Искры Последнего Лета

В следующее мгновение к коже тонкого юношеского горла плотно, едва не рассекая ее словно легкий шелк, прижалось лезвие ножа.

– Говоришь так будто знаешь, через что нам пришлось пройти, сучье ты отродье! – давление ножа усилилось, не предвещая ничего хорошего. – Я мог его потерять! Понимаешь?! Потерять! Навсегда! Тогда бы у меня никого не осталось! Я обещал… я обещал родителям защищать его! А он взял и умер!!! Будто для этого я столько лет его берег. Он умер прямо передо мной! У меня на глазах! Что мне еще оставалось?!

– Похоронить. Почитать в дни усопших, – спокойно парировал прижатый к сырой земле Лель. – И уж явно не делать из него ходячий труп. А тем более не делать этого так неумело – малец не может говорить, с трудом передвигается и гниет словно баранина на солнце…

– Не смей так говорить про моего брата! – нож все же вошел в плоть, от чего по горлу за шиворот потекла быстрая струйка теплой крови, заставив несчастную жертву в очередной раз поморщиться. – Это все, потому что он не ест то, что ему положено. До сих пор он лишь пил кровь, да перебивался мелким скотом. Если он съест тебя ему станет лучше, – Лель почувствовал, как ему на лицо упала пара капель.

– Ты не понимаешь, – будто в бреду повторил Деян. – Я должен тебя убить, найти и спасти брата. Он должен поесть… чтобы… чтобы больше не уходить…

На мгновение отведя нож от шеи Леля и продолжая придавливать его к земле своим весом, Деян занес его теперь уже над сердцем, однако же не мог и предположить, что в следующий миг ему в глаза ударит яркий свет, который, оказавшись ничем иным как всполохом огненных искр, тут же превратит его рукав в горящий факел, заставив вскочить и броситься кататься по земле.

Если бы Леля спросили о том, что он любит, то перерезанное горло, на протяжении некоторого времени не дававшее ему нормально вдохнуть было бы на предпоследнем месте.

На пред-предпоследнем находились его запачканные кровью и прочей дрянью одежды, которые ему вряд ли теперь удастся просто оттряхнуть – едва ли не ставшая жидкой грязью, теперь уже совсем сырая, земля намертво въелась в ткань штанов, а местами и в его собственную кожу. Что сейчас творилось с его, еще совсем недавно белой, рубахой было и вовсе страшно представить. Впервые за долгое время он возрадовался скрывающей все темноте.

– Я же… – наконец потушив пламя, проблеял до сих по не отошедший от шока Деян. – Я же тебя… Как ты это сделал?! Что ты, черт побери, такое?!

– Я же уже сказал, – устало произнес Лель, полным печали взглядом рассматривая оставшиеся в руке лепестки цветов, с вновь водруженного на голову венка, а вернее того, что от него осталось, – неравнодушный путник, который пытается помочь даже такому отродью как ты.

Глава 4. Три сосны – Часть третья

– Я же уже сказал. Я неравнодушный путник, который пытается помочь даже такому отродью как ты.

В голосе Леля звучала бесконечная усталость. Впервые услышав деревенские толки про лесное чудище, он полгал это дело куда менее запутанным и, возможно, требующем от него чуть меньшего количества общения с людьми.

Теперь же на его перерезанном черт знает когда в последний раз чищеным ножом горле смыкал свой удушающий захват вязкий воздух зачарованного черт знает кем леса. Где-то в чаще прятался жаждущий человеческой плоти упырь37, а прямо перед ним стоял мужчина, непонятно как умудрившийся сотворить этого самого упыря из тела собственного младшего брата.

Для одного захудалого духа любви и страсти в истории было многовато неизвестных. О постоянно растущем уровне опасности думать не хотелось вовсе. В любой момент их могло настичь то, что в лоскуты порвало тело несчастного авара.

"Путеводная звезда Нави" – так в тайне от величественной матери, нарекли его в Прави благонравные боги, впрочем, особо не заботясь о том, чтобы их не услышал кто-то другой.

Лель мысленно усмехнулся. Так вышло, что сейчас он приложил достаточно усилий для того, чтобы в очередной раз оправдать свое прозвище. Энергия Нави была повсюду. Пробираясь болотным смрадом в глаза, нос и уши, она будто бы заполняла собой все существо загнанных ею словно дичь путников.

Даже будучи духом, Лель явственно ощущал пробирающий до костей могильный холод и медленно, но верно иссякающий поток сил. Если прошлые путники оказывались в той же западне, что и они сейчас, то не было ничего удивительного в том, что ни один из них так и не вернулся к родным – обычному человеку здесь долго не протянуть.

Оттого сильнее всего прочего Леля удивляла та уверенность, с которой до сих пор стоял на ногах его несостоявшийся убийца. Находя при том в себе силы на гнев, всполохи которого то и дело сверкали в обращенном к нему взгляде.

– Мой брат в опасности! Он умирает! – не унимался Деян.

Он явно хотел взмахнуть руками, однако же правая, прижимавшая ранее к шее Леля нож, отозвалась исключительно жгучей болью и, более не желая исполнять желаний хозяина, едва двинувшись, вновь безвольно повисла вдоль его тела. Данное обстоятельство, казалось, разозлило мужчину лишь сильнее.

– Отвечай! Где он?!

Едва отступившая в момент вспышки, окружавшая их тьма, за доли частей вновь заполнила лёгкие. Раздавшийся в тишине мёртвого леса задушенный крик будто оставил в теле мириады жалящих внутренности говорящего мушек.

Деян зашелся в приступе сильнейшего кашля. Слова Леля вызывали в том боль по иным причинам.

– Еремей уже давно мертв, – наконец произнес он, разом разрубая что-то болезненно сжавшееся в собственной душе. – То, что сейчас с нами в лесу, лишь истерзанный отголосок его короткой и, по всей видимости, нелегкой жизни. Этот упырь – лишь тень, удерживаемые телом крупицы страдающей души твоего брата.

–Не… не говори так. Дыхание мужчины становилось всё тяжелее, из чего следовало, что времени у них, а в частности у самого Деяна, оставалось немного.

Подобрав в мгновенно оплетающей пальцы траве отброшенный мужчиной нож, Лель попытался сосредоточиться на первостепенной проблеме – поиске выхода из леса.

Подобное, к счастью, не было ему в новинку.

Будучи духом любви и страсти, Лель также славился тем, что на досуге выводил из лесов заплутавших там ненароком детей. Нередко, плутали те там не по собственной глупости, готовясь стать свежим яством к чьему-то столу. В отличие от шныряющих там же богатырей, Лелю удавалось без боя и особых потрясений выводить спасенных наименее плотно укрытыми навьей энергией тропами, более или менее благополучно выбираясь из ловушки, в которую превращался для них лес.

Эта его способность была, пожалуй, единственной положительной частью его нынешней репутации среди людей, но, как водится, его родня относилась ко всему этому несколько иначе.

Вся ирония была в том, что сотканные из тех же частиц, что составляли саму Правь, светлые боги и духи, даже если бы сильно того захотели, за собственным светом едва ли могли разглядеть тьму, если та, не приобретала хоть сколько-то материального воплощения. Видеть, не смутно ощущать или делать видимой посредством заговоров и обрядов, а именно видеть энергию Нави – могла только тварь ею порожденная.

Оставаясь сыном Великой Лады, Лель ее видел так же ясно как собственную руку.

Естественно, распространяться о своих способностях он не спешил, а уж тем более не был тем, кто кричал бы о чем-то подобном на каждом углу. Тем не менее, слава проводника быстро достигла божественных чертогов, позволяя тем вскоре сделать по данному вопросу собственные выводы.

Выводы, оказавшие не лучшее влияние на его и без того шаткое положение в Прави.

Впрочем, Лелю не было особого дела ни до богов, ни до их непосредственного пристанища. За малым исключением, всю свою жизнь он делал лишь то, что считал нужным.

На этот раз, едва перешагнув порог насквозь пропитанной навьим чадом избы, он посчитал нужным помочь и не собирался отступать, пока оставалась хотя-бы призрачная возможность сделать хоть что-то.

Спустя несколько мгновений ему наконец удалось обнаружить брешь. Неплотно укрытый магической дымкой участок леса ощутимо пульсировал, до сих пор пытаясь избавиться от пустившей в нем корни тьмы. Тем не менее это не могло длиться долго. Энергия Нави вновь и вновь обрушивалась на него водопадом, грозясь вот-вот перекрыть путникам последний путь отступления.

– Держись меня, – бросил он, тут же ринувшись в сторону бреши.

Медлить было нельзя. На счету было каждое мгновение.

Однако же Деян не сделал и шага. Обратив к Лелю выпученные глаза, он было открыл рот, но исторгнув из него лишь задушенный хрип, схватился за грудь.

– Быстрее! У нас нет на это времени! Чем больше ты к ней прислушиваешься, тем глубже она проникает!

Ответа не последовало.

С огромной неохотой Лель схватил мужчину за единственный уцелевший рукав. Но едва его пальцы коснулись грубого сукна, Деян из последних сил дернулся назад. Его непривычно огромные глаза продолжали пялиться на Леля, однако лишь теперь помимо отчаянной злобы, тот увидел в них страх.

"Серьёзно?!" – мысленно возопил он. "Меня ли из нас двоих стоит бояться?! Да я здесь единственный не пытаюсь кого-то убить!"

Вслух же, умерив пыл, он как можно более спокойно произнес: – Нам нужно идти. Я постараюсь найти твоего брата. Про лекаря я не врал, он действительно помочь может.

Как Лель и думал, последнему все же удалось немного прояснить разум Деяна. Хоть и с явным сомнением, тот наконец сделал первый шаг, позволив увести себя с места, которое спустя всего несколько мгновений окончательно поглотила тьма.

Дальнейший путь, несмотря на способность и попытки Леля выбирать тропы с наименьшей плотностью темной энергии, был так же далек от расслабляющей прогулки, как идущий по правую руку понурый и едва передвигающий ногами Деян от доброго спутника.

Окружающие их деревья все меньше напоминали величественных исполинов, поддерживающих своими кронами небесные своды. Теперь, на их месте из земли торчали лишь источающие запах гнилой древесины замысловато-уродливые коряги. В переливе пелены ядовитой дымки те виделись путникам танцующими фигурами, то и дело зовущими их присоединиться к своей дикой пляске. Утонуть в удушающих объятиях крепких ветвей.

Но то были лишь танцы да морок, звучавший в их мыслях в сто крат громче их собственных голосов. На деле же лес оставался мертвенно нем. Ни птиц, ни зверей, ни шума листвы – с тех самых пор, как они покинули опушку. Не было ни единого из тех звуков, что должны в обилии наполнять лес жизнью. Не было слышно ни ветра, ни шлепков ног, когда те касались превратившейся в мокрую кашу земли. Единственным различимым звуком оставалось их собственное тяжелое дыхание, которое, по их собственным ощущениям, набатом раздаваясь в тишине леса, оповещало все больше и больше нави об их присутствии.

То тут то там пускались в свой жуткий танец все новые и новые тени, которым, казалось, уже не было ни конца не края. Тени тянули к путникам свои тонкие и кривые руки, улыбались своими безобразно широкими ртами и шептали. Шептали о том, что выхода из леса нет.

– Не смотри по сторонам – ничего хорошего ты там не увидишь.

Раздавшийся громче всех прочих, голос Леля словно разбил едва появившийся на реке тонкий слой льда. Казалось, он даже слышал хруст надломившейся тишины. Давящая на слух она ощутимо завибрировала, будто бы стараясь избавиться, очиститься от запятнавших ее звуков. Однако тем уже удалось достигнуть своей цели.

– Почему… почему здесь все так? Это оно сгубило наших?

Голос Деяна звучал все так же хрипло.

То, что он мог говорить, в сложившейся ситуации, уже было веским поводом для радости, тем не менее смысл сказанного на несколько мгновений вогнал Леля в ступор.

Конечно, вопросы подобные этому за многие лета общения с людьми ему задавали не впервые, но, несмотря на это, за добрую сотню лет ему так и не удалось придумать хоть сколько-нибудь вразумительного ответа.

«Это место кишит навью, потому что добродетельным богам нет дела до вашего рода, пока тот не пообещает им хотя бы с десять лет почестей или ситуация не затронет их самих»? «Вы переели болотных грибов и находитесь во власти морока»? «Я всего лишь беспомощный дух любви, так что понятия не имею о том, что происходит»? Ни один из этих вариантов не звучал как что-то, во что смертным стоило бы поверить, а уж тем более посчитать достаточным поводом для того, чтобы вручить в руки юного на вид и, если уж на то пошло, достаточно подозрительного незнакомца собственную и без того висящую на волоске жизнь.

Впрочем, на последнем Лель никогда не настаивал.

– А Еремей? Как мы… как мы найдем его в этом месте? Откуда ты знаешь, что он все еще жив?

Тот едва сдержал нервный смешок. Кажется, с силой самовнушения у его спутника был некоторый перебор.

К счастью для того, вступать в очередной конфликт и переубеждать кого-то у Леля попросту не было сил. И если темная энергия все так же стройными потоками протекала у него перед глазами, позволяя определять дальнейшее направление, то его собственные, так называемые, божественные силы стремительно истощались, позволяя тяжелому смраду потихоньку оседать в легких, а склизкой траве с каждым разом все крепче оплетать касающиеся ее тонкие ноги.

– Просто знаю, – коротко ответил Лель, стараясь теперь ни на миг не отвлекаться от высматривания верного пути.

Подобный ответ вряд ли бы мог кого-то устроить, включая самого Леля, окажись тот на месте вопрошающего, однако же времени и сил становилось все меньше, тогда как оплетающая паутиной лес тьма даже не думала ослаблять напор, напротив, подступая лишь с большей мощью, почуяв возможность дожать свою строптивую добычу.

– Как ты вообще узнал про Еремея и ну…

Очевидно, намека, скрывавшегося в его первом ответе, Деян не понял или, по крайней мере, делал вид, что это так.

Лель издал мученический вздох, от которого у него самого защипало в легких.

«Дурак – человек! Разве твои внутренности сейчас не должны гореть словно куриная печень на сковороде? Так какого лешего ты, спрашивается, тратишь свои силы на то, чтобы задавать мне одни и те же вопросы дважды?! Что сейчас, что с ножом у горла – мои ответы одни и те же!»

Однако же рассудив, что его собственный голос был для Деяна куда безопаснее тех, что, наполняя заблудшие души лишь большим отчаянием беспрестанно завывали во тьме, Лель все же решил разбавить ранее прозвучавший ответ рядом подробностей:

– Как я и сказал… вокруг вас с Еремеем витает довольно много… чего-то вроде того же, что сейчас окружает и нас, только куда слабее и совсем невидимое глазу. Я ведь с дедом много больных повидал: у кого хворь была натуральная, а у кого и наветом вызванная…Так что распознавать такое немного поднаторел. Но ведь знаешь, мало ли от чего тьма в доме копится: умер кто недавно или может навь какая прибилась… Я тогда на матицу21 сразу глянул, поломана вдруг или еще чего, а там ни одного оберега. Я потом, впрочем, понял, что у вас их вообще нет. У вас так-то мало что осталось… как будто и не живет никто. Причем вещи то такие, словно оттуда все самое важное похватали, но я все думал: «Обереги то домашние зачем, если в избе еще вы с братом остались?». В общем много всего у меня сомнения вызывало, но как Еремея увидел, то многое на место встало и оставалось только наблюдать.

На мгновение Лель замолчал. Небольшой приукрашенный выдумкой и попытками звучать проще монолог дался ему на порядок сложнее, чем он сам того ожидал.

К сожалению, сказанного оказалось недостаточно.

– Его тогда лихорадило, да и сам ты слышал – хворый он. Может худой немного, но в целом…

– Я уже видел… такое. Оно не понятно может человеку не ведающему, но для того, кто знает заметно так, что и развидеть уже невозможно. Ты ведь и сам знаешь… его глаза… это не глаза человека хворого – это сгустки навсегда застывшей в его теле крови, что уже почернели от времени… Честно говоря, я вообще не уверен, что он до сих пор ими видит, скорее уж ориентируется на слух и прочее свойственное упырям, а на голос оборачивается больше по привычке. Местами его плоть размягчилась и, отделившись от костей, ходит под кожей ходуном, а где-то уже одеревенела, от чего ему и сложно ходить. Конечно, все это происходит гораздо медленнее, чем у обычного мертвеца, но тем не менее он гниет и это…

– Прекрати! – надрывно прикрикнул Деян, похоже, не в силах продолжать слушать. – Не говори про него… Это ведь от того, что не ест…

– Я всего лишь отвечаю на твой вопрос… – вздохнул Лель. – Если кого и винить в его нынешнем состоянии, то определенно не меня. Скажи на милость, как ты умудрился создать настолько хлипкого упыря? Как додумался до подобного? Коли брата души не жаль, неужто свой живот не мил? Кровь родная руки не жжет?

Деян поморщился.

– На первой неделе кота науськал могилу перепрыгнуть. На второй – окропил землю кровью… Не вставал он тогда, а я все звал, звал. А потом просыпаюсь ночью, смотрю – пьет Микуты, младшего нашего, кровь. Я и решил… что пусть… Это ж, выходит, что жизнь на жизнь, а он говорил, что коли кровью да плотью насытится, так и вовсе как новый станет…

Про то, чем кончилась история с ребенком Лель догадался уже тогда, когда увидел на матице свежевырезанное имя. Однако лишь сейчас ему удалось осознать самое главное – для того, чтобы разобраться в происходящем, все это время именно ему следовало задавать вопросы.

Лель резко остановился, едва не заставив споткнуться о себя в темноте не ожидавшего от него особого интереса мужчину.

– Как давно твой брат потерял способность говорить?

– Да вот с полмесяца как… Я однажды проснулся посередь ночи, а он сидит, хнычет, да в руках чего-то как кутенка качает. Вижу – плакать хочет, да не может, только глаза на меня поднял и смотрит, а потом показал язык в ладони… тот почти черный был… выпал наверное… – в голосе Деяна зазвучали ноты, свойственные лишь едва сдерживаемому плачу.

Лелю же было не до утешений.

– Он что-то говорил тебе о том, что с ним случилось? Почему он умер?

– Говорил – говорил, – Деян до сих пор был растерян от нахлынувших на него воспоминаний, тем не менее под напором спутника послушно силился складывать слова в предложения. – Он тогда утром овец пасти пошел. Сам видел, поле у леса для этого милое дело. Он часто ходил, да растяпа – засыпал, как только место для того удобное находил, под деревом там али хоть и посередь поля. Говорит, тогда к лесу-то и не успел подойти близко, да вдруг видит фигурка мелкая на самой опушке. Вначале решил – ребенок. Двигался, вроде как, на обе ноги прихрамывая. Одежды с лесом сливались – в общем не разобрать. Тот, однако ж, хоть и хромал, да то и дело к земле клонился, будто упасть норовил. А как его завидел, так и побежал. Еремей, говорил, окликнуть его хотел, да не смог тогда и слова сказать… Не ребенок то был, Миролад… У Еремея тогда сердце в пятки ушло, а сам он холодным потом с ног до головы облился – человек ему на встречу полз… Тот самый, которого я на поле с ним рядом нашел… Даже не полз, а на руках, кажись, шел… Ног у него уже тогда не было. Когда двигаться сообразил, обрубок этот уже в паре саженей36 был. Лицо грязнющее и глаз наполовину вытекший. Второго – не было вообще, на том месте лишь глазница разорванная – ну это я после и сам видел… Еремей значит рванул к деревне, да поздно уж было – обрубок ему в правую штанину пальцами своими вцепился, что не оторвать. Хрипел что-то, тянул вниз, будто по нему вскарабкаться пытался, а Еремей… он ведь такого страху в жизни не видывал, вот и отключился… Честно сказать, я сам не уверен, что со страху бы не обделался… Да только в себя придя он уж не оправился. Кошмары сниться стали. Скорее лучины38 погас: слег, а через неделю…

– А что хрипел тот калека он случаем не упоминал? Может сны какие рассказывал или еще чего? Припомни, мало ли, – Лель старался говорить как можно более спокойно, тогда как в его невидимых мужчине за плотной пеленой тьмы глазах все больше и больше разгорались нетерпение и надежда, – Быть может упоминал что-то, что нам природу твари лесной понять поможет?

В ответ Деян лишь беспомощно покачал головой.

– Я же говорю, хрипел, говорит, что-то. Там жуть такая – где тут услышать? Знать бы как ноги унести… и того не смог… Про сны вот тоже особо не говорил. Плакал тогда что младенец… бубнил. Хотя, как-то раз, сказал, собаки с цепи сорвались да погнали его через всю деревню в лес. Весь в поту холодном встал, видать бежал.

Едва успев договорить, Деян был резко отдернут в сторону – схвативший его за руку Лель уверено и, будто бы вновь наполнившись силами, двинулся в темноту.

– Я знаю где его искать, – почти весело заявил он, от чего Деян тут же почувствовал, как сжимавшая до тех самых пор его сердце тьма начала потихоньку отступать.

Похоже, их вынужденное пребывание в лесу подходило к концу.

Все так же аккуратно ступая по влажной траве вслед за Лелем, Деян отмечал про себя, что лес все меньше напоминал ему болотные топи, по которым они бродили невесть сколько времени. Душа мужчины, потерявшего всякую надежду, вновь наполнялась ею словно река водой по весне. Впервые за долгое время он позволил себе подумать о будущем, ожидающем их с братом за пределами леса, деревни и всех тех напастей, что одна за другой обрушились на их семью.

– Думаешь, твой лекарь правда сможет помочь Еремею? Он ведь в конце концов…– несмотря на охватившее его мгновением ранее воодушевление, Деян почувствовал, как его горло сдавила когтистая лапа осознания, – …не совсем человек, – наконец, едва слышно произнес он. – А без крови и мяса он и вовсе калекой останется немощным.

Перед его глазами как живой до сих пор стоял его когда-то чересчур болтливый и ребячливый, но от того еще более светлый и невинный Еремей. Таким каким он и запомнил его в то утро… Его слегка заспанные глаза, как и всегда сияли небесной синью, а немного торчащие в стороны уши, казалось, расходились лишь сильнее из-за широко растянутой улыбки с которой тот клятвенно обещал старшему брату на сей раз не гонять на поле балду.

Улыбку на губах брата Деян стремился сохранить с тех самых пор, как родители оставили их. Оттого в нынешнем возрасте Еремея Деян был куда более собран, а причин для улыбки у него при пересчете и вовсе не набралось бы на пальцы одной руки. В его возрасте Деян вел дом и держал хозяйство, позволявшее им пережить зиму. В его возрасте Деян готовился стать добродетельным мужем и отцом. В его возрасте Деян не становился ожившим покойником…

Из невеселых мыслей его вывело легкое похлопывание по плечу.

–Ты и правда поторопился со всем этим, – Лель обратил на него сочувствующий взгляд таких же голубых как у его брата глаз, – не стоило слушать кого-попало и ввязываться в то, что никак нельзя назвать делами, исцеляющими больную душу. Однако, если, как ты говоришь, твой брат еще не питался живой плотью, для вас не все потеряно. Лекарь, к которому я отведу, исцелит искалеченную плоть, а божественная милость позволит ему питаться лишь мясом и кровью животных…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.