Дивный новый мир. Фантастика, утопия и антиутопия писателей русской эмиграции первой половины XX века

Натан Фиалко (1881–1960) родился в Минске; в 1903 г. он эмигрировал в США. Его антиутопия «Новый град» (“The New City”) – это дистопический мир нового, замешанный на архаических формах человеческого сознания, управления властью и экономики (слово «град» идеально передает замысел автора, как знаковый образ будущего, вырастающий из прошлого). Действие романа происходит в эпоху, когда физиологический и умственный процесс развития человека завершился. В мире существуют правильные и неправильные люди, все в жизни которых регламентируется контролем Демографического Бюро, брачные отношения – психологическим отделением Санитарного Бюро. Естественно, что и личные встречи молодых людей находятся в компетенции Церемониального отделения Бюро Общественных Функций, в интересах Правильности (!). Центральное Информационное Бюро вещает в каждую квартиру. Есть Секция административных институтов и Секция развлечений, территория Всенародного ума и Великого рабочего двора, а Министерство Обороны государственных границ извещает о происшедшем обвале Всероссийской Пограничной Стены (!), которая была в плохом техническом состоянии. Все функции – трудовые и семейные – строго регламентированы во времени. Неправильные люди находятся все под надзором представителей администрации. Карательный аппарат доведен до высочайшего уровня и неправильным все равно, жить ли в Секции кварталов или в колонии для неправильных.

Впервые в русскоязычной литературе тема регламентации и контроля населения, стандартизации общественной и частной жизни, когда всем гражданам предписано носить номера, появляется в 1906 г. в антиутопии публициста Николая Федорова «Вечер в 2217 году». Позднее она присутствует и в самом известном романе-антиутопии Е.И. Замятина «Мы» (написан в 1920 г., запрещен для публикации в советской России, в 1924 г. опубликан в Нью-Йорке на английском, в 1927 г. – на русском языке с сокращениями в Праге, в журнале «Воля Россия», в 1952 г. – на русском языке в США, в СССР – на русском языке вышел только в 1988 г.)16. В данное издание включен фрагмент романа «Мы», автор которого определял роман, как свою «самую шуточную и серьезную вещь»17. Действие романа происходит в тридцать втором веке. Роман представляет собой 40 записей конспектов главного героя, талантливого математика, о том, как космический корабль будущего «ИНТЕГРАЛ» намерен перенести на другую планету модель общества, похожую по своим стандартам и регламентам, вплоть до личной жизни и деторождения, на уже созданное на земле Единое Государство (!).

И, наконец, третий тематический блок данного издания составляют тексты, посвященные космической тематике, межпланетным коммуникациям и полетам: всевозможные путешествия во «временные дыры прошлого» либо миры космические – на Луну или на Марс, мечты о покорении неизведанного. В данное издание включены: рассказы Павла Перова «Великий Аоха» и «Ответ Марса». Два первых рассказа были опубликованы впервые в сборнике «Американские новеллы» на русском языке в 1924 г. в издательстве «Грани» (Берлин), но в предисловии известный берлинский публицист и критик В. Ирецкий (наст. фамилия Гликман В.Я.) указывает, что ранее они публиковались на английском языке, определяя жанр текстов Перова, как «колониальная беллетристика». Тема путешествий на Луну и Марс в России, как и утопическая литература в целом, приобретала растущую популярность после публикации произведений Жюля Верна (1828–1905) (например, «Из пушки на луну» (1865, перевод на русский – 1867 г.), а также последовавших за ним обсуждений и «лунных полетов» русскоязычных авторов (например, А.П. Зоннтаг (Юшкова) «Путешествие в луну» (1904), «Путешествие к центру Земли», рецензий на роман Жюля Верна, журн. «Современник», 1865 г., № 11/12, «Пророчества Жюля Верна», журн. «Огонек», 1902 г., № 2 / 11 (24), рассказа Перельмана Я.И. «Завтрак в невесомой кухне» (1914)) и др.

В произведениях Жюля Верна («Необыкновенные путешествия» и «Париж в 20 столетии»), а также в иллюстрациях француза Альберта Робиды (Albert, Robida, 1848–1926) представлены технические инновации в карикатурной форме, они имеют критический, предостерегающий характер. Робида изображает телефоноскоп, который напоминает современный телевизор, позволяющий публике наблюдать прямые трансляции событий. Его перо превращает войну в шоу, предсказывая, что зритель сможет наблюдать за ходом военных действий сидя уютно дома18. Оба автора предвидели техногенную радикализацию будушего и опасность ее для природы и человека. В полете на другую планету они видели возможный путь спасения земли, перенасыщенной производствами и истощенной нехваткой ресурсов.

В конце XIX и начале ХХ века «полеты на иные планеты» были популярной темой и в произведениях франко- и немецкоязычных авторов детской литературы. Так, например, вышедший в 1892 г. альбом «Путешествие на Луну в канун 1900 года» виконта Артюра Виктора Тьерри де Виля д’Авре, французского художника, натуралиста и археолога, рассказывает об увлекательных приключениях ученого академика месье Бабулифиша и его слуги Папавуина.

Одним из зачинателей жанра фантастики в русскоязычной литературе считается А. Богданов и его роман-утопия «Красная звезда. Утопия», 1907 (1908) г.19 Первые визионеры лунных миров на русском языке были замечены еще ранее: С. Дьячков «Путешествие на луну в чудной машине» (1844), А. Дмитриев «Ужасная кража» (1873)20. В этом же ряду стоит рассказ П. Инфантьева «На другой планете»21 (первоначальное название «Обитатели Марса»), в котором на Марсе изображен мир социального равноправия, равенство наций и автоматизация сфер производства и услуг. В нем есть аудиокниги, локомобили и аэро планы. Логично, что марсиане едят русские щи, марсианка Либерия включает на фонографе русскую песню: «Из страны, страны далёкой», а знаковым строением является дворец Главного Центрального Статистического Бюро. В лубочном стиле представлено и описание путешествия в рассказе Х. Шумихина «Путешествие охотнорядского купца на комете» (1913).

Упоминания о жизни на Марсе и других планетах встречаются и в русских периодических дореволюционных журналах «Вокруг света», «Наука и жизнь», «Огонек», часто в сатирических текстах, а также в карикатурах и шаржах. Титулы газетных публикаций «Вести с Марса», «Послание с планеты Меркурий» и др. нередко становились заглавиями художественных произведений.

В первом десятилетии нового века, как в Европе, так и в США, появляются новые англоязычные произведения для детей и взрослых, действия которых разворачиваются на разных планетах: упомянем только «марсианский цикл» Э.Р. Берроуза, чьи романы к 1915 г. опередили по популярности произведения Герберта Уэллса. Рэй Каммингс переносит действие на Меркурий и развивает тему полетов в цикле «Материя, пространство, время», копируя и упоминавшегося выше Берроуза. Авторы посылают своих героев в полеты на метеорах, кометах и межкосмических аппаратах (напр. Каммингс «Путешествие на метеоре», 1924 г., русский перевод – 1925 г.).

Авторы русской эмиграции активно использовали в своих произведениях разнообразные технические инновации, благодаря которым их герои преодолевали границы времени или передвигались в утопических пространствах – островах, республиках и сновидениях. Их наименования еще странные, но технические возможности покажутся современному читателю не такими уж «незнакомыми»: аппарат «моя воля», способный подчинять себе все в радиусе тридцати миль; смесь Астрафил, защищающая дерево от огня; светодар с дальносказом – «неизменный подарок Государя каждой брачующейся чете»; «странный крылатый поезд» П.Н. Краснова, передвигающийся со скоростью 190–200 верст в час; новый химический элемент – водий; воздушный корабль, использующий для полетов свойства новых газов – Дмитрилия и Пашутия, подобных сказочным силам и открытых русскими химиками; приборы, вызывающие тучи или дождь и т.п22. И, конечно, здесь нельзя не вспомнить роман «Праздник бессмертия» А. Богданова, изданный в 1914 г. после возвращения автора из эмиграции в Россию. В его утопическом мире люди общаются по спектротелефонам, имеющихся на их виллах, «минус-материя» запускает двигатели аэронефов (космических кораблей), а волшебный «иммунитет» обеспечивает постоянное обновление организма и молодость.

После публикации упоминавшихся выше произведений прошло почти сто лет. Современному читателю какие-то тексты могут показаться устаревшими, другие, наоборот, будто описывающими наше время, подобное сбывшимся сказкам визионеров из прошлого. Но на вопрос: «А что же завтра?» сегодня не менее трудно найти подходящий ответ, чем в те далекие года. Особенно трудно, если добавить географическое уточнение: с Россией? С Европой? С цивилизацией? И, наконец, вопрос, который волнует всех, каким будет человек будущего? Мир сделал поразительный виток истории, но за сто лет почти ничего не изменилось: экономические кризисы, социальные проблемы, потоки беженцев и войны. Человек завершающейся эпохи гуманизма уступает место примату формализованных решений и искусственному интеллекту. И гулким эхом разносится по всему миру грохот орудий нового поколения. Мир мерцает надеждой консолидации и дрожит на пороге новых катастроф. «Спираль – одухотворение круга. В ней, разомкнувшись и раскрывшись, круг перестает быть порочным, он получает свободу»23. Как хочется верить в ее будущее.

Елена Соломински

Мир людей, зверей и вещей

А. Гидони

Осел в богатстве

Рассказ 1950 года

I. Как Томас Гирн стал инженером

– Так будет лучше, мой мальчик, – медленно и задумчиво сказал Зилас Гирн, дымя своей потрескавшейся почерневшей трубкой.

Старый фермер сам напоминал собою свою трубку, – до того он весь высох и съежился. Его длинную тонкую шею обвивала целая сеть набухших синих вен; точно такая же сеть украшала его скрюченные подагрические руки.

Что-то зашипело в трубке, а когда трубка успокоилась, шипенье раздалось в горле Зиласа.

– Да, нелегко работать на ферме. Что касается этого, то ты можешь поверить на слово старому Зиласу.

– В городе можно гораздо легче выдвинуться, туда-то я и решил тебя послать, чтобы ты чему-нибудь научился, мой мальчик…

Он снова замолчал, и снова задымилась трубка.

– Конечно, учиться следует чему-нибудь стоящему, а не какой-нибудь чепухе. Я убедился в том, что в нашей стране играет роль не ферма, а фабрика. Да, это ясно.

– Но, дядя, – попытался было возразить маленький Томас, стоявший на вытяжку около стола.

– Молчать! Я знаю, что я говорю. Конечно, рабочие хорошо зарабатывают. Пока работа есть, они думают, что они господа. Но как только наступает застой в работе, тогда они валяются на улице. И всю свою жизнь они остаются только рабочими – больше ничем.

– Вот, так же, как и я: всю свою жизнь я прожил грязным фермером, таким же я и умру. Конечно, нельзя сказать, чтобы я работал совсем даром. Но из тебя я хочу сделать настоящего человека.

– Но, дядя, – сказал мальчик, – я совсем не хочу уходить отсюда, мне и здесь хорошо.

– Молчать, когда я говорю! Я лучше тебя знаю, что нужно. Ты поедешь в город, там ты поступишь в среднее учебное заведение, потом перейдешь в университет и станешь инженером.

Томас начал плакать. Он вспоминал о своем курятнике, находившемся в его полном ведении; там он знал не только каждую курицу, но знал, сколько каждая весит и как она кладет свои яйца.

Куры не менее основательно знали Томаса, и, вероятно, их огорчение было бы не менее велико, если бы они могли понять, о чем сейчас шла речь.

– Эх, ты, баранья голова, – ворчал Зилас, но в глубине сердца он радовался.

– Мальчик меня любит, – подумал он, а вслух сказал:

– Решено. Завтра ты едешь в город.

Зилас умел держать слово.

Томас Гирн окончил школу, поступил в университет и окончил его инженером-машиностроителем. Затем он поступил на службу на огромную фабрику стального треста с содержанием в 50 долларов в неделю. Когда Зилас Гирн получил письмо с этой новостью от своего племянника, он подумал:

– Немного, но это ведь только начало.

II. Томасу Гирну не везет

Пока Томас был в университете, он всячески старался оправдывать возлагаемые на него Зиласом надежды.

Он был смышленый малый. На него было обращено внимание, и ему даже была выдана стипендия теории машиностроительства. Окончил он университет одним из первых.

Директор фабрики, на которую Томас поступил, мистер Огара, не имел никакого понятия об университете. Свою карьеру он начал много лет тому назад в качестве заведующего предприятием.

Но мистеру Огара посчастливилось: в то время директором фабрики был так же, как и он, ирландец.

Директору фабрики чрезвычайно понравилась его исполнительность и организаторские способности и, главным образом, то, что на него можно было положиться. И когда однажды Огара обратил внимание правления треста на то, что для уменьшения трения ремней следует заменить шестиугольные винты овальными, сам председатель треста остановил на нем свой благосклонный взгляд.

Пять лет спустя ему доверили пост директора той фабрики, на которую впоследствии поступил Томас Гирн.

Томас сгорал от нетерпения применить практически свои знания, облегчить и усовершенствовать технику.

Он сидел целые ночи над составлением планов новых машин и инструментов.

Он провел годы упорной, тяжелой работы в совершенном уединении и полной отчужденности от всего света.

Единственным, посвященным в работу Томаса, был старый Зилас. Почти еженедельно Зилас Гирн получал от Томаса подробнейшие письма с техническими разъяснениями и зачастую с объяснительными чертежами.

– Ничего не понимаю, – говорил тогда Зилас, энергично потягивая свою трубку, потом растроганно думал:

– Какой же это ученый мальчик!

Но, наконец, Томас достиг своей цели. Он изобрел машину, увеличивавшую вдвое производительность рабочего и гарантировавшую ему большую безопасность.

С этим изобретением он отправился к мистеру Огара.

Бывший мастер бросил беглый взгляд на чертежи – плод двухлетней упорной работы – и спросил:

– Что это за штука?

– Видите ли, мистер Огара, эта машина требует вдвое меньше рабочей силы, чем наши машины. Кроме того, при ее применении возможность смерти или увечья среди рабочих от несчастных случаев совершенно исключается.

– Сколько она будет стоить?

– Я полагаю, около двухсот тысяч.

Из-под отекших век мистера Огара мелькнул в сторону Томаса ядовитый зеленый огонек.

Директор засмеялся.

– Вы мечтатель, мистер Гирн. Чтобы заменить старые машины новыми, нам нужно около полумиллиона. И к чему это, спрашивается? Пока еще рабочая сила сравнительно дешева.

– Да, но ведь эта машина делает невозможными несчастные случаи…

– Что-о?.. – спросил Огара. – Мой уважаемый сэр, я вам советую бросить все это и заниматься больше своим собственным делом.

С этого дня Огара более не выносил Томаса и на каждом шагу старался причинить неприятности своему подчиненному.

Огара сильно раздражало сознание его собственного невежества и ограниченности в сравнении с Гирном.

И так Томасу Гирну не везло в течение долгих двенадцати лет.

Его характер сильно изменился. Он стал раздражительным, подозрительным и одиноким.

III. О смерти Зиласа, о сухом лете и об одном упрямом осле

В течение двенадцати лет, с тех пор как Томас Гирн покинул ферму и поступил на фабрику, он еще не имел возможности съездить в отпуск к Зиласу.

Подобное явление возможно только в Америке, где, как известно, личная жизнь и человеческие чувства совершенно подчинены работе и делу.

Томас не представлял исключения из этого общего пра вила.

Школа мистера Огара его основательно обработала.

Со времени своего приезда в город Томас превратился в аккуратного, молчаливого и всегда ровного человека, считавшего всякое проявление человеческого чувства роскошью.

В нем замерли все отголоски жизни, словно он с головой ушел в темный, бездонный колодец.

В нем продолжала жить только железная воля и приобретенная от дяди вера в «удачу».

В ожидании этой удачи Томас вставал ежедневно с точностью будильника и отправлялся на свою фабрику.

Строго гигиенический образ его жизни предохранял его от заболеваний и давал ему возможность в течение многих лет не пропустить ни одного рабочего часа.

Томас ждал удачи. Трудно сказать, как долго он ждал бы ее, если бы в один прекрасный день на его имя не пришла телеграмма:

«Томасу Гирну. Штальштат. Я болен. Наверно, скоро умру. Если можешь, приезжай. Зилас».

Томас выхлопотал себе отпуск и уехал с первым скорым поездом.

Встреча дяди и племянника после стольких лет была очень своеобразна.

Томас посмотрел на высохшего старика, затерявшегося среди гор подушек и одеял на большой двухспальной кровати, и подумал:

– Зилас совсем как будто прежний. Только он еще больше высох. Но почему же он лежит в кровати?

Детские воспоминания Томаса рисовали ему Зиласа вечно подвижным, занятым, сосущим свою трубку.

Он еще никогда не видал своего дяди лежащим в кровати.

Зилас всегда вставал с рассветом, когда Томас еще наслаждался сладким предутренним сном.

Больной старик, в свою очередь, всматривался в лицо племянника и никак не мог узнать в этом корректном чиновнике с тонкими, всегда сжатыми губами, с серым лицом и глубоко впавшими глазами, спрятанными за большущими, в костяной оправе очками маленького Томаса.

Оба, как дядя, так и племянник, хотели сказать друг другу что-то важное и необходимое, о чем они оба так часто думали в течение этих долгих лет разлуки.

Но они не знали, как к этому приступить, и молчали.

За час до смерти, о близости которой Зилас догадался по шепоту Томаса и врача, старик, лежавший до этого лицом к стене, повернулся на другой бок и прохрипел:

– Мальчик, ты слышишь, мальчик?

– Я здесь, – ответил Томас.

– Мне кажется, скоро конец.

– Но, Зилас…

– Молчать, когда я говорю…

– Одним словом, все, что ты здесь видишь и кое-что, находящееся в банке, принадлежит тебе… Что ты говоришь?

– Я ничего не говорю.

– Хорошо. Значит, все, говорю я, принадлежит тебе и, быть может, ты вернешься? На ферме все-таки как будто лучше, чем в городе? А?

– Я подумаю.

– Подумай.

И Зилас умер.

Спустя час после похорон Томас уже не знал, куда девать остальное время отпуска.

Он пошел на птичий двор и не узнавал кур, не узнавал конюшни, где стояли лошади, которых он не мог вспомнить. И только в одном стойле Томас заметил осла, в котором он как будто узнал осленка Дицци, родившегося за три дня до его отъезда в город.

Томас Гирн решил оседлать осла и осмотреть полученную в наследство от Зиласа землю.

Дицци был самый обыкновенный осел. Его спокойные глаза смотрели серьезно и вдумчиво, они пропускали мимо себя всю сутолоку жизни и мечтали о вечно важном и истинном. На ногах шерсть у него была всклокочена, а местами его кожа была протерта седлом и упряжью. Грустно и покорно свисал его тоненький хвостик.

День был жаркий, каким полагается быть на юге июньскому дню. Так колыхался Гирн на ослике взад и вперед по сожженной солнцем дороге в течение целого часа.

Неожиданно налетел, словно сокол, ветер, и дорога швырнула, будто находя в этом наслаждение, в лицо Томасу Гирну пощечину из облака пыли.

Гирн пришпорил ослика каблуками, чтобы скорей выбраться из облака пыли.

Но, как известно, ослы, особенно надежные и солидные животные, обладают чисто человеческой чертой – упрямством.

К великому негодованию и против всяких ожиданий ездока, осел решил вдруг заупрямиться.

Дицци, будто прикованный, застыл на месте.

В этой борьбе двух упрямых голов Томас Гирн потерпел постыдное поражение.

Он слез с осла и решил отдохнуть на опушке молодого леса, в стороне от дороги.

Пятилетние деревца давали очень мало тени и не могли бороться с засильем жгучего солнца.

Томас обманулся, надеясь найти здесь прохладу. Пот ручьями катился с его бледного лба. Палящие лучи солнца, казалось, сжигали его до костей. Дицци, привязанный к кустарнику, обмахивался хвостиком и моргал глазами.

Наконец, терпенье Томаса Гирна лопнуло. Он решил вернуться на ферму. Опираясь ладонью на землю, он стал подниматься.

И тут он почувствовал влагу.

– Откуда это? – подумал Гирн, осматривая своими близорукими глазами кусочек земли, к которому прикоснулась его ладонь.

Но земля оказалась не сырой, а жирной.

– Нефть, – промелькнуло в голове Гирна.

Это была действительно нефть.

Спустя две недели Томас Гирн продал ферму и взял все деньги из банка. У него оказался капитал в 75 тысяч долларов.

На эти деньги он скупил все содержащие нефть земли вокруг бывших владений Зиласа Гирна.

Три года спустя имя Томаса Гирна было в числе имен других нефтяных королей.

А через десять лет Томас Гирн был богатейшим человеком в Америке.

Все это сделал Дицци.

IV. О необыкновенном завещании мистера Томаса Гирна и еще кое о чем

Никто больше не делал покупок в магазинах. Никто больше не толпился у витрин.

Магазины прекратили свое существование.

Все заказывалось по радиотелеграфу в «Тресте почтовых заказов». Все решительно, начиная с картошки – до гигантских океанских пароходов.

Все разносчики исчезли с улиц. Никто больше не читал газет. Их слушали и смотрели.

Кое-кто еще читал книги, но это были единичные случаи. Люди не хотели портить себе глаз, и даже учащиеся крайне неохотно пользовались перьями и карандашами. Их обучали устно. Среди сотен учеников народных школ едва ли нашелся хотя бы один, кто бы имел ясное понятие о том, как выглядит корова или лошадь, так как коровы жили далеко на юге, а лошади стали вымирать, ибо никто в них больше не нуждался. Воробьев продавали, как большую редкость.

Духовным центром эпохи сделался радио-экран – удивительно говорливая и назойливая машина – соединение радио с фильмой. Во всякое время, днем и ночью, эти радиограммы вбивали всякую чепуху в головы людей, начиная с известий биржи – до последнего художественного творения какой-нибудь известной художницы-портнихи.

Правда, существовало еще отопление углем. Но им пользовались лишь самые бедные. Зажиточные люди отапливали свои дома нефтью. Миллионеры же перешли к топке посредством радио.

Автомобили уступили место аэропланам. Автомобили применялись исключительно для перевозки грузов. Перелет из Нью-Йорка в Москву продолжался не более трех часов. Многие любители воздушного спорта объезжали вокруг света тричетыре раза в год. Однажды в сборнике происшествий была отмечена следующая записка чудака, покончившего самоубийством: «Земля слишком тесна, нельзя всю свою жизнь провести в одном и том же отеле, даже не имея возможности выглянуть за дверь».

Весь мир разделился на четыре промышленных союза.

Американский промышленный союз (бывшие Соединенные Штаты Америки плюс Мексика, Гондурас, Никарагуа и т. д.) принадлежал четырем финансовым королям.

Самым могущественным среди них был Томас Гирн – президент аэро-радиотреста, треста почтовых отправлений и треста пищевых припасов.

Томасу Гирну удалось присвоить себе такую необычайную власть благодаря тому, что в нем солидная научная подготовка сочеталась с большой выдержкой и ярко выраженной деловитостью.

Его научная подготовка дозволяла ему с величайшей точностью высчитывать заранее выгоды всевозможных новых изобретений и каждого нового патента, которые выбрасывались на рынок. Томас Гирн покупал новые патенты, с точностью счетоводной машины определяя грядущие барыши и тут же пуская их в торговый круговорот. Он работал беспрерывно, как и в былое время, только с той разницей, что в качестве молодого инженера на жалованьи он был занят восемь-десять часов в сутки, а теперь почти четырнадцать. Он сделался еще более молчаливым и нелюдимым, особенно после изобретения радио-экрана, так как последнее освободило его от необходимости без особой нужды соприкасаться с людьми.

Его подчиненные часто заставали его разговаривающим с самим собой и объясняли это тем, что он боится забыть, как звучит его собственный голос.

Согласно приказанию Томаса Гирна, повсюду в принадлежащих ему предприятиях и учреждениях, в которых работали более 12 миллионов человек, были уничтожены имена и фамилии.

Каждый служащий получал вместо них свой особый номер.

Единственное живое существо, сохранившее свое имя во владениях Томаса Гирна, был осел Дицци.

Дицци обитал в чудном мраморном помещении и обслуживался громадным количеством служащих.

Томас Гирн также потерял свое имя.

Его просто называли шефом.

Подчиненные скоро привыкли ко всем странностям шефа, за исключением одной.

В свободное от работы время Томас Гирн отправлялся к Дицци в гости и там проводил целые часы один в обществе осла.