизни подрастающее поколение и происходят постоянные драки район на район. Когда на чужую улицу зайти без приглашения – это подвергнуть свою жизнь опасности, притом нешуточной.

Мы, конечно, ничего про такую странную для нас жизнь не знаем, в газетах об этом не пишут, по радио не рассказывают и в книгах о советской действительности редко что-то похожее найдешь, только когда обличаются родимые пятна и пороки капитализма.

Что не все наши люди одинаково хорошие даже на седьмом десятилетии народной власти и с разной степени радостью строят самый лучший в мире социальный строй, наш социализм. Правда, все же не с человеческим лицом, как в Польше или Сербии.

Тьфу, она же сейчас – Югославия!

У нас тоже есть свои уличные авторитеты, обычно это стайка из несколько птушников, которые могут обозвать или отвесить оплеуху зазевавшемуся школьнику, если тому особенно не повезет. Сам я пока с таким делом не сталкивался в прошлой жизни до девятого класса. Когда пришлось пару раз перемахнуться с борзыми, только совсем неумелыми в драке птушниками. Настоящими аутсайдерами по жизни еще в учебе, да и в кулачном бою тоже.

А теперь? А вот теперь посмотрим, я тоже уже не прежний миролюбивый пацан, не очень уверенный в себе.

Дальше я иду в соседний микрорайон, в похожий универсам-близнец, в котором есть что-то новое из ассортимента, но в общем на прилавках лежит все то же самое.

Потом прохожу мимо своей школы, в которую тогда отходил десять лет, от звонка до звонка.

В тот раз отходил, в этой жизни еще подумаю об этом варианте. Тупить два лишних года в обычной школе мне уже не интересно, понемногу собираются разные мысли насчет будущей жизни. И на эти два года появляются другие планы, гораздо более веселые и продуктивные.

Да я за эту пару лет себе на комнату в Питере заработаю.

Захожу ради интереса в универсам «Ленинград», рядом одноименный ресторан, в котором я проведу немало времени после первого развода в поисках веселья и случайных подруг. Вместе с тем же возмужавшим к тому времени Жекой, так же быстро бросившим лейтенантскую службу в пыльном захолустном Чебаркуле.

То есть, уже вряд ли это случится именно со мной, по второму разу прошлую жизнь я досконально не особо горю желанием повторить, согласен удовольствоваться в этом случае одной памятью о прошлом. Да и жить я собираюсь в Питере теперь, если не уеду за границу.

Так и бреду по городу, мимо центра подводников дальше к ДК "Строитель", мимо ПТУ к главному промтоварному магазину города "Таллину", который работает сегодня до восемнадцати ноль-ноль.

Советская торговля не имеет права отдыхать столько времени, как простые трудящиеся, впрочем, что-то я путаю, похоже. В СССР новогодние выходные заканчиваются после первого января, хорошо еще, что в этом году второе и третье января – суббота и воскресенье, и так выходные дни по календарю.

Это уже при новой демократической власти два раза продлевали новогодние выходные и теперь не знают, что с ними делать, оставить так или перенести частично на майские праздники.

Пройдясь вдоль прилавков промтоварных отделов и оценив скромный, серенький ассортимент, я поворачиваю в Андерсенград, очень крутую копию старинной крепости в центре города, где вскоре стою в очереди за блинчиками со сметаной. Не то, чтобы я очень проголодался, однако желательно подольше погреться. Еще мне очень хочется вспомнить давно забытое ощущение довольно вкусной кухни в этом детском городке.

Наворачивая блины с мороженным и сметаной, я с удовольствием рассматриваю родителей с детьми в клетчатых пальтейках и шубейках из цигейки, отмечая лица симпатичных мамочек по привычке, когда замечаю пару знакомых курток местного хабзая, мелькнувших где-то около входа.

Эх, как хорошо сидеть здесь и наворачивать блины по сравнению с исчезновением где-то в пространстве.

Забыв про них, доедаю блины, выхожу на улицу, спускаюсь мимо старинной пушки вниз, когда слышу сзади нагловатый и хриплый голос:

– Эй, малой! Подожди-ка!

Поворачиваюсь и вижу эту пару птушников, выходящих из тоннеля под верхней частью крепости.

Тоннель постоянно используется как туалет нетерпеливыми гражданами и там всегда здорово невкусно пахнет.

Один, который повыше, курит с крайне деловым видом, второй, ростом почти с меня, выжидательно смотрит на мое лицо, отыскивая на нем эмоции испуга и страха.

Ага, спрятались тут перекурить и я как раз мимо прохожу, поэтому решили докопаться. Думают, что может получится денежкой разжиться на халяву, поднять свой статус в своих же глазах.

Раньше я бы немного струхнул, не зная, чего ожидать от непонятной ситуации, но вот с новыми взрослыми мозгами делать этого не собираюсь. Пусть я внешне маленький паренек, однако и противники не сильно крупнее меня, хотя и постарше, как минимум, на один год. А уверенность у меня уже есть, за долгую и боевую жизнь накопилась, пусть я и не вешу сейчас девяносто кило, а примерно раза в два поменьше.

– Чего вам? – спокойно спрашиваю я подходящих подростков.

– Слушай, деньги есть? Есть немного? – настойчиво спрашивает курящий и тоже глядит мне в лицо, ожидая увидеть неуверенность или испуг.

Сейчас я скажу, что нет, тогда они предложат поискать, поэтому отвечаю уверенно, что для меня теперь совсем не трудно:

– Есть, конечно! Что я, нищий какой-то, что ли?

Опа, уверенный голос и интонация показывают мелким шакалам, что жертва не чувствует себя жертвой, поэтому обобрать ее затруднительно. Они мнутся и делают вид, что готовы отстать с претензиями, раньше я бы ушел очень счастливый, но вот сейчас мне этого уже как-то маловато будет.

Пора дать им прикурить, чтобы узнавали издалека и не лезли с такими наглыми предложениями, как поделиться монетой, к будущему авторитетному парню.

Нужна победа за явным преимуществом, чтобы крылья за спиной выросли и уверенность перла из меня.

Я себя самого, конечно, не вижу сейчас, но перед моим взрослым и циничным взглядом мнутся двое щуплых девятиклассников, решивших срубить немного деньжат с невысокого подростка. Может быть, что они рискнули на такое дело первый раз в жизни, наслушавшись рассказов более старших и опытных товарищей, как щипать мелочь у мелких.

Хорошо бы им выписать прививку от попрошайничества именно сейчас, сломать на взлете, так сказать, криминальной карьеры. Вылечить и вернуть обществу полноценными людьми.

Поэтому я добавляю презрительно:

– И чего вам надо, бедолаги?

Парни понимают, что наезжают уже на них, лица становятся решительными, все же их двое здесь и они старше.

Но я больше ничего не жду, давно зажав в кармане куртки гайку в левой руке, легко сокращаю дистанцию, коротко и увесисто безо всякого предупреждения бью курящего по правой скуле. Кулак с тяжелой железкой прикладывается, как надо, сигарета вылетает изо рта парня, как бенгальская свеча. Совсем не ожидавший такого развития диалога птушник валится в снег и еще ударяется лбом об утрамбованный наст.

Неужели я его таким ударом из сознания выбил? Похоже, что выбил, упал он без контроля своего тела.

Второй поднимает руки достаточно неумело, ему я тоже быстро с ходу пробиваю двоечку, он не падает, потому что готов и просто отскакивает после ударов.

Сверху кто-то кричит басовитым мужским голосом, перегнувшись через каменное ограждение:

– Эй, мелочь! Ну-ка, прекратили драться! А то сейчас спущусь! Уши надеру!

Надо же, наша мелкая разборка привлекла внимание общественности, которая здесь – сила, а именно усатого мужика в меховой шапке с поднятыми ушами. Вон и второй к нему подходит, с интересом смотря вниз.

Пора уносить ноги, добивать никого не требуется, птушники превратились неожиданно для себя в потерпевших и ничего больше не хотят. Я сразу же поворачиваюсь и иду мимо пустого сейчас бассейна к парку Белые Пески, чтобы убежать, если что.

Но никто за мной не бежит, второй парень поднимает длинного, и они тоже уходят с места стычки вокруг крепости в другую сторону.

Я же на подъеме настроения забираюсь на самый верх горы, где смотрю на метеоритный кратер, который кажется мне очень большим и глубоким. Сейчас в середине дня он весь усеян детворой, малышня катается с визгом на картонках, ледянках и санках. Коварно опасных для стоящих и не ожидающих внезапного удара по ногам ватрушек еще не изобретено и не запущено в производство…

Не знаю, захочу ли я теперь здесь кататься, как раньше. Да и вообще, несоответствие моего тела теперь моей голове меня серьезно пугает, как я буду чувствовать среди одноклассников? И какие чувства станут вызывать одноклассницы или девочки постарше? Раньше вызывали живой и неподдельный интерес, а как будет сейчас?

Не окажется ли этот интерес своеобразной формой педофилии?

Вчерашний день с рыбалкой и шаровой молнией понемногу рассасывается в моей новой голове, а то, что я вижу вокруг себя сейчас, все более наполняется настоящим вкусом и цветом.

До какой же стадии дойдет мое вживание в тело подростка?

Я иду по верху парка, обхожу катающихся и на основном спуске вижу несколько смутно знакомых парней, но не подхожу к ним. Кататься откровенно холодно, поэтому я спускаюсь вниз, захожу сначала в овощной, где у меня когда-то стоял фотоотдел, рассматриваю страшноватые с виду овощи и фрукты советского плодоовощного агрокомплекса.

В самую старую часть города я решил не заходить сегодня, уже замерз порядочно. Еще опасаюсь встретить тех же птушников с группой поддержки возле кинотеатра или кафе "Дюны". Лучше я сегодня останусь в победителях за явным преимуществом, а там дальше посмотрим.

Поэтому возвращаюсь домой, по дороге навестив еще один универсам, тот самый, где мы со Стасом приноровились воровать конфеты. Конфеты лежат на месте, однако никакого криминального интереса предсказуемо у меня не вызывают.

Вечер провожу дома, размышляя над своей судьбой и выборочно рассматривая книги в книжном шкафу. Из особо интересного вижу "Черный обелиск" и "Трех товарищей", которых где-то по большому блату достал отец.

Слушаю его рассказы о прошлой жизни, задав сначала наводящие вопросы, потом мы ужинаем все вместе на крохотной кухоньке, смотрим черно-белый телевизор, какой-то неинтересный мне фильм.

Вечером я долго читаю книгу Ремарка в своей комнате при свете настольной лампы и внезапно меня осеняет.

Ведь почти все книги классика именно о нем самом, про его личную жизнь. Вот молодец, описал свое прошлое, немного сгустил краски и добавил интересного, пусть и не совсем своего.

Если прочитать внимательно "На Западном фронте без перемен", то кажется, что писатель пару лет провел в окопах, а на самом деле пробыл там всего полтора месяца до ранения и больше на фронт не вернулся. Но впечатление создается именно такое, ощущение полной сопричастности к происходящему в окопах на протяжении долгого времени.

Это и есть писательский талант, с чем никто спорить не станет.

Кроме "Время жить и время умирать" и еще книги про концлагерь, все остальные – это именно про него самого, насколько я помню. Ну, еще про гонщика под вопросом, какое-то отношение к гонкам Ремарк имел, только я этого не помню точно уже, больше не спросить в Википедии и у Гугла.

В каждой книге свой любимый алкогольный напиток, заканчивает повествование он в Нью-Йорке русской водкой и этнически русской подругой Наташей, как высшей ступенью своей эволюции. Что довольно символично после самой Марлен Дитрих.

Тоже такой своеобразный попаданец-беглец в совершенно новый для него мир широких авеню, белозубых ослепительных улыбок, кадиллаков и полного отсутствия войны вокруг. И эсэсовцы вокруг – только актеры в мундирах.

Потом откладываю книгу, долго смотрю на темное окно, оглядываясь время от времени на сладко спящую сестренку. Мне требуется много, о чем подумать и много чего решить про свою новую, старую жизнь.

После этого беру сдвоенный листок бумаги, на нем пишу на всякий случай, если забуду, конспект того, что случится в будущем, знание которого мне поможет по жизни. Вдруг пропадет полностью моя память о будущем, когда сознание взрослого мужчины окончательно устаканится в теле, а на поверхность вынырнет мое подростковое сознание. Пишу долго, вспоминая почти по дням свою жизнь. Листок прячу в одну из книг на своей полке, у меня их там немного, всего пятнадцать штук.

Сегодня я успешно подрался, потому что внутри меня не прежний добродушный паренек, не умеющий отстаивать свою точку зрения, а взрослый и жесткий мужик, прошедший по жизни и Крым и рым.

На самом деле, если с технической точки зрения, отстаивать свое достоинство мне не так сложно.

Ведь я уже ровно три года с середины пятого класса занимаюсь боксом, даже имею на ринге кое-какие успехи.

Год назад в седьмом классе я выиграл Всесоюзный турнир «Мирный атом», проводившийся в нашем городе. Выиграл очень легко и безо всяких проблем побил сначала какого-то парня из Москвы, в финале другого соперника, носящего интересный титул – чемпион города Пикалево. Не знаю, такой ли это город, чтобы хвастаться этим достижением, теперь у меня есть грамота за первое месте в категории до сорока килограммов. Да, до сорока килограммов и в седьмом классе это не то, чтобы совсем маленький вес, но гораздо ниже среднего по классу.

Даже не так, просто одноклассники, довольно многие из них, начиная с шестого класса обогнали меня по росту на одну-две головы и теперь весят по шестьдесят-семьдесят кило. Правда почти все они ушли в специальный класс для дзюдоистов в соседнюю школу, я встречаю их не так часто, тем более, что проблем с ними никаких не имею. Отношения вполне приятельские, правда смотрю я на них сильно снизу вверх.

Однако сейчас в восьмом классе маленькие рост и вес, и еще отсутствие тяжелого удара не то чтобы сильно отравляют мне жизнь, но тут есть над чем упорно поработать и исправить. Есть над чем попотеть и, возможно, поправить в своей новой жизни, чтобы наметить новые рубежи, к которым мне стоит стремиться.

В девятом классе я вытянусь до метра восьмидесяти в росте, стану выше среднего, но останусь очень тощеньким по фактуре пареньком, пусть и довольно жилистым.

Даже на пятом курсе военно-морского училища моя будущая супруга с некой печалью в томном взоре говорила мне не раз, что из мужского у меня только шея и член. А тогда я уже весил шестьдесят восемь кило, что тоже явно недостаточно для моего роста.

Она то, за свою крайне буйную биографию привыкла к более плотным мужикам на себе и рядом с собой, но на четыре года ее терпения на меня хватило и за это ей спасибо.

Тогда я не понимал, что сделать, чтобы поменять ситуацию в свою пользу, но теперь знаю, что полгода упорных занятий и мышцы понемногу раскроются на теле. Еще, конечно, требуется обильное и хорошее питание, теперь матушке придется готовить немного побольше для своего сыночка, который станет лопать за троих.

И впахивать в зале бокса, в том самом ПТУ, на немногих имеющихся там силовых снарядах не отлынивая.

И начну именно завтра впахивать, на каникулах тренировок у нас нет, зато тренера открывают зал в двенадцать часов дня до шести вечера, так что мне будет чем там заняться.

Глава 4 ИСТОРИЯ МОЯ

Это моя программа-минимум, именно то, что я придумал на скорую руку, чтобы вступить в будущую жизнь с более тяжелым ударом и повышенным весом для подтверждения солидности своих слов.

Не сказать, чтобы без этого в жизни не так нормально мне живется. В принципе, драться вообще приходилось не часто, если не особенно обращать внимания на всякие поводы. Но вот если внимательно обращать, тогда придется в каждом новом мужском коллективе себя ставить, а что может быть проще, чем отвесить пару хороших плюх борзому наглецу?

Это в военном училище такое дело не приветствуется в принципе, а на новом пути к взрослой жизни очень даже жизненно необходимо окажется, в этом я уверен на сто процентов.

Тем более, что есть у меня знакомый парень, ничем не отличающийся от меня внешне. У него репутация драчуна и заводилы, хотя он даже боксом не занимается, просто характер у него ершистый и гонор задиристый имеется.

Весьма популярен среди сверстников и девчонок, что мне еще требуется для чистого, незамутненного счастья в своем пятнадцатилетнем теле?

Пока, в этом возрасте – самый простой путь к успеху, немного драйва, девичьего внимания и уверенности в себе.

Главное для меня – это совсем не то, каким крепышом я стану через полгода, можно еще три месяца летних каникул туда прибавить, которые я проведу в деревне у любимой бабули, провисеть на самодельном турнике и отжиматься с отягощениями.

В прошлой жизни предки уговорили меня поехать к другим бабушке и дедушке на Украину, в этом такого залета не случится точно, это даже не обсуждается. Теперь только к любимым дедуле и бабуле, я очень хочу их снова увидеть.

В общем, мне можно кое-чего добиться, работая над собой и своим телом беспощадно и постоянно.

Там еще и симпатичная троюродная сестренка окажется, скорее всего, моя ровесница по возрасту. С ней то я проведу первые уроки поцелуйного искусства, если в городе никого себе не найду. Да и если найду – это же совсем другое дело и измерение, да и местности совсем разные, так что – вообще не считается.

А найти, хотя бы для прогулок под ручку – очень желательно, тем более с моим то теперь хорошо подвешенным языком и пониманием женской логики не может не найтись такая достаточно симпатичная девушка.

Главное изменение в жизни теперь состоит для меня в том, что я очень отчетливо понимаю – сидеть еще два очень долгих года при родителях и посещать среднюю школу мне точно ни к чему. Корпеть на алгебре над логарифмами и прочими производными я не стану, они мне не пригодились в прошлой жизни, не пригодятся и в этой, знаю это наверняка.

Как, в принципе, даже диплом инженера-электромеханика, специалиста по вооружению кораблей не пригодился ни разу, а сколько пришлось стараться и потеть на экзаменах, отказывать себе в житейских удовольствиях из-за одной ошибки юности. Страшно представить, особенно для такого впечатлительного человека, с моим-то высоким уровнем фантазии.

Конечно, это только сейчас так мне все понятно. А тогда, в восемьдесят четвертом году во время выбора будущего молодым пареньком после десятого класса с проявленными весьма средними способностями, в то простое еще совсем время, когда никто и не подозревал о скорой смене общественно-социального строя, выбор оказался непростым.

Ну, кто-то точно знал, что скоро социализм закончится, однако делиться такими откровениями с народом отнюдь не спешил, да и желания такого не имелось в принципе, это знание стоило держать в строжайшей тайне.

Я же сам, проштудировав список ВУЗов Ленинграда, не нашел для себя ничего привлекательного, только одно заведение, Институт Киноинженеров, привлек мой взгляд на тот момент. Потом оказалось даже, что отчисленный из нашей системы может легко восстановиться именно в этом институте, тем более, что даже на тот самый курс, с которого отчислен.

Больше, по рассказам бывших курсантов, нигде так не баловали нашего брата.

Я прямо как почувствовал, что это самое стоящее место во всем Питере, если уж тебе так невтерпеж получить высшее образование и весело провести институтские годы.

Так что, теперь размышлять над своей жизнью я буду уже в условиях полной своей осведомленности нашего будущего, моего и целой страны.

А изучение логарифмов путь идет на хрен, бесповоротно и окончательно!

Нет, разок умение брать производные как-то спасло меня от пары на первом курсе нашей бурсы, на экзамене по высшей математике, все три вопроса на котором я успешно завалил. Не знаю, успел ли преподаватель посмотреть в мой послужной список, имеющийся на каждого экзаменующегося курсанта или нет, двойкой за экзамен тогда весьма зримо попахивало, а ротный командир смотрел на меня тяжелым, немигающим взглядом.

Как на члена сборной училища по боксу, который и так не ходит в наряды, не несет тяготы и лишения воинской службы в полной мере, не стоит в оповещении, а просто и беззаботно пинает свой детородный орган в спорткомплексе на мягких матах. Пока все остальные бегают на довольно напряженной зарядке и убираются в положенных по расписанию местах.

За всю учебу, за все пять лет в училище на зарядке я побывал всего один раз и такие нагрузки мне очень не понравились, честное слово. Потом даже если родной спорткомплекс иногда не работал, обычно по началу учебного года или летом, я все равно исчезал из роты до подъема и просто шхерился в учебном комплексе, ожидая окончания всех этих процедур и построения на завтрак.

Производные я успешно взял, спасибо молодому преподавателю математики из нашей школы, которого мы звали созвучно имени и отчеству Бокал Стаканычем, который смог научить меня этому делу на твердую четверку.

Так что вопрос с происхождением именно из рабочего класса и членством в сборной училища, вполне возможно так и оказался подробно не рассмотрен в тот раз.

Училище мое командное подводное оказалось довольно блатным заведением, с конкурсом примерно семь человек на место. Кроме нахимовцев, военнослужащих, поступавших со срочной службы, национальных кадров из Киргизии, Армении и Узбекистана, еще спортсменов, успевших заранее отметиться со своими достижениями на кафедре спорта, как я, например, остальные поступившие почти поголовно оказались блатными детьми военнослужащих, имевших непосредственное отношение к военно-морской службе. Или просто умными, подготовленными парнями с тягой к той же военно-морской жизни.

То есть, в основном тоже блатными, но уже по своим отцам. И отцы эти, конечно, в основном тоже не из рабочих и крестьян, из сложившейся уже военной касты Советского Союза. Из-за чего в нашей военной системе, декларируемой на самом верху как рабоче-крестьянская Красная армия и такой же военно-морской флот, с заметным почтением относятся к таким достаточно редким самородкам из настоящего пролетариата.

Нас во взводе оказалось таких всего двое, зато с нами учился еще парень из настоящего белорусского крестьянства. Единственный не только на нашу роту, но и пожалуй, что на весь поток в триста человек. Правда, он оказался близким земляком ротного командира и, как это получилось не удивительно, еще и потом женился на его дочери, ленинградской отличнице.

Впрочем, кэп даже свою племянницу пристроил за одного из наших залетчиков, редких талантов оказался человек.

На своем, можно сказать, что месте, хоть и подкаблучник первостатейный по жизни, как я потом наглядно убедился.

Ну, это уже его личная жизнь, службу в роте он организовал, как часы со своим немалым опытом ротного командира жестко всех построил и погнал вперед на мины обучения. Слава богу, что я попал в другую роту параллельного потока, не к такому прошаренному умельцу. Наш кэп раньше служил при комендатуре на Севере и замечательно умел доводить почти до обморока залетчиков одним своим изменением тона своего голоса, но вот так искусно натягивать вожжи управления своей ротой не умел.