Метаморфоза Германа Хаски. СОМНИЯ

Однако время тянулось. Водитель то и дело останавливался по просьбе пассажиров, но народу, как мне тогда казалось, совершенно не убавлялось. Всегда находились новые лица, стремящиеся, как и я, скорее добраться до дома. И у каждого нового пассажира, вошедшего в салон микроавтобуса, было выражение лица, точно под копирку: недовольное возмущение, сменяющееся гневным смирением. Водитель, то ли чувствуя напряжение позади себя, то ли имея дурную привычку нарушать установленные правила движения, все сильнее вдавливал педаль газа, с каждой секундой увеличивая бешеный темп, с которым мы мчались по центральному городскому шоссе. Неожиданно, когда наш микроавтобус, несущийся на пределе своей скорости, пошел на обгон очередного автомобиля на нашем пути (этот виток информации я раздобыл из архива городской дорожной полиции), перед нами выскочила бордовая фура, резко перестраиваясь из крайнего правого ряда, служившего полосой разгона. Водитель нашего микроавтобуса нажал на тормоз и механически увел машину в противоположную сторону, дабы избежать возможного столкновения. По установленной камере внутри салона, едва освещающей и треть пассажиров, были слышны крики и возгласы недовольства. Испугались те пассажиры, которые, как и я, имели доступ к окошку и могли наблюдать за ситуацией. Остальные, как я считаю теперь, приняли свою судьбу практически моментально, не в силах осознать происходящее. В тот момент, когда автобус старался избежать дорожно-транспортного происшествия, совершая немыслимые виражи на полной скорости, я оцепенел, не в силах противостоять нагнетающему мраку перед возможным столкновением или собственной гибелью.

Тогда мы в одно мгновение оказались на встречной полосе, сбавляя обороты. И не прошло и нескольких секунд, как в нас врезалась встречная легковая машина, водитель которой погиб моментально. От такого сильного столкновения микроавтобус, весящий не одну тонну, перевернулся набок, проехавшись по сухому асфальту еще несколько метров. Весь удар пришелся на правый бок микроавтобуса, вдавливая корпус глубоко внутрь. Металлический сплав не смог выдержать подобную нагрузку, в салоне транспортного средства воцарилась агония. В нещадных криках, гуле и звоне, задыхаясь от едкого черного дыма, я, Герман Хаски, был сильно ранен осколком от лопнувшего стекла. Ко всему прочему, судя по видеозаписи, меня придавило несколько неподвижных тяжелых тел, скинуть которые я уже не смог. Я безрассудно старался вынырнуть, хватался за окружающие меня тела. Мой стон сосуществовал с десятком других жалобных криков о помощи, был единым ликом боли. Подобное ранение, на которое был обречен я, было летальным. Было бы ложью скрывать, какая боль сопутствует подобной ситуации, при которой осколок стекла проникает сквозь ребра, углубляясь внутрь. Попытки выбраться постепенно тлели, как и огонь моей жизни, разум покидал мое тело, растворяясь в пучине страха перед неизвестным. Постепенно дым завладел салоном автомобиля, и наблюдение через видеокамеру стало невозможной услугой для моего повествования. Стоны угасали. Надежда, скорая медицинская помощь, пожарные, спустя считанные минуты отреагировавшие на аварию в центре города, спасли лишь несколько жизней, не в силах помочь остальным.

И последнее, о чем я думал, – о своей замечательной семье, которая ждет меня после долгого отсутствия. Отключаясь, точно обесточенный электроприбор, я закрыл глаза, оставляя эту жизнь.

Случилось то, чего я боялся больше всего. Я потерял именно ее – жизнь.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Разве день Господень не мрак, а свет? Он тьма, и нет в нем сияния. Отрывок из Библии

– Ты настоящий Дьявол! – закричал я, судорожно снимая невероятно тяжелый шлем своего товарища. Я попытался остановить эксперимент, не в силах противостоять его агонии.

Медленно стягивая конструкцию со своей головы, я удивился неожиданной тишине, благоухающей вокруг. Яркий свет, прожигающий глаза даже через закрытые веки, постепенно отступал, плавно возвращая зрение, мимолетно покинувшее своего хозяина. Открыв глаза, пытаясь сосредоточиться на своем окружении, я сильно испугался, очнувшись совершенно не там, где хотелось бы первоначально. Мое пробуждение, а впоследствии и перерождение, началось не с захламленней студии Теслы, которую ожидал увидеть, снимая оковы эксперимента над сознанием, а с мрачного обширного помещения, похожего на заброшенный медицинский отсек. Подобные залы можно было повстречать в клиниках под снос и других медицинских учреждениях, работа в которых прекратила свое монотонное существование. Вокруг все плыло, сосредоточиться на чем-то определенном было сложно, еще и несколько минут зрение возвращалось ко мне, прежде чем я смог лицезреть место своего пребывания.

Собираясь с силами для того, чтобы подняться с кушетки, я обратил внимание на мерцание ламп в медицинском отсеке, в котором находился. Окунаясь во тьму, я погружался в нее на десять секунд (если не больше), после чего был достаточно долгий перерыв стабильного освещения. Так цикл повторялся вновь и вновь.

На полу, в нескольких шагах от меня, была огромная черная жижа, напоминающая густое машинное масло, пролитое ненароком, а с бетонного серого потолка сочилась вода, распространяя в образовавшейся трещине коричневый налет. Бульк, бульк. Каждая капля, неторопливо падающая вниз, едким эхом развивалась по всему медицинскому отсеку. Образовавшаяся лужа, в которой можно было увидеть смутное отражение зала, постепенно увеличивалась. Повсюду были разбросаны неизвестные мне медицинские приборы, разбитые стеклянные флаконы для инъекций, осколки от увеличительного стекла, расположившегося над моей головой. Сам я находился на одной из медицинских коек, подключенных десятками тонких проводков, трепетно связанных в единую нить, ведущих к большому компьютеру, располагающемуся в центре помещения. Его широкий экран был повернут в противоположную сторону, где тусклое свечение монитора едва касалось стены. Я чувствовал страх во всем, что окружало меня тогда. Лик ужаса точно витал в воздухе, едва уловимый для человеческого обоняния. Эти чувства завладели и мной, заставляя сердце биться в истерии, а разум волнительно путать собственные мысли.

Подсознательно я уловил движение по правую руку от себя, куда моментально повернулся, слегка пошатнувшись в собственном ложе. На дальней койке, как мне показалось тогда, что-то лежало под пеленой покрывала, напоминая при этом силуэт человека.

– Сэр? – волнительно прошептал я в нерешительности, шея с трудом повернулась в необходимую для меня сторону.

Но бездыханное тело, спрятанное под тонким шелковым покрывалом, оставалось неподвижно. Внимательно всматриваясь в него, по большей части от страха, я убедился, что его грудь неподвижна, дыхание было незаметно моему взору, почти полностью нормализованному после пробуждения, и покоящийся тут человек, как показалось мне, определенно был мертв. Так сложилось, что мне приходилось и раньше встречаться с коварной маской смерти, ее плодами и утехами. Зачастую, лишь завидев мертвого человека, озноб ужаса полностью затмевал у меня происходящее. Тщетность, ничтожность и бессмысленность существования приходит либо при собственной кончине, в роковые последние минуты жизни, либо при сопереживании чьему-нибудь горю, находясь в непосредственной близости. Смерть пугала всегда, воодушевляла и заставляла трепетать своим потаенным волшебством. Она породила культы, ритуалы, религиозные догмы, на которых строится современное мировоззрение, человеческая незыблемая цивилизация. И как тяжело лицезреть могущество смерти, ее вседозволенность на полях брани: не каждый сможет выстоять под ее гнетом, сохранить рассудок целым и невредимым. В большинстве своем, даже оставив ее подлую тень позади, почуявшие роковые объятья смерти солдаты всю жизнь могут внимать ее потаенному шепоту, сводящему с ума. Однажды мой давний приятель, чье имя смутно всплывает в моей голове, сказал мне одну замечательную локальную поговорку, в которой говорилось следующее: «Человеческий род бы давно привык к смерти, если бы люди умирали по несколько раз на дню, но покуда это невозможно, каждый такой исход принесет настоящее горе». Его слова отпечатались в моей памяти, я был солидарен с этой мыслью, полностью разделяя ее. Как я уже признавался своему читателю, в надежде, что мой дневник рано или поздно будет найден, по природе своей человеческая жизнь для меня является понятием сокровенным, непоколебимо святым.

Отчетливо помню о том, что первыми мыслями в день моего пробуждения были образы своей семьи, туманно всплывающие у меня перед глазами, отзываясь далеким эхом. Однако первые мгновения, воспоминания были безликими и точно безжизненными, я был не в состоянии вспомнить черты любимых мне людей. Я точно был клеймен семейными узами, сам факт наличия родственников загорался в моем сознании задыхающимся пламенем, но их лица были лишь информационным шумом, как тот, что можно было наблюдать в дни телевизионных пауз. Первым шагом было вспомнить их имена, медленно произнести их, едва напрягая засохшие губы. «Рината. Рината и Александр», – трепетно вырвалось у меня, когда я смог воссоздать, приподнимая дурманящую пелену, драгоценные лица моих близких, узнать в них любимые детали.

За свою жизнь я услышал множество удивленных комментариев по поводу того, как такой скучный человек смог завести семью (одурманить очаровательную леди), толкая ее на невероятные муки своей компании. В глазах товарищей я был наивным простаком, трусом и гиком, конечно, не таким, как Тесла, но и не покорителем женских сердец или победителем конкурса «Мистер Университет». Мне повезло добиться расположения Ринаты на протяжении всего обучения, и, следуя трансу любви, я преклонил перед ней колено буквально на следующий день после выпускного бала. Ее реакция была неоднозначной, я впервые увидел слезы Ринаты, что сильно удивило и расстроило меня. «Вот дубина», – проносилось в моей голове. И, лишь обнявшись спустя какое-то мгновение, с влажными и прекрасными глазами моя будущая спутница призналась мне в своем согласии, выразив при этом свои искренние чувства ко мне. А спустя какое-то время мы завели своего единственного ребенка, которого назвали в честь деда. Моя жена – женщина покорного склада, которая являлась настоящей хранительницей очага и домашнего уюта. Так сложилось, что она глубоко переживала за меня и горевала в случае моего долгого отсутствия. И мысль о том, насколько может тревожиться супруга, потеряв меня Бог знает насколько (в то время я еще не выяснил природу своего существования в этом помещении), терзала меня. Как мне было совестно перед ней в каком-то роде, так и страшно оказаться в неведении собственного пути. Я толком не понимал ничего, что происходило вокруг меня. Все вокруг, даже я сам, было каким-то чужим, незнакомым мне явлением.

Стараясь избавиться от гнетущего чувства трепета перед неизвестностью, я попытался встать. Мое, казалось бы, изнуренное тело отказывалось слушаться меня, повинуясь импульсивным командам разума. Ватное тело было чуждо мне настолько, что ощущал я его лишь частично. Чувствовал голень, но не мог ей управлять, как ощущал собственные пальцы, которые едва сгибались в кулак. Каждое движение – преодоление тягостных мук, которые давались мне с воистину тяжелыми усилиями. Покорив необузданную усталость собственного тела, я смог подняться и занять устойчивое сидячее положение на краю ложа, а спустя еще несколько минут, тяжело выдохнув, смог доковылять до компьютера, ютившегося в центре помещения, в наивной для меня надежде обратиться за помощью, обратившись по номеру экстренной службы спасателей или полиции быстрого реагирования. Любая помощь, в которой я так нуждался, была бы как нельзя кстати.

– Здесь кто-нибудь есть? Мне нужна помощь! – выкрикнул я, приближаясь к компьютерному столу. Ноги совершенно не повиновались мне.

Приближаясь к компьютеру, я то и дело озирался по сторонам, переводя взгляд то на неподвижное тело в конце помещения, то на стеклянную стенку передо мной. Догадок, как и когда я оказался в этом неблагополучном месте, у меня не было, как и догадок о своем загадочном положении. Последние воспоминания, которые казались событиями пятиминутной давности, – участие в необычном опыте, волнительном эксперименте своего давнего друга Теслы, соглашаясь быть подопытным «Марии» – машины, которая, по словам ее создателя, могла сохранить сознание, бесценное сокровище человечества. То, что было после, мой дорогой читатель, на момент этого действия было для меня неизвестным аргументом, которое раскрылось лишь впоследствии моей истории. Конечно, в какой-то момент я предположил, что оказался в данном «госпитале» по причине неудачного эксперимента, однако картина никак не складывалась с тем – настолько данное медицинское учреждение было заброшенно. Госпиталь дышал одиночеством, пропах им насквозь.

Как только рабочее место перед персональным компьютером было занято мною, его экран загорелся молниеносно. Я не успел опомниться, как раздался аудиозвонок, ответ на который произвелся автоматически. Программа, связывающая меня и вызывающего абонента, была похожа на знакомые мне приложения для беспроводной связи, но с более детализированным интерфейсом. Контакт, который звонил мне, был назван как «Станция девять», что ничего не говорило мне.

– Алло? Алло? Здесь кто-нибудь есть? – спросил я, подвигаясь к небольшому микрофону, располагающемуся на краю стола. – Помогите! – молил я.

В ответ были лишь помехи, когда я решил сделать громкость встроенных колонок немного больше.

– Вы меня слышите? Меня зовут Герман Хаски, мне нужна помощь! – требовал я, озираясь по сторонам.

– Герман? – расслышал я, различая слабый женский голос сквозь аудиошум. – Герман, с вами все в порядке?

– Да! Да! – обрадовался я, каждое слово давалось мне тяжко. – Где вы? С кем я говорю?

– Меня зовут Анна, я работаю на станции номер девять. – Голос девушки усилился. – Я не могу долго говорить, Герман. Питание очень слабое. Вы должны внимательно меня выслушать.

– Анна! Я вас слушаю! Вы поможете мне? Анна? – Стоило мне позвать девушку, как механические помехи вновь заглушили голос девушки. – Повторите, я вас плохо слышу! – просил я.

– Герман… – Я слышал лишь отрывки. – …Вы должны найти меня… Я вам все объясню при встрече… Станция девять… Ни в коем случае… – доносилось до меня. – Найдите себе личный браслет, без него вы никуда не… – на этой фразе наш звонок оборвался.

– Личный браслет? – удивленно сказал я вслух, риторически спрашивая себя, недоумевая от произошедшего разговора длительностью не более нескольких мгновений. Беседа показалась мне странной и пугающей, совершенно не прояснившей ситуацию, лишь усиливая обволакивающую загадочную мглу, окутывающую меня с первой секунды таинственного пробуждения в этом «госпитале».

Пока я обдумывал услышанное, мое внимание привлекло небольшое движение по правую руку от себя. Искра, искра, от которой бурлящий ужас начал завладевать мной. Неожиданно тело в дальнем конце этого помещения, которое я считал мертвым, пошевелилось. От страха я пригнулся за столом, наблюдая за ним. Я не мог поверить в собственные глаза, очутиться в подобном мире, навевающем кошмарные сновидения. В этот момент мне хотелось проснуться, открыть глаза, оказавшись в постели с Ринатой, чувствовать тепло ее тела, а никак не наблюдать восхождение мертвеца. Спустя мгновение оно резким движением скинуло покрывало, скрывающее его, оголяя неестественный торс. «Что здесь происходит? Что оно такое?» – проносилось в моем сознании.

Обдумывая услышанное, мое внимание привлекло небольшое движение по правую руку от себя. Искра, искра от которой бурлящий ужас начал завладевать мной. Неожиданно тело в дальнем конце этого помещения, которое я считал мертвым, пошевелилось. От страха я пригнулся за столом, наблюдая за ним. Я не мог поверить в собственные глаза, очутиться в подобном мире, навевающими кошмарными сновидениями. В этот момент мне хотелось проснуться, открыть глаза, оказавшись в постели с Ринатой, чувствовать тепло ее тела, а никак не наблюдать восхождение мертвеца. Спустя мгновение оно резким движением скинуло покрывало, скрывающее его, оголяя неестественный торс. «Что здесь происходит? Что оно такое?», – проносилось в моем сознании.

Тогда же я и смог внимательно рассмотреть то, что предстало передо мной. Чтобы мой читатель понимал, что я тогда увидел, он должен представить себе механического человека, имеющего непропорциональный скелет, немного отличающийся от человеческого. Передо мной предстал робот, выкованный из искусственной плоти и крови, внушающий своим видом для неиспытанного гостя – трепет и удивление. Такая машина могла бы проломить мне череп, с легкость переломить руку, точно соломинку, если бы имела на то основания, конечно. Было видно, что из его тела грубо торчали провода, поблескивая от напряжения. Некоторые из его лампочек ясно горели зеленым оттенком. За свои тридцать лет жизни я повидал немало чудес науки, пользуясь всеми новшествами двадцать первого века. Но никогда еще моему вниманию не попадалась настоящая машина, имеющая полноценный искусственный интеллект. Появление этого существа породило густой страх, который, как мне тогда показалось, заставил мое сердце биться в ритме военного марша, невероятного бешеного танца, нарастая в темпе все быстрее. Испугался ли я его, спросит мой читатель, и я без ноты сожаления отвечу положительно. Да, мне было воистину страшно оказаться лицом к лицу с тем, чего не ведало мое сознание. Когда-то огонь мог напугать человечество, а сейчас плоды человечества пугали меня. Скажу откровенно, что я мог бояться сверхъестественного, хоть и не был особо верующим человеком, мог бояться диких зверей или грозы, молнии, способной в одно мгновение лишь тебя самого сокровенного – жизни. Обмолвившись о религии, скажу следующее: перечитав святое писание, я был согласен лишь с одним: любая жизнь – бесценна, и никто не вправе на нее посягать. Была ли искусственная жизнь – настоящей, мне еще предстояло узнать в ту невинную пору моего пробуждения в этом злополучном месте.

Когда эта самостоятельная машина (с первых мгновений я интуитивно понял, что оно имело собственное искусственное сознание) решила подняться с койки, то, неловко покачнувшись, моментально с грохотом упала на бетонный пол. Скрываясь за столом, изучая своего спутника издалека, боясь вступить в контакт, я заметил, что у него отсутствовали ноги. В местах, где у человека находились коленные чашечки, у этой машины были оголённые провода, искрясь в бледнеющем желтом свете. Мне показалось, что кто-то грубо вырвал их или неаккуратно демонтировал, оставляя серьезные повреждения для своего творения. Машина пробовала привстать, но было видно, что без опоры на задние механические конечности, равновесие ей не удержать. Все пуще наблюдая за ней, все сильнее высовываясь из-за своего убежища – стола, расположенного в центре помещения, я позабыл о собственной безопасности. Любопытство погубило меня. И увлекшись этой слежкой, не заметил, как случайно обронил микрофон на пол, едва задев его на компьютерном столе. Машина мгновенно повернула голову в мою сторону.

– Здесь кто-нибудь есть? Мне нужна помощь! – жалобно спросила она. – Пожалуйста, помогите мне!

Я попытался затаиться за столом, при этом всячески ругая себя за проявленную глупость: выдать себя перед неизвестным созданием. Машина стонала дальше:

– Сэр? Помогите мне, пожалуйста! Что с моими ногами?

– Что ты такое? – не поднимая головы из-за стола выкрикнул я.

– Да что с вами такое? – злобно смутился он, словно удивляясь моим словам. – Вы не видите, у меня отрезали ноги! Меня зовут Томас Ванст, я инженер пятой станции! – молил он. – Мне нужна помощь! Помогите мне подняться! Чего вы прячетесь там? – его голос слегка притих.

– Но ты… – медлил я с выводами, не в силах выговорить данное словосочетание. – Ты не человек! Что ты такое и что тебе от меня нужно? Тобой кто-то управляет? – едва выглянул я, окинув его молниеносным взглядом.

– Вы что ослепли? Я настоящий живой человек! И кто-то отрезал мне ноги! Господи, помилуй! Куда делись мои ноги?

Машина сделала еще несколько неудачных попыток подняться с бетонного пола, то и дело цепляясь, точно контуженый паук после детского внимания, за ближайшую койку. Несмотря на полученные повреждения, существо двигалась с невероятной легкостью, его моторные функции, как хотелось наименовать их, были восхитительными, а может даже и воздушными. Никогда прежде я не видел такой грации в робототехнике, если не учитывать опыт кинематографа, где временами законы физики были чужды всяческому сценарию.

Создание, которое искренне считало себя живым, сделало еще несколько попыток добиться моей помощи, прежде чем я решил преодолеть страх, сделав первый шаг навстречу Томасу Вансту. Его мольба тонким острием терзала мою душу, и вскоре, убедившись, что Томас не представляет мне угрозы, я подошел поближе к этой машине, тщательно рассматривая ее. Мой взгляд был прикован к этому увлекательному для моего взора созданию, творению человечества, которое впоследствии может стать его надгробным венцом. Машина, искусственный интеллект – то, что рано или поздно породит человек, станет главным его конкурентом, замкнутым на крохотной планете, обреченной на изживание себя. В тот момент, когда наши взгляды встретились, моя уверенность в его самосознании достигла своего апогея, тогда я стал окончательно убежден, что передо мной полноценный искусственный интеллект, имеющий оболочку из металлического каркаса, за которым скрыто настоящее сокровище, благодаря которому он и функционировал.

Когда я приблизился достаточно близко для того, чтобы помочь ему подняться, я предложил ему уговор:

– Если ты хочешь, чтобы я называл тебя Томас, то так и будет. Я помогу тебе подняться, а ты расскажешь мне все, что знаешь об этом жутком месте? Договорились, Том? – предложил я, изучая его реакцию.

– Я всё вам расскажу, только ради Бога, помогите! Я не вижу, у меня идет кровь? Ноги ужасно болят! Помогите мне сесть!

Вскоре я протянул руку Томасу и заметил на его механической руке удивительный браслет, о котором возможно говорила Анна – девушка, вышедшая на связь со мной несколькими минутами ранее. Неизвестное мне устройство, напоминающее наручные умные часы, которые впоследствии стали одним из атрибутов повседневного образа любого жителя каменных джунглей, но с более широким дисплеем и множеством дополнительных кнопок и разъемов для различных электронных носителей, блестело на железной конечности Томаса Ванста. «И зачем этому созданию подобные часы?», – удивился я про себя.

Подтянув за руку Томаса на себя, я смог посадить его удобнее, удивляясь его незначительному весу. Эта машина выглядела куда тяжелее, однако даже с небольшой и отступающей слабостью, разливающейся по всему телу жгучим ручейком, я без усилий помог ему занять устойчивое положение вдоль стены. В мыслях закрались догадки об уникальном сплаве его скелета или вовсе его полым состоянием изнутри. Выполнив свою часть уговора, мимолетно осмотрев грубо монтированные конечности этого создания, я присел на койку, принадлежащую Томасу, не в силах противостоять искушению изучить его более подробно. Его стеклянные линзы, служащие глазами этой машине, не отрывались от собственных повреждений, которые он то и дело ощупывал, восклицая нелепицу своего положения. Его возмущения и выдохи были настолько искренними, что со стороны могло показаться за правду то, что Томас может чувствовать боль или дискомфорт после случившегося с ним.

Наблюдая за ним, я рассматривал его, точно музейный экспонат, пытаясь зацепиться за след создателя. Строение его черепа было идентично человеческому образцу, прекрасно копируя все его черты и впадины. Стеклянные линзы слабо отражали тусклый свет гнетущего помещения, в котором по-прежнему моргали лампы, задыхаясь от недостающего электричества. В полости его рта не было ни зубов, ни языка. Хоть его речь была связана с жестикуляций конечностей и стимуляций движения челюсти, лишь темнота сочилась из его ротовой полости, скрывая содержимое внутри.

– Боже мой, как же болят ноги! – твердил он, бегло осматривая свою рану.

– Так… где я нахожусь? – настойчиво спросил я. – Мы за городом? Так выглядит медицина без страховки? – пытался иронизировать я ситуацию, в которой прибывал нынче. В моем рассудке не складывалось реальное положение дел.

– Вы ничего не помните? Как я могу к вам обращаться? Кажется… – запнулся Томас, переводя взгляд на меня. – Вы из медицинского персонала?

– Нет, я не работаю здесь. Меня зовут Герман Хаски. Расскажите мне все, что знаете.

– Очень странно. Герман, такие как Вы работают у нас на медицинской станции… Очень странно. – повторил он вновь, прежде чем монотонно выдать следующее, точно заученную речь перед важным собеседованием. – Итак, Вы находись на последнем функционирующем военно-научном комплексе «Глезе», названным в честь обитаемой планеты в системе 581, что располагается в двадцати световых годах от Земли…