Искры Последнего Лета

– На… Ой, погоди!

Под вопрошающими взглядами обоих спутников он достал из собственной закрепленной на поясе калиты23 глиняный бутылек.

Откупорил и проверив на запах так же протянул его Еремею.

Бледный словно тень юноша недоверчиво посмотрел на протянутую ему ладонь и тут же перевел на старшего брата загнанный взгляд, казалось, лишь больше покрасневших со вчерашнего вечера глаз.

– Ему ведь сегодня лучше. Вон, даже сидит сам, – неуверенно рассматривая бутылек, проговорил Даян и кивнул в сторону Еремея. – Что толку этот сок пить, он только больше с него спит, а нам еще идти сколько. А если охотники…

– Он с самого утра ничего не ел. Ему нужны хоть какие-то силы, чтобы до города добраться! – воспротивился Лель, метнув строгий взгляд сначала на одного, а затем и на второго брата. – И вообще, сидеть на голой траве, которая еще скоро и от дождя отсыреет, ему тоже не то, чтобы очень полезно. Ты бы хоть хвороста какого насобирал. Ветошью постелим и уже сносно будет.

Судя по тому, что, кивнув, мужчина тут же направился в сторону леса, на этот раз предложение Леля пришлось ему по душе.

– Твой брат порой чрезмерно беспокоится о тебе, – протянул Лель, уперев руки в боки и глядя вслед растворяющейся в листве кустарников спине Деяна. – У меня тоже есть брат, – продолжил он, не оборачиваясь на все так же скромного сидящего под деревом юношу, впрочем, и не ожидая от вынужденного собеседника особенной реакции на свои слова. – Но хоть из нас двоих я и старший, чаще всего именно ему приходится заботиться обо мне, – с его тонких изящных губ сорвался будто бы невольный горький смешок.

Его младшему брату, Полелю, что пользовался куда большей славой и почетом не только в Прави, но и на землях Яви, действительно нередко приходилось вытаскивать Леля из многочисленных и поражающих своей изощренной запутанностью передряг, заступаясь за него перед более влиятельной родней, а то и целыми ее собраниями, где едва ли не каждый шаг неудавшегося бога клеймили проявлением ребячества, глупости, а порой и несвойственной детям Лады заносчивости от обладания силой, что и отличала их в сущности от простых людей.

– Разве ребячливость и свобода духа не есть само существо того, кого почитают как бога любви и страсти? Какая любовь обойдется без свойственной молодости наивности, что высекает из души искры слепой веры в чудо, застилающей взгляд и зовущейся людьми влюбленностью? – как-то спросил у старшего брата Полель, утешая того после очередной выволочки от

Даждьбога, оставшегося в Прави по уходу Сварога за главного.

– Сам говорил, за последней пирушкой эти святящиеся во все стороны куелды28 шутили, будто бы брат я не тебе, а дурачку Припекало.

Лель со всей уверенностью мог заявить о том, что ни капли не завидовал брату – ему и за даром не сдалось протирать штаны в Прави среди множества вздорных стариков, возомнивших себя всесоздателями. Однако он не мог отрицать факта того, что, будучи порожденными Ладой, по характеру с Полелем они, и вправду, были полными противоположностями друг друга, и из них двоих вовсе не Лель был тем, кто заслуживал чьего-то уважения, а уж тем более почитания.

– Без света не бывает тьмы, брат, – повторял всякий раз Полель, мягко улыбаясь ему сквозь короткую бороду, придающую его виду лишь большую статусность, особенно когда тот оказывался в непосредственной близости от пышущего юностью безбородого и кудрявого Леля в вечно распахнутой косоворотке30. – Полноценному союзу сердец и жизней не помешает немного огня.

– Мой брат также, как и твой, вечно пытается защитить меня от трудностей и жестокости этого мира, даже если иногда это стоит ему немалых жертв, – вздохнул Лель, наконец переводя взгляд, на Еремея. – Естественно, я стараюсь чтобы этих жертв было как можно меньше… – он выразительно посмотрел тому в едва ли не зияющие багряной чернотой глаза. – Понимаешь, о чем я?

Растерявшись, мальчишка сперва отвел взгляд, но после резво закивал, на что получил от успевшего склониться над ним Леля одобрительную улыбку.

Повисла тишина, пытаясь подобрать слова для продолжения, казалось, немного наладившегося общения, Лель осекся, из-за кустов на противоположной стороне поляны раздался тихий скулеж.

– Посиди здесь, – коротко кинул он Еремею, отправившись на звук, источник которого, как оказалось, был куда дальше, чем ему показалось вначале.

За кустами, было пусто, тем не менее скулеж, который теперь уже с уверенностью можно было назвать тихим плачем, ни на миг не прекращался, однако теперь будто бы стал дальше.

Лелю было не в первой находить в лесах плачущих заблудившихся детей. Порой они уходили так глубоко, что тот сам диву давался, как же такие малыши умудрялись не попасться на глаза русалкам, шишиге31 или же попросту проходящему мимо дикому зверью.

Почти вплотную приблизившись уже к четвертым осматриваемым им кустам, Лель внезапно осознал, что плачь снова раздается с совершенно другой стороны, а сам он стоит в тридцати вершках32 от поляны, с которой и вышел на звук ранее.

– Вот черт… – едва успел выдохнуть он, когда на ту же поляну с собранным хворостом в руках вышел Деян.

– Где Еремей? – растерянно окинув взглядом не скрытое деревьями пространство он уже куда более обеспокоенно воззрился на одиноко стоявшего на другом конце Леля. – Ты куда-то его перенес?

Метнув взгляд к месту стоянки, на котором все также лежала оставленная им котомка, Лель ощутил особенно сильный приступ отдающей куда-то в переносицу головной боли.

«Вашу ж мать…»

Мальчишки под деревом не было.

Глава 3. Три сосны – Часть вторая

– Где Еремей?

Деян продолжал настойчиво повторять свой вопрос, очевидно, с полной уверенностью в том, что, промолчав в первый, на этот раз Лель, и правда, даст ему хоть сколько-нибудь вразумительный ответ.

Вопреки его ожиданиям, застывший, словно надежно вкопанный у края поляны идол33 самого себя, Лель так и не проронил ни слова. Менялся лишь взгляд его глаз, что, судорожно мечась от одного места к другому, постепенно становился все более напряженным.

Силясь найти хоть что-то, что могло бы пролить свет на события последних мгновений, Лель все больше впадал в отчаяние, каждый раз натыкаясь на казавшуюся теперь чужеродной окружающему пейзажу одиноко ожидавшую их на месте не свершившегося привала вышитую цветными лентами котомку.

Тем временем беспокойство стоящего поодаль мужчины продолжало стремительно расти:

– Какого лешего ты молчишь? – наконец не выдержал он. В тоне его голоса появились ноты раздражения. – Воды в рот набрал? Где мой брат?

Лишь на миг взгляд маленьких темных глаз встретился с обдавшим морозом их владельца взглядом голубых, будто враз лишившихся всех эмоций.

Лель отрицательно покачал головой, после чего все также молча, опустившись на одно колено, принялся тщательно рассматривать траву у себя под ногами.

Временами тонкие, словно бескровные, белые пальцы, которых, не смотря на зрелые годы их владельца, будто и вовсе не касалась никакая работа, то тут, то там проходились по сырой земле, не столько ощупывая, сколько стремясь ухватить поток энергии, представлявшийся ему сейчас ускользающим концом путеводной нити.

Где-то со стороны послышался звук упавшей на землю охапки хвороста, а через пару мгновений на уровне глаз Леля уже была пара обвязанных онучами34 мощных мужских ног.

– Что все это значит? Где Еремей? Почему тебя самого не было на поляне? Что вообще происходит?! Ответь мне уже! Неужели так сложно сказать хоть слово?!

Все так же не поднимая взгляда, Лель обхватил пальцами переносицу, но тут же убрал их, поправляя внезапно съехавший на лоб венок. Раздался тяжелый вздох – преследовавшая его головная боль лишь усилилась от количества свалившихся разом проблем.

Как же сильно он надеялся избежать чего-то подобного, когда соглашался на помощь родне, которая, не будь они сборищем мордофилей35, могла бы справиться с порученным куда быстрее него самого. Неужели боги глухи даже к себе подобным? Или же дело в том, что это именно он?

– Когда ты ушел за хворостом, за деревьями кто-то заплакал. Я решил проверить, не нужна ли кому-то помощь… Вот… и оставил его… на какое-то время.

Последующее повисшее молчание подсказывало, что от него ожидали несколько иного ответа и, возможно, куда большей информации…

– Я попросил его оставаться на поляне, никуда не уходить. Я был неподалеку. Прошел вокруг, а когда вернулся… Когда вернулся, его уже и след простыл…

Сильные руки вмиг взметнули его вверх, наконец заставляя встать на ноги и взглянуть в лицо собеседника.

Лель поморщился. Принятая тут же попытка освободиться не возымела успеха – его плечи жестко сдавливали медвежьей силы ладони Деяна, едва ли не прожигая кожу охватившим его жаром негодования и гнева.

Лель выжидающе смотрел на мужчину перед собой, до конца не понимая, чего ожидать от столь резкой смены в поведении вынужденного спутника.

Взгляд серо-голубых, словно воды укрытого дымкой ледяного озера, глаз столкнулся в молчаливой схватке с теперь уже откровенно мечущим молнии взглядом Деяна.

– Ты должен был присматривать за ним! Я оставил его на тебя. Всего на несколько мгновений я оставил на тебя своего больного и неспособного за себя постоять младшего брата! Я же говорил… говорил тебе, он – единственное, что у меня осталось от родителей, от моей семьи! Так почему ты не сберег его? Почему не сберег единственное, что у меня осталось?!

Еще раз безуспешно дернувшись в цепком захвате, Лель лишь сильнее сжал зубы. Его с легкостью обвели вокруг пальца, плач оказался ничем иным как приманкой, на которую он ко всеобщему удовольствию повелся – поистине удача достойная бога. Это не могло не вызывать раздражения.

Как и то, в чем его сейчас обвиняли.

– Я не думал, что за такое короткое время с Еремеем может хоть что-то случиться, – наконец процедил он. – А в лесу… мог оказаться не менее беззащитный человек… или даже ребенок, которому тоже нужна помощь…

– Откуда взяться ребенку в чаще? – нетерпеливо ответил Деян и, очевидно, ни капли не проникнувшись словами Леля, продолжил сверлить того взглядом сердитых глаз.

– Оттуда же, откуда в чаще берутся все остальные дети, – вздохнул он. – Это естественно, что ты беспокоишься о родном брате куда больше, чем о чужих тебе людях, но подумай о тех, кто точно также сейчас сходит с ума, разыскивая собственное чадо. Что, если бы в лесу потерялся один из твоих детей?

– Еремей он… он у меня один, а дети еще не ясно выживут ли и доживут ли хотя бы до его лет… У нас в деревне соседи едва ли не каждый год детей хоронят и ничего, новых заводят – то дело не хитрое. Они и жить то толком не начали. А мать моя уже довольно схоронила, чтобы еще и после смерти одного потерять. Всем свой срок отмерен.

Едва с его губ сорвались последние слова, с лица словно берестяная маска, слетели выражение гнева, негодования и обиды на спутника, ранее исказившие его практически до неузнаваемости, оставив после себя лишь глубокий отпечаток скорби и еще не успевшие до конца разгладиться заломы в районе глаз. Казалось, этот небольшой всплеск эмоций изрядно утомил не спавшего двое суток мужчину.

– Как же быть… не сохранил… не сберег…

Сбивающийся на шепот голос звучал так, будто бы его обладатель, не выдержав пережитого потрясения впал в бред.

Более не удерживаемый вмиг утратившими свою мощь и повисшими вдоль тела их владельца руками, Лель сделал пару шагов в сторону, будто ни в чем не бывало, продолжив осматривать местность вокруг себя.

Лишь дважды обойдя поляну Лель обнаружил хоть что-то, что могло показаться ему хоть сколько-то странным, и что могло оказаться зацепкой в уже порядком надоевшем ему потоке бессвязных фактов, то и дело рушащих возникающие у него теории. Этой зацепкой оказался неширокий, но, в отличие от многих деревьев здесь, крепко вросший корнями в землю пень, оставшийся от до того низко срубленного дерева, что обнаружить его останки за довольно высокой травой, не подойдя вплотную, было по меньшей мере затруднительно.

Едва ли не полностью поросший густым мхом единственный на открытой солнечным лучам местности он уже представлял собой довольно странное зрелище, однако же особое внимание Леля привлекли две глубокие зарубки, которые он обнаружил лишь осмотрев и ощупав подозрительный пень вдоль и поперек. «Слишком короткие для топора».

Однако же эти наблюдения мало, что смогли ему сообщить, оставаясь единственной хоть сколько-нибудь подозрительной вещью на этой поляне, пень стал очередным непонятным ему осколком истины.

Или же он просто нашел пень.

– Что, конкретно, ты пытаешься найти?

За его спиной раздался голос очевидно наконец вышедшего из охватившего его оцепления Деяна, которого он так и оставил стоять где-то в стороне.

– Хоть что-то, – пожал плечами Лель.

Все догадки, что были у него в голове, вряд ли можно было назвать полноценными теориями, да и делиться со смертным хотя бы одной из них у него не было ни особого желания, ни, тем более, достаточно весомых причин.

– Нам… нужно отыскать его… – неуверенно попытался вернуться к оставленной теме Деян, когда понял, что тишина вновь затянулась.

Ответа не последовало. Поправив на плече котомку, мужчина протянул к Лелю руку, однако лишь рассек ею воздух, когда тот резко отступил назад.

– Мы должны найти его…– глухо повторил он. – Он пропал совсем недавно. Я не слышал крика или какого-то другого шума, возможно он сам ушел… За мной, например. А сейчас бродит где-то поблизости – потерялся или вовсе лежит где-то без сил.

Лель кивнул. Если подумать, в момент исчезновения мальчика он и сам не слышал криков, тем не менее сейчас все свои мысли и чувства приходилось ставить под сомнение, принимая во внимание факт того, что не более четверти часа назад на этой самой поляне он услышал плач, владельцу которого с легкостью удалось заставить кого-то вроде него плутать в трех соснах.

– Нам нужно спешить… Прошу, Миролад… Он – все, что у меня есть, –в обратившемся к Лелю просящем взгляде небольших темных глаз отразилась неподдельная тоска.

На миг Лель опешил от того, что прозвучавшее теперь уже чужим голосом выдуманное для себя им имя порезало слух. С самого момента их знакомства в темной избе Деян ни разу не назвал его им. Он почти успел забыть, как именно назвался новым знакомцам, едва не раскрыв себя выражением замешательства, так и не успевшим отразиться на его лице.

– Скоро начнется дождь, нам нужно попытаться найти его раньше, – наконец заключил Лель, согласно последовав за мгновенно сорвавшимся с места Деяном обратно в лес. Однако же, там теперь что-то поменялось.

Не в пример их ранней дороге, с каждой пройденной ими саженью36 преодолевать встречающиеся на пути препятствия становилось все сложнее. Постепенно, несмотря на то, что время лишь приближалось к полудню, на лес опускались сумерки, от чего стремительно росла и опасность наткнуться в нем на что-то недоброе.

Выбранный более опытным проводником в условиях здешних лесов Деян упорно, вел их на запад, будучи глубоко убежденным, что именно туда и направился ищущий его брат.

«На западе дорога», – рассудил он.

Лель ни с чем не спорил, тем временем то и дело отмечая попытки мужчины отыскать в теперь куда более сырой траве хоть какие-то следы.

Вскоре лес и вовсе оказался окутан кромешной тьмой, от чего ориентироваться, даже самому опытному охотнику, стало на порядок сложнее. Теперь для нахождения мха или грибов, по которым тот определял направление их движения, Деяну куда чаще приходилось останавливаться и ползать вокруг очередного дерева или камня.

Чем он и занялся в очередной раз, предоставляя шанс до сих пор мучавшемуся сомнениями Лелю наконец заговорить, не рискуя отвлечься от перепрыгивания, казалось бы, несоразмерных своим количеством числу деревьев, корней, торчавших из земли, словно длинные и крепкие руки, желающие в конце концов ухватить за ногу какого-нибудь несчастного духа в его лице.

– Мне, и правда, стоит просить прощения за то, что оставил Еремея без присмотра… – выдохнул он, переминаясь с ноги на ногу.

– Ты прости, – словно ожидая, когда же тот заведет разговор, мигом отозвался Деян. – От расстройства повел себя грубо. Ты ж сам нам помогаешь, а я тут на шею сел. Ты ведь уйти в любой момент волен. Мы с братом так и так век б твою доброту не забыли. Мало таких людей нынче, порой и от близких ждать помощи не стоит…

Лель проглотил вставший поперек горла ком, однако же полностью погруженный в попытки найти верный путь Деян не мог видеть эмоций на мгновение изменивших его лицо.

– Еремей сказал, что знает, как сильно ты дорожишь им.

На это раз его слова заставили мужчину обернуться.

– Он тебе сказал?

Замешательство, отразившееся на его лице, было оправданным. Как только слова слетели с его губ, Лель и сам сообразил, как, должно быть, странно прозвучала его фраза в отношении не способного вымолвить ни слова юноши.

Опомнившись, он тут же замотал головой:

– Нет – нет. Как он мог мне сказать? – он неловко усмехнулся и тут же принялся поправлять и без того хорошо сидящий на голове венок. – Я только рассуждал рядом с ним вслух о собственном брате. Он младше меня, но тоже обо мне заботится. Как и вы, мы друг у друга одни и так вышло, что я понял Еремея без слов.

Поднявшийся за время его недолгой речи на ноги Деян шумно вздохнул.

Путники продолжили свой путь.

Обещавшая разразиться проливным дождем гроза никак не начиналась, тогда как воздух стал ощутимо гуще и тяжелее, заставив Леля, вдохнув поглубже, повторить за спутником его тяжелый вздох, вырывая того из отстраненной задумчивости.

– Коли так, думаю, ты можешь понять и меня. Понять все то, что я делаю ради брата и ради его благополучия. Ради семьи.

У Леля не было семьи как таковой, и он не понимал, тем не менее все же согласно промычал в ответ, занятый несколько более важными в своем нынешнем положении делами.

С того самого момента, как Деян притащил их в глубь леса, Лель ощутил значительно прибавившую в силе энергию Нави, которая, подобно не выкорчеванному вовремя сорняку, продолжала прорастать, оплетая каждый дюйм окружающего их.

Двигаясь по окутанной тьмой чаще, Лель не оставлял попыток почувствовать присутствие в ней представителей Нижнего Царства. Лапти то и дело цеплялись за коряги и какие-то особенно острые сейчас травинки, сырой воздух сдавливал легкие и, судя по участившемуся дыханию Деяна рядом, чувствовал это не он один – идти стало в сто крат тяжелей чем раньше.

С каждым шагом путники будто бы все глубже и глубже погружались в болото, наполненное вязкой тьмой необычайно тихого леса, от чего завидев свет, они с особенной прытью, словно открыв в себе второе дыхание, устремились к его источнику. Но здесь их ждало едва ли не большее разочарование – выйдя на свет они обнаружили себя все на той же поляне; разве что теперь ее заливал холодный, но от того не менее яркий, особенно по сравнению с преследовавшим их ранее мраком, свет луны.

– Что за чертовщина?! – неверяще воскликнул Деян и, будто обретя в собственном негодовании новые силы, принялся быстрым шагом обходить поляну, однако и вовсе сошел с лица, стоило ему обнаружить на ее краю брошенную им ранее небольшую охапку хвороста.

– Как такое возможно?! Мы вышли отсюда не больше двух часов назад! Так почему мы снова здесь? И почему сейчас ночь?! – будто бы это могло помочь найти ответы на заданные им вопросы он продолжал вертеть головой из стороны в сторону словно ополоумевшая сова.

– Ты наш проводник – вот и скажи, – пожал плечами Лель, мысленно отметив что воздух здесь был не менее тяжелым, однако атмосфера в значительной степени отличалась от той, что он чувствовал в лесу.

– Мы все время шли на запад. Мы не могли просто взять и заблудиться! – бросил через плечо Деян, без какого-либо предупреждения бросившись обратно в лес.

Судя по всему, развернувшиеся здесь игры времени и пространства вновь разожгли в нем едва потушенное пламя, не позволяя более мыслить здраво. Лелю ничего не оставалось, кроме как поспешить следом за скрывшимся в ветвях Деяном.

Когда же того удалось нагнать, он, уже вынув из котомки прихваченный из избы нож, решительно оставлял зарубки на каждом третьем встреченном им на пути дереве, едва разборчиво бубня себе что-то под нос, еще больше напоминая собой сумасшедшего. Слух Леля был куда более чутким нежели людской, а потому, прислушавшись, он наконец понял – мужчина отсчитывал деревья.

Теперь они двигались молча, и чем дальше они продвигались, тем больше окружающий их воздух был похож на склизкую, не позволяющую легким насытиться ни единым вдохом, гущу, однако же Деян, будто и вовсе не замечая никаких изменений, шел все быстрее и быстрее, то и дело обругивая цепляющиеся за рубаху ветки, которые здесь, подобно корням, также пытались заключить путников в свои крепкие, и возможно, смертельные для тех объятия.

Сложно сказать, сколько частей или же часов они провели, бродя по лишенной каких-либо троп чаще, прежде чем отчаянно рвавшийся вперед Деян застыл, словно сам сделался подобием того дуба, на котором собирался оставить очередную зарубку. Лишь подойдя ближе и всмотревшись в такую же черную как сама ночь кору дерева напротив мужчины, Лель понял, что именно вызвало у него шок – на его глазах метка, по всей видимости, оставленная ими ранее, медленно затягивалась, словно свежая рана, покрываясь склизкой пеной, которая, подсохнув, местами уже образовала новые волокна.

Очевидно, на следующем и последнем этапе восстановления, волокна деревенели, окончательно становясь неразличимыми на поверхности ствола.

– Сколько же мы уже прошли…

Осознание того, что все отмеченные ими деревья постепенно восстанавливаются, лишало уверенности в том, что все это время они не ходили кругами. Опять.

– Кажется проводник из тебя не самый лучший, – нервно усмехнулся Лель, однако охваченному смешанному с ужасом гневом Деяну определенно было не до его подначек.

– Это не смешно! – взревел он. – Какого хрена здесь происходит? Как мы найдем Еремея?! Как мы теперь вообще выберемся из этого леса?!

Лель поежился от казавшегося в мертвой тишине особенно громким баса.

Откуда ему знать ответы на все эти вопросы? Будь это иначе, стал бы он расхаживать по пропитанному энергией нави лесу? Теребил бы он и без того потрепанный за время путешествия венок в тщетных попытках связаться хоть с кем-то, кто подходит для решения подобных ситуаций хоть сколько-то лучше духа любви и страсти?

Определенно нет.

Тем не менее одну вещь он все же мог и хотел прояснить прямо сейчас.

– Скажи мне, где именно Еремей должен был нас ждать?

– На поляне, где же еще?! – возмутился, на его взгляд, донельзя глупому вопросу Деян.

– Разве не там ты его и оставил?

– Нет-нет-нет, – до сих пор в окутавшей лес тьме он видел лишь смутные очертания лица спутника, однако же в это мгновение мужчине почудилось, будто в темноте сверкнула холодная сталь серых глаз.

– Я спрашиваю о месте, где мальчик должен был ждать, чтобы после убить меня.

В повисшей тишине было слышно лишь тяжелое дыхание явно опешившего и не меньше прежнего шокированного мужчины. Лель обладал определенным преимуществом, будучи способным наблюдать сменяющиеся на его лице эмоции, тогда как его собственное лицо оставалось надежно скрыто темной вуалью.

– Когда охотишься убедись, что никто не охотится на тебя, – Лель вздохнул.

Он определенно не хотел этого диалога, однако же природное любопытство подстегивало его продолжить.

– К слову, я не зол, а только разочарован… В конце концов, мне показалось, что тогда на поляне Еремей понял мое послание, да и разве не ты чуть ли не клятвенно заверял меня…

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– О… – не ожидая, что его речь прервут, на миг Лель и сам растерялся. – То есть я ошибся, и ты не собирался, выдумав преследующих нас охотников, затащить меня поглубже в лес и, воспользовавшись элементом неожиданности, с чистым сердцем скормить меня своему младшему брату? Или ты и вовсе не превращал мертвого мальчика в вынужденную питаться человеческой плотью нечисть, лишь бы оставить его подле себя? Тогда извини за навет – всем свойственно ошибаться.

– Как ты… – прохрипел Деян.

– От вас обоих за версту несет навью, – не вдаваясь в подробности ответил на так и не заданный вопрос Лель. – Должен сказать, что до последнего надеялся, что ты окажешься единожды ошибившимся глупцом, на мгновение возомнившим себя ведьмаком. Куры, овцы, я все понимаю… Но как именно отреагировала твоя жена, когда ты сказал ей то же, что и мне? Родить нового ребенка взамен старого? Каждому свой срок? Что именно ты сказал ей, чтобы оправдать убийство собственного ребенка? И что более важно… как ты до сих пор оправдываешь себя?

– Заткнись! – вспыхнувшая с новой силой ярость позволила Деяну повалить не ожидавшего от него такой прыти Леля на землю.