Чужое черту не продать

Когда все было кончено, Берк махом руки притушил разбушевавшуюся стихию и повернулся к Малкуту.

Мальчик сидел за лавкой, поджав под себя ноги и обняв сам себя за плечи. Он раскачивался из стороны в сторону, его глаза было полны слез и суеверного ужаса. Наследник смотрел словно сквозь беса, на искалеченные поломанные тела.

Берк протянул руку. С его пальцев поднимался дым.

– Идем, – бесу было не до сантиментов.

Утирать сопли друга он будет как-нибудь в другой раз, а сейчас пора бежать, пока Димирь не призвал себе в помощь силу Лито'о'Лешрака. С боевой магией Знахаря бесу, конечно, не сладить. Благо на получение благословления у Димиря уйдет какое -то время.

– Малкут, идем, -тон непреклонен, слова звучат, как приказ, но несмотря на весь ужас, развернувшийся прямо на глазах наследника, мальчик подался вперед и встал.

Вытерев рукавом рубахи слезы, он осторожно подобрал кулек из-под скамьи и вложил руку в протянутую ладонь. Бес молча ее сжал и совершил скачек.

Как они бежали по улицам Харота Берк не помнил, где -то прыгали, где -то притаивались в тени. По мостовой, по красным черепичным крышам, по деревьям.

Наместник быстро кинул на поиски дворцовую гвардию. Димирь обильно обвешал воинов амулетами и оберегами. Берк сплюнул на мостовую, заметив очередную группу охраны. В побрякушках не было не только смысла – все они были липой и единственное на что годились, так это на вселение пустой уверенности в сердца солдат – но не было и необходимости. бес потратил все скопленные за жизнь силы. Следующий такой фейерверк он сможет устроить еще очень нескоро.

Сила вырывалась из тела толчками, как пульсирует кровь при глубокой ране. Делать скачки становилось все труднее и бес едва не завопил, когда понял, что стоит уже почти вплотную к трактиру «Сам пришел» и до убежища осталось подать рукой.

Малкут тащился за ним, как тряпичная кукла. Спотыкался, терял ориентировку в пространстве, когда бес прыгал, оступаясь падал – вставал, не проронив ни звука и держа под мышкой кулек, что дал друг. Его мышцы были напряжены до предела, бес знал, что изнутри Дитя Света ест боль за содеянное. И не моральная, а самая настоящая, физическая. Словно это не в воинов, а в него самого попал карающий огонь сына Огненной Крысы.

Берк бросил взгляд на площадь, высунувшись из-за одного из шатров бродячего цирка и уже собирался ринуться через нее к трактиру, как едва слышно лязгнули доспехи и откуда -то справа вышли двое вооруженных до зубов солдат. Беглецов они заметили сразу. Белая рубаха Малкута в сизых сумерках Асханны была, как маяк на берегу Рубинового моря. Пока воины пугливо замерли, Берк весьма решительно отогнул полог шатра, подцепив его острым когтем и, сперва толкнув внутрь Малкута, исчез за ним.

В шатре места было много больше, чем казалось снаружи. Купол был совсем не таким, как выглядел с улицы. Тут был высокий деревянный потолок, керамическая круглая люстра, дающая теплый, приглушенный свет. Где -то в глубине виделась большая кровать, задернутая палантином. Здесь уместились и высокий шкаф, и обеденный стол, и десять небольших, но крепких табуреток, обитых красным бархатом. Немного левее стоял стеллаж с книгами, а прямо рядом с незваными гостями уютно устроился мягкий диван, на котором лежал, листая книгу, мужчина.

С появление незнакомцев он вскочил на ноги одним плавным, неуловимым движением, словно перетекая с места на место. Он был высоким, тонким, как плеть и таким же опасным. Его лицо ото лба и до самых скул было закрыто белой маской с длинным, похожим на птичий клюв, носом. Темные, короткие волосы беспорядочно взъерошены, серые глаза прищурены. Величайший иллюзионист мира по обе стороны Разлома – господин Фоукс – стоял, напрягшись, и готовый ответить на атаку.

Берк моментально оказался между ним и Малкутом и протянул руку в останавливавшем жесте.

– Я не причиню тебе зла, – голос беса звучал глухо.

Глаза в прорезях маски улыбнулись, хотя тонкие губы остались плотно сжатыми. Малкут покачнулся, едва слышно застонал и осел на край дивана. Его лицо исказила мука, кулек выпал из ослабших рук и недовольно пискнул.

В это же мгновенье полог шатра колыхнулся и по земле скользнула военная алебарда. Она неуверенно подцепила край материи и стала тихонько приподниматься.

Фоукс отреагировал мгновенно. Он дернул со стоящей чуть позади него вешалки длинный, черный плащ и приложив палец к губам окутал его вокруг беса. Берк на секунду ощутил на лице и руках прикосновение прохладного атласа, но затем незнакомец дернул ткань на себя и после небрежно кинул поверх корчащегося на диване Малкута. Кулек был развернут легким движением и появившийся оттуда взъерошенный Зорька недовольно крикнул. Мужчина цокнул, махнул рукой, и королевский сокол замер, как чучело.

Черт остолбенел, а на пороге уже появились двое офицеров. Один высокий и тощий, другой полноватый и низкий, как бочонок варгардского пива. У обоих лица закрывали забрала, а под кольчугой блестела белая материя священной рубахи. Бес фыркнул.

Фоукс сложил руки на груди и обезоруживающе улыбнулся.

– Господа? – его голос был низким, урчащим, чарующим, – чем обязан?

Солдаты опасливо озирались по сторонам, пытаясь понять, как такие роскошные апартаменты поместились под крошечным конусом шатра. Иллюзионист дал им вдоволь насмотреться, а затем повторил вопрос. Солдаты осознали себя пялящимися без дела, и моментально вытянулись в струнку, подняв забрала, но продолжая бегать по убранству взглядом. Тот, что стоял чуть правее – грузный с пушистыми рыжими усами сбивчиво объяснил, мол, нечисть во дворце завелась, да наследника увела. Невиданная вещь.

– Беда- а- а, – протянул Фоукс, – а чем же я тут могу быть полезен?

Теперь тощий солдат слева робко разъяснил, что в ночи почудилось, будто нечестивый под шатер шмыгнул.

Хозяин шатра взволнованно всплеснут руками:

– Ну что- что, а уж нежить какую я бы в своей обители приметил, но, будьте так любезны – проверьте, как следует, – он сделал приглашающий жест и слегка поклонился.

Солдаты переглянулись, неуверенно переминаясь на пороге, но затем прошли внутрь.

Берк не дышал. Он словно сторонний наблюдатель следил, как вооруженная охрана Наместника перерывает шатер – смотрит в шкафы и под палантин, под кровать и обеденный стол, проходя мимо него – в двух шагах и не замечая. И вот рыжий солдат, подойдя к дивану, дернул плащ, под которым притаился Малкут.

Берк ахнул и дернулся, но невидимая сила тисками сковала его, не давая сделать и шага, вынуждая стоять и смотреть, как стажа потащит друга к безумному мяснику – Знахарю.

Однако рыжий воин не собирался никого никуда тащить. Бросив плащ, откуда взял, он спокойно пошел дальше. Берк уставился на диван во все глаза. Малкута на нем не было. Хозяин шатра озорно подмигнул опешившему бесу и обратился к страже.

– Уважаемые, – его голос был полон соучастия, доброжелательности, и плохо скрываемой иронии, – могу ли я спать спокойно?

Солдаты переглянулись.

– Все чисто, господин Фоукс, – обратился к нему тощий, кивая, – просим простить за беспокойство.

Мужчина уверил доблестную стражу, что все в порядке и быстренько вытолкал за порог.

Когда доспехи глухо лязгнули уже где -то в пролете соседней улицы, он подскочил к дивану и дернул плащ. Малкут – бледный и покрытый испариной – лежал там.

Берк не верил своим глазам, он был готов дать руку на отсечение, что мгновение назад никого под бесформенной черной материей не было.

Мужчина подошел к бесу.

– Твоему другу совсем худо, – он неторопливо обернул Берка плащом и тот почувствовал, как сила, держащая его, пропала. Мальчик дернулся, слишком резко, не рассчитав силы, и упал на колени рядом с диваном. Зорька уже отряхнувшись от чар протяжно крикнул и принялся недовольно чистить куцые перья.

Голубые глаза Малкута впились в лицо друга.

– Ты в порядке? – прошептал наследник белыми сухими губами.

Черт почувствовал, как в груди, где -то под ребрами что -то защемило. Это было странное, незнакомое чувство и он поежился.

– Я в норме, – глухо буркнул он, – ты молодец, Малли. Потерпишь еще чуть- чуть?

Малкут едва слышно застонал, но кивнул. Боль, бушующая внутри, разыгралась не на шутку, в ушах шумело, а голова была готова лопнуть, как переспелый арбуз.

Черт не желал медлить.

– Господин Фоукс, – обратился он к иллюзионисту, поднимаясь в полный рост, – меня зовут Берк. Я друг Греманна и Глаи, мне нужна их помощь.

Мужчина повел плечами. Знать имя сына Огненной Крысы во все времена считалось плохой приметой. Особенно, если сын сам тебе его называл… Это могло значит или скорую кончину, или безграничное доверие и иллюзионист, отбросив суеверия, сделал ставку на второй вариант.

– Друг Греманна и Глаи – мой друг. Может я смогу быть тебе полезен?

Черт внимательно оглядел мужчину, который только что укрыл их от людей Наместника, и едва заметно кивнул.

Он достал из-за пазухи нож и моток ниток. Положил моток рядом с Малкутом, а нож сжал в кулаке.

Фоукс едва заметно побледнел, нечестивый с оружием в руках выглядел угрожающе при любом раскладе, но тем не менее мужчина не сделал ни шага в сторону от беса.

– Вставь, пожалуйста нитку в пять своих ладоней длиной в иголку. А я сейчас вернусь.

Малкут снова застонал и Берк вылетел из шатра. Не глядя по сторонам, он собрал последние силы, скачком пересек открытую, как на ладони, площадь и оказался у самого трактира. Нашел в его задворках мирно посапывающего под уличным фонарем пьяницу и одним уверенным движением полоснул ножом по тени, бесформенным комком лежащей под его телом.

Спящий даже не ахнул, просто моментом побледнел и только. Казалось, он все также безмятежно спит.

Берк вытер ладонью нос и осторожно подцепил тень на кончик лезвия. Она дрожала, как ягодное желе, пуская тихие вибрации к рукоятке ножа.

Черт посильнее сжал кулак и бросился назад к другу.

В шатре картина была странной. Малкут метался по дивану в агонии, а Фоукс с Зорькой сидели на полу перед мотком ниток. Когда появился Берк, мужчина поднял на него недоумевающий взгляд и пожав плечами протянул к клубку руку. Тонкие пальцы прошли сквозь него, словно тот был сделан из воздуха.

– Прости, бес, кажется я оказался совершенно бесполезен.

Сокол тихо каркнул в подтверждение слов фокусника. Берк цокнул языком и, подбежав к дивану, схватил моток. Вытаскивать иглу и отматывать нити, сжимая в одной руке дрожащий кинжал было очень непросто, но он справился. Затем бес продел нить в ушко, закрепил узелком и сел на пол перед Малкутом.

– Дружище, – позвал он, но мальчик не отреагировал. По его лбу струился пот, запылившаяся и потерявшая свой былой лоск рубаха была мокрой насквозь. Наследник стонал.

– Малкут, – Берк позвал громче, – я не справлюсь один, дружище.

Фоукс замер за спиной беса, сложив руки на груди и прижав кулак к сжатым в одну линию губам.

Мальчик хрипло задышал и открыл глаза. Они были подернуты мутью, но он осмысленно посмотрел на беса.

– Мне нужно, чтобы ты полежал спокойно, – глядя в голубые глаза, проговорил Берк, – я не знаю, что выйдет из всего этого, но это последний шанс. Ты сможешь?

Малкут издал протяжный стон и его скрючило, как червячка на рыболовном крючке, но затем он кивнул и, собрав волю в кулак, выпрямился. Фоукс, кажется, понял, что задумал бес, и сделав легкое движение рукой, прямо над ступнями наследника, сказал:

– Шей здесь. Он не почувствует иглу, – легкие тряпичные ботинки слетели с ног наследника.

Берк благодарно кивнул и приступил. Уже с первым стежком стало понятно, что иллюзия не сработала. Малкут заорал так, что матерчатые стены шатра дрогнули, Зорька недовольно захлопал крыльями. Тогда Фоукс провел рукой над его головой, и несмотря на то, что наследник разевал рот, а на его шее выступили вены, из горла не вырывалась ни звука.

Шить было неудобно, на вытянутой вверх руке бес держал нож, с которого свисало бесформенное желе тени, она дрожала, дергалась, Малкут пытался вырваться из тисков, которыми сковал его Фоукс, но через какое -то время просто потерял сознание, а Берк все шил, пришивая тень к пяткам наследника. Игла входила в живую плоть, как раскаленный нож в сливочное масло, с каждым новым стежком Малкут дергался, но не мог шевельнутся по нормальному. Крови не было, но бес чувствовал, как вокруг его пальцев снует сила.

Бес сделал последний стежек и не успел закрепить нитку, как она зашипела и испарилась. Бесформенное месиво тени, вздыбилось, изогнулось упругой дугой, дрогнуло последний раз и переползло под тело нового хозяина, забившись подальше от теплого света керамической люстры. Зорка захлопал крыльями, а иллюзионист вздохнул и снял свои чары с мальчика. Малкута почти сразу перестало трясти, на бескровные щеки вернулся румянец. Уже через несколько минут его дыхание восстановилось, стало коротким, но ровным. Казалось, мальчик просто спал. Увидев это Берк не без труда поднялся на ноги, улыбнулся Фоуксу, а затем слегка сгорбился, качнулся и осел на пол, потеряв сознание.

Шаг третий

Малкут видел время. Оно текло назад. Огненный сезон, потом время земли, водные месяцы- один за одним- потом период воздуха- все в точности до наоборот обычного положения вещей. Мир пустился вскачь, набирая скорость. Стирались грани между годами. Время, события, даже люди. С головы отцы пропадала седина, белые одежды Димиря сменялись серым балахоном, лицо беса становилось более пухленьким, уходили хищно выступающие скулы. Дикий виноград, украшавший вход в беседку собирал свои чуткие тонкие щупальца, сама беседка исчезла из дворцового сада, пропал гном, ухаживающий за растениями, Зорька еще мог расправлять свои крылья, а потом стал совсем крохотным и запахнулся в скорлупу. Нянечки, что ухаживали за маленьким наследником, молодели с каждым безумным оборотом временной оси. Малкут бесформенной субстанцией плыл сквозь этот поток, отрешенно глядя со стороны на силуэты прошлого, как вдруг… Все замерло.

Словно сработал какой -то выключатель – мир остановился и сознание мальчика зависло в одной точке. В начальной точке.

Это была комната северного крыла замка. Ее большие окна выходили на дворцовую площадь с одной стороны, а с бокового угла открывали обзор на сад. В этом году там уже во всю цвели вишни- слишком рано из-за наступившей в самом начале месяца молодого пламени устойчивой жары.

В комнате было много света, лучи солнца проникали в помещение и скользили по нежно- розовым, почти белым стенам с легким перламутровым отблеском. Уже завтра жемчужная комната оденется в черный. Она опустеет и быстро появится запах затхлости. Ставни будут закрыты, а на окна лягут тяжелые черные шторы, перевязанные рыжими лентами, но сейчас здесь было тепло, нежно и очень уютно.

На большой кровати под балдахином сидела красивая молодая женщина с забранными в хвостик светлыми волосами и книжкой в руках. Она устроилась у изголовья, подобрав под себя ноги и нежно гладила ладонью свой большой живот, читая вслух любимые всеми детьми Асханны сказки странствующего барда и музыканта – Мино.

На кресле возле кровати утонула в перинах повивальная бабка. Тучная морщинистая старуха, чье лицо осталось невероятно милым и добрым, несмотря на отпечаток возраста, тихо посапывала, укрывшись теплой цветной шалью. На столе возле окна стояло все, что было необходимо для принятия родов. Теплую воду бабка набирала заново каждые полчаса, чтобы вода сохранялась нужной температуры, и уже к середине дня набегалась так, что уснула. Женщина не стала ее будить. Ни сейчас, ни когда почувствовала неожиданную боль у солнечного сплетения.

Сперва она сама не обратила на нее внимания- женщина была на последнем сроке, живот часто прихватывало в этот период. Но потом боль становилась сильнее и сильнее, а когда начались схватки ее просто невозможно стало терпеть.

Это случилось ближе к вечеру. В комнате началась кутерьма, бабка причитала и бегала вокруг роженицы, меняя теплые полотенца, служанки сновали туда- сюда, таская ведра чистой водой и унося тазы уже с медно- красной.

– Белия, девочка моя постарайся не кричать так сильно, – умоляла повитуха, но женщина ее уже не слышала.

Она металась по кровати, обезумев от боли. Ее глаза закатались, по лицу градом струился пот. Малкут равнодушно наблюдал за происходящим, перетекая, словно потоки воздуха, по комнате в которой творилось настоящее сумасшествие.

– Ох, Хранительница Огня, погибнет, ребеночек, – прошептала под нос бабка.

– Нет! – роженица закричала так громко, что служанка, стоящая слева от нее, вздрогнула.

– Нет! Нет! – в глазах Белии появилась осмысленность, она схватила повитуха за руку и натужно застонала, – Лима. Нет… Только не ребенок.

– Прости, дочка, – бабка положила роженице руку на лоб, – но не суждено ему.

Она что -то зашептала, сильнее сдавливая виски женщины. Роженицу опять скрючило болью, и она заорала, но потом выпрямилась и из последних сил вцепилась Лиме в толстые, огрубевший пальцы, убрав от своей головы.

– Пусть я тогда, – едва слышно застонала она, повитухе пришлось наклонится ближе, чтобы разобрать, что женщина говорит.

– Пусть я тогда, Лима, ребенок… Мой ребенок должен жить. Я уйду, а он должен жить. Слышишь? Сделай так, чтобы он остался жить.

Бабка ахнула.

– Думай, что просишь! – она выдернули руку из ослабевающих пальцев роженицы.

– А это… Это… Это не просьба, – каждое слово давалось Белии с огромным трудом, – я приказываю.

С лица старухи сошла вся краска, она смотрела на бледное, залитое потом лицо.

– Дочка, как же так… Что же ты творишь? Неужели ты серьезно?

Лицо Белии исказила гримаса боли, однако она очень мягко, без рывка, повела правой рукой в сторону, и рука повивальной бабки против воли потянулась следом, словно прикованная невидимыми кандалами.

– По- твоему, я сейчас могу шутить?

Старуха заскрипела зубами, засопела, на ее простодушном, миловидном лице вдруг проступил совсем другой облик – кривой, крючковатый нос, маленькие красные глазки и острые желтые зубы за тонкими бескровными губами. Мгновение и он исчез. Повитуха резким движением указала служанкам на выход. Те повиновались без лишних слов.

– Никогда ни в чем в своей жизни, я не была так уверена, как в этом решении, Лима. Сделай, что должно.

Бабка вздохнула и обвела голову роженицы круговыми движениями.

– Может и не выйти, – упрямо повторила бабка, проводя старый, как мир ритуал.

– Ничего, – женщина вдруг вымученно улыбнулась, – ты сама меня учила – чужое бесу не продать. Так что все будет так, как должно быть.

Старух хмыкнула, на лице залегло подобие улыбки. Ее руки все быстрее носились над головой Белии, глаза закатились. На какой -то момент показалось, что от повитухи осталась лишь одна материальная оболочка, а дух куда -то исчез.

Не было понятно в какой момент роженица потеряла сознание. Просто глаза ее наконец закрылись, спина выгнулась дугой, с уголка рта потекла красноватая пена, а уже через мгновение ребенок, за чью жизнь мать готова была отдать в выкуп свою, появился на свет и закричал так, что задрожали оконные стекла.

***

Мир в узкой прорези тента пах сухой травой и слега покачивался. Жара стояла дурманящая, хотя день только начинался. В синем небе висело большое тяжелое солнце, на слабом ветру колыхалось марево, а по земле скребли колеса. Был слышен тихий разговор, у которого невозможно было разобрать слов. Мир же не просто покачивался, он ехал, и в этом не могло быть никаких сомнений. Или ехала крыша, потому что, сколько Малкут себя помнил, он никогда в жизни никуда не ездил.

Мальчик распахнул глаза шире и сел. Он нашел себя уютно расположившимся на импровизированном ложе из двух пуховых матрасов и яркой лоскутной простыни внутри бревенчатой повозки, которая, как не удивительно, действительно ехала. И ехала она на восток Асханны, прочь от Харота по самому палящему зною, возможному за весь год.

Малкут похлопал глазами и потянулся. Мышцы затекли, словно он спал несколько месяцев, было слышно, как прохрустели суставы. Одежда была явно не его. Слишком широкие штаны, подвязанные бечевкой, слишком длинная рубаха, из рукавов которой торчали только самые кончики пальцев, мягкие мокасины.

В нос ударила пыль, голова моментально закружилась и пришлось сделать несколько глубоких вдохов, ожидая, пока мир перестанет вертеться.

Разговор, доносящейся с козел повозки, было едва слышен и, прислушавшись, Малкут понял, что говорила женщина. Казалось бы, даже сама с собой. Ее голос был мелодичным и очень живым, интонации менялись с каждой произнесенной фразой.

Мальчик перевернулся на колени и неуверенно подполз ближе к отогнутому куску тента, теперь голос стал достаточно громким, чтобы разобрать отдельные фразы.

– Неделя целая, Гера. Они должны были уже вернуться.

Ответом была тишина, но женщина заговорила снова. Да так, словно вела с кем -то беседу.

– Что ты заладил, Фокус, Фокус. Он иллюзионист, а не волшебник! – в голове слышались недовольные нотки, – если воины их нагнали? Я боюсь представить, что они могли с ними сделать!

Тишина.

– Нельзя была пускать их с Лиской одних, – теперь тревога, и снова никто ей не ответил.

– Алания? И чем он поможет – твой Алания? – заворчал голос, – замолит стажу до смерти?

Малкут подполз еще ближе, пытаясь услышать того, кто женщине отвечает, но все тщетно. Только монотонный скрип колес нарушал ее монолог.

– Знаешь, Гера, тебя послушать – так я всех недооцениваю! Клирик- apostata не так у тебя прост. Иллюзионист, зеркал боящийся, как огня, с целой свитой Наместника справится может, если захочет. Одна жена твоя, похоже, проще не придумаешь!

– С женой сложнее, чем с отступником?! – женщина вскрикнула, после недолгой паузы, да так звонко, что Малкут вздрогнул, – ну, знаешь! С такими разговорами, Греманн, ты можешь остаться вообще без жены! Пойду проверю мальчиков, не хочу с тобой разговаривать.

Малкут не успел отпрянуть, как желтый матерчатый полог повозки поехал в сторону, и он почти столкнулся с фигурой, обвешанной разноцветными накидками. Платки лежали так плотно, что из-под них виднелись только большие лазурные глаза, полные волнения.

Женщина ахнула и всплеснула руками.

– Очнулся! Греманн, он очнулся!!

За ее спиной на вожжах сидел широкоплечий, крепкий мужчина, тоже закутанный в цветные накидки.

Услышав восклицание, он натянул поводья, заставляя двух огромных животных, тащивших не только эту, но и шесть прицеленных сзади повозок, остановится. Колонна бродяг замерла.

Малкут хлопал глазами, привыкая к яркому солнечному свету и ошарашено смотрел на спины, запряженные в упряжь. Мальчик понятия не имел, что это за звери. Огромные – больше повозки – с телом, покрытым буграми мышц, и острыми рогами, украшающими крупную бычью голову. Ноги были не очень длинными, но настолько мощными, что казалось, могли бы поспорить толщиной с дубами Баира. На головах странных быков были намотаны цветные платки, смоченные водой.

– Ох, ну наконец -то! – причитала себе под нос женщина, и платок на ее лице ходил ходуном от теплого дыхания, – мы так боялись, думали, что может ты и вообще никогда не очнешься. Ведь никто не знал, к чему приведет задумка Берка. Ох, как же хорошо.

Женщина спешилась и поманила его к себе.

– Вылезай скорее, дай хоть на тебя посмотреть!

Пожилой мужчина тряхнул рукой, отбрасывая края накидки и протянул Малкуту огромную ладонь.

Мальчик недолго поколебался, но затем все- таки решился опереться на нее и спрыгнуть с повозки.

Вокруг на сколько хватало глаз лежала степная равнина. Земля под ногами была горячей, и вся шла узором витых трещин. Это хорошо чувствовалось через тонкую подошву мокасин. Солнце слепило яркими лучами, делая небо над головой практически белым. Ветер поднимал клубы песка и мелкой гальки, гоняя туда- сюда поземки. У Малкута, за жизнь не видящего ничего масштабнее дворцового сада, перехватило дыхание и защипало глаза.

Женщина, улыбнувшись нежно, положила свою теплую руку ему на плечо.

– Долго не стой. Без хансулатских накидок сгоришь на солнце. Меня зовут Глая. Это мой муж – Греманн. Ты Малкут, верно?

Мальчик кивнул, будучи не силах оторваться от вида, раскинувшегося перед ним.

– Как ты себя чувствуешь, у тебя что -то болит?

Малкут прислушался к своим ощущениям. Сосущая, опустошающая боль, шествующая с ним об руку каждый раз, когда он делал что -то не так, пропала, и мальчик ошарашено покачал головой. Это не скрылось от внимательных взглядов супругов.

– Вот что, – Глая махнула, – полезай- ка обратно. Привал сделаем через полчаса, как закончится Пустая земля. Тогда со всеми и познакомишься.

Греманн кашлянул.

– Ну, почти со всеми, – поправилась Глая, – хоть расскажем тебе, что произошло. Хорошо?