Смертельное время

Ефим поглядел и увидел феерическое здание, вернее, настоящий дворец, словно сотканный из радуги, солнечного света и обитый звёздами.

– В нём живут люди не чёта нам, – с уважением и некоторой долей зависти произнёс Дантес.

Из дворца вразвалочку вышел человек в пурпурной тоге и туфлях, отороченных собольим мехом. Ефим узнал его: это был его сосед по подъезду плотник Василий. При жизни тихий малый, про которого говорили, что у него не все дома. При встрече он всегда смущался, низко опускал голову, краснел и еле слышно здоровался, запинаясь от собственной смелости. Он часто менял места работы: служил кочегаром, курьером, грузчиком и разнорабочим, ездил по договору ловить рыбу. Но скоро вернулся и устроился сапожником. Не проработав и месяца, пошёл на стройку в качестве стропальщика. Однажды на него упала железобетонная балка. Она была бракованной и монтажные петли не выдержали, вырвались… Он умер мгновенно, с улыбкой на лице.

Осёл низко уважительно поклонился Василию, тот ответил кивком и прошёл мимо, не узнав Ефима.

– Смотри на него внимательнее, – шепнул Дантес, – здесь таких мало. Гордись, тебе повезло, не всякий удостаивается чести увидеть его так близко.

Ефим озадачился, а осёл продолжил речь, продолжая глядеть вслед Василию:

– Вы, люди, странные существа. Что делаете, к чему стремитесь, чего желаете?.. Заселили всю землю, а смысла жизни не поняли. Ведь жизнь – это мгновение, искорка в ночи, а как вы её тратите, на что? Изобрели деньги и с тех пор у вас проблема: где их взять? Боритесь за власть над себе подобными, не научившись властвовать собой: а самая большая победа – победа над собой. В борьбе за власть не брезгуете ничем. Это – подлецы. Остальные с низкой душой подчиняются их власти. Ими помыкают, словно скотиной. Они отвыкают мыслить, так как им подсовывают жвачку из готовых истин. Если кто придёт к начальнику со своим мнением, то уходит с мнением начальника. А тем главное – принять решение, а уж обосновать его затем им легко. Хуже их только те люди, которые, не умея приказать себе, захватывают власть на другими. Они воображают себя равными богу. Звон фанфар, лесть приближённых кружит им голову и они начинают предаваться свинству, презирая тех кем управляют. А вот такие, как Василий, могут добиться многого, они обладают умом, совестью, но в них слишком много честности и душевной чистоты для того, чтобы добиваться успеха на жизненном поприще. Поэтому они стремятся жить, не мешая другим и не подчиняясь общему мнению, оградившись от него завесой простодушия. Это про таких сказано: «будьте как дети». Они живут высшими ценностями и разрушить их не может никто, ибо они в их воображении. Поэтому он тут живёт так, как ему подобает. Он на «ты» с архангелами и херувимами, так как почти равен им. Позавчера они пили на брудершафт.

Ефим с изумлением слушал столь непривычные речи: сколько лет он жил рядом с Василием и не подозревал о его настоящей сущности. Потом подумал: а про кого из своих знакомых он может сказать, что знает их истинное лицо? Недаром говорят: чужая душа – потёмки.

Солнце закрыла тяжёлая, склизкая на вид туча. Сразу стало холодно и тревожно. Подул усиливающийся ветер.

– За мной! – панически завопил Дантес, в его голосе чувствовал неподдельный страх. – Быстрее, иначе мы пропали!

Неподалёку проходил неглубокий овраг, дно которого было заполнено валунами и каменными глыбами. Осёл кинулся туда и покатился по склону, до крови ободрав бока своей волосатой шкуры. Упал ничком между камнями и ухватился обоими передники копытами за них. Ефим недоумевал, но во всем следовал примеру своего спутника, свалившись рядом с ним. Резонно рассудив, что тот знает, что делает.

Ветер нарастал и превратился в ураган. Со свистом крутились столбы смерчей, всасывая в себя воздух, как чудовищные воронки пылесосов. Они вырывали с корнями деревья, сдёргивали верхний слой почвы, уносили камни, валуны. Потом появились летящие люди. Странные люди. Они были плоскими, точно вырезанными из бумаги, и похожими на газетные листы, увлекаемые ветром. Они изгибались, свёртывались самым причудливым образом, их крутило в воздухе, словно невесомые лоскутки. Лица этих людей выражали страдание. Они кричали, вопили, жаловались на свою участь на тысячах языках, наречиях и диалектах.

Увидев Ефима с Дантесом, они попытались задержать полёт и спуститься к ним. Призывно махали руками, звали с собой, уговаривали, сулили все мыслимые блага, осыпали, бранью, плевались, издевательски корчили рожи, делали пальцами неприличные жесты… Но невероятной силы ветер уносил их дальше и они улетали с мукой на своих лицах.

Газетных людей в воздухе становилось всё больше и больше. Вот уже они несутся сплошной массой, порой словно бы уложенные в спрессованную кучу, касаясь на лету земли. Пытались хоть за что-то удержаться, но им мешали свои же товарищи. Между ними начинались ужасные ссоры, свары.

Осёл с беспокойством поглядывал вверх и вдруг засмеялся, обнажив жёлтые клыки. Смех его звучал идиотски, потеряв присущий Дантесу интеллектуальный лоск. Ефим удивился, но тут услышал от ушастого спутника гневные слова:

– Смейся! Смейся, как можно глупее! В общем, строй из себя дурачка. Ну, живо! Не таращи глаза, а делай, что тебе говорят! Смейся, кретин!

Ефим попробовал, но довольно неумело. Между тем осёл веселился изо всех сил, с нелепыми ужимками, приподняв свой зад, он испустил неприличный звук. Ефим захохотал во всё горло, почувствовав себя непринуждённее, даже последовал поданному примеру. Ему удалось проделать это четыре раза кряду. Поднатужился снова. Но в пятый раз звук оказался настолько слабым, что он даже сам не услышал себя.

Развеселился и, довольный собой, залился счастливым смехом. Дантес поглядел на него уважительно и, как будто, даже с завистью, но продолжал смеяться.

Ураган быстро слабел. Поток сплющенных людей уменьшался на лазах и вот исчез последний из них. Выглянуло солнцем. На глазах росла трава, выправлялись деревья и восстанавливали свою листву. Через несколько минут окрестность приобрела прежний вид.

Осёл почистил одежду и сказал Ефиму:

– Кажется, на этот раз пронесло. Благополучно мы отделались от них.

– От кого?

– От этих однодневок. Врагу не пожелаешь оказаться в их компании. Ты у нас недавно, поэтому сейчас я тебе всё разъясню. Эти люди на Земле составляют большинство. Они живут сегодняшним днём. Хапают всё, что могут захватить, транжирят себя и время. Пользы от них ни на грош. Вся их фантазия тратится на пороки, поиски средств разнообразить свое бессмысленное существование. Они не способны отказать себе сегодня, чтобы завтра получить вдвойне. Они полностью зависят от мнения окружающих. Все их поступки, дела, образ жизни, одежда – рассчитаны на зрителя. Сами по себе они – нуль, ничто, видимость людей. Смысла в их жизни нет, но они стараются убедить всех и себя в ценности своего бытия. Потому так они старательно вербуют в свой лагерь сторонников. Достаточно было бы им схватить нас, и мы были бы принуждены вечно скитаться в их обществе, а я не знаю ничего более страшного, – с жаром воскликнул Дантес. – От них следует прятаться и представляться дураком. Более всего они боятся смеха и быть смешными. Таких они оставляют в покое, ибо глупы и тщеславны. Они просто не понимают, что можно жить какими-то другими ценностями. А, чёрт! Всегда я попадаю в грязь. Скажи, разве я не осёл?!

Эта гневная реплика так рассмешила Ефима, что Дантес обидчиво глянул на него, но ничего не сказал.

Осёл, обругав себя, вылез из лужи, в которую попал, увлёкшись объяснениями, и стал обтирать копытами от налипшей на них грязи.

Тут Ефим заметил, что посреди большой грязной лужи барахтается человек. Кричать он не мог, тухлая зловонная жижа доходила ему до глаз. Он делал усилие, подпрыгивал, чтобы вдохнуть немного воздуха, но при этом заглатывал грязь, старался выплюнуть её и пускал пузыри.

Ефим ужаснулся, закричал и принялся искать что-нибудь подходящее для того, чтобы вытянуть беднягу. С недовольной гримасой Дантес остановил его:

– Брось, не стоит он того. На Земле сей подонок заведовал учреждением для глухонемых. Там он установил удобный для себя порядок, заставляя вверенных ему подопечных работать до изнеможения, транжирил их деньги, насиловал безответных женщин, растлевал малолетних, был педерастом… Словом, веселился, как мог. Это лишь некоторые из его преступлений, клянусь, не самые худшие. Как видишь, он редкостная сволочь. Я ругаю себя не за то, что запачкался, а за то, что эта грязь из его лужи. Не желаю иметь с ним ничего общего!

Ефим покачал головой, уже не испытывая желания выручать преступника.

– За это его и посадили сюда? – поинтересовался он у Дантеса.

– Вовсе нет, – энергично мотнул тот головой. – Разве можно за такое наказывать: на Земле немало куда худших личностей. Просто в детстве он мечтал стать учителем и сеять вечное, разумное и доброе, а потом изменил мечте. За это и получил соответствующее наказание. Если представится случай, то я покажу его мечту. Вот у кого поистине жалкая, достойная всяческого сожаления участь. Но нам следует идти дальше. Не будем задерживаться около этого мерзавца.

Некоторое время они двигались молча. Ефим размышлял над увиденным.

Демократия с демонократией

Перевалив довольно высокий холм, заросшей мягкой травой, путники увидели дивную панораму: пологие зелёные холмы, куши деревьев и кустарника. Между ними стояли красивые беседки. На возвышенности находился чудесного вида дворец: что среднее между Тадж Махалом, Эрмитажем и Храмом Василия Блаженного. Ефим глядел во все глаза, как зачарованный:

– Лепота! Краса земная несказанная! Просто глаз очарование! Никогда такого не видел. Даже представить не мог, что подобное существует.

– Да, такое тут встречается не особенно часто, но и живёт совсем не заурядная личность.

– А кто?

– Творец… Да, кстати, тебе он известен, сам узнаешь при встрече… – Дантес назвал фамилию.

– Это он? Боже мой! Оказывается, мы даже жили с ним в одном городе, в Самаре!

– Да, это он.

– Это же известный юморист, сатирик. Впрочем, читал его фантастику, детективы, сказки. Моя жена выписывала его афоризмы… Сейчас вспомню: «Сегодня мы оплёвываем божков, которым молились вчера, а завтра снесём алтари, о которые бьёмся лбами сегодня», «Султан считал себя однолюбом, ибо любил только свой гарем», «Живём мы только один раз, но – не один день», «О вкусах начальника не спорят – ими восхищаются», «Правда в конце концов выплывет на поверхность, но очень редко наказывают того, кто её утопил»… Мне особенно понравились вот такие: «Не так важна частность собственность, как личная заинтересованность", "У преступности нет национальности, но у каждого преступника она имеется» и «Истинные интернационалисты только людоеды: им плевать на национальность – был бы человек хорошим?!.» Ха-ха-ха!

Осёл тоже рассмеялся, уважительно посмотрев на спутника:

– Память у тебя очень хорошая.

– Да, многое помню. Я тоже некоторые переписывал, корешам зачитывал для хохмы… У него есть и такие зиборизмы: «Старость – не радость, но как рьяно стараются её продлить!», «Голод – великолепное лечебное средство! Кроме тех случаев, когда от него умирают", "Труд превратил обезьяну в человека, а протекция вывела её в люди», «Лодыри влюбляются с первого взгляда – посмотреть вторично им лень», «Даже и в борьбе с самим собой главное не победа участие?..», «Земли у нас хватает на всех, но – не для каждого…», «Чтобы совершать подвиги, мало родиться Гераклом, нужны ещё и родственники на Олимпе»… Помню, много писали про очередной Конец света, все волновались, иные ужасались. А он в интервью высмеял веру в Конец света и заявил, что к нам Конец света не придёт – он из России выйдет. Смешно и точно: никакого Конца света не произошло. Он оказался прав, истинный пророк!

– Все Творцы в немалой степени ещё и пророки, – веско произнёс Дантес.

– Творец – потому, что он занимался литературным творчеством?

– Нет, вовсе нет.

– Объясни, не темни.

– Творец тот, кто творит. А уж что он творит – это уже не столь важно, дело десятое. Твой земляк, кстати, проявил себя не только в литературном творчестве, но и на иных поприщах. Главное не дороги, которые выбирает творец (занятие, дело), а то, что заставляет его выбирать именно творчество…

Сказанное заставило надолго задуматься Ефима. Замолчал и осёл. Так и шли они, не спеша по дороге, пока не подошли к развилке, где их встретила толпа людей. Ещё издали они принялись зазывать каждый в свою сторону. Одни призывали идти к ним, махая плакатами, на которых по-разному было написано одно и тоже – «Все на выборы!» А их оппоненты заманивали к себе, держа плакаты «На выборы все!».

– Слушай, а какая разница? – растерялся Ефим. – Что в лоб, что по лбу!

– Не обращай на них внимание и не трать попусту слов, иди за мной, – буркнул Дантес и, подавая пример, низко опустил голову, словно что-то разыскивая утерянное на дороге.

Люди спорили, ссорились, уговаривая идти к ним, обещая предельно счастливую жизнь. Только все их труды пропали втуне: парочка друзей прошла мимо, старательно игнорируя крикунов. Уже оказавшись вдали от них, Ефим поинтересовался у своего спутника:

– А что было бы, если бы мы пошли по другой дороге?

– Подожди пару минут, получишь ответ.

Осёл дошёл до места, где к дороге слева подходила другая, точно такая же, остановился и сказал:

– Мы бы оказались тут.

Ефим растерянно заморгал глазами.

– Не понимаю.

– По другой дороге мы бы пришли именно сюда. Вторая – это она и есть.

– Но разве они этого не знают?!

Дантес не стал отвечать на вопрос, почему не счёл нужным, а просто двинулся дальше по дороге. За ним поплёлся недоумевающий Ефим.

За поворотом открылась поляна, где шло жуткое побоище. Сначала Ефиму показалось, что это были воины, но нет, только самые обычные люди. Дрались жестоко и насмерть чем попало – кольями, арматурами, топорами, ножами, оглоблями, ножками стульев, камнями…

– Боже мой! Что тут происходит? Почему они дерутся с таким озверением?!

Осёл презрительно сморщил лицо:

– Дерутся за честные и справедливые выборы.

– За честные выборы? Но против кого?

– Знаешь, твой вопрос из той категории, когда ответить на него невозможно. Во всяком случае, я не могу.

– Это ещё почему?

– Видишь ли, и одна сторона, и другая сторона дерутся – ЗА ЧЕСТНЫЕ И СПРАВЕДЛИВЫЕ ВЫБОРЫ.

Ефим растерялся:

– Но такого не может быть!

– Как не может, погляди – раскрой глаза предельно широко. Они все дерутся именно за это.

Из общей схватки отделились два яростных поединщика: один размахнулся топором, но противник успел всадить в его грудь свой кухонный нож, но и сам свалился от удара прямо в голову… Они упали. Один в предсмертной агонии сумел выдохнуть из себя вместе с остатками жизни убеждённые слова:

– За честные выборы…

В унисон ему второй умирающий прохрипел:

– За справедливые выборы…

И недвижимо застыли на земле.

Дантес кивком показал на них:

– Теперь ты убедился?

Ефим, ошарашенный, молчал.

– Давай обойдём этих вояк, мы их вразумить бессильны.

Чуть дальше у дороге находилось довольно большое селение. На его улицах повсюду шли бурные митинги.

– Чего они хотят? – спросил Ефим.

– Власти, – коротко ответил осёл. – Хотят власти. Для себя. По принципу: ты встань, а я сяду, и буду рулить за тебя.

– А ну, давай послушаем!..

– Пожалуйста, слушай. А я рядом постою, их речи мне давно известны и даже не надоели, а обрыдли.

Ефиму бросился в глаза резкий контраст между толпой и теми, кто ораторствовал с трибуны. Первые были хмуры, молчаливы, одеты более чем скромно. А выступающие же все как один имели холёный вид, изысканную одежду. Многие почему-то были в меховых шубках и шубах, несмотря на жару. Искрились на солнце бриллианты в перстнях, колье, ожерельях, серёжках, золотые кольца, часы, браслеты, запонки и массивные цепи на шеях.

При этом нередко слышалось:

– Терпение народа на пределе! Нам нечего терять!

Ефим не смог удержаться от ехидной реплики, которую произнёс полушёпотом, опасаясь обвинений в оскорблении:

– Действительно, нечего терять, кроме цепей. Золотых цепей на ваших шеях.

– Это точно, – согласился осёл. – Обычная р-революционная риторика. Словесная лапша на уши. Им нечего терять, ведь они привыкли загребать жар чужими руками.

– Что ты имеешь в виду?

– Не они же сами пойдут на баррикады умирать, а пошлют вот этих… статистов. – Дантес показал глазами на безмолвствующую массу.

Один очень худой мужчина с мозолистыми руками хотел было взобраться на трибуны, требуя дать ему слово, но его тут же остановили крепкие молодчики, заломили ему руки и увели куда-то в проулок…

– Простачок, – пожалел его Дантес, – не понял, что одних приглашают на племя, а других – на убой. Он хотел нарушить правила игры.

– Он же просил слова! Хотел высказать то, что было на душе!

– Не спорю, именно так.

– Он имеет на это право.

– Согласен, имеет.

– Он может…

– Извини, не может. Ты сам в этом только что убедился. Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку.

– Прости, Дантес, ты – циник.

– Окстись! Я такой же циник, как тот, кто называет грязь грязью, вонь – вонью, а мерзавца – мерзавцем. Настоящие циники стоят на трибуне и разглагольствуют о всеобщем счастье, которое наступит, как только они получат власть! А я лишь называю вещи своими именами.

– Они говорят и правильные вещи. Хотят честных и справедливых выборов.

– Хм-м. Ну и разве в мире когда-нибудь становилось меньше зла, когда баран сменял козла?

– Люди имеют право выбирать.

– Знаешь, если брать первого попавшего, то и он будет управлять не хуже «всенародно избранного».

– Это ещё почему?

– Чем руководствуются люди, делая выбор? Они судят по внешнему виду, речам, обещаниям. Скажи честно сам: какая взаимосвязь всего этого с УМЕНИЕМ управлять? Уметь произносить пламенные речи одно, а государственное мышление, знания и опыт – совсем иное. Даже любой выбор наугад окажется не менее точным.

– Не могу с тобой согласиться, – упорствовал Ефим.

– Попытаюсь пояснить образным примером. Представь демократическую страну, в которой проводят шахматный турнир, а победителя выпускают на ринг сразиться со здоровяком без всяких правил.

– Не пойму твоего примера.

– Им я хочу довести до тебя простую истину: демократические выборы проводят по одним «правилам» (умению играть в шахматы), а победителю приходится заниматься приходится совсем другим (драться). Ещё Сократ иронизировал над афинянами, мол, они верят в то, что своим голосованием могут превратить осла в скакуна. Краснобаи, демагоги и говоруны редко обладают способностями истинного государя.

– Ты совершенно сбил меня с толку. Ты что, Дантес, предлагаешь монархию?!

– Нет. Я за твёрдую и честную власть. А она может быть любой.

– Вот уж нет! – выкрикнул Ефим.

Осёл снисходительно улыбнулся:

– Сомневаешься?.. Назови сам несколько стран при твоей жизни, где жизнь была устроена относительно благополучно.

Подумав немного, Ефим выпалил «перечень»:

– США, Англия, Швеция, Япония, Германия!..

Дантес немедленно прокомментировал:

– Соединённые Штаты Америки – федеративная республика, где правит президент. В Англии, Швеции и Японии – монархии, ими правят королева, король и император. Германия – республика, в которой вся власть у канцлера, президент же имеет чисто номинальное значение… А почему ты не назвал Ирак и Ливию, где правили те, кого именовали «диктаторами», но уровень жизни в названных странах был значительно выше среднего. А вот после внедрения там – между прочим, бомбёжками – «демократии» с выборами и прочими штучками, жизнь народных масс резко ухудшилась. Очень богаты Кувейт и Катар, где властвуют эмиры. Многие завидуют подданным султана Брунея, которые получают на именные счеты денежки от добываемой в стране нефти, им обеспечены бесплатное образование, медицина, жильё очень доступное, уровень жизни высокий, цены низкие. А в Саудовской Аравии, где нет никакой демократии и выборов в принципе, бразды правления неизменно у одной королевской семьи. Как видишь, трудно понять, какая форма правления лучше.

– А ведь верно, – вынужден был согласиться Ефим, – спорить с тобой трудно.

– Издревле известна истина: даже плохая власть лучше безвластия. А устоявшаяся веками власть – драгоценный бриллиант для народа.

– Ну, уж…

– Сомневаешься? А зря. Вспомни самодержавие. Сам держу власть, господина надо мной нет. Иными словами, с самодержавием страна независимая и имеет роскошь жить по своим законам.

– Так уж роскошь?!

– Именно – роскошь. Зря ты фыркаешь. Не так уж много было в истории земной цивилизации стран действительно независимых, а абсолютное большинство находились в чьём-то подчинении, даже были колониями. Например, великая Индия до середины двадцатого века являлась колонией Великобритании.

– Разве? А я этого не знал.

– Как не знаешь и много другого. Какие же плюсы у монархии?.. Борьба за власть нередко приводила к кровопролитным войнам. Здесь же как правило подобное исключено… Страной нужно уметь управлять. При монархии наследника готовят к этому буквально с пелёнок, с раннего детства. Это впитывается, как говорится, с молоком матери. Да и пример родителей немаловажен. Понятно, что один человек усваивает это всё лучше, другой хуже, но при выборах подобного навыка у кандидатов просто нет… Монарху не нужно использовать свою должность для личного обогащения – он и так всё имеет. Такому легче не позволять воровать другим, служа им примером… Немаловажно для монарха и то, какую страну он оставит своему наследнику?.. Меньшее значение имеет тщеславие, но тоже играет какую-то роль: каким он войдёт в историю, как его будут вспоминать потомки? Отсюда и старание соответствующее. А демократа выбрали, отсидел свой срок – и ушёл, а там хоть трава не расти.

– «После меня хоть потоп», говорил французский король, – вспомнил Ефим.

– Да, приписывают это Людовику с инвентарным номером XV, – согласил осёл. – Только сие было сказано не им и иначе маркизой де Помпадур: «После нас хоть потоп». Эта особа с тех пор каждому встречному и поперечному жалуется на несправедливость: мол, сказала она, а изречение приписали другому.

– Ты её встречал?

– Конечно же, и не раз. Только давай вернёмся к нашим баранам. Мы же обсуждали власть – монархию, демократию, диктатуру и прочую. Я говорил про плюсы монархии.

– Но всё равно несправедливо, когда власть передаётся по наследству, – твёрдо заявил Ефим. – Есть не менее умные простые люди, а стать во главе страны они не могут.

– И сколько таких обиженных? Последняя английская королева правит уже многие десятки лет. Значит, если взять период лет в сто, «не повезло» двум-трём человекам. Это очень большая трагедия?

– С тобой спорить трудно, – покачал головой Ефим. – Я не готов к этому. Я обмозгую всё тобой сказанное, а затем мы вернёмся к этой теме.

– Как скажешь, – согласился осёл. – Утро вечера мудренее. Ещё говорят о таком: «С этой мыслью нужно переспать…»

В стороне от митингующей стороны у березки сидел на валуне бородач и что-то толок в ступе.

Ефим заглянул в неё и дико изумился, увидев там воду. Какое-то время даже не мог сказать и слово. Потом насилу оправился и поинтересовался у бородача:

– Зачем ты толчёшь воду в ступе?

– А ты считаешь, их занятие более умное? – с усмешкой показал бородач на митингующих.

– И чем же оно вам нравится? В чём смысл ваших действий.

– Очень дёшево и гигиенично. Полезны физические упражнения. Тут свежий воздух. Вот бы шумели эти говоруны поменьше, то вообще была б идиллия.

Ефим уходил, качая головой:

– Что за чудак!

– Ты не прав. Это самый здравомыслящий человек на этой улице. И уж менее всего причастен он к тому побоищу, что мы видели до этого. Разве не так?

– У меня голова идёт кругом, – признался Ефим.

– Ещё бы! Красные приходят – грабят! Белые приходят – грабят! А выбирать нужно: или – или…

– Всё-всё! Дантес, не хочу больше ничего слышать о политике! Чем больше мы о ней говорим, тем меньше я в ней понимаю.

– Ты умнеешь прямо на глазах.

Ефим задумался, но так и не смог прийти к определённому мнению: сказано это в насмешку или искренне?..

Долго размышлял, ломал голову, а потом выругался в сердцах:

– А ну её туда и растуда эту демократию с демонократией и дерьмократией!.

– Там им и место, – согласился его спутник. Всей душой к тебе присоединяюсь.

Они обменялись рукопожатием, рассмеялись, глядя в глаза друг другу и продолжили путь.

Земля переросла динозавров

Они вышли из селения. Местность пошла на понижение. Растительность почти исчезла, под ногами заскрипели грязные камни в сухой пыли. Воздух словно бы густел, становился зловонным, смрадным. У Ефима начались спазмы в животе и позывы к рвоте. Он повернулся к ослу: