Фантастика. Приключения. Детективы

– Простите, Лоуренс, – возразил я. – Волоком по льду за стропы – это прекрасно, но зачем разрушать уже построенное? Стащим их все сюда вместе, свяжем стропами друг с другом, поставим по-быстрому загородку из ледяных кирпичей – и никакой шторм их никуда не уволочет. А из-под снега мы их потом легко откопаем.

– Даже если его нанесет в пять этажей и прихватит морозом? Да их просто раздавит.

– Но ведь…

– Послушай, – сказал Бульбенко, – не заставляй мои гены вспоминать, как обращались мои предки с твоими предками.

Во дает, хохол!

«Ну ж был денек!» И как еще Первый везде успевал, и все у нас спорилось, и мы подтаскивали контейнеры один за другим к спуску, пока девчонки стесывали ступени и ребристый пол.

А потом – спускали их по одному вниз и там еще волокли по не до конца стесанному полу возможно дальше от спуска.

Стропа. Контейнер. Лед. Волок. Стропа.

И в полночь как-то сразу все кончилось. Спустили два последних контейнера, оставили их в боковом туннеле. Девчонки нам принесли сандвичи и чай, мы уселись прямо на спуске и жрали, едва прожевывая куски.

И только сожрав четвертый сандвич и выпив третью кружку чаю, я получил возможность что-то воспринимать.

– Во всем этом, конечно, виноват я, – говорил Первый. – Я не уделил должного внимания порядку в снабжении, поэтому на базе они все перепутали. Большая часть этого груза могла спокойно прилететь через месяц-другой, за несколько плановых рейсов. А им подвернулись эти самолеты, так они решили, что мы будем только рады. Ладно, пропустим. Но вы все, конечно, молодцы. Это большая честь для меня – быть вашим начальником.

– Это небольшая честь – выезжать на хребтах подчиненных. Причем физически.

Неужели это мой голос?

Первый промолчал, потом вздохнул:

– Вы правы, – прошептал он.

Крупные снежные хлопья начали падать на нас.

– Однако снегопад, – сказал Витторио. – А мы не успели поставить крышу над этим выходом, торопились. Теперь его завалит.

Он тоже был прав.

Утром я еле выполз из спального мешка. Все что могло болеть – болело, урок собственной анатомии был весьма нагляден. Как они называются, эти мышцы над ягодицами? Не помню как, но – болят. И все остальные – тоже.

У входа в санитарный блок столкнулся с Бульбенко. Вспомнил его вчерашнюю выходку. И сильно разозлился:

– Ну-ну, – ответил я на его приветствие. – Генетическую память, значит, развиваем. Ты с ней поосторожней, а то она у вас короткая.

– Да брось ты, – смутился он.

– Не-е-ет, не брось, – все больше злился я. – За собственные слова отвечать полагается! Как и за генетическую память.

Бульбенко отошел в дальний угол, а меня уже несло:

– Сколько у вас там? Хоть восемь столетий наберется? Навряд ли. Ну, хорошо, пусть восемь. А у нас – тридцать восемь! По самому скромному подсчету – тридцать четыре! Понял?

Он, конечно, молчал. Я привел себя в порядок и вышел. Услышал за спиной его торопливые шаги, притормозил – пусть наткнется на меня.

И он-таки наткнулся, потому что я стоял как вкопанный. Перед рыжим медведем.

Этого медведя мы оба рассмотрели хорошо. Среднего размера, темно-рыжий, он стоял на четвереньках и внимательно рассматривал нас, словно задавая вопрос: какого рожна эти двуногие расшумелись в толще вечного чистейшего льда?

Справедливый вопрос.

– Слушай, пока он стоит на четвереньках – ничего. При атаке медведь встает на задние лапы.

– Не смотри ему в глаза. Хищники воспринимают взгляд в глаза как нападение.

– А вообще хуже всего, что у медведя невозможно понять его настроение. У всех хищников настроение буквально на морде написано, а у медведей – ничего.

– И при этом они прекрасно дрессируются.

– Кстати, дрессировщики утверждают, что любого хищника можно урезонить палкой по носу. Вполне достаточно.

– Но у нас нет палки.

– Правда.

– А ну, перестаньте морочить мне голову!

Первый мало походил на англичанина в этот момент:

– Значит, вы выходите из санитарного блока, а мишка вас поджидает! Потом вы оба стоите перед ним как два барана, а он, как Буриданов осел, не может решить, кого из вас кушать. И тогда он принимает Соломоново решение – разворачивается и уходит, не солоно хлебавши?

– Да.

– И куда же он ушел?

– В сторону лестницы в холл. Мы видели, как он поднимался по лестнице.

– Самое интересное, что это даже скучно.

– То есть как?

– Видите ли, я проснулся около двух часов назад. Мне не понравилась тишина. По прогнозу у нас шторм на сутки, а тут – тишина. Так вот, мои дорогие, не только боковой выход завален, но и портик под сугробом. Снег мягкий, и мы его потом быстро разроем, но сейчас мы просто-напросто завалены.

Довольный произведённым впечатлением, Первый рассмеялся:

– Отец меня с детства приучал к охоте, но так и не приохотил. Однако в следах я разбираюсь. Пошли!

Мы вышли в главный туннель. Первый велел нам идти строго за ним.

Следы были видны четко. Первый внимательно прошел вдоль них, раз и другой, потом задумался. Потом сказал:

– Если верить этим следам, то медведь – или, в крайнем случае, очень крупная росомаха – материализовался прямо у двери санитарного блока, кстати, минут за пять до вашего выхода, словно действительно вас поджидал. Затем вы тут стояли минут десять, а он вас как бы сторожил. Потом вдруг повернулся и пошел по туннелю, как по хорошо известной ему дороге – хотя она существует всего несколько дней. Начал подниматься, но на половине лестницы исчез. Но это же бред!

Лицо Первого не предвещало ничего хорошего. Он внимательно и как-то нехорошо посмотрел на меня. А затем сказал:

– Бульбенко, будьте добры, уничтожьте следы медведя. Будем считать его визит строго конфиденциальным. А вас, Скорпион, я попрошу на пару слов.

Он увел меня в недоделанный санитарный блок и тихо сказал:

– Видите ли, есть одна существенная деталь, которая мне не нравится.

– Какая деталь?

– Вы – единственный участник обоих медвежьих ЧП.

– На что вы намекаете?

– Я не намекаю, я констатирую факт. Кстати, вы единственный, кто рассказывал про какое-то рычание в первую же ночь…

– Я думал, это собаки!

– Я помню ваши слова. Но, так или иначе, нужно быть не железным, а алмазным человеком, чтобы при такой физической нагрузке еще устраивать розыгрыши. Да и интуиция моя и знание людей в один голос говорят, что вы ни при чем.

– Тогда в чем дело?

– Вы ни при чем – и вы при чем. Та же интуиция мне говорит, что медведи искали именно вас.

– Чушь!

– Согласен. Но тем не менее…

– Короче! Что вы от меня хотите?

– Есть такое выражение – «ходить опасно», опасаться неизвестно чего. Так вот, я бы попросил вас «ходить опасно», не делать резких движений, не говорить резких слов и так далее.

– Вы это серьезно?

– Абсолютно. Вы слишком часто являетесь источником какого-то непонятного напряжения. Почти материального.

– А если медведь опять явится?

– Ну что ж, – вздохнул Первый, – я сам хорошо стреляю из магазинной винтовки. Пойду приготовлю одну.

И то хлеб.

Спешка прекратилась. Бригада Лю всерьез взялась за энергоблок и водное хозяйство. Мы с Витторио и Кошкой в три дня дорубили все туннели и выходы, поставили, где надо, крыши, и были переброшены на помощь Ганне. Это совпало с великим праздником – подключением первого санитарного блока к горячей воде! И пластика теперь было достаточно на всех стенах.

Льда на вынос стало меньше, и свободные руки стали вскрывать контейнеры и разносить их содержимое по складам. Там, среди прочего, оказалось немало лабораторного оборудования.

– Не вынимать из контейнеров, – решил Первый. – Приедут хозяева, сами построят себе лаборатории по собственному вкусу, и сами их оборудуют.

Мы были полностью согласны.

В последний момент ихний рейс задержался на день из-за нелетной погоды на базе. А у нас, наоборот, сияло восходящее солнце, температура подскочила до минус пятидесяти пяти. Первый объявил выходной день – ох, наконец-то отоспались! – а перед ужином предложил прогуляться.

Лед сверкал. Куда там алмазам! Не зря говорят: «камень чистой воды»? А лед, он ведь тоже камень. Чистейшей воды!

С древних времен известно, что вода очищает душу. Обратите внимание, как вы чувствуете себя после простого купания в море или даже в бассейне. Не физически – душевно.

А тут мы прожили две недели во льду. Правда, мы работали как каторжные.

– Между прочим, – заметил Йог, – если бы мы не жили во льду, то есть фактически в воде, то мы вряд ли бы выдержали такой темп.

– Наверняка, – ответил я. – Вода – наркотик жизни.

– То-то вы отобрали у палестинцев почти все морское побережье, – неожиданно брякнул Хусейн.

– С каких это пор вы стали защитником палестинцев? – удивился я. – Ведь, насколько я знаю, вы, марокканцы, любите их не больше нашего.

– Кого мы любим, а кого не любим – это наше дело. А палестинцы нам – братья. Какие уж есть, – вздохнул Хусейн.

– Нет, но вы-то не невежда-европеец, вы-то знаете, с кем нам приходится иметь дело!

– Это не значит, что вы имеете право их унижать и грабить! Да что говорить! Южноливанцы были сволочи, но они были вашими союзниками, а вы их выкинули на помойку!

Не в бровь, а в глаз! И нечем крыть. Но позицию сдавать нельзя:

– Они были сволочи, мы их едва терпели и, в конце концов, избавились от них. И всем стало лучше! Палестинцы – такие же сволочи, даже хуже. Избавьтесь от них, и всем станет лучше, даже в Марокко.

– Очень может быть. Но мы – не вы, своих не сдаем.

Остальные уже встали вокруг нас, наблюдая за нашей перепалкой. Хусейн стоял, высоко подняв голову, я таким его никогда не видел. Гнев уже застилал мне глаза красным, как у питбуля перед схваткой. Да это и выглядело как ристалище!

И вдруг раздался рык!

Позади круга стоял рыжий медведь. Еще один выходил из-за утеса.

Все как-то молча начали куда-то отступать. А я – шагнул вперед. Почему-то я понял: этот медведь – мой.

Он не встал для атаки, но грозно зарычал и сделал шаг вперед. А потом изловчился и вцепился мне в правое предплечье, как это делают собаки. Я же инстинктивно, как с собакой, двинул руку возможно глубже в пасть. Многослойная ткань неплохо защищала от зубов.

Медведь трепал мою руку, как собака кость. Ткань трещала. Откуда-то с рычанием подходил другой, я услышал, как Хусейн призывал Аллаха. Наконец, я поскользнулся, упал…

…и все стало красным.

Как советский флаг.

Как мой гнев.

Мой гнев рос.

И рыжий медведь рос.

Да не рыжий – красный. Как кровь, которую он пил.

Кровь моего гнева.

Кровь моего гнева, заливающего мою душу.

Кровь гнева моей правоты.

А подо мной – лед.

Белый камень.

Чистейшей воды.

Кровь гнева моей правоты льется на белый лед.

Но белый лед остается белым.

И холодным.

Чистейшей воды.

Чистейшей воды, заливающей мою душу.

Чистейшей воды, которой не нужна ничья правота.

Щелк.

Как в фотоаппарате – щелк.

Смена кадра…

А откуда – зеленое?

Зеленое…

* * *

Да ведь это же доктор Фуад! Весь в зеленом, как в клинике.

А лежу я в недавно оборудованном собственноручно медпункте. И обогрев включен.

Правая рука наглухо перевязана.

– Здравствуйте, Фуад. Что вы здесь делаете? Вы же должны были остаться на базе!

– Рад слышать ваш бодрый голос, коллега, – повернулся ко мне Фуад. – Я прилетел вместе со всеми. Из-за вас.

– А что случилось?

– Вы умудрились: свалиться с утеса на самые острые уступы, разодрать в клочья многослойную французскую куртку, очень серьезно поранить правое предплечье, – к счастью, без перелома, – потерять много крови и двое суток проваляться в бреду без сознания.

– А… рыжие медведи?

– Как же я мог забыть? – хлопнул себя по лбу Фуад. – Сейчас, сейчас…

Он полез распаковывать какой-то чемодан, одновременно тараторя без умолку:

– Ваша maman потратила кучу денег, обзвонила всю базу, пока не вышла на меня. Ну, а я, noblesse oblige, не мог отказаться. Посылка пришла перед самым вылетом. Вот она.

И он передал мне большой пакет. Я догадывался о его содержимом.

– Между прочим, – продолжал тараторить Фуад, – некий спонсор прислал сюда большущий телевизор со спутниковой антенной, ребята уже настроили. Но мало этого, он внес абонентную плату на три года вперед за шестьсот каналов.

– Ничего себе! – ответил я, пытаясь вскрыть пакет одной рукой.

– Сейчас, сейчас, – Фуад вскрыл пакет, и оттуда вывалились два моих детских плюшевых медвежонка, порыжевших от времени. – Я вот думаю, что этак никакой же жизни не хватит, чтобы насладиться всем этим богатством. Вместе с таким прибором должны продавать и набор дополнительных жизней! – Фуад захохотал во все горло. – Представляете, вы приходите с работы, валитесь с ног от усталости, щелк – и вы скучающий плейбой с рюмкой хорошего коньяка перед шестисотканальным телевизором. А!

Язык без костей.

– Вообще-то, иногда мне кажется, что у нас и так есть такой набор. Время от времени что-то щелкает, кадр резко меняется, déjà vu, так сказать. Впрочем, что же это я, совсем заболтался. А ну-ка, глянем на вашу десницу.

Он ловко прошелся ножницами вдоль руки, чуть смочил бинты раствором и снял их. Было на что посмотреть!

– Все, конечно, заживет, но эти два шрама останутся, разве что воспользуетесь услугами пластической хирургии. А лучше оставьте. Какая женщина не захочет услышать рассказ о схватке с медведем, поглаживая такое доказательство! – и Фуад снова захохотал.

Черт знает что! И напиться нечем!

– Кстати, я припоминаю интересный случай, описанный в медицинской литературе, – продолжал Фуад. – Лет сто назад, когда в Центральной Европе еще попадались медведи, в Австрийских Альпах подвизался один охотник. Как-то раз ему подвернулись два медвежонка с каким-то очень редким оттенком шерсти. Позабыв всякую осторожность, он пристрелил обоих – и, разумеется, тут же познакомился с медведицей. Отделала она его на славу, ему чудом удалось свалиться в какую-то речку – в воде она его отпустила. Ему удалось добраться до жилья, но он скоро скончался от потери крови…

И почему я не пошел в ветеринары? С детства мечтал, да мама отговорила.

Тель-Авив, 23 Швата 5763 г.1

Волки2

Моей дочери Наоми

Homo homini lupus est3.

Римская пословица

Выстрел.

Серая тень шлепнулась на лед.

– Зря, дочка, – сказал отец.

– Почему зря?

– Они нас охраняют.

– В каком смысле?

– В прямом. Пока они крутятся вокруг нас к нам не подберутся другие… волки.

Девочка почесала подбородок типично мужским движением унаследованным от отца.

– Ты бы их еще подкармливал.

– А я и подкармливаю. Всякий раз, когда идем на рыбалку, я потрошу рыбу на месте и вываливаю им потроха и головы. Они это уже знают и терпеливо ждут.

– Приручаешь?

– Нет. Именно подкармливаю. Чтобы знали: здесь можно перекусить, но не насытиться. Тогда они останутся охотиться в наших краях, а другие не сунутся. Заметь, я каждое утро выгоняю мужчин на рыбалку, хотя особой надобности нет. День – на западной стороне, день – на восточной. Здесь две разные стаи, наш остров разделяет их.

– Так они что, на вас не нападают?

– Когда рыбачим – нет.

Тем временем, увидев, что стрельбы больше нет, другие волки уселись пировать трупом поверженного товарища.

– Терпеть их не могу.

– Не смотри.

– Папа, а давай, пойдем на охоту.

– Нет.

Это было сказано совершенно категорическим тоном.

– Ну, пап, у меня скоро день рождения!

– Через восемь дней. Но и тогда не разрешу.

– Пап, я видела на правом берегу оленей.

– Я тоже видел. Далеко.

– Не больше трех километров. За ними погнались волки, но не догнали.

– Ну вот, хочешь сражаться из-за добычи с волками? Всех не перестреляешь.

Когда три года назад Дэн Юстис неожиданно объявил, что продает свой бизнес и покупает ферму, удивлению не было границ.

– Ты не фермер, – категорически заявила его жена. – Ты лейтенант морской пехоты, капитан дальнего плавания, магистр геологии, преуспевающий бизнесмен – но не фермер. Я тебе, как психиатр, заявляю.

– А что, фермеры, по-твоему, все психи?

– Наоборот. Полуживотные. У них вообще, по-моему, психики нет.

Но настоящий скандал разразился, когда поехали смотреть купленный Дэном участок.

Это был лесистый остров на большой реке около двух километров в длину и метров шестьсот в ширину. С обеих сторон он омывался широкими рукавами. В северной части бил горячий гейзер – редкость в этих местах. Но главное – он находился посреди заповедника.

Они объехали остров на катере, потом высадились на берег и устроили пикник. Жена молчала, дядя Тедди чему-то улыбался. Дети же – одиннадцатилетняя Нелли, восьмилетний Рем и пятилетний Окк – веселились от души.

Неожиданно жена вскочила:

– Что это там за собаки? На том берегу?

– На том берегу? – Дэн посмотрел в бинокль. – Это не собаки, это волчица с волчатами. Этот лес так и называется – Волчий.

– Ну, с меня хватит, – заявила жена. – Да, тебя никто не признает сумасшедшим. С точки зрения современной психиатрии ты здоров как бык, уж я-то знаю. Но этому есть только одно объяснение.

– Какое же?

– Что как наука современная психиатрия еще в пеленках! – жена перешла на крик. – Где это видано? Ну ладно, я понимаю, неожиданно надоело дело, которому отдал треть жизни, и продается хорошо налаженный доходный бизнес. Я еще могу понять, что тебе захотелось резко сменить обстановку и заняться физическим трудом на свежем воздухе в непосредственном контакте с комарами и навозом. Но в качестве фермы купить кусок леса, который еще корчевать надо, у черта на куличках, посреди заповедника… Кстати, как тебе разрешили? На сколько ты их подмазал?

– Ты же знаешь, я никогда не обсуждал с тобой детали бизнеса.

– Но теперь тебе кое-что придется со мной обсудить.

– Что же именно?

– Тедди, – крикнула жена, – мы тут немного отойдем, последи за детьми, пожалуйста.

Они прошли по берегу, нашли поваленное дерево и уселись.

– Я хочу развод, – заявила жена. – Я хочу развод и половину имущества. Я не хочу, чтобы моих детей воспитывал сумасшедший.

Дэн сорвал травинку, закусил зубами и ничего не сказал.

– Я пойду тебе навстречу. Мне не нужна половина этой, с позволения сказать, «фермы». Я согласна на сорок процентов имущества в денежном эквиваленте. И я отказываюсь от алиментов.

– Дети останутся со мной.

– Что?!!

– Не ори. Ты знаешь меня и моих адвокатов.

– И ты… и ты натравишь этих бешеных собак на меня?

– При таком раскладе? Разумеется.

– Сволочь!

– Спасибо на добром слове. Короче: я продал бизнес немного в убыток, но сумма приличная. Я перечислю тебе одну шестую суммы.

– Почему только одну шестую?

– Потому что в моей семье шесть членов.

– Кого это еще ты имеешь в виду?

– Моего брата Тедди.

– Ну уж он-то точно псих. Как и ты.

– Пока что психуешь только ты. Ну ладно, проехали. На днях ты получишь деньги и можешь уезжать куда хочешь.

– А что ты скажешь детям?

– Ты им все объяснишь.

– Я?!!

– Ты. Ты им скажешь, что… что возвращаешься на юг в свой родной университет, чтобы продолжать научные изыскания прерванные нашей женитьбой. Что тебя срочно приглашают на очень важные исследования общенационального значения.

– Самое интересное, что это хорошая идея – снова вернуться в университет.

– А что касается самой процедуры… Я бы не советовал тебе торопиться. Выпусти пар и приведи себя в порядок.

– Но ноги моей на этом острове больше не будет.

– Зато детям я здесь устрою рай земной. Это я тебе обещаю.

Они помолчали.

– Я не верю, – продолжила жена. – Я просто не верю.

– Чему?

– За кем я была замужем почти пятнадцать лет?

События завертелись быстро, Дэн лично руководил работами. И хорошо, что жена не увидела его дальнейшего чудачества: четырехметровой бетонной набережной вдоль всего периметра острова. И трехэтажного дома с двухэтажным подвалом, похожего на замок, построенного буквально вокруг гейзера.

Но детям дом понравился, хотя большая часть многочисленных комнат осталась запертой. А так им жилось как никому: в школу ездить на быстроходном катере (зимой на легком вездеходе), купаться сколько влезет – и зимой, в гейзере, – учиться стрелять, плавать, возиться с собаками и лошадьми, утками и гусями, рыбачить, зимой бегать на лыжах, а на каникулы летать к маме на юг.

Все шло хорошо. Пока не пришла Большая Зима.

Утром в свой день рождения Нелли встала очень рано. Умывшись и сделав зарядку, она оделась и побежала наверх, в смотровую башенку – ей нравились утренние сумерки.

В башенке уже сидел отец. Закутавшись в свою любимую доху, он оглядывал окрестности в ночной бинокль.

– С добрым утром, папа.

– С добрым утром, дорогая именинница, – отец повернулся к ней, ухватил за уши шапки, притянул к себе и крепко поцеловал. – Поздравляю.

– Спасибо. Ну, и что нового в белом безмолвии?

– Не так уж оно безмолвно. Снова с севера пришли большие стада оленей, волки жиреют, лисам, рысям и куницам тоже перепадает, птицы летают… Меня больше волнует следующее лето – как природа приспособится. Боюсь, многие виды погибнут, им не хватит короткого лета для размножения.

– Пап, а… а наша планетарная ось когда-нибудь встанет на место?

– На прежнее место? Уже никогда. Вообще такие катаклизмы – огромная редкость.

– А что дядя Тедди говорит?

– Что ось стабилизировалась, насколько он может судить.

– А климат?

– И климат, соответственно. Теперь у нас на экваторе будет климат средних широт, а здесь – почти полярный. Нам еще повезло: зима хоть и длинная, но умеренная…

– Пап, смотри!

По льду в их сторону шел человек.

Это был крупный мужчина с большим рюкзаком за плечами. Он широко шагал, слегка проваливаясь в снег.

Два волка метнулись за ним из-за деревьев. Человек обернулся. Волки бросились. Человек сделал несколько резких движений. Волки остались лежать на снегу.

Человек снова повернулся в их сторону. В руке у него был здоровенный окровавленный тесак. Он нагнулся, вытер тесак о снег и пошел вперед с тесаком в руках.

Было тихо. Было по-зимнему очень тихо. И человек шел тихо, даже снег не скрипел. И уже вблизи от острова из-под набережной бесшумно рванулись еще три волка.

Один остался лежать на снегу, два других ретировались. Человек опять вытер тесак, огляделся и убрал тесак в ножны. Затем внимательно посмотрел на остров.

Он простоял так несколько минут, словно делал рекогносцировку. Потом снял рюкзак, положил его на снег, открыл боковые клапана, достал нейлоновый трос с «кошкой», свернул для броска, второй конец привязал к рюкзаку. Достал кусачки, пристегнул к поясу. Вынул из кобуры пистолет, проверил магазин, плавно, без лязга дослал патрон, затем начал навинчивать глушитель…

Выстрел оглушил Нелли. Человек рухнул на лед. Волки бросились к нему.

– Не смотри, дочка.

Она уткнулась в доху. И вдруг тишину прорезал детский плач, потом короткий визг.

Она вывернулась из-под отцовской руки, бросилась к окну. Внизу волки рвали что-то в рюкзаке.

– Папа!!!!!!!!!!!!!!!!!!

– Папа!

Отец повернул к ней каменное лицо:

– У меня не было выбора.

Огромные глаза Нелли были полны ужаса.

– У меня не было выбора, дочь. Ты… ты просто не знаешь, что делается. Выпей воды.

Она оттолкнула его руку, сама налила себе воды, выпила, расплескав полстакана, налила еще.

– Я даже не знаю, как это началось. Помню, мама как раз была беременна Окком, к нам зашел Тедди сам не свой. Вот тогда-то я впервые и услышал о предстоящем повороте оси. Тедди, при всей его безалаберности, прекрасный ученый. Он может часами фантазировать на научные темы, но с конкретными формулами и числами работает очень четко.

Так вот, мама налила чай и оставила нас одних, полагая, что Тедди опять начнет разглагольствовать. К тому же, выборы были на носу, а Тедди и политика… Но Тедди начал с того, что в их обсерватории всех планетологов вдруг взяли в какой-то сверхсекретный проект. Всех, кроме него. Он, конечно, обиделся, пошел к директору – директор только развел руками, произнося слово «контрразведка». Вот Тедди и спросил меня, не знаю ли я кого-нибудь, кто мог бы помочь.

Я его успокоил. Почему его не взяли – ясно: такому трепачу только секреты доверять. Но нюх меня не подвел – что может быть секретного в планетологии? Я и спросил Тедди, а чем они занимались в последнее время. Тут Тедди и выдал про поворот оси. Я ему – стопку бумаги и карандаш. Он исписал десять страниц и вывел убийственный результат: изменение наклона на двадцать один градус за какие-то четыре месяца. И срок назначил: через неполные восемь лет.