Амулет. Книга 4

Ничего не понимая, я поехал по указанному адресу. Зашел в отделение милиции в полной уверенности, что сейчас все разъяснится, исправится какая-то дурацкая ошибка. Только абсолютная невозможность спорить в этой ситуации с дядей Лешей вынудила меня к этой поездке. Но, к сожалению, все оказалось не ошибкой.

Как только я представился, дежурный милиционер достаточно услужливо провел меня к «обезьяннику». Там меня ждала живописная сцена: полуживой наркоман, при аресте с перепугу налопавшийся наркотиков, деловито блевал в углу; замусоленный алкаш периодически настаивал: «Свободу попугаю! Менты, кыш отсюдова!» При чем здесь попугай, я не знал, но сильно подозревал, что повышенная активность смельчака ничем хорошим для него не кончится.

Как только я увидел знакомые очертания худенькой, жалкой, скрюченной фигуры моего бедного друга в самом дальнем углу, я был поражён ирреальностью ситуации: каким образом Гриша умудрился так быстро попасть из одного места в другое, причем, весьма отдаленное? Никакого шарфа на моем приятеле не наблюдалось, и не было похоже, что он простужен.

– Как твое горло? – так и не поборов недоумения, осторожно спросил я.

– Какое горло, Стас? – утомленный, ничего не понимающий взгляд Григория озадачивал меня ещё больше. – Меня почему-то схватили, избили, приволокли сюда. Забери меня отсюда…

Процесс изъятия Григория из «обезьянника» произошел, на удивление, быстро. Думаю, что и тут не обошлось без всесильного дяди Леши. Вид у моего освобождённого друга был весьма непрезентабельный, сильно помятый. А самое ужасное: он источал премерзейший запах, не оставляющий сомнений, где именно он провел последнее время. Милиционер мне сказал, что забрали его еще днём. Странно, если учесть, что всего час назад я видел Григория дома.

Ещё, что не давало мне покоя в этой, до изумления странной ситуации, – это абсолютное исчезновение всех признаков несомненной болезни Григория, которые я чуть раньше наблюдал в нём собственными глазами. Я не знал, как к этому относиться. Единственное, что я знал, – надо отвезти моего непостижимого друга к дяде Лёше. Я так и поступил…

На этот раз дядя Лёша был – сама терпеливость, но видно было, что он с трудом себя сдерживал, от него искрило как перед большой грозой.

Он приступил к Григорию мягко и вкрадчиво, но у меня – мороз по шкуре:

– Рассказывай, голубчик, каким Макаром ты угодил в отделение милиции после того, как я тебе конкретно сказал не высовываться?

Старый чекист был воистину страшен.

Григорий в запредельном ужасе конвульсивно выдавливал из себя слоги:

– Я… я… ни…че…го… Уби…ли… че…лове…ка… Ис…пу…гал…ся, за…кри…чал…

– Что ты кричал, вспомни! – ястребом закружил над ним дядя Лёша. – Впрочем, не надо, я и так все знаю.

Тут с Григорием что-то произошло – по-моему, он стал, мягко говоря, неадекватен.

– Да, да, – неуместно оживленно, даже радостно, сказал он и принял позу Пушкина, выступающего перед Державиным в лицее. – Я же сообщал! А вы! Почему вы мне не поверили? Почему допустили убийство?..

Зря он это сказал. Буря разразилась немедленно. Дядя Лёша не говорил – он сплошь матерился. Изловчившись, когда он шумно набирал воздуху в грудь для очередного захода, я ввернул ненатурально спокойным голосом:

– Дядя Леша, так мы завтра летим в Америку?

На что получил в самых непарламентских выражениях очень подробный совет, куда и почему нам нужно, на самом деле, лететь, и немедленно.

Но ничто не бывает вечным, пошла на убыль и эта буря. Красный, как флаги его юности, дядя Лёша, наконец, резюмировал:

– Да, вы летите в Америку! Поэтому завтра ты и вот этот… – далее последовало нелитературное определение в адрес Григория, – чтобы в семь утра были готовы. За вами приедет машина. Понятно?.. – Гроза всё ещё напомнила о себе мощными разрядами ненормативной лексики. – Чтобы в Америке сделали все, как надо.

Я подхватил своего ватного друга, вывел из квартиры, усадил в машину. Уже в дороге вспомнил о его загадочном раздвоении. Забавная получается история, как в том анекдоте, когда забывчивая еврейская жена, уснув с любовником, видит вдруг у постели мужа, неожиданно вернувшегося домой, и спрашивает у него: «Абрам, это ты? А тогда, кто это?..»

Кого же я видел в квартире Григория, если сам он в это время обретался в «обезьяннике»? Самое отвратительное было то, что не было никакой возможности спросить об этом самого Гришу. Я хорошо знал своего друга и видел, что он просто на грани. Ему бы сейчас очень не помешала консультация хорошего психотерапевта, а, может быть, и психиатра. А тут еще я со своими дурдомышными вопросами. «Нет уж, пусть все идет своим чередом, время покажет…»

Мы поднялись к двери Григория. Медленно, неуверенными движениями он вытащил ключи, повернул в замке, покачиваясь, прошел в дом. Никакого Второго там уже не было. Я, подобравшись, как хищник на охоте, внимательно обследовал квартиру. Исчез не только двойник, но и малейшие признаки его присутствия здесь. Не было ни чашки с кофе, ни сигарет, ни даже запаха сигаретного дыма. Пепельница стояла на обычном месте за шторкой на подоконнике, чистая, сухая. Гриша «потчевал» ею курящих знакомых. Нигде никаких следов постороннего присутствия.

Я почувствовал себя не очень здорово. Что же, черт возьми, происходит? Тут в памяти всплыло то беспокойство, от которого я отмахнулся в первый свой сегодняшний визит сюда. Вспомнились глаза над шарфом, в которых были удивление, настороженность, острое внимание, но никак не болезнь. Человек был, конечно, похож на Григория, но почему он молчал? И этот кофе с сигаретой… и эта совершенно новая походка… Неужели я принял за Григория другого человека?

Не заметив на лице моего друга никакого беспокойства и ни в коем случае не желая, чтобы оно появилось, я спросил, как можно безразличнее:

– Посмотри, все ли здесь у тебя на своих местах?

Я был мягок, но настойчив и буквально заставил Гришу осмотреть квартиру. Он упорно, как попугай, повторял, что все на месте, ничего не тронуто.

– А документы? – спросил я. – Посмотри, документы целы?

– Документы?.. – переспросил он, словно соображая, что это такое, не сразу направляясь к ним.

– Нет, – через минуту он подал голос, – все документы на месте. Только, знаешь, мне кажется, что они лежат в другом порядке…

– А «Тайна», – я беспокойно заглянул в его глаза, – «Тайна» – на месте?

Григорий усмехнулся одними губами:

– «Тайна» всегда со мной, Стас. Вот на этот счет ты можешь не волноваться.

Глава пятая. Дикий

Операцию по изъятию бумаг из квартиры учёного старикана Батяня, как обычно, тщательно продумал и подготовил. По его плану, я должен был заявиться к учёному хмырю под видом некоего Божьего избранника, каковым полоумный старикашка считал моего братца. Вот ведь народ: учат их, учат в институтах и академиях, а всё одно, как до старости доживут, так в маразм впадают и в любые небылицы верят! Короче, в обстановке расслабляющей беседы о всяких там высоких миссиях я должен был выяснить наличие у старика нужных Батяне документов, касающихся моего… то есть братцева, избранничества и какого-то древнего философского камня. Ну, а потом, само собой, приватизировать документики.

Поначалу всё шло, как по маслу. В парике я выглядел точь-в-точь, как мой изнеженный двойник, я даже манеры братца перенял, благодаря длительным наблюдениям и репетициям под руководством Батяни. Старик подмены не заметил, раскрыл уже свою секретную папочку и давай вещать о моей миссии. Оказалось, что я должен якобы исполнить древнее пророчество – привести мир к Богу. От неожиданности я аж поперхнулся, – мне столь же мало нужен Бог, как я – ему; для меня, где начинается царство Божие, там конец жизни, – и я матерно выругался. Тут-то старый гад всё и распознал! Как он закричал истошным голосом – у меня чуть барабанные перепонки не лопнули. Ну, делать нечего – пришлось его утихомирить разрезом от уха до уха.

И, хоть я принёс всё, что было нужно, Батяня был зол на меня, как сволочь. Он даже не взглянул на бумаги, а лишь прошипел:

– Знаешь, что! Будешь так топорно работать, в следующий раз самого прикажу ликвидировать!

– Ты! – взвился я. – Ты говори, да не заговаривайся! У меня на тебя много чего есть!

– Чего у тебя есть?! Чего у тебя есть, гнида ты паршивая?! – завопил Батяня так, что мне стало не по себе. Я никогда его таким не видел. – Ты лучше сосало своё заткни и больше тут не выставляйся! А то ведь я не шучу – закончится всё может для тебя ой как плохо! Пестовал тебя, гадёныша, думал, хоть немного поумнеешь, а ты мне все дела заваливаешь, одно за другим! Да ещё и хорохоришься! Иди на хрен с глаз моих!

– Так что, Батяня, значит, разошлись наши пути-дорожки? – спросил я, почувствовав радость от того, что появился у меня шанс зажить самостоятельной жизнью.

Радоваться, конечно, особо было нечему, но и огорчаться тоже. Если Батяня не убьёт меня, а просто выгонит, так лучшего и пожелать нельзя: надоела мне его опека хуже горькой редьки. Эх, вспомнил бы свои былые развлечения, до которых меня Батяня не допускает. А посадили бы опять – ну и …! Зато нагулялся бы вволю, людишек погонял! Так сказать, самореализовался бы на путях разрушения. Некоторых фраеров коробит от убийств, а для меня они – не преступления, а проявление силы сильного человека. Только опасение, что меня самого могут замочить, не даёт мне решать все мои проблемы убийствами.

Но Батяня был хитёр и просто так, как я понял, никого не отпускал.

– Бабу помнишь? – буркнул он.

– Ту, что ли, с розами? Ещё бы! Как такую не запомнить!

– Во! Будешь ей, так сказать, поддержка сзади.

– Это как – сзади? – хохотнул я.

Батяня так посмотрел на меня, что хихикать мне сразу расхотелось.

– Ты, недоделок! Умника из себя не строй!.. Придёшь завтра, получишь инструкции. А сейчас – убирайся, видеть больше не могу твою рожу!

«Да пошёл ты… – выматерился я про себя. – Ещё посмотрим, что ты мне предложишь!»

Оказалось, посмотреть было на что. Это ж надо, куда меня Батяня задумал отправить! Аж в Соединённые Штаты! Да я дальше Грузии в беспамятном детстве сроду никуда не вылезал, а тут – на тебе, заграница! Да не какое-нибудь там «ближнее зарубежье», а самая что ни на есть настоящая! Да ещё с такой бабой! Я бы с ней хоть куда, хоть в Новохопёрск бы поехал, не то, что в Штаты. Правда, она, стерва, хоть и привечала меня на словах, но до моего уровня не опускалась. Вроде как своё превосходство демонстрировала. Поэтому у меня на неё давно руки чесались. Прибил бы я её, суку, да нельзя – большие деньги были замешаны, да и Батяня с меня живого за это шкуру бы содрал. Ну и свой интерес у меня тоже был. Надеялся я, что рано или поздно братца своего замочу и займу его место. А вот потом посмотрим, чья возьмёт! Может, тогда и эта красотка совсем по-другому на меня глазками-то поведёт…

Батяня, конечно, с моей помощью какую-то свою игру вёл, но моя игра, по-моему, была не хуже. Рано или поздно я с братцем разделаюсь, а там уже Батяне ничего другого не останется, как меня на его место поставить. Вот и пытался я действовать втихаря.

На следующий день собрались мы втроём: я, Батяня и баба эта, и стали обсуждать план действий. Планы, конечно, были стоящие. Баба, как я понял, наметила в Штатах какого-то богатого дядьку и собиралась его охмурить, а его деньги и недвижимость на Батянину фирму перевести.

– Интересненькое дело, – скривился я, – а я-то на фига вам там нужен? Свечку, что ли, держать?!

– Ты молчи, идиот, – оборвал меня Батяня, – у тебя дело одно…

– Ну, так ты говори толком, какое? Если пришить кого, так я там без надобности – эта милашка сама, кого хочешь, уберёт, да так, что никто и не ойкнет.

– Заткнись! – рассердился Батяня. – Твоё дело одно: ты у нас теперь будешь диабетиком.

– Чего-чего? – не понял я.

– Ты лишних вопросов не задавай! Если ты со своей кривой рожей образования не имеешь, то затихни и пей лекарства от глупости.

Баба посмотрела на меня, словно на только что отобранный живой товар, прищурила свои хитрые лисьи глаза, усмехнулась и сказала:

– Конечно, неохота мне таскаться с таким идиотом, но, к сожалению, для наших целей нужен кто-то абсолютно тупой.

– Ну, знаешь! – я вскипел от очередного оскорбления, и руки сами потянулись к шее этой наглой стервы.

– Сидеть! – прикрикнул Батяня. – Тебе деньги нужны? Или ты всю жизнь рассчитываешь на моих харчах тянуть? Вот поедешь в командировку и сам заработаешь!

– Я-то поеду, не сомневайся. И заработаю! – кипятился я. – Только ты этой стерве скажи…

– Как ты меня назвал, урод? – баба поднялась со своего места и подошла ко мне оттопырив наманикюренный указательный пальчик. Приблизившись вплотную, она подхватила меня этим пальцем за подбородок, задрав мою морду к свету. Мне резануло по глазам, и я зажмурился.

– Хм, – недовольно хмыкнула она, – жмуришься, как… – она задумалась, подбирая подходящее слово, и, наконец, с отвращением сказала, – дикий зверь. И пахнет от тебя диким зверем. Так вот, зверёныш, ты уже один раз подступал ко мне с ножом! Помнишь, чем всё кончилось? Не дай тебе Бог ещё так со мной ошибиться… И никаких розочек! – заявила она, взглянув на Батяню.

– Да-да, дорогая, – подобострастно ответил тот. – Мы уже с тобой всё это обсудили.

– Смотрите, – менторским тоном завершила она, отпустив, наконец, мой подбородок, но оглядев нас обоих таким взглядом, что мы невольно съёжились, – на этот раз никакой самодеятельности. Ты же меня знаешь, – обратилась она к Батяне, и в его глазах мелькнул такой испуг, что я понял: он её знает с опасной стороны, – я могу решить дело и по-своему. Но тогда, голубчики, – она снова смерила нас своим холодным взглядом, – вы у меня оба не обрадуетесь.

Может быть, так смотрит кобра за секунду до того, как ужалить свою жертву: дерзко, холодно и неотвратимо. Усилием воли отведя глаза в сторону от этого гипнотизирующего взгляда, я решил, что лучше мне не рыпаться и соглашаться на все её условия. Тем более, что нам вместе отправляться в Америку, и лучше поддерживать нейтралитет, чем заполучить в её лице смертельно опасного врага.

Позже я узнал от Батяни, что эта красивая стервочка, или, как я её про себя окрестил, «белокурая Жизель», в своё время была чеченской снайпершей, поэтому цена человеческой жизни для неё была не дороже пули. Сколько положила она нашего русского «пушечного мяса» на той войне, она никому не рассказывала, но, судя по тому, какой лёд и пустота зияли в её молодых ещё глазах, видимо, не мало. В принципе, это в ней мне даже нравилось. Мне хотелось посоревноваться с ней: у кого на счету больше загубленных душ. Вместе с тем я ненавидел эту красивую, уверенную в себе бабу. Ненавидел за её превосходство, за то, что она сильнее меня, за то, что никогда не смогу ей овладеть, чего мне, несмотря ни на что, страстно хотелось.

В Америке моя спутница сразу принялась за реализацию намеченного плана. Со всем женским старанием она обхаживала того самого мужика, о котором говорила в России, – то ли психолога, то ли психотерапевта. Естественно, целью её игры было скорейшее вступление в права законной супруги этого тюфяка.

Меня она упекла в дешёвый непрезентабельный отель, где я целыми днями просиживал, чувствуя себя полным идиотом. На меня была возложена только одна странная обязанность: раз в неделю я должен был посещать врача-диабетолога, выписывать у него рецепт на получение инсулина, покупать его в местной аптеке и передавать моей белокурой Жизели. Никаких других дел у меня не было, поэтому большую часть времени я бесцельно слонялся по городу. Наконец, когда я совсем ошалел от безделья, мне вспомнилась старая, ещё зоновская привычка следить за своим ближним, и я решил в качестве хоть какого-то развлечения начать слежку за Жизелью. Правда, помня о том, как быстро она меня раскусила в прошлый раз, когда я следил за братом, теперь я был очень осторожен и держался на почтительном расстоянии.

Устроилась она по-королевски – вместе с новоиспечённым мужем занимала роскошный особняк в престижном районе. Пару раз удалось мне увидеть этого лоха, который польстился на её прелести: обыкновенный старый козёл, плешивый, в золочёных очках. Как смешил меня его заумный вид и важная походка, весь его самодовольный, напыщенный вид! Глядя, как он вышагивает под руку со своей супругой-змеёй, шествуя, словно под звуки американского гимна, я еле удерживался от смеха: мне-то было известно, что Жизель не даст ему долго наслаждаться семейной жизнью, и дни его сочтены! Он, конечно, не чувствовал своей близкой кончины, а мне мысль о том, что скоро этой самодовольной свиньи не станет, приносила огромное наслаждение.

Мы с моей партнёршей заранее разработали два плана действий. По первому из них я должен был помочь ей устроить несчастный случай… Ещё на первом сговоре в России, когда мы обсуждали план действий с Батяней, она категорически заявила, что не потерпит никаких повторений. «Любое однообразие, – утверждала она, – наводит на мысль о серии. Больше никаких розочек! В полиции США не идиоты служат, поэтому не должно быть никаких признаков насильственной смерти. Всё должно быть исполнено безупречно, чтобы ни один легавый не смог подкопаться». Её осторожность и предусмотрительность мне, конечно, нравились, но вот как на деле отправить американца к праотцам так, чтобы никто ничего не заподозрил, я представить себе не мог.

Наконец, мы решили, что самое простое – автомобильная катастрофа. В один прекрасный день Жизель, встретившись со мной, сказала, что пора начинать операцию. По её плану, я должен был прикинуться русским эмигрантом, страдающим глубокой депрессией, и обратиться за психиатрической помощью к её мужу. Он дал согласие меня обследовать (назвав, конечно, баснословную сумму за свои услуги, но поскольку впоследствии Жизель планировала прибрать к рукам всё его имущество, мы могли пообещать ему всё, что угодно). На радостях он был так любезен, что даже согласился подвезти меня до своей клиники. Дальнейшее было делом техники: Жизель сидела за рулём, мы собирались доехать до безлюдного места, прикончить америкашку, а потом поджечь машину и столкнуть в океан. Безутешная молодая супруга через несколько часов позвонила бы в полицию, отчаявшись найти своего горячо любимого мужа и, после непродолжительных поисков, машину бы обнаружили, признав, что в силу возраста гражданин не справился с управлением и жизнь прекрасного врача и образцового супруга трагически оборвалась…

Я сидел на заднем сидении и уже приготовил удавку, как вдруг… машина заглохла посреди трассы. Я мысленно выругался, проклиная этого инфантильного придурка, который так увлёкся любовными утехами с молодой женой, что забыл об элементарном уходе за машиной! Запланированная нами трагедия на глазах превращалась в фарс. Наша потенциальная жертва с виноватым видом сидела в машине, выпучив глаза и бормоча какие-то извинения, в то время как Жизель, выскочив из машины, как разъярённая фурия носилась вокруг неё… Короче, ехать дальше было невозможно, и я подумал о том, что, если бы я к этому времени уже успел придушить психиатра, нам трудно было бы объяснить полиции, что мы делаем посреди трассы в заглохшей машине с трупом.

Видя, в каком неистовстве пребывает его жена, америкашка, мило улыбнувшись и извинившись передо мной, вышел к ней, о чём-то с ней пошептался и, набрав номер на мобильном телефоне, вызвал сервисную службу. Техническая помощь приехала так быстро, как будто дожидалась его звонка в ближайших кустах. Под аплодисменты невидимых зрителей из ада она забрала машину в ремонт, оставив нас троих предаваться разочарованию. Конечно, у каждого из нас был для него свой повод. Мы поймали такси и разъехались по домам.

Самым неприятным во всей этой истории было то, что теперь американец знал меня в лицо, и я уже не смог бы подобраться к нему незамеченным на улице, чтобы разыграть хулиганское нападение.

После такого глупого провала мы решили запустить план номер два. Его идея была проста. Инсулин, которым я регулярно снабжал Жизель, не только лекарство, но и яд, при превышении обычной дозы вызывающий тяжёлый сердечный приступ. Его преимущество перед другими ядами, как объяснила мне красотка, в том, что он не оставляет никаких следов в организме, поэтому ни одна экспертиза не сможет установить факт отравления. Дело было за малым – каким-то образом подсунуть нужную дозу плешивому. Конечно, здесь всё должно было произойти в мирной домашней обстановке, получить яд он должен был из рук жены.

Моё участие в такой операции было излишним, поэтому я валялся в своём отеле и предвкушал скорое завершение операции, высчитывая сумму вознаграждения, которую должен буду получить от Батяни, как вдруг среди ночи подскочил от неожиданного телефонного звонка. Звонила эта белокурая бестия. Вместо извинений за звонок в такое неурочное время, или хотя бы приветствия, я услышал в трубке её резкий голос:

– Немедленно приезжай!..

С досадой натягивая штаны, я думал, что, видно, второй план тоже даёт сбой, и эта операция закончится не так быстро, как мне бы хотелось.

Приехав на место, я убедился, что наш план, действительно, под угрозой срыва: Жизель решила смешать инсулин с водкой, надеясь, что таким образом легче всего будет уговорить очкарика его принять, но здорово просчиталась. Америкашка оказался воинствующим поборником трезвости и наотрез отказывался пить! Было уже три часа ночи, и на его месте любой мужик давно бы уже сдался и выпил бы, уступив уговорам такой прелестницы, но этот упрямый козёл не соглашался ни в какую. Я понял, что Жизель вызвала меня, чтобы создать видимость вечеринки и облегчить себе задачу по склонению благоверного к выпивке.

Дверь мне открыла их домработница. Это была странная рыжеволосая тётка, очень похожая на ненормальную. «Неужели он берёт к себе на работу пациентов?» – удивился я. Тётка смерила меня неприятным подозрительным взглядом, и я даже подумал, не убрать ли её за компанию, но потом решил, что в суде она всё равно выступать не сможет, поскольку показания сумасшедших судом не учитываются. Вот только сумасшедшая ли она?.. Я не стал долго размышлять на эту тему, рассудив, что проблемы нужно решать по мере их поступления. А проблемой номер один пока было то, что америкашка отказывался пить и срывал нам последний из заготовленных планов.

Войдя в гостиную, я застал события в самом разгаре. Очкарик стоял посреди комнаты и громко обвинял устроившуюся за столом раскрасневшуюся Жизель:

– Я не мог даже предположить, что моя жена может быть во власти страшного русского порока – алкоголизма! Ты же медик, как ты можешь не знать про необратимый вред, который наносит алкоголь организму?! К тому же причина пьянства у всех одна – слабоволие. Если бы ты сказала раньше о том, что нуждаешься в выпивке, я, возможно, ещё подумал бы о том, чтобы жениться на тебе!..

– Простите, – кашлянув и прервав его гневную тираду, сказал я, обращаясь к нему, – кажется, вы говорили, что согласны провести со мной сеанс психотерапии.

Я казался самой скромностью и вежливостью. Видимо, мой визит был настолько неожиданным, а профессиональный рефлекс очкарика настолько сильным, что он мгновенно принял важную позу, поправил на носу очки и, вместо того, чтобы немедленно выгнать меня и предложить впредь не являться в ночное время, лишь пожурил:

– Почему же вы выбрали такое непригодное для визита время?

Я придал своему лицу несчастное выражение и ответил:

– Понимаете, я почувствовал обострение своей депрессии, до того сильное, что не могу спать. Мне необходима помощь специалиста. К тому же, вы сами назначили мне.

– Я? Вам? Назначил? – удивлённо спросил он.

– Да. Помните, когда сломалась ваша машина, и пришлось отменить сеанс, вы сказали, что я могу придти в любое удобное для меня время.

Жизель вдруг оживилась:

– Как прекрасно! – воскликнула она, словно продолжая разговор о чём-то своём, наболевшем. – Теперь у меня хоть есть, с кем выпить! Давай, земляк, садись. Выпей со мной в тоскливую минуту, раз этот гордец мной брезгует.

Она произнесла эти слова с такой искренней горечью, а ее повлажневшие прекрасные глаза так блестели, что даже я на минуту поверил: убивается баба от тоски по родине.

– Земляк! – продолжала она. – Ведь у нас в России никто не ходит к психотерапевтам! У нас достаточно посидеть вечером с хорошим другом, выпить, поговорить – и никакой депрессии! А мой муж этого не понимает. Он не хочет даже попробовать! – она всхлипнула, для убедительности поднеся к глазам салфетку.

– Конечно, – поддержал я её, – давай выпьем. Возможно, мне и вправду именно этого и не достаёт…

– Понемножечку, всего лишь по чуть-чуть, – она достала изящную, украшенную множеством лейблов бутылку и театральным жестом пригласила меня к столу.

– Так, может быть, и вы, доктор, рискнёте проверить эффективность русской терапии и, по нашей традиции, выпьете с нами на троих? – спросил я, взглянув на очкарика.