Амулет. Книга 4

В ответ он лишь ехидно улыбнулся:

– Нет уж. Увольте. Но раз вам так хочется – пейте на двоих.

Тут я понял, что настала моя очередь уговаривать американца. Ведь постороннему человеку, да к тому же потенциальному клиенту, отказать сложнее, чем собственной жене.

– Не знаю, как у вас в Америке, – заупрямился я,– но у нас в России, если человек отказывается выпить с гостем, он наносит ему страшное оскорбление. Таких людей изгоняют из общества и не ведут с ними никаких дел. А ведь я хотел заключить с вами договор, и заплатить за консультации приличную сумму, – для убедительности я вынул из кармана и показал ему толстую пачку однодолларовых купюр, которые собрал для обмена на стодолларовую бумажку. Это был довольно грубый и дешёвый приём, но, как ни странно, американец на него клюнул.

– Ладно, – неохотно сдался он. – Только по чуть-чуть, в знак уважения ваших традиций. Хотя мне, честно говоря, они непонятны.

Впрочем, нам и не нужно было, чтобы он выпил много. Хватило одного глотка, чтобы он откинул копыта. Разумеется, из рук Жизель выпил только он один. Всё произошло быстро и аккуратно: состоятельный гражданин США внезапно скончался от сердечного приступа, и его безутешная жена получила в наследство всё имущество.

Я с удовольствием принял от Батяни полагавшуюся мне зарплату и быстро прокутил её в увеселительных заведениях Лос-Анджелеса. В моих загулах по кабакам иногда участвовала и Жизель, мы отлично проводили время и были довольны жизнью. И вот, в самый разгар моих увеселительных похождений, из России поступил новый приказ от Батяни:

– Так, уважаемый, – иронично сказал он в трубку, – работу свою ты сделал, теперь пожалуй обратно.

– То есть как – обратно? – разочарованно протянул я.

– А так, – голос Батяни стал твёрдым. – Чтобы через три дня был в Питере!

Глава шестая. Григорий

Я закрыл за Стасом дверь и обнаружил себя в состоянии, близком к обморочному. Выдался невыносимо тяжелый день. Убийство, моя истерика, «обезьянник», фонтаны ярости Седого, которые меня едва не убили. Я чувствовал себя ничтожеством, смятой, грязной тряпкой.

Одно место было на земле, куда меня тянуло неудержимо – это ванна. Стоя под тугими струями воды, я физически ощущал, как мерзость жизни, густо облепившая мою душу, потихоньку покидает меня.

К сожалению, начавшее было улучшаться настроение подпортилось одним из непрошеных моих внутренних собеседников. Я называю его Скулёнышем, уж очень много он скулит и жалуется.

«Так тебе и надо, поделом, по заслугам! – набросился он на меня. – Кто просил тебя высовываться? Сколько Седой может размазывать тебя по стенке, а ты все туда же!»

Я остервенело завозил по телу мочалкой.

Тут на мою защиту встал Советник, – все мудрое и толковое, что во мне есть. Он часто выручает меня.

«Нормальный человек не может спокойно смотреть, когда с другим беда», – спокойно заявил он.

«Ты полез туда только потому, что болван, и не можешь видеть вперед ни на шаг, а потом хлебаешь дерьмо калошей!» – жаловалась одна моя правда.

«Знать, что приготовляется зло, и ничего не предпринять против этого, – вот что является настоящим разрушением для души…» – забивала её вторая.

«Болван, болван, болван!» – огрызался Скулёныш.

«Для чего тебе были даны видения? – Советник, как всегда, держался рассудительно и печально. – Не для развлечения же…»

И тут появился еще один голос, не принадлежащий мне, хотя и знакомый, я слышал его и в Мексике, и на Бали. Это был жрец майя:

– Нет, не ради развлечения, но и не для полицейской работы. Предназначение твоего дара – нам нужно, чтобы ты дал людям другое понимание мира. В чём смысл их жизни? – вот чему ты должен научить людей с помощью амулета «Тайна вселенной». Задумывался ли ты сам когда-нибудь, зачем ты живёшь?

– Может быть, смысл жизни в её совершенствовании?

– Нет, усовершенствование на земле невозможно. Неслабые люди, в своё время, думали, как усовершенствовать жизнь, и ничего не придумали.

– Может быть, тогда, ничего не надо делать: как идёт всё, пусть так и идёт?

– Опять нет. Люди должны думать о своём пропитании, о своём существовании, о своём времяпрепровождении. Чем эффективнее человек выполняет своё предназначение, для которого создан, тем радостнее он живёт, тем лучше его самоощущение.

– Проблема за небольшим: как узнать о своём предназначении?

– Оно записано в душе каждого с рождения. Если ты соберёшь амулет, ты легко сможешь с его помощью убедиться в этом и каждому желающему назвать его предназначение. Так что людям останется только найти свои места в этом мире.

– Но если в жизни нет смысла, то есть ли в ней осмысленные места? – усмехнулся я про себя.

– Ну вот, ты опять чушь порешь, – рассердился жрец. – Ты – как маленький мальчик, который раскидывает кубики. При этом ты даже не хочешь посмотреть, какой кубик тебе дают в руки. Не надо капризничать: смысла жизни нет, но есть место в жизни, в мозаике человеческих судеб. Смысл жизни в сохранении и воспроизводстве этой мозаики. Да, мозаика существует. И функция каждого человека принять участие в ней, ничего больше.

– Зачем? – уже всерьёз спросил я. Учение о тенях, о котором я впервые услышал от Аристарха и, естественно, воспринял как полный бред свихнувшегося на физике шарлатана от мистики, начало интересовать меня.

– А затем, что человек получает удовольствие только тогда, когда он включён в общую мозаику. Если он не включён в неё, он не сможет выполнять свою функцию, и он будет несчастен. Не участвовать в мозаике – это и означает обрекать себя на ощущение бессмысленности жизни. – Судя по размеренной интонации голоса, жрец решил прочитать мне целую лекцию. – Каждый человек имеет свой цвет. Мозаика – это и есть смысл всей земной жизни. Иногда люди называют свой цвет призванием, считают, что они ищут своё призвание. Но не важно, как они называют своё предназначение, важно именно знание, кто человек по цвету души.

Социалистическая идеология говорила, что человек может произвольно определять себе место в жизни, но это не так. Человек, конечно, должен жить в обществе, но и общество должно уважать его натуру. Если этого не происходит, если личность человека мало кого волнует, если ей говорят, что и как надо делать, и не интересуются, чего она сама хочет, а только говорят ей о её общественном долге, жизнь такой личности сопровождается невероятным количеством условностей, поскольку она должна постоянно сочетать свои личные устремления с тем, что ей навязывают. Но от Бога человеку предписано только следить за своей душой и жить своими личными устремлениями. Нельзя человека укладывать в прокрустово ложе. Нет единообразного, правильного пути для всех, каждый должен развиваться так, как он хочет развиваться. Жить тем, что его волнует.

Конечно, надо выяснить: по каким причинам, – объективным, субъективным, – человек не может найти себе место в жизни. Бывает, что общество давит на человека, но бывает, что человек сам пренебрегает своим призванием. Тем не менее, каждый должен находиться на своём месте. А тот, кто не знает, где он должен находиться, придвигается к своему месту крайне болезненно и часто достигает его только ценой собственной смерти. На том свете уж точно все попадают в своё соцветие.

Бог помогает человеку тогда, когда он на своём месте. Когда человек начинает действовать в соответствии со своим предназначением, неведомая Высшая сила вдруг начинает ему помогать. Всё начинает клеиться, хорошо идти. А когда человек что-то делает и у него ничего не получается, это должно насторожить его: а туда ли он лезет. Своё ли место он собирается занять? Нет ли высшего указания, запрещающего делать то, что человек собирается делать?

Самое трудное в жизни – это не занять чужое место и занять именно своё место. Если мы находимся не на своём месте, мы воруем его у других и от этого очень часто сами страдаем.

Что такое «не укради» с точки зрения Бога? Не укради чужое место в жизни. А в действительности люди сплошь и рядом нарушают эту заповедь. Например, человек родился, чтобы быть поэтом: он романтик, пишущий стихи. Но обстоятельства в лице родителей, учителей и т.п. впихивают его, скажем, на должность инженера. Там он тупо отсиживает свои часы. От этого никому нет никакого толка и никакой радости: ни ему самому, ни его работе, ни окружающим, ни Высшему разуму. Человек затухает и духовно погибает. К тому же он крадёт чужое место.

Будем честны сами с собой: каждый человек в глубине души знает своё призвание. Не обязательно оно сводится к ярким профессиям: артист, музыкант, учёный, политик… нет, призвание может быть и в бухгалтерской работе. Человек может с удовольствием копаться в цифрах и подсчётах, при этом ему будет доставлять удовольствие мысль, что через некоторое время он заработает денег на новую машину… Да и много подобных радостей будет у него. Он будет счастлив ими, мелкими радостями бытия, ибо он – на своём месте.

Другой пример. Есть люди, которые упиваются посадкой помидор и огурцов на своём огороде и которым задаром не нужна никакая популярность, даже если им её предлагают. Они живут ожиданием роста посаженных ими овощей – и это их призвание. Им нравится процесс сельскохозяйственного выращивания. Бывает, что им так же нравится выращивать детей, учить их. То есть в принципе нравится сеять, – не важно что, – главное: видеть процесс роста того, что они посеяли. Вполне понятно, что завсегдатаи грядок и педагоги часто находят одинаковое удовольствие как в том, так и в другом виде деятельности.

Но если человек по своему характеру землемер, и самая большая заложенная в него высота – вспахать землю, посеять зерно, а потом собрать урожай, и на большее он не способен, но он, движимый тщеславием и жаждой власти, стремится достичь неземных высот и с помощью своего упорного крестьянского трудолюбия проталкивает себя на какую-то несвойственную ему административную должность, то что получается? Административной работой занимается землемер: он, фигурально выражаясь, вспахивает, сажает и собирает урожай, и не знает никаких других особенностей жизни. Этот человек ворует чужое место, и не только у людей, но и у Высшего разума. Вся его административная деятельность идёт во вред. И таких, занимающихся не своим делом, полно… Вот самое страшное воровство! Хотя попробуй обвинить такого человека в воровстве: он скажет: какое воровство? Я честно учился, честно поднимался по служебной лестнице, честно работал и заслужил своё нынешнее положение! Но с высшей точки зрения это не так. Человек занимает не своё место. Отсюда исходят самые большие беды.

– Заповедь «не укради», наверное, самая трудная для нашего понимания… – подал я реплику, поражённый глубиной изложенного мне учения и оттого чувствующий себя недостойным роли примерного ученика.

– Трудная потому, – согласился со мной жрец, – что в Библии заповедь «не укради» не имеет ничего общего с материальным воровством. Надо это понять. Материальные отношения, в том числе и наказание за воровство, регулируют сами люди, и Богу незачем вмешиваться сюда. Это просто смешно: Богу восстанавливать справедливость, кто кому сколько должен. Кроме того, справедливость в людском понимании и справедливость в понимании Бога не обязательно совпадают друг с другом. Бывают случаи, когда Бог симпатизирует ворам: например, в известном фильме «Берегись автомобиля» Он явно на стороне Деточкина. И в истории было множество таких, подобных Деточкину, бескорыстных робин гудов, которые воровали по идейным соображениям, ради восстановления справедливости, как они её понимали… Короче говоря, Бог не занимается юридической стороной воровства, это чересчур мелко для Него. И потому в Библии речь идёт не о воровстве вещей или денег, а о воровстве чужого места в жизни.

Каждый человек должен знать, где он должен находиться. А для этого каждому необходимо знать свою суть. И вот когда все будут знать свою суть и выполнять своё предназначение, – не каждый в одиночку, а все вместе, – тогда осуществится смысл жизни на этой планете. Тогда небо начнёт получать от людей наиболее рафинированную и интенсивную энергию, и само увеличит излучение на землю. Людям уже не надо будет проходить по лабиринтам поиска призвания, а, родившись, они будут находиться уже в состоянии осенения, под влиянием неба, и будут сразу попадать на свои места. И каждый человек уже не будет создавать ни для себя, ни для других проблем. Нет, это не будет какой-то военизированный режим, просто люди с рождения будут иметь ярко выраженные способности и следовать им.

Высшая ступень развития планеты наступит тогда, – жрец, очевидно, стал подводить итог речи, – когда каждый человек, родившись, будет представлять собой яркую душу и с малолетства будет проявлять себя в предназначенной ему сфере: в искусстве, в математике, в философии, в производстве, в любом деле. Когда каждый человек будет выполнять свои функции, наступит высшая стадия человеческой цивилизации. Сейчас мозг человека используется на одну пятидесятую долю от его возможностей, то есть, по сути дела, люди ещё ничего не знают про свои способности. Поэтому болеют, страдают, впадают в отчаянье. А при условии использования всего потенциала людей и совпадения их деятельности с их предназначениями, когда мозг будет использоваться на девяносто и более процентов, будет осуществлена высшая цель творения.

Вот программа, которой подчинена твоя миссия, а что ты сделал? – в голосе говорившего явственно звучала ирония. – Вылечил парочку слонов? Обезьяну? Какого-то недоделанного королька вернул к жизни? Всполошил старух во дворе?..

Эта отповедь жреца наводила меня на мысль, что я – полное ничтожество. Чувствуя себя именно таковым, я стал горестно выбираться из ванны. Тут под моими ногами мелькнул таракан.

– Фу, какая гадость! – содрогнулся я от отвращения. Вдруг неожиданное утешение пришло мне в голову: «Таракан – это ведь худшее ничтожество, чем я. Приятно, черт возьми! А ведь это какой-никакой повод для самоутверждения: я лучше таракана. Я гораздо могущественнее, умнее. Бегает, правда, зараза, он явно быстрее, и размножается… А как вам это, уроды! Я сейчас вас всех перетравлю и тем самым самоутвержусь над вами!»

Мне показалась эта мысль очень жизнеутверждающей, и я немедленно полез на антресоли, откопал там баллончик с жидкостью для уничтожения тараканов. Вооружившись, я стал рьяно распылять отраву по квартире. Сначала в ванной, потом на кухне, а затем, увлекшись, и в прихожей. От этого, моего вдохновенного занятия меня оторвал звонок в дверь. Я так и застыл, обернутый полотенцем вокруг бедер и с баллончиком в руках. И только сейчас понял, что в яростной борьбе с тараканами, или со своим комплексом неполноценности, маленько увлекся и забыл о себе, как об организме, о том, что вряд ли ему полезно то, что так вредно тараканам: глаза жутко щипало, во рту пересохло… «Не хватало еще травануться ко всем моим сегодняшним радостям!» – подумал я, приближаясь к входной двери.

– Кто там? – язык мой не слишком хорошо меня слушался.

За дверью мне ответили мягко и вкрадчиво:

– Можно мне с вами поговорить? Я – из газеты. – Прозвучало название, которое я никогда не слышал.

«Знаем, знаем, из какой вы газеты, – не поверил я, – ага… Мы это уже проходили. То из милиции, то из газеты…»

– И что? – спросил я, уже воинственно. – Чего надо? Я опять на кого-то сверху протек?

– Извините, но наша газета не занимается коммунальными вопросами, – ответил все тот же голос из-за двери. – Я с вами хотел поговорить совсем о другом. О сверхъестественном. Вы нам интересны. Не доверяете мне? – даже за дверью я почувствовал легкую обиду в голосе говорящего. – Я могу вам предъявить удостоверение, посмотрите в глазок.

Мне было предъявлено нечто абсолютно расплывчатое.

«Черт с ним! – философски подумал я. – Если он хочет на меня напасть, он нападёт и утром, когда я буду выходить. Открою, но буду осторожен».

Я открыл дверь и впустил какого-то человечка. Существо, которое вошло в мою квартиру, можно было назвать именно человечком, никак не больше. Это был уже немолодой мужчина, сразу видно, что газетчик. На нем были потертые джинсы и давно небритая щетина, с большой претензией на «а ля бомонд», но передержанная так сильно, что теперь это выглядело откровенной неряшливостью. На его голове мирно почивала какая-то немыслимая кепчонка. Довершала картину видавшая виды дубленочка, явно маловатая владельцу, и растоптанные штиблеты, похоже, с самого своего изготовления не видавшие щетки. Он окинул меня цепким взглядом, по-хозяйски, без приглашения бросил дублёнку и кепчонку на стул. Отступив на пару шагов, внимательно осмотрел меня еще раз и изрек:

– Да, именно таким я вас и представлял.

«Интересно, каким же? – ухмыльнулся я про себя. – Взъерошенным, полуголым, с красными глазами и, именно, в набедренной повязке?»

Но вслух я решил быть предельно корректным:

– Простите, я не по форме одет. Присаживайтесь. Я тут, видите ли… не ждал гостей.

– Да-да, я понимаю, – с ощутимой долей подобострастия произнес странный посетитель, опуская сухонький задок прямо на свою одежду, – вы медитировали!.. На вас надета древняя саронга, и я чувствую запах каких-то восточных благовоний. Я знаю, это помогает при медитации…

Ситуация становилась все более забавной, но мне не хотелось разрушать ее. Главное, мне очень нравилось обостренное внимание к моей персоне. После недавнего уничижения я просто купался в неожиданно свалившемся на меня обожании.

– Да, вы абсолютно правы: благовония не случайны, они необходимы мне, когда я пребываю в медитации, – важно подтвердил я.

– Вот-вот! – человечек со знанием дела поднял вверх указательный палец, обрадованный удачной демонстрацией своей компетентности. – Не могли бы мы с вами немножко поговорить? То есть, я хотел спросить, не могли бы вы уделить мне несколько минут своего драгоценного времени? О, учитель!

Почти в экстазе он вознес руки к потолку…

«Приятно, что на свете есть люди еще более ненормальные, чем я!» – с чувством глубокого удовлетворения замурлыкало что-то во мне.

Этот псих, впавший в экстаз то ли от меня, то ли от дихлофоса, сильно поправил мне настроение. Уже с удовольствием, я предложил своему гостю стакан чаю, благо, моя мамочка натолкала в дом вагон всяких ароматных трав в качестве заварки. «Сейчас проверю, как у него дела с аллергией», – надергивая ассорти из трав в заварной чайник, не без злорадства подумал я.

– О, травы! – предельно глубокомысленно закивал мой собеседник. – И, конечно, тибетские!

– Да, а как вы догадались? – я старательно смастерил удивление на лице.

– Вы имеете дело со специалистом по оккультным наукам, – важно заметил газетчик. – Мой визит к вам не совпадает с четвертой фазой луны, – отрешенно забубнил он, – и потому я вряд ли услышу пророчество в данное время, поскольку для этого нет объективных предпосылок, тем более, что Солнце находится в противостоянии с Марсом…

Услышав, что от меня, как бы, ждут пророчеств, я забеспокоился. Полотенце мое немедленно разделило эту тревогу, оно никак более не желало оставаться на месте и так и норовило обнародовать всю мою мужскую суть. Остаток беседы я провел в безуспешной борьбе с этим неожиданно возникшим противником.

– Могу я узнать, что привело вас ко мне? – спросил я, придерживая полотенце уже обеими руками.

– Из кругов, приближенных к органам власти, я узнал, что вы обладаете невероятными способностями предвидения событий, например, вы предсказали гибель нашего депутата…

От неожиданности я сильно вздрогнул. Общаться с ангажированными СМИ в этой стране не безопасно прежде всего для собственной жизни. Полотенце таки изловчилось и поставило меня в несколько неловкое положение перед моим гостем. Водрузив дрянную тряпку на место, я спросил:

– Простите, а вы не могли бы сказать конкретнее, откуда у вас такие сведения?

Человечек ухмыльнулся и вдруг выдал нечто неожиданное:

– Да у вас во дворе даже бабушки на лавочке об этом судачат.

– О чем? – удивился я.

– Сами знаете, о чем, – человечек подрастал на глазах, наполняясь уверенностью. – Кто кричал, что готовится покушение на депутата? Уже весь район, а не только ваш двор, обсуждает ваш смелый порыв. Не понадобились даже наши конфиденциальные каналы: везде теперь только об этом и шепчутся. Так что странно было бы не отреагировать, мы все же – средство массовой информации. Мой визит – следствие реакции общественности.

– Прекрасно, – усмехнулся я. – Что может быть в газете интереснее народных баек! На последней полосе, под кроссвордом…

Мгновенно посерьезнев, человечек прервал меня:

– Нет, это будет другой материал, заглавный, о раскрытом преступлении. Причем, раскрытом с помощью неожиданно появившегося свидетеля.

– Так, так, уже интереснее… И кто будет этим свидетелем? Глухая баба Вера на лавочке?

– Вы! – убежденно выдохнул человечек. – Именно вы!

Тут уверенность переполнила его так, что с непривычки он поперхнулся и закашлялся. Переведя дух, он вновь собрался с силами и решительно вопросил:

– Скажите нам, кто убийца?

«Он что, идиот? – подумал я. – Или прикидывается?»

– Нет, в самом деле, вам наверняка известен заказчик, – настойчиво продолжал он развивать свою идею. – А уж исполнитель тем более. Почему бы и нам не узнать от вас их имена?

– Кому это вам? – пробормотал я, чтобы заполнить повисшую паузу.

– Нам, нашей газете, – объяснил он с мягким напором.

«Похоже, отделаться от него будет не так просто…»

– Значит, вы непременно хотите, чтобы я все рассказал?.. – протянул я, чтобы собраться с мыслями.

– Нет, что вы, – ласково улыбнулся он. – Молчать – это ваше право. Но подумайте, ведь в наших силах сделать так, чтобы зло было наказано. В наших с вами, – он подчеркнул, – силах!

«Черт, как же не вовремя он привязался… Сам не отцепится, придется помочь», – принял я решение. Задержавшаяся на его лице улыбка окончательно вывела меня из себя, и, изобразив на себе нечто похожее, но более идиотское, я приблизился к нему вплотную. В его глазах я разглядел сначала непонимание, а потом и неподдельный испуг.

– Хочешь, значит, все узнать, да? – доверительно шепнул я ему на ухо, добив его окончательно переходом на «ты». – Ну что же, хорошо, я открою тебе тайну.

Чуть отпрянув назад, я убедился, что нужный эффект достигнут. Самое время для решающего удара.

– Я открою тебе эту страшную тайну, – повторил я уже громче и угрожающе, снова наступая на него, – но тебе придется за нее хорошо заплатить!

– Как? – придавлено пискнул человечек.

– Кровью! – крикнул я и выбежал из комнаты.

Очутившись в кухне, я ринулся к раковине и вытащил из-под горы грязной посуды столовый нож. Он был в доме единственным, а потому – универсальным, умел точить карандаши, резать колбасу, открывать консервы и еще много чего. От такой тяжелой жизни ножик порядком отупел, вот почему моя мамочка не упускала случая заявить, что резать им можно только теплое г… Но газетный человечек не был с ней знаком, так что мне удалось, поигрывая бликами на лезвии, проследить за тем, как его испуг сменил самый настоящий ужас.

«Сумасшедший дом потерял в моём лице важного пациента…» – подумал я, пытаясь взглянуть на этот бред со стороны.

– Что ж, приступим, – зловеще начал я.

Человечек замер, не сводя с меня глаз.

– Только насытившись кровью, я смогу произнести имя убийцы! – продолжал я с нарастающей угрозой, но стараясь не кричать, чтобы не разбудить соседей. – Ты все еще хочешь этого?!

– Н-нет, нет, нет, – газетчик не сразу обрел способность говорить. – Отложим это… отложим на завтра. Вы же понимаете, что это очень ответственно, сегодня я не вполне готов…

Держась за стену, он как можно незаметнее подвинулся к выходу.

– Хорошо, – с нажимом проговорил я, представляя себя медиумом, вошедшим в транс. – Завтра в полночь я буду ждать тебя… агнец Божий.

Было отлично видно, что он старается овладеть собой с помощью искусственно-делового тона, но это ему нелегко давалось.

– Завтра, – повторил я. – Ты узнаешь имена убийцы и заказчика. Но захвати с собой побольше ваты, бинтов и йода.

– Для чего? – он снова врос в пол.

– Для кого, – поправил я, чувствуя свою силу над ним. – Для тебя. А я буду наслаждаться вкусом твоей крови. Ее будет много, очень много!

– Нет, нет, нет! – гость побледнел и снова начал отступать. – Я боюсь… с детства… боюсь крови… я не уверен… мне надо подумать… подготовиться… поговорить с редактором…

По-видимому, упоминание о высоком начальстве придало ему сил. Внезапно обретя подвижность, журналистик допрыгнул до входной двери и, на удивление быстро справившись с моим хитрым замком, выскочил на лестничную площадку. Не предвидев такой его прыти, я успел только послать ему вслед громовое «Так приходи же!», но вдруг наткнувшись в коридоре на его дубленку, разом потерял интерес к роли тени отца Гамлета. Тем более, что единственный зритель, сломя голову, забыв про лифт и про все на свете, мчался по ступенькам вниз.