Дождь в Токио

Сев на футон рядом со мной, он чешет кота под двойным подбородком.

– Тебе хорошо спалось?

С каких пор десятилетки стали такими вежливыми?

Справившись с неожиданной потерей речи, отвечаю:

– Да, я отлично спала. Спасибо.

– Ока-сан приготовила завтрак. Я провожу тебя на кухню, если хочешь.

Я таю.

– О, это так здорово! Умираю с голоду!

– Пэкопэко, – хихикает Харуто, поглаживая живот. – Мы говорим «пэкопэко», когда очень голодны.

– Хотелось бы мне говорить по-японски так же хорошо, как ты говоришь по-английски. Выучил в школе?

– Нет, у няни, – смущается Хару. – Не переживай, Малу-сан, я помогу тебе освоить японский язык. Гамбаттэ!

Всегда считала маленьких детей надоедливыми, но теперь от всей души желаю стать для Хару лучшей подругой. Он такой очаровашка!

Видимо, Братто Питто нравится быть единственной и бесспорной звездой, поэтому он удаляется, гордо задрав хвост и тряся бубенцами.

– Прости, – бормочет Харуто. – Он очень ранимый, особенно когда не одет.

– Ничего. Мне бы тоже не понравилось разгуливать голышом, – смеюсь я, чувствуя, что нервозность постепенно отступает. – Сейчас быстренько приму душ и приду на кухню.

– Хай, дайдзёбу дес! – подняв большие пальцы вверх, восклицает Харуто. Его улыбка ярко освещает маленькую комнатку.

Войдя в гостиную, я с удивлением обнаруживаю, что Накано уже давно проснулись. Все четверо тихонько сидят на узком диване и читают: ока-сан книгу, ото-сан газету, Ая модный журнал, а Харуто мангу. Из-за красивых нарядов они немного напоминают фарфоровых кукол. В потрёпанных трениках и одноцветной футболке я чувствую себя бродяжкой. Надо было высушить волосы феном или сделать простенький макияж…

Первой меня замечает Ая. Она ворчит что-то по-японски, и я снова слышу слово «гайдзин».

– Охаё годзаимас! Доброе утро, Малу-сан! – хором щебечут родители.

Ока-сан указывает на круглый обеденный стол:

– Пожалуйста, присаживайся. Ты наверняка голодна.

– Пэкопэко, – выдаю я, на что все (кроме Аи) воодушевленно аплодируют.

Через минуту ока-сан выплывает из кухни, держа в руках поднос с божественно пахнущими блинчиками, и глаза у меня наполняются слезами. Я настроилась на типичный японский завтрак (рис и суп мисо, фу-фу-фу), но ока-сан оказалась знатоком европейских лакомств. Кофе с молоком, свежая клубника, хрустящий бекон и яйцо всмятку – она феей порхает туда-сюда, подавая одно угощение за другим. Братто Питто взбудоражено кружит у своей пустой миски и орёт, будто глубоководное чудовище. Одетый в жёлтый комбинезон, кот напоминает Пикачу – если бы Пикачу был персонажем фильма ужасов.

Проглотив два блинчика и выпив чашку кофе, я смущённо уточняю:

– А вы уже поели?

– Хай, но Малу-сан было необходимо выспаться. Долгое, долгое путешествие. Германия очень далеко, – отвечает ока-сан с пониманием, и я чувствую себя лучше. – Малу-сан хотела посмотреть Токио, да? Думаю, тебе уже не терпится!

– После еды покажу ей парк Ёёги, – небрежно произносит Ая, как компьютер, выплёвывающий неважную информацию.

Все очень удивлены.

– Здорово, – я пытаюсь улыбнуться.

Ая улыбается в ответ, быстро и вымученно.

Чем я насолила этой тупой козе?

При мысли, что мы целый год будем учиться в одном классе, блины в желудке превращаются в камень.

Жара покрывает улицы, словно цемент, размывая очертания домов. От асфальта тянется особый летний запах – смесь ностальгии и тоски, а на горизонте зелёным пламенем мерцают небоскрёбы. Вокруг почти никого. Так тихо, что я слышу лишь стрекот сверчков и монотонный гул, исходящий из бетонных животов зданий. Впереди – пёстрая мешанина из автоматов с напитками, кафе, мини-маркетов и покосившихся одноквартирных домиков, связанных друг с другом запутанными электрическими кобелями. И снова: белый день, но город излучает своеобразное таинственное свечение.

По спине под футболкой ручьём течёт пот. Мы идём всего двадцать минут, но меня уже накрыло странной усталостью. Может, виноват джетлаг. Я недоверчиво кошусь на Аю: как легко она ступает под палящим солнцем! В белом платье с пайетками она похожа на принцессу. Тёмные волосы заплетены в небрежную косу и украшены настоящими цветами. В этот раз Ая накрасила губы перламутрово-розовой помадой, отлично сочетающейся с матово-золотыми серьгами в форме сердец. Я в розовой шляпе (без неё ока-сан не выпускала меня из дома) выгляжу как последняя идиотка, а вот Ая держит в руках роскошный зонтик, который мог бы принадлежать самой английской королеве.

Мы почти не разговариваем. Ая немного рассказывает о районе (магазины, рестораны, транспорт), но я слишком взбудоражена, чтобы вникать в детали. Затем я философствую о погоде, и Ая скучающе поднимает глаза к небу. Она то и дело разглаживает платье, теребит косу и заглядывает в карманное зеркало, проверяя макияж. Неужели Ая тоже очень нервничает?

Ответ – да. Но не из-за меня.

У входа в парк Ёёги играет громкая музыка. На круглой площади веселится около тридцати человек. Чёрные кожанки, облегающие платья в стиле рокабилли, драные узкие джинсы и разноцветные ирокезы – один аутфит безумнее другого. Мощные звуки рок-н-ролла заряжают воздух электричеством, звучит песня «Heartbreak Hotel» Элвиса Пресли. Кто-то аплодирует, кто-то играет на невидимой гитаре, от толпы отделяется какая-то парочка и исполняет умопомрачительный танец.

Слово «ошеломление» недостаточно хорошо описывает мои чувства. Столько энергии и жизнерадостности! Я стояла бы здесь вечно в восхищённом оцепенении, не возьми Ая меня за руку.

Секундочку… я что, сплю?

Ая тянет меня прочь от дрыгающейся толпы к аллее высоких деревьев гинкго.

– Куда мы идём? – удивляюсь я.

Рука Аи холодная и влажная.

И тут мне всё становится ясно: на низкой покрытой мхом стене сидит парень, уткнувшийся в скетчбук. Он выглядит таким отрешённым, будто только что выпал из иного измерения. На нём изумрудно-зелёная юката, деревянные японские сандалии и белая винтажная бандана. Солнечные блики на чёрных кудрях сверкают подобно звёздам. В тени рукавов я замечаю тонкие линии таинственной татуировки.

– Коннитива, Кентаро-сан, – пищит Ая. От её бомбической самоуверенности не осталось и следа. – Гэнки дэс ка?

Кентаро-сан поднимает голову, и его взгляд пронзает меня ослепительной молнией. Глаза под веером густых ресниц блестят как золото и янтарь.

Я пялюсь на него – нет, скорее, разбираю, изучаю, анализирую и снова складываю воедино, – а он тем временем спрыгивает со стены и подходит к Ае. Они синхронно кланяются друг другу несколько раз, и я уже не таращусь на них, а странно посматриваю. Быстрый обмен японскими вежливыми фразами, сдержанный и уважительный, как на официальной встрече правительства. И вдруг Кентаросан поворачивается ко мне и прежде, чем я успеваю осознать происходящее, делает поклон.

Знаю, в Японии этот рыцарский жест в порядке вещей. Здесь не жмут друг другу руки, а кланяются. И всё же я очень смущаюсь и срываюсь: хихиканье с поросячьим прихрюкиванием быстро перерастает в истерический хохот.

– Ты чего? – в голосе Аи слышен ужас.

Без понятия, Ая. Возможно, всему виной моя чудаковатость или тот факт, что передо мной стоит джедай – будто это совершенно нормально…

Кентаро застывает в поклоне, ожидая, когда я поприветствую его в ответ.

Грубый тычок в бок от Аи кладёт конец приступу хрюканья. Я наконец кланяюсь (даже у лягушки это получилось бы более элегантно), пришибленная жгучим стыдом. Ая что-то бормочет себе под нос – и в очередной раз мелькает слово «гайдзин».

– Бесполезно сопротивляться неизвестному. Только проникнувшись Токио, ты действительно поймёшь, почему оказалась здесь.

Татуированный джедай говорит по-немецки? Напуганная, я не сразу беру себя в руки.

– Ч-что, простите?

– Отличный первый шаг к этому – не смеяться над приветственными ритуалами принимающей страны.

– Никогда так не делаю! – возражаю я. Под ложечкой неприятно сосёт.

– Значит, ты смеялась надо мной? – хмурится Кентаро.

Я бы извинилась – только вот в глазах у него пляшут лукавые озорные искорки.

Из моего приоткрытого рта не вылетает ни звука, и тогда Кентаро, пригладив юкату, сухо замечает:

– Нет, это не банный халат.

– Я… я знаю.

Он широко ухмыляется.

– Кстати, твой выбор шляпы тоже вызывает вопросы.

Меня как током ударило. Заводить новые знакомства всегда тяжело – особенно с надутыми, зазнавшимися, высокомерными, самовлюблёнными всезнайками, которые корчат из себя космических рыцарей.

– Я хотя бы не говорю в присутствии человека гадости.

Кентаро-сан наклоняет голову:

– Не понял.

– Гайдзин – так меня постоянно называют. Полагаю, это точно не комплимент?

– Ты права. Гайдзин переводится как чужак.

В горле собирается ком.

– Не принимай близко к сердцу. Я тоже когда-то был гайдзином. Моя мама родом из Германии. До десяти лет я жил в Берлине, а потом переехал в Японию.

Что ж, это объясняет его телосложение. Ростом он превосходит Аю, а меня выше на целую голову (в этой стране я попадаю под категорию гигантов, которым самое место в цирке).

Кентаро-сан переводит взгляд на танцоров, отплясывающих рокабилли-джайв.

– Поначалу сложно, но, если проявишь себя и Токио откроет свои двери – обретёшь рай. Второго такого города нет в целом мире.

Всё это время на лице Аи паника борется с надеждой. Побеждает страх перед дурными делишками немцев, потому что она встревает в разговор:

– Малу, это Кентаро-сан. Он учится в нашем классе.

Потрясающе, час от часу не легче. Меня осеняет: неужели Кентаро – тот самый немецкоязычный друг Аи? Её ухажёр?

– Рад знакомству, – переходит на английский язык Кентаро и подмигивает.

– Малу-сан и Кентаро-сан оба приехали из Германии. Теперь мы можем много общаться все вместе! – пронзительно кричит Ая.

Странно видеть её такой нервной и взбудораженной. Я выдавливаю из себя улыбку и киваю:

– Конечно.

Ещё раз окинув меня взглядом, Кентаро пожимает плечами и бурчит:

– Посмотрим.

Тошнит от него.

Кентаро и Ая снова интенсивно кланяются друг другу. Он возвращается обратно к стене, а Ая улыбается так блаженно, будто выиграла в лотерею. Она направляется в сторону парка, и я понуро бреду за ней.

Но, собрав в кулак всё мужество, всё-таки оборачиваюсь к Кентаро и заявляю:

– Вообще-то не я выбрала эту шляпу. И я ношу её… из вежливости.

– Как невежливо, теперь мне нечем тебя дразнить.

Кентаро улыбается, и в Токио вдруг становится тихо.

3

Сёганай

Дорогая Майя,

Уже и не вспомню, каково это, чувствовать, что идёшь в правильную сторону. Я совсем уверилась, что Токио – перевёртыш. Поворачиваешь налево, а получается отзеркаленное направо, спускаешься по лестнице, а на деле бежишь наверх. За домом № 712 следует дом № 3, от гугл-карт пользы столько же, сколько от морского огурца с соломинкой. Увы и ах, у меня недостаточно высокий IQ, чтобы ориентироваться по японским указателям. С тем же успехом можно обмотать голову фольгой и спросить дорогу у автомата с напитками. Зато я выяснила, что ощущение потерянности бывает перманентным. И ещё кажется, что ты совсем рядом. Я откуда-то знала, что ты будешь ждать меня здесь.

Завтра я пойду в школу: от одной мысли об этом становится дурно. Как пережить учебный год вместе с адмиралом Аей и не менее странными одноклассниками? Вот ты нашла бы решение и давно показала Ае, кто тут главный. Хотя её даже жалко. Полдня она тратит на подбор сумасшедших аутфитов, чтобы позже продемонстрировать их на Харадзюку (всё верно: я вписываюсь в суперстильный Харадзюку так же, как марабу в вольер с павлинами). День удался, если Аю сфоткал фэшн-блогер. Её инстаграм разрывается от оповещений, а барометр настроения несколько часов находится не в негативной зоне. В остальное время Ая – Снежная королева во плоти: красивая, но несъедобная. Не сомневаюсь, каждую свободную минутку вне гардеробной она судачит обо всех и обо всём. А я лёгкая жертва. В открытую Ая не подличает – нет, она действует подпольно. Это прячется во взглядах, язвительных комментариях.

Хотелось бы мне просто отпустить ситуацию. Не ломать голову, переживая, что подумают другие люди. Найти радость в потерянности. Быть похожей на тебя – сильной и мужественной.

«Бесполезно сопротивляться неизвестному. Только проникнувшись Токио, ты действительно поймёшь, почему оказалась здесь».

Не имею привычки цитировать всяких придурков, но почему-то эти слова не выходят у меня из головы. Признаюсь, я иногда о нём вспоминаю. Вспоминаю и чувствую непреодолимое желание стереть память. Уже сейчас могу заявить тебе, что этот тип – ходячая проблема!

Сёганай – мой новый девиз по жизни. В одном слове японцы изложили самую суть: прими то, что не в силах изменить, и живи безмятежно. Иными словами: shit happens, дерьмо случается. Move on, продолжай двигаться. Надеюсь, ты сейчас смеёшься.

– Малу, долго тебя ждать? – вопит Ая.

Дверь в доме тоньше пергамента, а она всё равно вопит.

Нажав «отправить», закрываю ноутбук – следующий раунд. Ая договорилась пообедать с подружками, и я иду с ней. Братто Питто чувствует, что я его недолюбливаю, поэтому (как и полагается профессиональному коту) целыми днями не отходит от меня ни на шаг и выжидающе пялится.

– Пять минуточек! Я скоро! – ору в ответ.

Дверь тоньше пергамента, а я всё равно ору.

Братто Питто раздражённо мяукает.

– Что? – шиплю я. – Слишком громко? Тогда кыш отсюда. Тебя наверняка ждёт шестой завтрак.

Кот посылает мне убийственный взгляд неоново-жёлтых глаз.

– Это взаимно, Брэд Питт. И подбери пузо, пожалуйста.

Я со стоном скатываюсь с кровати (поправка: с футона) и роюсь в шкафу в поисках подходящего наряда. Ясное дело, Ая снова оденется потрясающе, на её фоне я буду бледной тенью – и то если очень постараюсь. Выуживаю из кучи вещей голубую футболку и бежевые брюки. И вдруг замираю, заметив красное праздничное платье, единственное яркое пятно в моей унылой коллекции.

– Ух ты, Малу-чан! Кирей! Так красиво! – в изумлении восклицает ока-сан. – Малу в цветном платье!

Восторженные аплодисменты.

Загадка, почему всё внимание краду я и моё скучное платье в горошек, когда Ая щеголяет в чём-то вроде сексуального наряда горничной – суперкороткая пышная юбочка и длинный до земли плащ как из «Матрицы». Волосы она заплела в косички и сделала два пучка оданго а-ля сейлор мун. Разумеется, обувь тоже эффектная: тяжёлые бронированные сапоги, такие же опасные и жёсткие, как и выражение лица Аи. Но почему-то все смотрят на меня, как на экзотическую зверюшку из джунглей.

– Не забудь после прогулки отвести Малу в магазин, чтобы купить школьную форму.

– Хай – недовольно бурчит сестрица, а мне ужасно хочется запрыгнуть в высокоскоростной японский поезд и умчаться в противоположном направлении. Ая предложила пообедать с ней и её подругами Рио и Момо, и я, идиотка, с радостью согласилась.

Перед выходом из дома я напоследок глажу Братто Питто (лысый кот знает, как пользоваться помощью зала) и прощаюсь с ока-сан полу-элегантным поклоном. Мне на голову снова водружают розовую шляпу: так ни один из тридцати восьми миллионов жителей Токио не проглядит немецкую Годзиллу.

Едва мы выходим на серебристый полуденный свет, земля под ногами шевелится. От неожиданности я не сразу понимаю, что происходит. Низкий гул спускается откудато с неба. Асфальт оживает и становится мягким. Я замираю, как вкопанная, и, хотя в следующую секунду всё прекращается, в панике вскрикиваю.

Ая в недоумении оборачивается ко мне:

– Ты чего?

– Это землетрясение? – я задыхаюсь от испуга.

– Да, здесь постоянно потряхивает, – спокойно объясняет Ая.

– В смысле постоянно?

– В Токио землетрясения происходят каждый день. Иногда по несколько раз. Под нами четыре тектонические плиты, которые сталкиваются друг с другом, – Ая хмурится. – Ты не знала?

– Знала, – сквозь слёзы шепчу я. – Но это всё равно пугает до чёртиков!

– Понятно. Так ты идёшь? Мы опаздываем.

– Боже мой, это было землетрясение! Настоящее землетрясение!

– Не последнее для тебя.

Во мне закипает ярость.

– Уж прости, у меня нет твоего спокойствия! Там, откуда я приехала, земля не превращается в трясущуюся вату.

Ая подходит ближе: уверена, сейчас она вытащит из кармана плаща огромный лазерный пистолет и меня поджарит. Но вместо этого принимающая сестра сжимает мои руки и шепчет:

– Не бойся землетрясений. Большинство из них совсем не ощущаются. Ничему не по силам так быстро разрушить Токио.

И сразу же происходит второе чудо: Ая улыбается.

Я в полной растерянности и какое-то время не подаю признаки жизни. Медленно скольжу взглядом по величественным зеркальным башням, мирно греющимся на солнце. Свет в тысячах окнах сейчас не горит, отчего кажется, будто здания дремлют. Невозможно представить, что недавно произошло землетрясение. И Токио вдруг предстаёт неуязвимым сверхъестественным существом, которое проспит даже землетрясение.

Район Харадзюку, где мы встречаемся с подругами Аи, напоминает кулёк с разноцветными конфетами. Освещение здесь какое-то радостное, запахи сладкие, даже шум звучит так, будто доносится из огромной коробки с игрушками. На многолюдных улицах нет чётких граней, одна пышная мягкость и воздушная милота. Каждый ресторан, каждый магазин, каждое кафе декорировано очень сладко – эдакий Шларафенланд для взрослых детей с сумасшедшим чувством стиля. Костюмы, парики, ботфорты, щедро украшенные глиттером, неоном и кружевом, в сочетании с всевозможными аксессуарами и причудливыми дополнениями в виде плюшевых игрушек, кошачьих ушей, собак-роботов и даже настоящих змей – список диковинок можно продолжать бесконечно. Не сомневаюсь, в Харадзюку найдётся даже то, чего быть не может.

Мы сидим на коленях в закусочной, вокруг бегают полураздетые официанты, похожие на каких-то волшебных матросов, но я уже ничему не удивляюсь. Играет энергичная попмузыка, пронзительно звенят кассовые аппараты. Полная сенсорная перегрузка. Но всё моё внимание приковано к тарелке, в которой плавает скользкая лапша-рамэн с ещё более скользкими грибами шиитаке. Катастрофа предопределена. И все смотрят на меня.

Стремясь отсрочить разрушительный исход этой дегустации лапши, я говорю:

– Слышала, если палочки в еде стоят, это к несчастью.

– Ты не голодна? – нетерпеливо интересуется Момо.

– Г-голодна.

– Невкусно? – допытывается Рио, тихо рыгнув в бумажную салфетку. Она уже поела – определённо новое достижение для книги рекордов Гиннеса.

Я люблю рамэн, но обычно ем традиционные японские блюда вилкой и ложкой (и без свидетелей), потому что проще протащить циркового льва через горящее кольцо, чем донести лапшу до рта.

– Показать тебе, как есть рамэн?

Не знаю, чем я провинилась в прошлой жизни. Видимо, сотворила что-то ужасное, ведь подружки Аи – точно последствие плохой кармы. Самое мерзкое, что они обе учатся со мной в одном классе. Наивная! Понадеялась, что Ая и её парень будут единственной проблемой. Как говорится, всегда может стать хуже.

– Дайдзёбу, всё хорошо, – уверяю я глухим голосом.

Момо хихикает, и длинные заячьи уши её кигуруми болтаются туда-сюда. Она смеётся всякий раз, когда я говорю на японском. Смеётся, когда я снимаю или надеваю розовую шляпу от солнца. Но особенно её веселит, когда за(д)умный японский туалет обдаёт меня фонтаном воды – и это очень неприятно.

– Оставь Малу в покое, обсудим вещи поважнее, – встревает Ая, и я наконец-то получаю шанс…

Одна лапша.

Вторая.

Третья.

Проклятье, как вкусно!

– Малу, ты вообще слушаешь? – голос Рио обрывает мой короткий и экстатический лапшгазм.

– Ч-что? – переспрашиваю я с набитым ртом.

Тяжело вздохнув, Ая объясняет очень деловым тоном:

– Сегодня ты получишь школьную форму.

– Да, – из носа течёт из-за горячего бульона, поэтому я не выдерживаю и громко сморкаюсь. – Не беспокойся, если у тебя есть дела поинтереснее, я схожу за формой одна. Магазин наверняка совсем рядом.

– А если онамадзу выскочит из-под земли и тебя проглотит?

– Она-кто?

Момо снова прыскает, прикрыв рот, и я решаю, что она просто невыносима – с кроличьими ушами и без них.

Ая бормочет что-то по-японски, и в мгновение ока дружеские посиделки по настроению превращаются в бизнес-встречу. После короткой, но многозначительной паузы она объявляет.

– Икемен работает в магазине со школьной формой.

– Может, просто назовёшь имя? – в замешательстве предлагаю я.

– Я говорю о Кентаро.

– Друг Аи, – поясняет Момо, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.

– Понято. Я помню.

Все трое заговорщически пододвигаются ко мне.

– Ты должна кое-что разузнать.

– Пошпионить, – уточняет Рио, одетая во всё чёрное, как ниндзя – если бы ниндзя сменили свои костюмы на узкие джинсы и высокие каблуки.

– Тебе надо провести небольшое расследование, разведать обстановку. Ну, понимаешь, всё разнюхать.

Верные подчинённые совсем разгорячились.

– Вы оба говорите по-немецки, это преимущество. Ты сможешь его осторожно расспросить, вытащить наружу все тёмные секретики – как гайдзин у гайдзина.

Этот разговор мне нравится ещё меньше неумелых попыток прихлёбывать рамэн, поэтому я снова возвращаюсь к обеду.

– Просто спроси, что он думает… ну… обо мне, – голос Аи звучит на удивление подавлено. Неестественно прямая осанка и красные пятна в разрезе декольте выдают, как сильно она смущена. Бедняжка. Значит, джедай – слабое место Ледяной королевы, та самая сила, заставляющая её растаять.

Я тоже однажды втрескалась по уши, но это было очень давно. В Луку, лучшего друга хорошего приятеля Майи. Мы даже несколько раз целовались, пока его не зацепило что-то поинтереснее. Это меня ранило. С тех пор я не влюблялась – наверное, потому что было не до того. Раз всё так сложно, не стоит рисковать понапрасну. А ещё мальчишек не привлекают грустные пельмени, поэтому в моём случае быть одинокой легко и просто.

– Ладно, посмотрим, что получится сделать.

Глаза Аи неожиданно наполняются слезами, поэтому я торопливо добавляю:

– Он точно без ума от тебя! А кто нет? Ты такая красивая…

Существуют катаклизмы разрушительнее землетрясения. Неудержимые. Неукротимые.

Одно из них временами предстаёт в образе немки-недотёпы с палочками для еды. Она гораздо опаснее любых сил природы. Её зовут Малу. And Malu strikes again, и Малу снова наносит удар.

Ведь именно в эту секунду толстая лапша выскальзывает из палочек и плюхается обратно в горячий жирный бульон. Последствия катастрофические: в пятнах не только моё выходное платье, но и кигуруми Момо, и ниндзя-куртка Рио. Но это лишь сопутствующий ущерб. Настоящую трагедию я замечаю в последнюю очередь: три огромных коричневых кратера расползаются на безупречной блузе Аи с рюшами.

– О боже. Мне очень жаль! – задыхаюсь я, пока Момо симулирует полуобморочное состояние. Вскочив со стула, я тянусь через стол с салфеткой. – Мы выведем пятна!

Однако Ая в панике отшатывается – возможно, намереваясь схватиться за крест. Не мне её осуждать.

– Гомэннасай, – извиняюсь я на японском языке, виновато опустив голову.

Сестрица, взяв себя в руки, выдавливает самую кривую улыбку всех времён и хрипит:

– Сёганай.

Магазин со школьной формой оказывается крошечной деревянной постройкой, зажатой между двумя бетонными колоссами – сказочная нелепость. На старинной вальмовой крыше толстыми одеялами лежат тени: у самой земли солнечные лучи тусклые и тонкие. Густой тёмный плющ обвивает фасад и кажется, будто всё здание держится лишь благодаря ему. Из круглого окошка льётся слабое свечение, акварелью растекающееся по стенам. Перед входом чёрная деревянная арка. Она вся испещрена тёмно-алыми символами, блестящими подобно рваным ранам. Без сомнений, они описывают, какой жуткой смертью я сейчас умру.

Очень нервничаю. Этот домик будто из другого времени. Не удивлюсь, если он просто растает в воздухе – вместе со мной в его зачарованных недрах. Я нахожусь на территории джедая, отчего становится ещё неприятнее. Ая и Рио сидят в кафе на углу и ждут моего сообщения. Момо после моей лапшичной атаки, всхлипывая, уехала домой. Травма слишком глубока.