Полная версия
Сов Семь
Сов Семь
Мария Фомальгаут
Иллюстратор Мария Владимировна Фомальгаут
© Мария Фомальгаут, 2019
© Мария Владимировна Фомальгаут, иллюстрации, 2019
ISBN 978-5-4496-3359-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Двенадцать часов
В доме пять часов.
Я накрываю стол на пять персон, все пять часов рассаживаются за столом, напольные часы с маятником спорят со старинными часами с зодиаком, кому занять председательское место, наконец, я напоминаю им, что таких мест два.
Когда солнце садится, наступают шесть часов. Они наступают мне на ногу и вежливо извиняются. Я усаживаю шесть часов в креслах у камина, и думаю, что мне делать, ведь в доме набралось уже целых одиннадцать часов.
Когда восходит луна, бьет час. Он бьет в двери, нетерпеливо ждет, когда его пустят. Впускаю час, беру у него шляпу и пальто, и промокший зонтик. Считаю спальни в доме, их оказывается десять, на мое счастье, в двух спальнях стоят по две кровати, – мне удается устроить все двенадцать часов.
В доме двенадцать часов.
Задергиваю шторы в гостиной.
Двенадцать часов.
Накрываю столик на двоих.
Я жду Полночь.
Сов семь
В лесу сов семь.
А где нет сов, там нет сов-сем.
Вот сидят совы, из дупла вы-совы-ваются.
Полетели сов семь по лесу с полуночи до двух ча-сов.
А там и до трех ча-сов.
А тут у трех ча-сов раз – и захлопнулся за-сов.
Тут-то совам и конец, да как бы не так.
А почему?
А ну-ка, думайте, думайте… сов семь, сов заперли, что осталось?
Правильно, семь.
Вот семь засов и открыло за сов.
И совы вылетели.
Главное, не лететь им туда, где семь часов. Там своя семь есть, семь от сов с семь от часов драться будут.
А может, там вообще не семь ча-сов, а семь ча-филинов.
Яьлырк еытачнопереп, ыталбрефиц еищюацрем
Подгоняю экипаж во весь опор – скорей, скорей, скорей. Впрочем, оно и не нужно, экипаж и сам несется во весь дух, подпрыгивает на поворотах, жалобно поскрипывает. Мы оба чувствуем, что этот лес таит в себе немало опасностей, деревья шумят, шепчутся, переговариваются о чем-то на неведомом языке, костлявые ветви зацапали луну и медленно её пожирают, тусклое свечение тянется с болот.
Скорей.
Подгоняю экипаж – скорей, скорей, скорей. Стараюсь не слышать зловещее угуканье за спиной, в который раз говорю себе – это совы, совы, совы, черт возьми, ну что это еще может быть…
Хлопанье крыльев.
Там, сзади.
Они налетают со всех сторон, даже не могу толком понять, кто именно, вижу мерцающие циферблаты, перепончатые крылья, чьи-то когти вонзаются мне в волосы.
Кольт, кольт, должен быть кольт, еле сдерживаюсь, чтобы не начать палить во все стороны, пытаюсь прицелиться – не могу, они мельтешат слишком быстро, стреляю – наугад, со звоном разлетается циферблат, аг-га, есс-с-ть….
Их слишком много, говорю я себе, закрывая лицо. Слишком много. Нащупываю сухие палки, чиркаю спичкой, – с ревом взмывается пламя факела, циферблаты разлетаются, аг-а, не понравилось… Подхлестываю экипаж, пошел, пошел, лес расступается, хлопающие крыльями циферблаты остаются где-то там, там. Пристраиваю факел, чтобы отгонял тьму, фонари экипажа чуть меркнут в свете пламени. Только сейчас понимаю, что обронил кольт, еще думаю вернуться, еще смеюсь над собой, жить мне, что ли, надоело – вернуться…
Подгоняю экипаж во весь опор – скорей, скорей, скорей. Впрочем, оно и не нужно, экипаж и сам несется во весь дух, подпрыгивает на поворотах, жалобно поскрипывает. Мы оба чувствуем, что этот лес таит в себе немало опасностей, деревья шумят, шепчутся, переговариваются о чем-то на неведомом языке, костлявые ветви зацапали луну и медленно её пожирают, тусклое свечение тянется с болот.
Скорей.
Подгоняю экипаж – скорей, скорей, скорей. Стараюсь не слышать зловещее угуканье за спиной, в который раз говорю себе – это совы, совы, совы, черт возьми, ну что это еще может быть…
Хлопанье крыльев.
Там, сзади.
Они налетают со всех сторон, даже не могу толком понять, кто именно, вижу мерцающие циферблаты, перепончатые крылья, чьи-то когти вонзаются мне в волосы.
Кольт, кольт, должен быть кольт, еле сдерживаюсь, чтобы не начать палить во все стороны, пытаюсь прицелиться – не могу, они мельтешат слишком быстро, стреляю – наугад, со звоном разлетается циферблат, аг-га, есс-с-ть….
Их слишком много, говорю я себе, закрывая лицо. Слишком много. Нащупываю сухие палки, чиркаю спичкой, – с ревом взмывается пламя факела, циферблаты разлетаются, аг-а, не понравилось… Подхлестываю экипаж, пошел, пошел, лес расступается, хлопающие крыльями циферблаты остаются где-то там, там. Пристраиваю факел, чтобы отгонял тьму, фонари экипажа чуть меркнут в свете пламени. Только сейчас понимаю, что обронил кольт, еще думаю вернуться, еще смеюсь над собой, жить мне, что ли, надоело – вернуться…
Подгоняю экипаж во весь опор – скорей, скорей, скорей. Впрочем, оно и не нужно, экипаж и сам несется во весь дух, подпрыгивает на поворотах, жалобно поскрипывает. Мы оба чувствуем, что этот лес таит в себе немало опасностей, деревья шумят, шепчутся, переговариваются о чем-то на неведомом языке, костлявые ветви зацапали луну и медленно её пожирают, тусклое свечение тянется с болот.
Скорей.
Подгоняю экипаж – скорей, скорей, скорей. Стараюсь не слышать зловещее угуканье за спиной, в который раз говорю себе – это совы, совы, совы, черт возьми, ну что это еще может быть…
Хлопанье крыльев.
Там, сзади.
Они налетают со всех сторон, даже не могу толком понять, кто именно, вижу мерцающие циферблаты, перепончатые крылья, чьи-то когти вонзаются мне в волосы.
Кольт, кольт, должен быть кольт, еле сдерживаюсь, чтобы не начать палить во все стороны, пытаюсь прицелиться – не могу, они мельтешат слишком быстро, стреляю – наугад, со звоном разлетается циферблат, аг-га, есс-с-ть….
Их слишком много, говорю я себе, закрывая лицо. Слишком много. Нащупываю сухие палки, чиркаю спичкой, – с ревом взмывается пламя факела, циферблаты разлетаются, аг-а, не понравилось… Подхлестываю экипаж, пошел, пошел, лес расступается, хлопающие крыльями циферблаты остаются где-то там, там. Пристраиваю факел, чтобы отгонял тьму, фонари экипажа чуть меркнут в свете пламени. Только сейчас понимаю, что обронил кольт, еще думаю вернуться, еще смеюсь над собой, жить мне, что ли, надоело – вернуться…
Подгоняю экипаж…
…спохватываюсь.
Понимаю, что заблудился, что еду по кругу. Притормаживаю экипаж, не нахожу ничего лучше, как повесить маленький фонарик на ветку высохшего дерева, снова подгоняю экипаж, скорей, скорей, зорко слежу, чтобы ехать по прямой, никуда не сворачивать…
Подгоняю экипаж во весь опор – несется во весь дух, жалобно поскрипывает. Деревья шумят, шепчутся, костлявые ветви зацапали луну и медленно её пожирают.
Скорей.
Стараюсь не слышать зловещее угуканье за спиной…
Хлопанье крыльев.
Там, сзади.
…мерцающие циферблаты, перепончатые крылья…
…стреляю – наугад, со звоном разлетается циферблат, аг-га, есс-с-ть….
…с ревом взмывается пламя факела, циферблаты разлетаются, аг-а, не понравилось…
Только сейчас понимаю, что обронил кольт. Подгоняю экипаж во весь опор, тусклехонький огонечек светится впереди, не сразу понимаю, что вижу свой собственный фонарь.
Вперед.
Только вперед, никуда не сворачивать, дорога делает петлю, нехорошая какая-то петля, подхлестываю экипаж, он проносится по бездорожью, беспомощно поскрипывает.
Вешаю на ветку фонарик.
Еще один.
И еще.
Хлопанье крыльев.
Вынимаю кольт, вспоминаю, что обронил его недавно, точно помню, что обронил. И зачем я зажигаю факел, если уже зажигал его неоднократно, и…
…хлопанье крыльев остается за спиной, вижу мой первый фонарь, повешенный на ветку дерева, вот он покачивается на ветру. Еду по развешенным фонарикам, отчетливо вижу, что еду вперед, вперед…
…хлопанье крыльев.
Сразу зажигаю факел, да черт возьми, я хотел зажечь факел, зачем я стреляю из кольта…
…перевожу дух.
Останавливаю экипаж под фонарем, загоняю свой транспорт под сень деревьев, укрываю, гашу фонари.
Спать.
Хоть ненадолго.
Спать.
Сначала думаю, что не смогу заснуть здесь, в этой бесконечной тревоге, – странно, моментально проваливаюсь в сон, мне снится мой мир, маленький шар, на котором только нескончаемый лес и дорога через него – из ниоткуда в никуда…
Просыпаюсь.
Что-то здесь не так, говорю я себе, что-то здесь не так…
Смотрю на часы.
Одиннадцать вечера.
Пришпориваю экипаж, он не хочет ехать, чует беду. Подгоняю, пошел, пошел, надо выбраться отсюда, любой ценой…
Луна смотрит единственным глазом. Отмечаю про себя, что луна не сдвинулась ни на чуть-чуть, как будто и правда запуталась в ветках.
Зловещее угуканье за спиной.
Это совы, говорю я себе, это совы.
Стая сов действительно проносится мимо.
Экипаж несется во весь дух, чует беду.
На этот раз они налетают бесшумно, на этот раз я сразу зажигаю факел, отгоняю циферблаты, смотрю, как бешено вертятся стрелки.
…стрелки…
Смотрю на собственные часы, время приближается к полуночи, стрелка перескакивает на двенадцать, тут же отпрыгивает на одиннадцать.
Начинаю понимать.
Открываю приборную панель экипажа, переключаю на четвертое, временное измерение, посмеиваюсь, а мы тоже не лыком шиты.
Зачем-то мотаю назад, …ясьтунрев – олеодан, ил отч, енм ьтиж, йобос дан ьсюемс еще, ясьтунрев юамуд еще, тьлок линорбо отч, юаминоп сачйес окьлоТ. инемалп етевс в тункрем ьтуч ажапикэ ираноф, умьт ляногто ыботч, лекаф юавиартсирП. мат, мат от-едг ястюатсо ыталбрефиц имяьлырк еищюаполх, ястеапутссар сел, лешоп, лешоп, жапикэ юавытселхдоП …ьсоливарноп ен, а-га, ястюателзар ыталбрефиц, алекаф ямалп ястеавымзв мовер с -,йокчипс юакрич, иклап еихус юавыпущаН. огонм мокшилС. оцил яавырказ, ебес я юровог, огонм мокшилс хИ
.…ьт-с-ссе, аг-га, талбрефиц ястеателзар моновз ос, дагуан – юялертс, ортсыб мокшилс ташетьлем ино, угом ен – ясьтилецирп ьсюатып, ыноротс есв ов ьтилап ьтачан ен ыботч, ьсюавижредс еле, тьлок ьтыб нежлод, тьлок, тьлоК
.ысолов в енм ястюазнов итгок от-иьч, яьлырк еытачнопереп, ыталбрефиц еищюацрем ужив, оннеми отк, ьтяноп моклот угом ен ежад, норотс хесв ос тюателан инО
.идазс, маТ
.веьлырк еьнаполХ
…ьтыб тежом еще отэ отч ун, имьзов треч, ывос, ывос, ывос отэ – ебес юровог зар йыроток в, йонипс аз еьнакугу еещеволз ьташылс ен ьсюаратС. йерокс, йерокс, йерокс – жапикэ юяногдоП
.йерокС
.толоб с ястенят еинечевс еолксут, тюарижоп ёе оннелдем и унул илапацаз ивтев еывялтсок, екызя момодевен ан от-меч о ястюавиравогереп, ястучпеш, тямуш яьверед, йетсонсапо оламен ебес в иат сел тотэ отч, меувтсвуч або ыМ. теавыпирксоп онболаж, хаторовоп ан теавигырпдоп, худ ьсев ов ястесен мас и жапикэ, онжун ен и оно, мечорпВ. йерокс, йерокс, йерокс – ропо ьсев ов жапикэ юяногдоП
..не то. Хлопаю себя по лбу, и чего я хотел добиться, тут хоть вперед, хоть назад, из петли не выскочишь…
Останавливаю время.
Хлопающие крылья замирают, теперь я могу рассмотреть своих нападающих, я могу перестрелять их – вот так, со звоном, одного, двух, десять. Догадываюсь не убивать последний циферблат, осторожно беру в руки, тяжелый, чер-р-рт, осторожно открываю часы-луковицу, вынимаю крохотную шестереночку, вот так, полетай мне теперь…
Прячу шестеренку в нагрудный карман, складываю крылья часов, убираю часы в саквояж. Снова пускаю время, снова еду через лес, угукают совы, скрипят колеса, дорога уже не кажется опасной…
…стоп.
Останавливаюсь под фонариком на дереве, хлопаю себя по лбу. Хорош я, хорош, ничего не скажешь, ну поеду я по этой дороге, ну что, можно подумать, от этого что-то изменится.
Снова открываю приборную панель.
Смотрю.
Переключаю, переставляю шестеренки, миллион раз представлял себе, как это можно сделать, миллион раз не делал, понимал, что не все так просто, что тут пробовать и ошибаться, пробовать и ошибаться до скончания века, что тут не так…
Пробую.
Ошибаюсь.
…иду к ручью напиться воды, вытираю губы, смотрю на полную луну за деревьями.
Будь я проклят, если не переделаю экипаж.
Будь.
Я.
Проклят.
Подыскиваю последний винтик, последнего винтика не хватает, вытаскиваю из нагрудного кармана то, что выкрутил из крылатых часов, подкручиваю в экипаж.
Сажусь за руль.
Осторожно поднимаюсь над лесом, плавно-плавно, невысоко.
Все в порядке.
Мне так кажется.
Выше.
Выше.
Экипаж делает крутой вираж, еле успеваю посадить на поляну.
Нет.
Еще не все.
Еще выверять и выверять, еще взмахивать и взмахивать крыльями, прежде чем…
Ничего, время у меня есть.
Вернее, нет. Вернее, только один час, замкнутый в бесконечное кольцо.
…поднимаюсь над лесом, не над лесом, – над временем, холод безвременья охватывает со всех сторон, зябко поеживаюсь.
Смотрю на временное кольцо, по которому ехал, так и есть, кольцо, дорожка в лесу, огоньки фонарей, луну, вижу самого себя, едущего по дороге, вижу крылатые циферблаты…
Подгоняю экипаж.
Выше, выше.
Ничего не видно, хоть убей, ничего, напрасно жгу фонари, напрасно вглядываюсь в темноту безвременья. Выпускаю несколько крылатых фонарей на цепочках, выжидаю.
Два фонаря исчезают в темноте, дергаю цепочки, обрывки цепей беспомощно повисают в моих руках.
Третий фонарь подсвечивает что-то в темноте, гоню экипаж туда, – так и есть, вот она, стрела времени, вот она, родимая, вот…
Вижу себя.
Как-то так сразу вижу себя, чего не ждал, того не ждал…
Вижу себя. Как я выезжаю из города, – это Таймбург, вспоминаю я, Таймбург, – машу кому-то рукой, кажется, чете Букманов, Агнесса машет платочком, я подгоняю экипаж.
Еду через лес – темный, зловещий, подсвеченный полной луной. Я тороплюсь успеть домой до того, как зайдет луна и станет совсем темно.
Экипаж спотыкается на дороге, я успокаиваю его, еду дальше.
Отсюда, сверху, смотрю, почему споткнулся экипаж.
Вижу.
Вот оно.
Тонюсенький шов на… …нет, не на дороге, на том месте, где аккуратно обрезали время.
Подгоняю экипаж вверху, зорко слежу за собой, едущим через лес, вот я останавливаюсь возле своего замка в виде настенных часов на старом дубе, поднимаюсь по лестнице…
Подгоняю экипаж, делаю виражи над домом.
Жду, когда в спальне вспыхнет свет.
Приказываю своему экипажу остановиться на крыше дома.
Распахиваю окно спальни.
Я подскакиваю на кровати, я не ожидал увидеть самого себя, и уж тем более не ожидал, что я достану шпагу.
– А ты ловко выдумал… – говорю сам себе, лежащему в постели, – не понравилось ему, видите ли, что на него по дороге нечисть эта нападет…
– Ка… кая нечисть?
– А, ну да, ты же не помнишь ничего. Удобно, вырезал кусок жизни, и забыл… а я, значит, мучайся целую вечность…
– Слушай, а давай день я, день ты…
– Смеюсь.
– Ну, уж нет… делай, как было… – прижимаю лезвие шпаги к его горлу.
Думаю, догадается он, что я его не убью, не смогу убить, ведь тогда прихлопну и самого себя тоже… или нет… ага, разволновался, пошел резать и клеить время…
Оборачивается ко мне:
– Как… как ты догадался-то вообще?
Усмехаюсь:
– Да не глупее тебя, знаешь ли…
…останавливаю экипаж, загоняю его в стойло, поднимаюсь по лестнице, вхожу в живительное тепло дома, спать, спать, спать…
…только в постели спохватываюсь, что не задернул шторы, скорей-скорей, босиком по пушистому ковру, второпях, чтобы не растерять драгоценные крупицы сна, не удерживаюсь, смотрю в окно на…
…луна прячется в ветках, уходит спать, что-то видится мне над луной, что-то… что-то…
Ну, конечно.
Петли, петли, петли.
Думаю, сколько раз я вырезал свое прошлое.
Думаю, сколько еще предстоит починить…
Что-то вспоминаю, вынимаю из саквояжа крылатые часы, смотрю на выгравированную фамилию мастера, думаю, зачем я сделал часы и послал их убить самого себя…
Элия
Утром потерянного дня Элия вернулась в город, где её никто не ждал – потому что никто не знал, что есть вообще такая Элия. Даром, что здесь прошло детство и юность Элии, и каждый прохожий, услышав имя Элии, широко улыбнулся бы и вспомнил какой-нибудь смешной случай со времен самого-самого детства Элии.
Элия вышла из машины, которая разбилась два года назад, и побрела по главной улице, укрытой тенистыми кронами желтеющих кленов: стояла ранняя весна, но деревьям не было до этого никакого дела.
Элия дошла до поворота и остановилась возле старой часовни, даже протерла глаза, но ничего не изменилось: часовня не исчезала. Этого не может быть, сказала себе Элия, этого просто не может быть. Эту воображаемую часовню Элия сделала любимым местом для своих игр: часто, засыпая, она представляла себе, как бродит по лестницам и темным коридорам старой башни, поднимается в часовой механизм, прыгает с шестеренки на шестеренку: она верила, что в часовне должны быть часы. И совы.
Но все это были детские грезы, мечты, переходящие в сновидения – но никак не реальность. Элия сделала несколько шагов по направлению к часовне – часовня не исчезала, наоборот, как будто стала еще явственнее, ощутимее. Женщина даже потрогала чуть облупившуюся краску – вот именно, что чуть-чуть, часовня нисколько не изменилась за годы и годы, когда… на сколько отсюда уехала Элия? Десять лет? Двадцать? Тридцать? Она никак не могла определиться со временем: одновременно ей казалось, что её здесь не было несколько десятков лет, и в то же время чувствовалось, что она покинула городок минуту назад, не больше.
Элия решила дойти до своего дома, посмотреть, что от него осталось, – может быть, его снесли давным-давно, а может, в нем много лет жили другие люди, ничего не знавшие об Элии, а может, дом стоит позабытый-позаброшенный, и с крыши потихоньку облетает черепица вперемешку с осенними листьями. Элия прошла несколько шагов… и поняла, что не помнит, где её дом.
Элия перепугано обошла несколько кварталов и в нетерпении топнула ногой: она могла потерять свой дом, забыть адрес и улицу, но не могло случиться такого, чтобы в городе просто… не было её дома.
Нет, нужно у кого-то спросить, кто-то же должен помнить Элию, даром, что её никто не помнит, потому что не знает, кто-то же должен знать, где её дом…
– Простите, вы не подскажете…
– Элия! Сколько лет, сколько зим!
Элия оторопело обернулась и в недоумении посмотрела на Кэтти, которая спешила к ней через улицу. Этого не существует, этого просто не существует, сказала себе Элия.
– Кэтти?
– А ты нисколько не изменилась… надо же, сколько лет прошло…
Элия все еще не могла поверить в происходящее: в конце концов этого просто не могло быть, ведь Кэтти не существовало…
Кэтти…
Кэтти, Кэтти, Кэтти…
– С кем ты там играешь?
– С Кэтти, мамочка…
– Вот еще! Не выдумывай! Иди с нормальными детьми играй!
– Ну, ма-а-а-ам!
Кэтти.
Кэтти, Кэтти, Кэтти…
А Кэтти, уже весело щебеча, тащила Элию к уютному домику, на первом этаже была кофейня, гордость Кэтти, а на втором этаже и мансарде – уютная квартирка Кэтти, где можно было засыпать, глядя на Луну в узком окне. Кэтти усадила Элию за столик и принялась расхваливать свои пряничные домики. Она тараторила так быстро, что Элия даже не успевала сказать, что…
– Ну, ма-а-а-ам!
– Иди, с настоящими детьми играй! Не выдумывай себе никого!
А ведь Элия выдумывала, выдумывала Кэтти, и двухэтажный домик, где Кэтти обязательно откроет кофейню, когда вырастет, а пока можно подниматься в мансарду, где большая кровать, и занавеска с гирляндой из цветных лампочек, и пахнет лавандой…
…но все это жило только в воображении Элии, в её детских играх – но никак не здесь, не сейчас, ведь Элия уже взрослая, да и вообще, она может себе напридумывать все, что угодно, но именно, что напридумывать, этого не может быть на самом деле…
– Ну а ты как устроилась, рассказывай уже!
Элия открыла рот, и тут же спохватилась, понимая, что сказать ей нечего. Элия… ничего не помнила. Вот так, вот так, глупая Элия, сначала она не помнит, где её дом, хотя обошла уже весь городок, теперь она не может сказать, где она работала, что она делала все эти годы…
– Э-э-э…
– Не знаешь? – спохватилась Кэтти.
– Ну… вроде да.
– А давай тебе биографию придумаем… ну, ты из городка уехала, в театральный поступила… отучилась три курса, потом замуж вышла, потом развелась… да не расстраивайся ты, у тебя потом все получится, ты свой театр откроешь, найдешь мужчину своей мечты, вы с ним пожениться хотите…
– Да нет же! – Элия еле сдерживается, чтобы не хлопнуть ладонью по столу.
– Ну, не хочешь, как хочешь, давай…
– Да нет… я свою настоящую жизнь не помню, ты понимаешь? Как будто… как будто и не было ничего… как будто я заснула лет в семнадцать, а проснулась вот сейчас…
– Ну что ж ты хочешь, ты же…
– Где мой дом? Ну… где я жила тут?
– Ой, а нигде.
– В смысле?
Кэтти волнуется, Кэтти обнимает Элию:
– Ой, ну ты прости, я тебе дом тогда не придумала. В смысле, ну я думала, как ты ко мне в гости приходила, мы играли, ты всегда с ночевкой оставалась, мне мама еще всегда утром две чашки с какао ставила, мне и тебе…
– Постой-постой… мой дом…
– …ну говорю, не придумала же!
– В смысле… как…
– Ну… ну прости, про тебя подумала, а про дом твой нет…
– Постой-постой, ты хочешь сказать…
– …ну да… я же тебя придумала…
Элия вздрагивает:
– Нет-нет, постой-постой, это я тебя выдумала, еще в детстве…
– Да не ты меня, а я тебя!
– Да не ты, а…
…Элия останавливается возле дома. Это её дом. Элия знает это, просто знает. Дом полупрозрачный, еще сам не понимающий, что он дом. Это Кэтти намечтала, чтобы Элии было, где жить, а может, не чтобы, а просто намечтала, раз разговорились об этом…
Элия ставит ногу на ступеньку, другую – ступеньки прочные, держат Элию, даром, что дом не существует, так и Элия тоже…
…нет.
Элия существует.
Еще как.
Просто…
…потому что…
…потому что существует, вот почему. Она еще покажет этой… это…
Элия поднимается в спальню, вынимает из сейфа маленький кольт, хочет выйти на улицу, не выходит, ждет.
Она еще ей устроит, этой Кэтти. Она ей…
…Кэтти достает маленький кольт, она еще устроит этой Элии, еще устроит…
– …как бы они друг друга не поубивали…
– Не поубивают.
Недоверчиво смотрю на инспектора, мне кажется, он просто не хочет заниматься этой проблемой…
– С чего вы взяли, что не поубивают?
– Ну, вы сами подумайте, они друг друга помнят? Помнят. Вот то-то же, это главное, пока помнят, будут жить…
– Точно, инспектор, вы гений…
Инспектор молчит, инспектору не до меня, и не до Элии, и не до Кэтти, у инспектора проблем хватает, вон, вчера исчезло что-то в конце улицы, потому что про это что-то все забыли. И главное, никто не может вспомнить, что там было, и черта с два теперь восстановишь…
Город, который хочет жить
Первым делом проверил, есть я или нет – проверка получилась какая-то хиленькая, ущипнул себя за руку, было больно, синяк остался, только это ничего-ничегошеньки не значило. Я даже не понял, был я во сне или наяву, а то и присниться может, что больно, мало ли. Даже непонятно, живой я человек из плоти и крови или искусно сделанный робот. Слушаю сердце, вроде есть, вроде дышу, отчаянно борюсь с желанием вскрыть свое тело, ладно, можно и попроще, можно и рентген где-нибудь найти.
Так что я все-таки есть.
И я настоящий.
Оглядываю город – тоже похож на настоящий, нормальный такой английский городок, дома стоят на месте, не ходят, не бегают, в тумане проплывает что-то вроде дирижабля, ну, это еще ничего.
Вспоминаю свое прошлое – прошлое молчит. Совсем. Может быть, я потерял память, а может быть, моего прошлого еще нет.
Встречаюсь глазами с неприметным прохожим, он хочет увильнуть в переулок – преграждаю ему путь, спрашиваю вот так, в лоб: