Колымская сага

– Ольга, это же Ольга! Иван, оглянись!

Иван оглянулся, замер, потом быстро отодвинул от себя тарелку.

– Ольга! Оля, как ты здесь? Боже мой, девочки!

Голос его сорвался, он перепрыгнул через скамейку. Трясущимися руками схватил малышку, прижал к себе, второй рукой обнял Ольгу. И так стоял, замерев.

– Как ты решилась на такое? Как ты нашла меня здесь? Какие вы холодные! Проходите, раздевайтесь, садитесь с нами за стол. Людмила, помоги их устроить. Это моя жена, мои дети. Григорий, помогай.

Григорий взял за руку старшую девочку, подвёл ближе к печке, снял пальто. Усадил её за стол. Поставил перед ней свою тарелку.

– Ешь, малышка. Вы когда кушали?

Девочка проглотила слюну. Видно было, что она голодна.

– Не помню. Кажется, вчера.

Людмила поставила свою тарелку перед Ольгой. Налила чай. Дала ей вилку. Сама отошла дальше, оделась и вышла. Иван держал малышку на руках, раздел её и тоже стал кормить. Иван был смущён. Вопросов больше не задавал.

– Ешьте, дети, грейтесь. А потом решим с отцом, куда идти, – спокойно сказала Ольга.

В душе у неё была буря, но она приказала себе быть внешне спокойной и безразличной. Ольга спокойно сидела за столом. Ела, не глядя на Ивана, и ничего больше не говорила. На лице её застыла маска равнодушия. Глаза были прикрыты длинными ресницами. Видно было, что женщина предельно устала. Иван сзади подошёл к ней и положил руку на плечо. Она зябко им повела.

Григорий сказал:

– Мы уйдём в клуб. Я возьму ключи у завхоза, затоплю там печь. Людмила отправится в женское общежитие. А вы тут располагайтесь.

– Спасибо, – сказал Иван. – Завтра мы решим, где и как будем жить.

Свободных домиков не нашлось. Пришлось селиться в кернохранилище[5]. Оно состояло из двух больших длинных помещений, сомкнутых квадратной прихожей в букву «Г». Одно, направленное к северу от входа, было завалено деревянными ящиками с геологическими образцами, кернами. Второе заняла семья геолога. Там стояла буржуйка. В углу был отгорожен ящик с углем и сложены дрова для растопки. Из деревянных ящиков для геологических образцов соорудили шкафы, стол. Составили два широких спальных места, покрыли неизвестно откуда взявшимися китайскими коврами, уложили на них матрасы, набитые соломой, их покрыли казёнными байковыми одеялами. На одном разместилась Ольга с детьми, на втором – Иван.

Ольга не досаждала Ивану вопросами. С геологиней Людмилой он был связан интимными узами. Она сразу это почувствовала, ещё когда впервые стояла в дверях того геологического домика. Но ни о чём его не спросила. Даже когда они остались одни своей семьёй. Взгляд её был чужим.

– Оля, я тебе всё объясню.

– Ничего не надо объяснять, реши всё для себя. Твёрдо реши. А потом и поговорим. Я понимаю, почему ты перестал мне писать. Пока ты для меня чужой. Спасибо, что признал сразу своей семьёй. Но семью надо ещё построить.

На следующий день запаслись дровами, и жизнь потекла дальше. Вскоре придут суровые холода, по стенам пойдут наледи. Койки подвинут еще ближе к печурке. Тепло у самого огонька.

Измученные долгой дорогой дети и Ольга быстро заснули. Иван заправил печку углём, чтобы хватило до утра, и тоже прилёг. Ему было не до сна. Он думал о том, как непросто сложились его отношения с женой. Людмилу он сразу выбросил из своей жизни, как только увидел Ольгу с детьми на пороге. Он безумно любил Ольгу. Но был уверен, что она его не любит. Уехав на Колыму, решил её забыть. Поэтому и связался с Людмилой. Надеялся, что общее дело их свяжет и Ольга забудется.

Однако душа его не была спокойна. В душе он презирал себя за эту связь. Если бы в его жизни не было Ольги, он выбрал бы эту женщину, добрую, умную, сильную. Она не знала усталости, шла вперёд, в ватных брюках, в телогрейке, в пыжиковой шапке. Ему хотелось её нарядить в красивое платье. Но там далеко была Ольга. И она занимала изрядный угол его сердца. И вот сейчас она закрыла все его умные мысли о другой женщине. Его Ольга здесь. Так о чём ещё мечтать?

Как она решилась на это? Проделать такой путь с детьми и найти его в этой дыре!

Он прибыл сюда на пароходе «Феликс Дзержинский» 30 октября 1938 года по договору с трестом «Дальстрой». Его ожидала работа в геологоразведке. Вызвать сюда Ольгу он не решился. Она мать двоих детей. Условия не те. Не выдержит. А она нашла его. Приехала с детьми. Это перевернуло всю его жизнь.

Впереди Колыма

Пароход «Феликс Дзержинский» шёл предназначенным ему курсом уже не первый день. Люди в его трюмах привыкли к распорядку дня, спёртому воздуху, плачу детей и успокаивающему бормотанию матерей. Пароход в летнее время имел постоянный курс: Владивосток – Магадан, а точнее, от Находки до Охотска. Возил он грузы для золотой Колымы, заключенных для работы на объектах Дальстроя. В этот раз был особый рейс. Кроме зэков был выделен трюм для вольных, в основном женщин и детей. Ехали они к своим мужьям, прибывшим на Колыму по вербовке.

Добыча богатств Севера требовала не только дешёвую рабсилу, то есть заключенных. Была объявлена вербовка на Колыму. Нужны были специалисты: горняки, строители, дорожники, хозяйственники, медики, учителя. Нужны были организаторы жизни и производства. Первыми прибывали мужчины. Вызывали свои семьи.

Начальство Дальстроя не утруждало себя особой заботой об этой категории пассажиров. В трюме, как и для зэков, трёхэтажные нары. Дети ползали по настеленным тряпкам, жались к матерям. Высота между нарами позволяла только сидеть.

Ольга старалась не покидать надолго своих девочек. Они были малы и нуждались в близости матери: старшей было шесть лет, младшей исполнилось два года. На нарах, напротив, расположилась семья: очень красивая высокая женщина с длинными толстыми косами и двое её детей. Светлые косы приковали внимание младшей дочери Ольги. Она всё глядела на них и не могла наглядеться. И потому, видно, не плакала. Шептала матери на ухо: «Класивая тётя». «Класивая тётя» была в окружении двоих детей, мальчика и девочки трёх, четырёх лет.

Женщины особо не разговаривали, но объединились, уходили по делам по очереди, досматривали детей друг друга.

Ночью Ольга не могла спать. Внушала себе, что днём потребуются силы. Но тревога и думы мешали воспользоваться ночным отдыхом.

Ольга ехала не по вызову. Иван завербовался на Колыму с товарищем, таким же геологом, как он. Брак Ольги и Ивана не был зарегистрирован. Но у них уже родились две девочки. Смерть одной из них они пережили. Горе спаяло их. Поэтому Ольга верила, что Иван устроится и вызовет её с детьми.

Сначала он часто писал письма, потом реже, ссылался на работу. Потом письма долго не приходили. И вдруг это письмо от его товарища, Григория, в котором он писал Ольге, чтобы не мешкала. Собиралась и ехала сама, если хочет, чтобы у детей был отец.

Ольга поняла. Собралась в дальнюю дорогу. После всех выпавших на её долю испытаний она ничего не боялась. Она знала, Иван никуда не денется, увидит её и девочек, и любое увлечение вылетит из головы.

После длинного утомительного пути от Томска до Владивостока на поезде надо было одолеть морской путь. В Магаданскую бухту прибыли через пять дней. Море было относительно спокойно. Обошлось без приключений.

Куда идти? Где искать Ивана?

«Должен же быть здесь отдел кадров», – подумала Ольга.

Города ещё не было. Но здание управления выделялось на фоне убогих построек. Ольга с детьми двинулась к нему и не ошиблась.

Жизнь продолжается

На следующий день запаслись дровами, и жизнь потекла дальше. Деревянные ящики из-под геологических образцов, прикрытые расписными китайскими коврами, служили диванами для гостей. Ольга быстро освоилась с колымской кухней. В закутках домов, как правило, стояли ящики иного формата, что закупались с китайскими яблоками и сладковатой подмороженной картошкой (сухой репчатый лук был, кажется, того же китайского происхождения). Любимым блюдом колымчан была тушенка с луком и картофелем. Регулярно на взрослых и детей экспедиции выдавались трехлитровые или пятилитровые банки сгущенного молока. Временами на столе была красная рыба, икру из неё вынимали и солили сами, с ястыками. К чаю подавалось варенье из голубики и жимолости, из ягод делали наливку. Торт по-колымски (слой печенья, слой сгущенки, слой печенья, слой сгущенки, сверху – присыпка из толченого печенья) изготовлялся из мягких сортов печенья накануне праздника, чтобы печенье успело за ночь пропитаться сладким густым молоком.

Но это всё осваивалось позднее, а сейчас состояние Ольги и Ивана было неопределённое.

Он лежал с открытыми глазами и словно наяву видел своё прошлое: безрадостное детство, вечно пьяные родители, они с братом под столом или под лавкой – маленькие грязные, неухоженные, голодные зверьки. Иногда мать брала их с собой на работу в семью богатого купца Громова. Тогда она была трезвая. Надевала чистое платье, брала с собой белый фартук. Вытаскивала из-под стола или лавки своих сыновей, умывала и причёсывала их. Но шла не рядом с ними. Они должны быть незаметны. Заходили с заднего крыльца, когда мать открывала двери и делала знак рукой. Тогда они быстро пробегали через тёмный коридорчик и оказывались в тёплой натопленной кухне. В углу за занавеской стоял стол и на нём еда. Это кухарка кормила их объедками. Было вкусно, сытно и тепло. Потом появлялась мать и так же незаметно выпроваживала их через задний ход. Они бежали домой в свою полуподвальную квартиру. В эти дни им везло. Деньги на пьянку заканчивались, и отец, сапожник Иван Фомич, садился за работу. Младший Андрейка садился рядом с отцом, подавал ему молоток, гвозди, учился ремеслу. А он, Иван, бежал на свою работу – продавать газеты. Когда ему исполнилось семь лет, он уже работал постоянно. Заработок отдавал каждый вечер матери. У них опять начиналась пьянка. Иван считал себя обязанным оберегать брата, прятал его, приносил куски с улицы. Так они росли, неухоженные, недолюбленные зверята, но закалённые и сильные. В 14 лет Иван работал грузчиком в порту. Постоянно хотелось есть. Бригада состояла из таких же голодных, неухоженных, но жилистых и сильных мальчишек. Питание они чаще всего находили на ресторанной помойке. Самое вкусное – это шкура от красной рыбы. Её заваривали кипятком, она становилась мягкой и вкусной, сытно, когда добавлялись хлебные огрызки.

Город лихорадило от Гражданской войны. Власть менялась. Но ничего не менялось от перемены власти в жизни этой беспризорной ватаги. Перемены пришли, когда в городе твёрдо установилась советская власть. Открылась школа рабочей молодёжи. Стала популярна грамота. Молодёжь посмеивалась:

«Пора, товарищ бабушка, садиться за букварь».

Но если говорили о бабушках, то молодёжи тем более нужна грамота.

Иван окончил школу рабочей молодёжи и поступил в политехнический институт. Хотелось увидеть мир, быть полезным для нового государства. К этому времени Иван ненавидел пьянку родителей и поклялся себе, что он будет жить не так.

Ольга возникла в их доме неожиданно. У неё было сильно обожжено лицо, клочьями обрезаны волосы. Рядом с ней была маленькая девчушка, её дочь. Первое время за ними ухаживала мать Ивана. Какая-то старуха ей заплатила за уход. Пригрозила, чтобы та не пила. Обещала хорошие деньги. Но что произошло, и почему женщина оказалась выброшенной из дома, ей не сказала. На месяц у Марии Ивановны, матери Ивана, хватило терпения не пить и выполнять свои обязанности. Но как только старуха перестала платить, она забросила Ольгу.

Иван был старше Ольги на шесть лет. Чёрная корка с её лица быстро сходила. Мария Ивановна утром и вечером делала ей компрессы из холодной чайной заварки. Кожа быстро восстанавливалась. Отрастали крупные кудри на голове. И однажды утром, зайдя на кухню, Иван увидал в своём неказистом полуподвале красавицу. Шапка густых крупных кудрей обрамляла нежное смуглое лицо с удивительными большущими голубыми глазами. Тоненькая, стройная, смуглая, но необыкновенно светлая маленькая женщина. Это было поразительно, от смуглой девчонки шёл свет. И эту её лучистость Иван прежде всего увидал. Как-то сразу он понял – ей нужна поддержка, защита. И он должен взять это на себя. Кто-то её крепко обидел. Теперь он не отдавал все заработанные деньги матери. Он приложил немало усилий, чтобы Ольга и её дочь стали его семьёй. Любовь пришла к нему как зов, как судьба, как праздник жизни. Любовь светилась в его глазах.

– Я становлюсь сильнее, когда ты рядом, – говорил он Ольге. – Ты не думай ни о чём плохом, ты – мой свет. Клянусь тебе, никогда не возьму в рот спиртного, даже пива. Клянусь, я буду оберегать тебя. Забудь прошлые обиды.

Иван работал, учился, делал всё для дома и семьи. От его родителей они ушли. Сняли квартиру. Ольга родила девочку. Через год – вторую. Иван окончил горный факультет в политехническом институте. Получил назначение на работу в Копейск, город на Урале. Шахтёрский посёлок, угольная пыль, холод и вечные ветры. Как молодому специалисту с тремя детьми ему дали жильё: комнату в общежитии. Две маленькие дочери заболели воспалением лёгких. Комната была холодная, мебели не было. Младшая дочь Женечка сгорела от высокой температуры за два дня. Где-то на помойке Иван разыскал чугунную печку. Вдвоём с соседом они её притащили в комнату, вывели трубу в окно. Благо этаж был первый. Затопили печь. Нагрелось. Температура у Катюши понизилась. Но она не открывала глаза, ничего не ела, даже материнскую грудь не брала в рот. Ольга сидела около печки, слёзы крупными горошинами текли из глаз. Забежала соседка Надя.

– Послушай, Ольга, – сказала пожилая женщина, – вчера мой старый хрыч принёс домой солёную селёдку. Дай ребёнку пососать, хотя бы губы смажь. Может быть, аппетит появится. Я сейчас принесу.

Соседка быстро сбегала домой за селёдкой. Отрезала кусочек от хвоста, сунула ребёнку в губы.

Мать сидела неподвижно. Сердце её сжималось. Ребёнок ничего не берёт в рот. От материнской груди отказывается.

И вдруг, чудо, девочка пошевелила губами. А потом её язычок заработал, сначала лениво, потом быстрее. Ребёнок открыл глазки. Солёная селёдка пришлась ей по вкусу. Соседка улыбалась. Мать плакала. Через некоторое время девочка захотела пить и взяла материнскую грудь. Ребёнок ожил. Постепенно температура спала. Она смогла спать, а затем сидеть в детской кроватке. Мать понемногу давала ей селёдку, поила молоком из соски, потом стала печь блины. А дочь ела и требовала: «Мажь». Потом засыпала. А проснувшись, требовала вновь масленые блины. Набиралась сил.

Ольга пекла блины, мазала их маслом. А Катенька хватала этот горячий блин, мгновенно его съедала и кричала матери:

– Мажь, ещё мажь.

Наевшись, мгновенно укладывалась на подушку и засыпала.

Ольга и Иван жили только для семьи. Они пережили смерть одного ребёнка, беспокойство за эту девочку лишило их покоя.

– Ваня, надо как-то выбираться отсюда. Боюсь, мои девочки погибнут в этом климате.

– Я увезу тебя в Томск к Лёньке, твоему брату. А сам завербуюсь на Колыму. Так можно избавиться от трёхлетней отработки после окончания института. А там видно будет куда податься. Обживусь и вызову тебя. Там зарплата будет приличная. А получу подъёмные, оставлю тебе. На первое время вам хватит. Соглашайся.

Копейск был покинут. У Лёньки в деревне Ольга не осталась жить. Устроилась в Томске. Зарабатывала шитьём и вышивкой. Ждала писем от Ивана и скорого вызова. Но письма приходили всё реже. Всё прояснилось, когда пришло письмо от Григория. Григорий, друг семьи, предупреждал Ольгу: «Если хочешь, чтобы у детей был отец, не медли. Не жди вызова, приезжай сама. Не бойся Колымы, край холодный, но перспективный».

И Ольга решилась. В её жизни это был второй любящий мужчина. Его надо сохранить. Кроме того, она не могла допустить, чтобы второй её ребёнок остался тоже без отца.

Примирение

То первое утро на Хасыне Ольга запомнила навсегда. Она крепко спала, и ей снились хорошие сны. Внезапно она ощутила нежное прикосновение к волосам. Она проснулась, но глаз не стала открывать. «Мы вместе, – возникла в уме радостная и тревожная мысль. – Мы вместе, и он любит меня».

От печки шло тепло. К Ольгиному боку прижался ребёнок, старшая девочка. У другого бока нежилась малышка. А перед ней, на коленях, стоял её Иван и нежно гладил её чёрные кудри. Тёплая волна прокатилась по всему телу. Она открыла глаза и почувствовала себя счастливой.

– Оля, мы вместе. И ни о чём другом не говори. Вы моя семья. Я вижу это по твоим глазам. Сегодня я никуда не пойду. Это наш день. Мои товарищи помогли, обеспечили нас едой, углем.

Ольга отвела глаза. На её плечи упал груз заботы о детях, длинной и непростой дороги, горечь от измены мужа. Она не собиралась так просто его прощать.

Он стоял перед ней на коленях, виноватый, пристыжённый.

– Оля, прости меня. Я так сильно тебя люблю. Если ты сейчас уйдёшь, я не смогу дышать, не смогу жить. Клянусь, ты для меня важнее всего на свете. Ты и наши дети нужны мне. Моя жизнь в вас.

Этот день они оттаивали друг около друга. Старшая дочь Ольги хвостиком ходила за матерью. Её сегодня не использовали как няньку. Нянькой был отчим. После ужина они сидели дружной кучкой около печки и улыбались друг другу. Огонь бежал по углям, его сияние отражалось в счастливых глазах.

Уложили детей спать. Сели рядом.

Это были очень важные мгновения, когда они почувствовали, что их прижатые друг к другу плечи и общее дыхание объединяет их в одно любящее существо. Они чувствовали абсурдность своей отдельности. Двое чувствуют себя одним, единым с любимой или с любимым, с лежащим рядом и посапывающим ребёнком. В этой двойственности – единство.

Они сидели рядом и наслаждались дыханием, которое стало общим. Вновь рождалась и укреплялась любовь. Это парадокс любви: вас двое и всё же вы чувствуете себя одним. Драгоценные мгновения.

Так это было в далёком холодном краю, в убогом домишке, предназначенном для хранения проб керна, поднятого с потаённых глубин мёрзлой земли. По стенам бегали блики горящего в печи угля, тишина нарушалась только дыханием двоих, прижавшихся плечами друг к другу. Постепенно переплелись руки, губы дали первый после разлуки поцелуй.

«Мы вместе, мы не расстанемся», – подумали они одновременно.

Наступило первое общее утро. Дети крепко спали. Ольга и Иван вышли на низкое крыльцо. Солнце ещё не взошло. Но в необыкновенной тиши сопок занималась заря.

– Оля, я полюбил этот край. Прими и ты его. Мы будем вместе и не расстанемся.

– Я бы хотела пойти с тобой вместе в лес на буровую. Так интересно посмотреть, как вы ищите золото.

– Это не женское и уж вовсе не детское дело. Тем более что скоро зима. Вам придётся переждать её здесь. А когда будет тепло, я вас возьму с собой в нашу полевую партию. А сейчас надо обеспечить тепло на зиму и еду для семьи.

Они вернулись в дом.

– Ваня, а какие зори здесь тихие!

Он рассмеялся. Шуметь пока было некому. Была заря, начало колымского строительства, дорог, приисков. Заря добытчиков земных северных богатств.

– Оля, я хотел бы, чтобы ты поняла, почему я полюбил свою работу геолога, чем для меня стала геологическая разведка именно в этом краю.

Ольга и Иван сидели около печки в своём временном жилище, где их дети обрели сытость, тепло и покой. Пока дети спали, Иван хотел многое рассказать Ольге. Они вместе. И так пойдут по жизни. Душой она должна понимать его. И тогда их любовь будет настоящей.

– Решение стать геологом-разведчиком обрело во мне силу после первой практики в институте. Руководителем практики у нас был опытный геолог. Он был неутомим в пеших переходах, его не затрагивали неудобства таёжного быта. Внимательно, задумчиво, пристально он всматривался в сколки каменных пород. А вечером разговор у костра. Поначалу дельный и серьёзный, потом шутливый, освящало всё это – гитара и песня. Ты же знаешь, у меня голос как раз для тайги. На сцене всё мельчает. Руководителя звали Шахов Феликс Николаевич[6]. Про него можно долго рассказывать. Сейчас у нас времени маловато. Скоро дети проснутся и потребуют внимания. Но как-нибудь я тебе о нём расскажу.

А сейчас я хочу сказать тебе, почему для меня важно быть геологом здесь, на Колыме. Можно жить горожанином, просыпаться в тёплой комнате, пить горячий чай, иметь работу, способную представляться смыслом жизни. А здесь надо спать на мёрзлой земле в лесотундре. Спросонья, дрожа от холода, влезать в холодную одежду, умываться из полузамёрзшего ручья, потом разжигать костёр из отсыревших дров нечувствительными руками. Возвращаешься после длительного перехода. Приходится продираться сквозь стланик, цепляющийся за лямки рюкзака, карабкаться в гору, идти по скользкому льду или по камням ручья. Готовишь ужин. Укладываешься на ночлег. Согласись, перспектива не из приятных. Но в этом есть смысл, ощущение дела. Нужного людям и стране дела. Его тоже должен кто-то делать. Почему не я? У меня есть причины относиться с уважением и любовью к тем, кто разделил мой выбор. Мы счастливы, когда осмыслим свою роль на земле, пусть самую скромную.

Но тут проснулись дети. Малышка Катя закричала:

– Мама! Иди ко мне.

Тут же оглядела всё вокруг и радостно протянула руки:

– Папа, папа, иди сюда! Возьми меня на руки.

Ольга засуетилась накрывать на стол. Семья хотела есть. Отец понёс Катю к умывальнику. Та отбивалась от холодной воды. Но отец сказал:

– Катя, надо, надо умываться по утрам и вечерам. А нечистым трубочистам стыд и срам. Вот я вечером прочитаю вам с сестрёнкой стихи дяденьки Маяковского, тогда узнаете, что такое хорошо и что такое плохо.

Старшая сестрёнка Тома не хотела слышать внушение из-за холодной воды. Молча умылась. Сначала было зябко, но затем она ощутила бодрость и такое приятное освежение лица, что не выдержала и сказала:

– Папа, а холодной водой здорово умываться. Видишь, у меня щёки стали румяные. Это же красиво.

– Да, девочка, это красиво.

И он погладил её по русой головке. У девочки заискрились глаза. Отчим не баловал её добрым словом и лаской.

Этот день был необычным. После завтрака Иван читал девочкам сказки. Ольга захватила их с собой с материка для девчонок. Потом их сморил сон.

Ольга и Иван опять сели у огня, и он продолжал открывать ей свою душу:

– Ольга, я не представляю себе работу лучше нашей. Самое важное – это открытие. Иду вдоль реки, смотрю на береговые отложения. Это удобно, когда берег крутой. Обломки пород сносятся в долину. Ставим буровую. Она приносит нам весть о чём-то нужном. Золото, серебро, уголь. Мы их ищем. Они нужны нашему государству. Я люблю тех, кто идёт и работает рядом со мной. Я не в силах представить себя на другой работе. И ещё впечатления от дикой природы. Утром пламенеет заря между сопок, клёв хариусов, берущих пущенную поверх воды наживку, сладкие ягоды голубики, чёрные шарики шикши на стелющихся игольчатых ветках. Гитара и песни у вечернего костра. И даже зимой на жутком холоде ты – победитель, ты – крепкий орешек, ты – человек. Тебя создала, воспитала и закалила эта природа. Весной, когда начнётся новый сезон разведки ископаемых, я оставлю тебя на нашей базе. Поставим палатку. Она и будет нашим временным домом. Место для базы выбрать не просто. Её стремятся расположить приблизительно в середине рабочей площади. Надо, чтобы вокруг росли леса, нужны дрова. Нужна река. Увидишь сама. А пока тебе и детям придётся зимовать здесь.

Так и осталась Ольга с детьми зимовать на Хасыне.

Иван то уходил надолго, то приходил. Часто устраивал праздник, приглашал своих друзей-полевиков. Тогда Ольга пекла пирожки, пухлые, румяные, горячие. Им особенно были рады молодые ребята. Им это пирожковое пиршество напоминало дом, семью, мать.

Несмотря на мороз, ходили с детьми ненадолго гулять. Морозили щёки и нос. Придя с улицы, к печке не лезли, а в самом дальнем углу вставали к стенке головой вниз. Кровь приливала к щекам и носу. Следов обморожения не оставалось.

Когда бушевала пурга, исполинская завеса снега ниспадала сверху, всё застилала, полоскала дома, размытые сопки. Потом наступала тишина, мороз. В Хасыне и пылинка яркая не ссыплется с убелённого, застывшего на сухом морозе дерева.

База полевой геологоразведочной партии

База отряда зачастую используется несколько полевых сезонов. Придирчиво выбирается для неё место. Рядом должен быть лес и река; нужны дрова и вода. Она должна быть расположена не в дали, а посередине рабочей площади. В палатке зимой должна стоять печь для согрева и приготовления еды. Летом для этого служил костёр.

Печь изготавливали из двухсотлитровой железной бочки. Её резали сварочным аппаратом вдоль диаметра доньев. Одну из образовавшихся половин накрывали толстым листом железа. В нём прорезалось квадратное отверстие и крепилась дверца для укладки дров. Приваривались колосники, под ними делалось поддувало, воздух из которого, проходя через топливо, помогал ему гореть. Зола накапливалась в пространстве поддувала. Его надо было периодически чистить.