Дождь в Токио

Помедлив, я иду к узкой двери, которая изо всех сил старается казаться незаметной. Сжав латунную ручку, вдруг вспоминаю, что всё ещё ношу на голове розовое несчастье. Гордиться тут нечем, но я быстро прячу шляпу в зарослях плюща.

Полная бессмыслица: магазинчик крошечный, однако для ненужного хлама места здесь предостаточно. Между заполненными вешалками я замечаю старинную мебель Честерфилд, барочное зеркало для переодевания, украшенные сундуки, книжный шкаф во всю стену и даже антикварную латунную ванну с цветочными горшками внутри. С потолка свисают гирлянды из разноцветных бумажных фонариков. Они беспокойно мерцают, из-за чего повсюду танцуют тени.

– А я всё думал, когда ты объявишься.

Спустя мгновение я замечаю в этом хаосе физических невозможностей Кентаро, который сидит за деревянным столом, заляпанным свечным воском. Сегодня он одет в синие джинсы Levi’s и в белую майку. Сразу бросается в глаза, как много у него татуировок: на руках, плечах и груди. Они сделаны так изящно, что напоминают карандашные рисунки.

– Тебе нужна школьная форма, правильно? – Кентаро останавливает взгляд на жирных пятнах на моём платье. – Лучше спрошу по-другому: сколько тебе нужно запасных комплектов?

Я знала, что Кентаро будет здесь, но его присутствие совершенно выбивает меня из колеи. Снова превращаюсь в золотую рыбку: открываю рот, закрывают рот, открываю, закрываю…

– Эй, приём? Язык проглотила?

Мысленно отвешиваю себе пощёчину.

– Нет. У меня просто был ужасно тяжёлый день.

– Сейчас два часа дня, – весело замечает Кентаро.

Соберись, Малу!

– Давай пропустим светскую беседу и перейдём сразу к сути?

Он улыбается:

– Я люблю прелюдию.

Скажи что-нибудь крутое – скажи что-нибудь крутое – скажи что-нибудь крутое.

– Прелюдия переоценена.

Ух ты.

Несколько секунд Кентаро наслаждается моим позором, а затем произносит с широкой усмешкой:

– Хорошо, тогда пойдём.

Несколько секунд стою на месте, молясь, чтобы сзади разверзлась пропасть, куда я бы сбросилась. Увы, ничего не происходит, поэтому я бреду за Кентаро с красными щеками и пылающими ушами.

Мы петляем по лабиринту из корявых деревец бонзай, жутких масок театра Но и выцветших настенных вееров, однако меня зачаровывает спина Кентаро. Удивительные создания с искажёнными лицами и бешеными глазами мелькают между лопаток. Если не ошибаюсь, подобные мотивы очень популярны у печально известной японской мафии. Каждый знает про таинственных боссов якудза, которые покрывали татуировками всё тело. Единственное различие: татуировки Кентаро чёрно-белые. Всё равно это более чем странно.

– Сегодня получишь летнюю форму. Она называется сэйлор фуку.

– Чей это магазин? – я очень рада, что Кентаро сменил тон на нейтральный.

– Акамуры. Обычно он прячется, когда приходят клиенты.

– Твой шеф прячется где-то здесь? – тихо недоумеваю я.

– Он немного своеобразный, предпочитает сливаться с интерьером. Не думай о нём. Пока он не покажется, здесь только мы двое.

По-моему, Кентаро изъясняется довольно странно: наверное, из-за того, что обычно говорит не на немецком языке, а на японском. И всё же от мыслей о боссе-хамелеоне, который бродит где-то рядом, мне не по себе. Какое дивное место.

Кентаро останавливается, и я, поглощённая решением новых загадок, врезаюсь в него.

Кентаро успевает меня подхватить. В завихрениях его радужки я вижу голубые точки – кусочки небес, заключённые в золотой янтарь. Он вдруг оказывается совсем близко.

– Прошу прощения, – лепечу я, отшатываясь. Сердце отбивает бурное барабанное соло.

– Кабинка для переодевания, – просто говорит Кентаро, указав на сомнительную конструкцию с балдахином.

– П-понятно.

– Я уже принёс твою форму.

По рукам бегут мурашки.

– Откуда ты знал, что я приду сегодня?

– Акамура увидел в магическом шаре.

Озадаченно моргаю.

– Мать Аи позвонила и рассказала, – Кентаро хмурится. – Я в курсе, что ты не любитель светских бесед, но у тебя точно всё в порядке? Выглядишь очень рассеянной.

В душе что-то шевелится. Почему-то мне хочется поговорить. И желательно обо всём и сразу.

– Если честно, меня напугало землетрясение. Раньше я с подобным не сталкивалась.

– Понимаю. Я тоже испугался, когда впервые почувствовал онамадзу.

– Погоди, сегодня я уже слышала это слово. Что оно означает?

– Онамадзу – причина, по которой земля трясётся.

– Ты имеешь в виду тектонические плиты?

– Я имею в виду гигантского сома, живущего под землёй. Мы чувствуем его движения, когда он приближается к поверхности.

К моему изумлению, Кентаро задирает майку и демонстрирует кожу над правым бедром:

– Вот онамадзу.

Я растерянно разглядываю бородатую рыбу с переливающейся чешуёй и хвостом, похожим на драконий. С ума сойти, какой у Кентаро пресс! Неудивительно, что Ая положила на него глаз…

– Онамадзу относится к ёкаям. Это демоны из японских мифов, – продолжает Кентаро, снова скрыв тату под майкой.

– И ты в такое веришь?

– Верю ли я, что под земной корой живёт волшебная рыба? Нет. Однако сомы в самом деле лучшая система раннего оповещения о землетрясении. Они бьют тревогу раньше сейсмометра. Будто у них есть какое-то шестое чувство.

Не собираюсь верить Кентаро, но его голос гипнотизирует.

– Что ж, завтра пойду в зоомагазин и куплю целый аквариум с этими плавающими детекторами. Может, надрессирую предупреждать об очередной вечеринке их старшего брата за сорок восемь часов до её начала, чтобы я успела убежать.

Кентаро со смехом качает головой:

– Не переживай, Токио – самый сейсмоустойчивый город в мире. Каждое здание спроектировано так, чтобы выдержать сильные подземные толчки. Гораздо важнее найти для тебя подходящую форму, потому что в этой стране мы с тобой тоже настоящие демонические создания. Мы – великаны.

– Очаровательно, – хмыкаю я.

В кабинке я отмахиваюсь от подвески из журавликов-оригами, колыхающейся на уровне моего лица – и вижу её. Новую школьную форму размера XXXL.

М-да.

С огромным трудом я со своим размером М втискиваюсь в коротенькую юбку. Даже гольфы на моих европейских икрах норовят разойтись по швам. На блузке с матросским воротничком я наконец-то сдаюсь. Три верхние пуговицы не застёгиваются, на животе ткань закручивается. В таком наряде невозможно учить математику!

– Мне… Блузка мала.

– Где? – кричит Кентаро из-за занавески.

Меня прошибает пот. Не дождавшись ответа, Кентаро смущённо прочищает горло:

– А, хорошо. Ясно. У нас есть костюмы побольше. Так, размер XXXX…

– Да-да, понятно, – рычу я.

Кентаро протягивает через шторку другую блузку.

– Лучше?

Смотрю в зеркало: мне не нравится. Не узнаю себя, и это очень смущает. Я выгляжу как сумасшедшая героиня фильма – нечто среднее между «Сейлор Мун» и «Гарри Поттером».

– Лучше, – похоронным голосом отвечаю я.

– Как юбка?

– Чересчур короткая.

– Это стандарт.

– Не хочу показывать так много кожи.

– Выйдешь, чтобы я увидел всё целиком?

Тяжело сглатываю. Глубокий вдох – выдох. Пытаюсь забыть, что мы будем учиться в одном классе…

Я выкатываюсь из кабинки, как цыплёнок из яйца, и Кентаро меняется в лице. Понятия не имею, что у него в голове, но сама от стыда почти теряю сознание.

– Секуси! Сугой секуси!

Я подпрыгиваю от испуга: из-за спины Кентаро вдруг показывается морщинистый старик. Он появился, как НЛО, внезапно и необъяснимо. Старик улыбается, демонстрируя впечатляющую беззубость. Из-за шелушащейся лысины и белой юкаты он выглядит как помесь волшебника с рептилией.

– Секуси! – снова восторгается старик (разве можно называть такое сексуальным?). Его речь похожа на икоту, а длинная борода вьётся как инопланетный кустарник.

– Ака… – голос подводит Кентаро. – Акамура сказал, что ты выглядишь прекрасно.

– Прекла-а-асна, – подтверждает старик, прищёлкнув языком.

– С-спасибо, – пищу я. На моих щеках можно жарить яичницу.

Только я пролепетала благодарность, диковинная реликвия из древних времён отвернулась и зашаркала к кассе. Моргаю – Акамура уже исчез.

– Удивительно. Старик никогда не показывается незнакомцам, – смеётся Кентаро. – Видимо, ты его очень впечатлила!

– Уверен, что он не персонаж сказаний? – понизив голос, осведомляюсь я. – Или спрошу иначе: у тебя есть татуировка с ним?

– Возможно.

Опасная улыбка – опасно прекрасная.

– Тогда покажи, – с вызовом предлагаю я, но вся смелость улетучивается, когда Кентаро подходит ближе.

– Есть проблема, – его глаза дерзко блестят.

– Ч-что за проблема?

– Не хочу показывать так много кожи.

Идиот. Следовало догадаться, что он надо мной потешается.

– Кстати, Ая передаёт тебе пламенный привет, – ледяным тоном сообщаю я. Не позволю этому джедаю (сегодня замаскированному под мафию – модель нижнего белья) так легко поднять себя на смех.

– И ей привет, – Кентаро отводит взгляд, выглядя немного обиженным. Нет, тогда получается, что он хотел пофлиртовать, а это математически невозможно. Парни не флиртуют с девчонками вроде меня. Особенно такие красавчики, как Кентаро.

Я продолжаю заниматься вынужденным сводничеством.

– Мы с ней сегодня ели рамэн.

– Это кое-что объясняет, – сухо отвечает Кентаро. – Есть трупы?

– Да, три. Моя фотография уже расклеена по всему Токио.

Сосредоточься, Малу, сосредоточься!

– В общем, Ая передавала тебе привет.

– Ты уже упомянула.

– Давно вы знакомы?

Кентаро удивлённо моргает:

– Довольно давно.

– А когда начали встречаться?

Он скрещивает руки на груди, окидывая меня недоверчивым взглядом.

– Мы не вместе, если под встречаетесь ты имеешь в виду это.

Внутри всё сжимается.

– П-правда нет? Но Ая же такая… милая. По-твоему, н-нет? Она милая и такая… ах.

Кентаро заливается смехом.

– Ая милая? С этим можно поспорить. Но одно мне ясно: ты не шпионка, что успокаивает. На мгновение я подумал, что тебя подослал отец. Такое уже бывало не раз.

Пока я соображаю, что Кентаро имеет в виду, он протягивает руки и говорит:

– Дай мне форму, когда переоденешься. Я подожду у кассы.

– Л-ладно.

Осознавать, как по-детски я себя только что вела, мучительно – мучительно неловко. Переодевшись обратно в праздничное платье, я с опущенной головой плетусь к столу, где сидит Кентаро.

– Деньги за форму твои родители уже внесли.

На слове «родители» Кентаро мельком смотрит мне прямо в глаза.

– Понятно. Спасибо.

Он осторожно заворачивает блузку в блестящую шёлковую бумагу.

– Тебя уже накрыло тоской по дому?

Отвечаю слишком быстро:

– Нет.

Так быстро, что Кентаро в изумлении замирает.

– Всё… всё сложно, – добавляю я.

– Я заметил.

Мы молчим. Тщательность, с которой Кентаро упаковывает мою школьную форму, завораживает. За то, как он складывает одежду, ему полагается награда. Кентаро не спешит, и мне почему-то нравится стоять вот так, наблюдая за его работой. Наконец он с улыбкой вручает мне свёрток.

– Додзо, пожалуйста.

– Вау, это невероятно!

– Простого спасибо вполне достаточно, – в замешательстве отвечает Кентаро.

– Я говорю о рисунке.

Из-под обёрточной бумаги торчит скетчбук, и увиденное очень впечатляет: глаза, носы, губы – набросок лица, настолько безупречный, что кажется фотографией.

Кентаро в панике бросается к столу и быстро прячет скетчбук.

– Картина ещё не готова!

Я ошеломлённо смотрю на него.

– Всё… всё сложно, – шепчет Кентаро.

– Я заметила, – прочистив горло, я продолжаю как ни в чём не бывало: – Ещё раз спасибо за помощь.

– Всегда пожалуйста. Приноси форму к нам на чистку, если снова натворишь дел в лапшичной.

– Здорово, буду иметь в виду.

Наступает тишина, которую можно использовать как орудие пыток.

Кентаро заговаривает первым:

– Я провожу тебя до ворот.

– Не нужно.

– Это моя работа.

Ах. Джедай снова на тёмной стороне силы.

На асфальте отражается ослепительный свет солнца. Выйдя из уютного полумрака магазинчика, я невольно жмурюсь.

– Малу.

Я чувствую дыхание Кентаро на коже, и тело отзывается приятной дрожью. Он стоит прямо за спиной. Жаль, что мне на это не всё равно.

– Малу.

Медленно, очень медленно оборачиваюсь к Кентаро.

– Это твоё?

Визг автомобильных шин – да быть такого не может! С самой широкой усмешкой за всю историю человечества Кентаро указывает на розовую шляпу, победоносно торчащую из зарослей плюща.

– Я… нет… да, моя, – ломким как стекло голосом отвечаю я.

Освободив шляпу от плюща (или ещё лучше: освободив плющ от шляпы) Кентаро надевает её мне на голову.

– До завтра, Малу.

Меня хватает только на слабый кивок.

Кентаро с улыбкой пятится, и в следующее мгновение его поглощает серебристосерый сумрак. Дверь в магазинчик захлопывается.

– Завтра ужасно скоро, – шепчу я.

– Сёганай, – довольно отвечает розовая шляпа.

4

35°40’40.4»N

139°42’33.6»E

– Нет, папа, я не заблужусь. Мы Аей ходим в одну школу.

Я лежу на футоне, уставясь в потолок. Братто Питто дремлет, свернувшись вокруг моей головы, будто кепка (в его случае, будто сморщенная купальная шапочка). Жаль, что мой первый в жизни поклонник – кот-нарцисс по имени Брэд Питт, но я постепенно привыкаю к этому лысому преследователю.

– Малу, ты ещё здесь? – вопит папа в телефон. С тех пор как я уехала в Японию, он компенсирует расстояние громкостью.

– Да, пап, – вздыхаю я.

– Держись подальше от мальчишек, которые курят.

– Да, пап.

– И от тех, которые пьют.

– Да, пап.

Папа переключается на автопилот.

– И от тех, которые катаются на мотоциклах.

– Подожди, сейчас возьму бумагу и ручку. Так много за один раз невозможно запомнить.

Папа действительно выжидающе молчит, и я с усмешкой закатываю глаза. Сердце сжимается – как же я скучаю по родителям. Понимая, что папа в своей стихии, спрашиваю:

– Есть ещё мудрые советы?

– Татуировки! Держись подальше от парней с татуировками!

– Не беспокойся. С таким я мириться не собираюсь.

– Вот и прекрасно. Что ещё?

– Это ты мне скажи, – ворчу я.

– Никаких вечеринок по будням!

– Ты меня с кем-то путаешь.

Тишина.

– Малу, мне очень грустно, когда ты так говоришь.

На глазах выступают слёзы. Как бы хотелось взять свои глупые слова назад.

– Ты ведь знаешь, что мы тебя очень любим.

– Знаю, – шепчу я. Сейчас всё бы отдала за объятия. – Как дела у мамы?

– Супер. Она передаёт большой привет, – папа старается говорить жизнерадостно. – Вчера в музей поступили новые полотна, поэтому у мамы дел невпроворот.

– Я имею в виду, как у неё дела по существу?

– Когда как, – помедлив, отвечает папа. – Малу, не переживай за нас. Ты на другом конце земли – лучшая возможность отпустить прошлое! У нас с мамой всё отлично. Но мы сильно по тебе скучаем.

– П-прости, – я глотаю слёзы.

– Не нужно. Мы очень рады, что у тебя будет такой опыт! – говорит папа и быстро добавляет: – Только никаких наркотиков!

– Я люблю вас, – признаюсь я.

– А мы тебя ещё больше. Спокойной ночи. Завтра твой первый день в школе, это так волнительно!

Хочу напомнить папе, что через две недели мне исполнится семнадцать лет и вообще, я в школу хожу не первый год, но вместо этого просто желаю доброй ночи на японском языке:

– Оясуми насай.

– Оящватски касай – или как-то так! – смеётся папа и отключается.

Половина одиннадцатого, а у меня сна ни в одном глазу. Братто Питто, чью сиесту нарушила моя болтовня по телефону, садится рядом и осуждающе мяукает.

Я прислушиваюсь. Видимо, семейство Накано уже спит. Завидую. Разговор с папой меня взволновал – сильнее, чем хочется признавать. Надеюсь, у родителей всё хорошо. С тех пор как я уехала, в нашей квартире в Мюнхене стало совсем пусто. И мне ли не знать, как расстраивает маму тишина.

В крошечной спальне невероятно жарко. Вечером я приняла холодный душ, но сейчас снова вспотела. Всё такое липкое, а в горле сухо.

Ворочаюсь с боку на бок. Может, посмотреть Netflix? Нет, голова так забита впечатлениями, что утомительно даже думать о глупых мультиках. Со вздохом достаю из-под подушки карманное зеркальце. Оно очень красивое: насыщенного синего цвета с багряными спиралями. Открываю его и осторожно высыпаю осколки на футон. Перед моими глазами прямоугольный осколок, неплотно держащийся в оправе.

Смотрю на себя, и она смотрит в ответ.

– Привет, Майя. Это звонил папа. Нервничал, как всегда. Честно говоря, сегодня всё идёт криво-косо. Сначала весь этот театр с Кентаро, а затем я целую вечность бродила с Аей и Рио по Харадзюку. Удивительное дело, Ая совсем не спрашивала, что о ней сказал татуированный джедай. Не сомневаюсь, меня ещё ждёт перекрёстный допрос. Не понимаю её. Здесь люди не такие, как дома. Ладно, это неважно. Я скучаю по тебе. Ужасно скучаю. Когда боль уже уйдёт?

Карие глаза смотрят одиноко и печально.

Собираю в ладонь осколки. Голос срывается:

– Вот бы тебя починить…

Братто Питто навострил уши – хлопнула дверь.

– Малу, всё в порядке?

Ая.

– Д-да, – отвечаю я с комом в горле.

– С кем ты разговариваешь?

– С… Братто Питто.

Слышно, как Ая топчется у дверей.

– Можно войти?

– Да.

Я быстро прячу зеркальце.

В следующее мгновение Ая уже в комнате и озабоченно смотрит на меня.

– Не спится?

Даже в детской пижаме с Сейлор Мун она выглядит круто.

– Что-то вроде, – слабо отвечаю я. – Слишком взбудоражена.

– Ясно, – несколько мгновений Ая о чёмто думает, а затем предлагает: – Как насчёт небольшого приключения?

Я хмурюсь. Ая пытается вести себя мило?

– Сейчас приоденем тебя и пойдём.

– Меня… э?

– Лучше пойдём ко мне в комнату. Примеришь мою юкату.

Магический – это простое слово отлично подходит ночному Токио. Пустые улицы будто сошли с акварельных рисунков. Свет фонарей стелется по асфальту мерцающей вуалью. Мошки пляшут в тёплом воздухе, и за их пушистыми тельцами тянется сияющий шлейф, как у маленьких комет. Звёзд на небе нет, зато видны неоново-жёлтые тени небоскрёбов из соседнего района Синдзюку, которые просыпаются после дневного сна.

– Уверена, что твои родители нас не хватятся? – переживаю я.

Целая колонна из автоматов с напитками слепит нас разноцветными диско-огнями.

– Я не узница! – возмущается Ая. – Неужели ты никогда не сбегала тайком из дома?

– Сбегала, конечно, – вру я. Мне как-то не по себе. – А как же твой брат?

– Хару меня прикрывает.

Мы проходим мимо круглосуточного магазинчика.

– Подожди минутку.

Стеклянные двери открываются, и меня накрывает волной прохладного воздуха и пронзительными голосами рекламирующих что-то дикторов. Затем всё снова стихает, и я остаюсь на улице одна. Пёстрая юката, одолженная у Аи, развевается под мягким летним бризом. Это самая красивая вещь в её гардеробе. Принимающая сестра вела себя так, будто это сущий пустяк, и всё же я верю, что таким широким жестом она хотела подбодрить меня. Ношение традиционного платья вызывает особые чувства.

Ая возвращается с двумя банками. На ней всё та же пижама, кожаная куртка с бахромой и панковые сапоги – бомбический образ. В одном Ае не откажешь: у неё безумное чувство стиля.

– Куда мы идём?

– Скоро увидишь.

Через пять минут мы подходим к воротам, единственное предназначение которых – не пускать любой существующий свет. За их обветренными столбами угольночёрным собором к небесам вздымается темнота, зловещая и непроглядная. Именно так выглядит место, где приехавшей в чужую страну девушке в позднее время находиться точно нельзя.

– Пришли!

Чёрт.

– Добро пожаловать в Хатономори Хачиман! – радостно объявляет Ая.

По спине бегут мурашки.

– Я такое название не запомню.

– И не надо.

– Что мне написать в прощальной записке?

– Ты забавная, Малу, – смеётся Ая. – Увидимся на той стороне.

Она проходит через зловещие ворота и через секунду полностью исчезает.

Тяжело вздохнув, я зажмуриваюсь и вступаю во владения Аи.

В ветвях шелестят обрывки бумаги, постукивают деревянные молитвенные дощечки. Держа меня за руку, Ая идёт по лабиринту узких заросших тропинок. Глаза постепенно привыкают к темноте, и я вижу то, что видеть совершенно не хочу: быстрое движение в чёрных зарослях, клубы тумана, призраками скользящие по земле, флуоресцентные огоньки, которые нас будто преследуют. Даже не верится, что мы в центре Токио…

– Почти пришли.

– Почти пришли куда? В Нарнию? – бубню я себе под нос.

Каменные драконы, выстроившиеся вдоль тропинки, скалят на нас покрытые мхом клыки. Испуганно кричат птицы. Мы минуем арочный мостик, осторожно перебираемся через мясистые корни деревьев и уходим всё дальше в эти своеобразные джунгли.

Вдруг ночь сменяется мягким свечением. Мы поднимаемся по старинной лестнице, серебряной нитью тянущейся через пролесок. Наверху Ая многозначительно произносит:

– Позволь представить – Хатономори Хатиман.

Перед нами таинственный синтоистский храм. Фасад будто укутан в ослепительно белый маскировочный халат, а изогнутая крыша напоминает крылья величественного грифона. В небольших нишах на стенах трепещут огоньки свечей, окна причудливо украшены.

Вывод: здесь точно творится волшебство. Японский храм настолько мистический и завораживающий, настолько загадочный и изящный, что я теряю дар речи. Если в дверях сейчас появится какой-нибудь эльф, я просто пожму плечами. В таком месте возможно всё.

– Присядем, – Ая кивает на ступеньку под храмовым колоколом в форме лотоса.

Дайте минутку. Святилище с его мрачной романтикой странно на меня влияет. Сердце щемит от тоски – сама не знаю, почему.

– Здесь чудесно, – шепчу я.

Так называемый колокол бонсё достигает в диаметре двух метров, и когда мы садимся под ним, он гудит в знак приветствия.

– Это место успокаивает меня, когда я не могу уснуть. Утешает, когда грущу. Ну, понимаешь, обычное дело.

Ая протягивает мне газировку – на банке светло-розовые цветочки и наклейка, сообщающая о 0 % содержания чего-то мне неизвестного.

– Спасибо.

Мы чокаемся.

Интересно-интересно. Слишком сладко для чая, слишком горько для лимонада – таинственная токийская газировка.

– Юката тебе очень идёт. Подарю её тебе, если хочешь.

– Нет, никогда и ни за что её не приму! – в шоке тараторю я. – Она, наверное, стоит целое состояние!

– А вот и нет. Я шью одежду сама, – с улыбкой признаётся сестрица.

– Серьёзно?

– Конечно, иначе я бы разорилась. К тому же шитьё – моя страсть! Обожаю воссоздавать необычные платья от дизайнеров Харадзюку из простых материалов. Ткань для шитья покупаю в комиссионках. Иногда создаю что-то своё и продаю в онлайн-магазине. Мечтаю учиться в школе моды и дизайна, но вступительные экзамены туда чрезвычайно сложные.

Так, перемотаем назад.

– Эта юката правда создана тобой?

– Да, от эскиза до пошива.

– Невероятно! Серьёзно, ты безумно талантлива, Ая!

– Скоро ты поймёшь, что жизнь в Японии очень монотонная. Особенно у людей, работающих в крупных фирмах. И у нас, школьников, тоже. Повсюду ценится единообразие, приспособляемость. Каждый день нас заставляют носить одно и то же. Для большинства японцев мода значит гораздо больше, чем просто приятный внешний вид. Это выражение творчества, индивидуальности и зачастую протеста.

– Ух ты!

Меня разрывает от восхищения.

– Уверена, университеты всей страны будут драться за тебя!

На щеках Аи вспыхивает лёгкий румянец:

– Спасибо. Что насчёт тебя? Уже знаешь, на кого собираешься учиться после школы?

– Нет, – глухим голосом произношу я. – В последнее время у меня не было возможности об этом подумать.

– Почему?

– Ах, столько всего произошло, – уклончиво отвечаю я. – И вообще, жизни нет дела до планов и желаний. Надрать кому-нибудь задницу – вот в этом она хороша.

Ая ошарашенно смотрит на меня.

– К тебе это не относится, – поспешно добавляю я. – Ты точно достигнешь поставленных целей.

– А почему с тобой всё иначе?

– Без понятия, – печально смеюсь я. – Ты сильная и уверенная в себе, а для меня радость, если хотя бы утро прошло без катастроф.