bannerbanner
Девушка, которая хотела написать книгу о войне
Девушка, которая хотела написать книгу о войне

Полная версия

Девушка, которая хотела написать книгу о войне

Язык: Русский
Год издания: 2019
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 5

– И как вам показался князь?

Толстым и конопатым, Господи. Но мне ещё жить здесь.

– Послушайте, довольно обидно. Я думала, что заинтересовала вас как поэтесса, как человек, известный сам по себе, а интервью вы превращаете в рассказ о господине Крабате. Очень любезно было со стороны Его Высочества меня спасти, но можно уже какие-нибудь вопросы обо мне самой?

Девушка за соседним столом прыснула, тут же поднесла к губам салфетку и знаком попросила официанта переменить блюдо. До фон Мореншильд вдруг дошло, на кого она похожа.

– Со всем моим почтением к вашему отцу, э-э-э… княжна, – добавила она, как могла, учтиво.

По крайней мере, загадка пустого ресторана и шкрябающей у входа метлы загадкой больше не была.

– Ничего, – откликнулась Канторка Крабат. – Вы правы, интервью – ваше.

Официант уже нёс ей отбивную с овощами-гриль.

– Я бы тоже поела, – сообщила ему фон Мореншильд. Он молча поклонился и ушёл. В животе у Лизы забурчало так громко, что княжна прыснула снова. Фон Мореншильд покраснела и заговорила о стихах.

Когда официант подал лизино жаркое, рассказывать о творческих планах стало куда легче.

– Как подданная… тогда ещё… Российской Империи, в военном конфликте в Саксонии я была горячей сторонницей славянского Сопротивления, – рассказывала с жаром фон Мореншильд. – Не будь я замужем, сбежала бы в Богемию, чтобы присоединиться к партизанам…

Лиза на секунду осеклась, вспомнив, что говорил Танас Крабат о войне. Хорошо ведь, что не сбежала.

– Я считаю, что история Сопротивления стоит куда большего, чем сухих строчек с цифрами и датами в энциклопедиях. Она ждёт своего певца. К моему большому сожалению, на вопросы о войне пока никто не хочет отвечать. А истории нет без рассказчиков…

– Что же, я готова быть рассказчицей, – заявила вдруг Канторка. Она встала со своего места, чтобы подойти к фон Мореншильд и сверху вниз заглянуть ей в глаза. Голос у неё стал неровным, странно-звонким. Княжна подтащила рукой стул от соседнего столика и села. – Я хорошо помню войну. Сначала ты сбегаешь ночью из собственного дома, без вещей и почти без еды, потому что если ты задержишься, тебя убьют. Потом ты два года не ходишь в школу. Не говоришь с подругами, не смотришь кино и не ешь мороженого. Играешь с щепками и камушками во дворе, пока твой дед день и ночь без сна смотрит в окно, сидя в кресле с заряженным ружьём поперёк колен. Это ты маленькая и можешь играть, а он взрослый и должен успеть защитить тебя. Потом ты ходишь с маленьким братом по лесу, чтобы поесть сладких ягод, вместо мороженого. И выходишь к виселицам, к висящим мёртвыми людям с распухшими лицами и вытянутыми шеями, и вороны клюют им глаза и уши. А потом война заканчивается, ты возвращаешься в свой класс и никогда никого не спрашиваешь, почему в классе теперь нет каждой четвёртой девочки, и куда делась половина монахинь-учительниц. И почему секретарша бабушки заикается, почему бледнеет при виде мужчин – тоже не спрашиваешь, потому что, хотя дети не должны такого знать, ты знаешь отлично.

Официант поставил кофе перед обеими девушками. Беккер вертел в руках свой стакан с соком, сам бледный настолько, что морщины его казались чёрными.

– Война – грязное дело, госпожа Дре. Никто в своём уме не станет говорить о ней правды. Да, господин журналист? Вы ведь тоже что-то делали во время войны?

– Я ничего не делал, – сказал Беккер. – Потому что я трус.

– Если бы все мужчины мира были трусами, когда дело доходит до войны, не понадобились бы не только медали и ордена, но и братские могилы, господин журналист. Госпожа Дре, такие книги нельзя писать раньше, чем через полвека. Простите. Канторка, – девушка вдруг протянула руку. Фон Мореншильд пожала её:

– Лиза.

Они выпили кофе в молчании. Беккеру, видимо, уже хватило лизиных ответов для своего интервью.

– Позволите проводить вас? – спросила княжна, когда они все трое вставали со стула. – Я бы с таким удовольствием ещё побеседовала с вами…

Фон Мореншильд покраснела:

– Ой, я как раз пытаюсь научиться жить без горничной. Не думаю, что уже готова принимать гостей.

– О! Простая жизнь на лоне природы – да, она требует освоения некоторых навыков. Тогда не буду ставить вас в неловкое положение. Но ко мне, если что, заходите свободно. Я оставлю распоряжение охране.

– К вам – это куда?

– Да, на «гору Куда», – засмеялась княжна, – на Вогинберг. Хотя это дом отца… Но я сейчас там. Может быть, и отец будет рад вас видеть. Хотя он у меня очень нелюдим… Кстати, совет! Вы уже знаете, что такое дождевая бочка?

– Я видела какую-то бочку во дворе, – неуверенно сказала Лиза. – Большую.

– В эту бочку собирается дождевая вода, её потом используют для умывания или там мытья посуды. Все местные так делают, это позволяет экономить на водопроводе. А во время войны у нас она была вообще основным заменителем водопровода. Однажды в ней едва не утонул мой брат, ему было семь или восемь лет… Он тогда был очень щупленький. Ладно, до встречи, я надеюсь!

– Всего доброго, – девушки пожали друг другу руки, стоя перед дверью ресторана, и разошлись в разные стороны. Причём метров через сто Лиза сообразила, что идёт не туда, но решила не останавливаться, а воспользоваться случаем осмотреть город.


Из «Поверий прусских немцев и славян и гадания на рунных картах» Альбины Шварцхунд, 1919 года:

Бангс, брат Валдники, созданный с ней одновременно, буквально – «сдвигающий», или же Бурник. Бог морского ветра, один из покровителей моряков и рыбаков. Матери просят у него здоровья для своих сыновей. Изображается крылатым седобородым мужчиной. Часто упоминается в песнях и поэзии.

Урканья или Ураганка, жена Бангса. Бангс создал её, пытаясь подражать созданию Валдники Тавсом-Кунегиксом. Она вышла вздорной и сварливой и стала богиней бури. Моряки во время бури часто сулят Урканье разного рода подарки, вроде зеркалец и колец, чтобы утихомирить её. Изображается кричащей женщиной с растрёпанными седыми волосами.

Их руны в письме равнозначны звукам Б и У, и как отдельные знаки никогда не используются. Сказки с их участием встречаются только на севере Пруссии.

Согласно этим сказкам, у Бангса и Урканьи родилось два сына и две дочери. Сыновьям Ангздрису и Купениксу Бангс выделил по княжеству. Ангздрис получил пресную воду, а Купеникс – побережье с отливами и приливами.

Глава 6

– Я не могу стереть её память, и не могу делать по ней предсказаний. Вообще никак. Даже с физическим контактом, – резюмировала княжна. Она сидела в кресле в кабинете отца, играя с котёнком, которого держала в руках. Котёнок нервничал от присутствия вампира и кусался ожесточённо. Белая рука Канторки была покрыта длинными красными полосами; запах от них князь не мог заставить себя не замечать. Но постоянная, многосотлетняя привычка к усмирению низких страстей давала возможность игнорировать само воздействие запаха крови. Князю случалось перевязывать страшные раны, не теряя самообладания.

– Перед нами, то есть, феномен.

– Да. И я пригласила её заходить в гости, когда захочется. Она выглядит очень одинокой.

Господин Крабат поморщился.

– Не самый умный твой поступок.

– Есть хоть одно, хоть маленькое основание думать, что она опасна? Я имею в виду, опасна даже в доме, нашпигованном твоими бойцами и «жучками»?

– На жрицу она не похожа, – неохотно признал князь. – Полная, искренняя, губительная неприспособленность к быту. Накупила еды, которой негде лежать, спит в кухне на сорванной шторе. Если бы она была оружием, ей наняли бы хотя бы слугу. Похоже на детский протест. Вырвалась из-под крыла авторитарного муженька и доказывает себе, что может и сама прожить. Некой идеальной жизнью, простой, милой, в игрушечном тёплом южном городке…

– Ты прямо из ресторана слушал, что ли?

– Естественно. Знаешь что, – добавил князь, вспоминая, как Йоцо пришёл к кабинету в то время, как он сам читал дело фон Мореншильд. – Скорее всего, не действуют только прямые чары. Косвенно магия срабатывает. Почти уверен в этом. Надо пару раз свести её с твоим братом. Что-нибудь обязательно всплывёт. Пожалуй, хорошая была идея пригласить эту Фон-Барон. Канторка, послушай, ты не думала всё же о том дрезденском специалисте?

Канторка вскинулась, её губы дрогнули.

– Нет, спасибо. Я не хочу, чтобы чужой человек принялся вычищать меня от боли. Мне дорога эта боль, знаешь ли. Она – часть меня. Она – то, что не даёт мне превратиться в… вас с Батори.

Князь длинно посмотрел ей в глаза, но ничего не сказал. Откинулся в кресле и отвернулся в компьютер: на экран были выведены файлы по новому законопроекту от Славянской партии. В конце концов, день у него был рабочий. Господин Крабат вообще не любил и не понимал безделья. Хороший отдых после хорошей работы – да. Праздность же для него была куда большим грехом, чем для любого из католиков.


***


На кладбище фон Мореншильд сфотографировала несколько могил времён войны. Почти на всех надписям латиницей вторили рунные письмена. Посмотрела сквозь ограду на закрытую часть, разглядела только ближайшее из надгробий: на нём сияли позолочённые копии орденов Венской Империи. Какой-то офицер…

На кладбище национализма не ощущалось. Немецкие могилы шли вперемежку с лужичанскими, еврейские – с цыганскими. Попался даже один, кажется, итальянец. Подметала тропинки травяным веником какая-то старушка в пёстром летнем платье, с короткими седыми кудряшками, подкрашенными чернилами.

Лиза пошла домой и писала в тетрадь до заката, не заглядывая в телефон. О том, что сама увидела в Лужицких горах и в Рабенмюле. О еловом бору на склонах, где она чудом избежала смерти. О том, как диспетчер приняла её звонок за детскую шалость потому, что она сообщила о ноже у проникшего в дом лужичанина. О коротком разговоре с шофёром, ещё почти мальчиком, о том, как у него, и у княжны, и у журналиста бледнеют и застывают лица, когда с ними говоришь о войне. Слова князя и Канторки она записала особенно тщательно, стараясь вспомнить каждое слово. Ниже расставила списком имена и даты с надгробий городского кладбища.

Она всем нутром чувствовала, что теперь-то, наконец, пишет о том, о чём надо, и так, как надо. Когда слова закончились, а солнце почти зашло, Лиза выпрямилась, чувствуя, как гудит спина. В поросшем редкими яблонями саду было темно. Что-то сверкнуло на неё из травы глазами: кажется, кошка. Лиза поспешила освободить подоконник и закрыть окно. Почти наощупь расстелила купленную днём простынь на кушетке, обмотала наволочкой пустой рюкзак. Переодеться было не во что, и девушка, скрепя сердце, разделась догола, чтобы не пропотеть к утру одежду и бельё. Задёрнула занавески, залезла под пустой пододеяльник.

В животе заурчало.

На кухне было сумеречно. Значит, в кладовке – очень темно. Лиза решила потерпеть до утра и попробовала уговорить себя заснуть маминым голосом в голове. Живот бурчал громче. Девушка вздохнула, встала и на ощупь пробралась в кладовку. На ближней полке, она это хорошо помнила, лежали сосиски. Кажется, они совсем немного начали портиться. Лиза ела их, не обращая внимания на привкус, чувствуя, как неприятно они касаются прохладными шкурками голой груди. Наверное, примерно таково по ощущениям прикосновение вампира. Интересно, как жена Крабата вообще с ним спала?

Фон Мореншильд замерла, пытаясь сообразить, почудился ей скрип лестницы или кто-то пробирался наверх на самом деле. Ох, нет, действительно скрипит. Вот, кажется, и до верха дошёл. Лиза, вооружившись цепочкой оставшихся сосисок, бесшумно проскользнула в щель между дверью чулана и косяком. Чтобы не спотыкаться, опустилась на корточки и гусем посеменила к кушетке.

Сверху определённо кто-то ходил.

На первом этаже стукнуло окно в дальней части гостиной.

Девушка нащупала джинсы и куртку, залезла с ними под стол и спешно пропихнула руки и ноги в рукава и штанины. Прислушалась. Осторожно вылезла, застегнула джинсы. Нашарила на столе телефон, зарядку, тетрадь, ручку и, главное, очки.

В гостиной кто-то чихнул.

В животе отозвалось лёгким урканьем. И это не была песнь голода. Лиза с досадой поняла, что очень скоро захочет в туалет. Засунув тетрадку в джинсы, перед животом, надев очки и рассовав по карманам прочее, она очень тихо открыла окно – хорошо, что оно уже расходилось! – и с некоторым усилием вылезла пятками вперёд в сад. Чуть не вскрикнула, утонув босыми ногами в холодной и влажной траве.

Калитка хорошо просматривалась, совсем рядом с ней стоял фонарь. Лиза решила дойти до неё в тени деревьев, а потом быстро побежать по улице – к ближайшему полицейскому. Она помнила, что пост всего в четырёх домах от неё. Налево или направо? Похоже, придётся выбирать наугад.

Перед самой калиткой девушка поняла, что куртку стоит застегнуть. От страха и холода пальцы дрожали, пуговицы юлили, пытаясь проскочить мимо петель. Лиза оглянулась на дом и сад, набрала в грудь воздуха и вылетела на улицу, взяв направо.

Через четыре дома никакого полицейского не было. Девушка, не останавливаясь, побежала дальше, стараясь не реагировать на жалобы живота и на то, как колет в боку. Счёт времени она потеряла сразу, думая только о том, как пробежать ещё пять метров, и ещё, и ещё. Очень спортивной она не была никогда, рождественская поездка на шведский лыжный курорт в прошлом году чудом обошлась переломов. Наконец, она увидела полицейский участок и поднажала. Чуть не вышибла дверь, спохватилась, дёрнула её на себя. Ввалившись, закричала сипло:

– Туалет!!! Где?!

Офицерша за конторкой ткнула ручкой в сторону коридора. Фон Мореншильд рванула по нему и вышла обратно в холл только через полчаса, бледная, несчастная, лохматая. К тому времени туда стянулись со своими кофейными кружками все офицеры в участке. Они негромко переговаривались и замолкли, едва увидав её. Лиза взяла себя в руки:

– Добрый вечер, господа, дамы. Может ли кто-нибудь угостить меня славным крепким чёрным чаем?

Несколько мужчин бросились к аппарату с напитками для посетителей. Первым его достиг пожилой и грузный полицейский, он же торжественно нажал на нужные кнопки и поднёс фон Мореншильд пластиковую чашечку.

– Присаживайтесь, – пододвинула стул одна из офицерш. Лиза опустилась на него, глядя на чашечку в руке полицейского. Она поняла, что не удержит чая в руках. Полицейские тоже это поняли, и двое мужчин пододвинули один из столов. Пожилой офицер поставил чай прямо перед фон Мореншильд и учтиво спросил:

– Ещё что-нибудь, майне даме? Может быть, вы пришли по делу?

– Да, дело… Точно, – девушка, словно очнувшись, вытащила из джинсов взмокшую от пота тетрадь. – Понимаете, господа, дамы, я как раз сейчас пишу книгу…


***


«Майор Аденауэр утверждает, что тех, кто во время войны насиловал женщин или пытал пленных ради забавы, князь не допускает до службы в полиции. Всех, кто только приходит устраиваться, проверяют некие особые проверяющие, и способа обмануть их нет. Князь говорит, что война была ещё и испытанием властью, и того, кто провалил испытание один раз, нельзя подпускать ко власти во второй.

Но ни один из этих людей не арестован, многие из них – герои войны. Все они продолжают ходить по улицам Рабенмюле, улыбаться соседкам и их детям… Конечно, про тех, кто не прошёл отбор в полицию, можно догадаться, что они – насильники и изверги. Но ведь многие и не пытались устраиваться в полицию.

Не знаю, смогу ли я улыбаться горожанам так же легко, как раньше. На лице ни одного насильника не написано, кто он есть. И теперь я, возможно, буду видеть насильника в каждом. Тошно от этой мысли.»


***


Из «Поверий прусских немцев и славян и гадания на рунных картах» Альбины Шварцхунд, 1919 года:

Купеникс, также Купсинискас или просто Кукс («Житель дюн», «Туманный» и «Рыжий»), среди прусских славян – Копецник, т. е. «Житель холмов». Хранитель маяков и покровитель моряков, часто называется сыном Бангса, всегда – злым братом Ангздриса. В дурном настроении напускает туман. Очень сластолюбив, но некрасив, поэтому женщин ему приходится брать обманом или силой. Так, он сумел овладеть женой брата Аззараньей, прийдя к ней ночью и убедив, что рядом с ней лёг муж. Любит таким же образом обманывать жён моряков и рыбаков. Если от этого обмана рождаются дети, их относят на морской берег, как сделала с ребёнком от Купеникса Азаранья. Изображается горбатым и бородатым рыжеволосым мужчиной.

Часто короткая версия имени этого божества используется как эвфемизм одному непристойному слову. На юге Пруссии только в этом значении «Кукс» и употребляется. В то же время, на северо-востоке это обычная простонародная немецкая фамилия. В связи с этим порой случаются конфузные ситуации, когда северянин посещает зачем-либо Саксонию.

Руна Купеникса читается как К.

Глава 7

К утру фон Мореншильд еле держалась от усталости и слабости, но нашла в себе силы поблагодарить всех офицеров, кто решился рассказать что-то о войне. Лейтенант Хунд, невысокая, крепко сбитая женщина, вызвалась подвезти её до дома на служебной машине, и Лиза с благодарностью согласилась. У дома она сказала, делая вид, что заглядывает в сад:

– Ой, я, кажется, забыла закрыть окно в кухне. Туда же мог залезть кто угодно! Лейтенант, не сочтите за труд…

Офицерша зашла с фон Мореншильд в дом, осмотрела первый этаж, взошла на второй.

– Похоже, в дом залезали кошки, госпожа Дре, – сказала она, спускаясь. – В пыли полно кошачьих следов.

Лиза покраснела.

– Я не могу убирать дом быстро, я только учусь это делать…

– Умение приходит с опытом, – ободрила её лейтенант. – Доброго дня.

Она уехала. Лиза попробовала снова лечь спать, но её одолел страх, что уж теперь-то, когда она вымотана, кто-то и решит как раз залезть. Она попробовала растопить плиту, чтобы сделать себе кофе, но зря потратила последнюю дюжину спичек. Вышла во двор, умылась холоднющей водой из дождевой бочки. Бочку давно не чистили, в ней плавали насекомые, и черпать было боязно и брезгливо. Лиза села на крыльцо, привалившись спиной к двери, и попробовала не спать. Примерно наполовину у неё получилось. Мерно саднило распухшие после ночной пробежки ступни, в голове было пусто и гулко, и минуты или часы, когда она смотрела в пустой, в утренней нежной тени сад, сложились в одну долгую секунду, которая оборвалась в тот миг, когда возле неё очутился знакомый уже шофёр:

– Майне даме…

В руках у него была коробка из кондитерской лавки. Лиза заставила себя сфокусировать взгляд на юном лице.

– Вы хорошо себя чувствуете? – участливо спросил молодой человек.

– Я не могу сделать себе кофе, – пожаловалась фон Мореншильд.

– Позвольте, я помогу.

Шофёр уверенно прошёл в кухню; Лиза с усилием плелась за ним.

– Княжна шлёт вам пирожные в честь новоселья, – сказал он, ставя коробку на стол, и длинно втянул носом воздух. Поглядел себе под ноги, поднял сосиски. – Вы знаете, не стоит это держать в доме. Хм, я заверну их в один из вчерашних пакетов, если вы не против.

Лиза наблюдала равнодушно.

Зайдя за углём в чулан, юноша тут же выскочил, схватил пакет с сосисками и с ним вместе нырнул обратно за дверь. Долго шуршал там. Выйдя, принёс свои извинения:

– Похоже, половину продуктов необходимо выкинуть. Если позволите совет, то не стоит закупаться на неделю вперёд. Лучше совершать небольшую, полезную для здоровья прогулку в магазин каждый день…

Плиту он растопил быстро и привычно, приготовил кофе, поставил перед фон Мореншильд чашечку с густой коричневой пеной.

– Княжна приглашала вас также на обед, но я могу передать, что вы плохо себя чувствуете…

– Нет-нет, – встрепенулась девушка. – Я в порядке! Если вы съездите за моим бельём в прачечную, то я с удовольствием загляну к княжне.

Пока он ездил, Лиза наскоро вытерлась мокрым полотенцем вместо душа и расчесалась. Переоделась в свежее в ванной, проверила, уходя, заперты ли двери и окна, в руке ли самое главное – тетрадь.

– Барышня, – доложил, подъехав к крылу княжны, шофёр в телефон. – Госпожа фон Мореншильд…

– Что, неужели отказалась? – растерянно спросила Канторка.

– Нет, барышня. Она заснула в машине. Не могу разбудить.

Сквозь стекло окна он встретился взглядом с князем. Тот стоял, заложив руки за спину, с таким видом, словно был здесь уже полчаса. Эта манера господина Крабата всегда немного пугала прислугу.

– Принесите её в мою гостевую спальню, – сказала в гарнитуре княжна.

– Да, барышня.

Юноша вышел из машины, обошёл её и открыл дверцу. Принялся осторожно вытягивать девушку за ноги.

– Прекратите, – поморщился князь. – Сразу видно, что детей у вас не было.

Юноша покраснел и отступился.

Господин Крабат подошёл, пригнулся в машину и ловко вынес девушку оттуда двумя руками. Без лишних слов он передал её шофёру. Подбежала Канторка, взглянула в лицо спящей Лизы.

– А с ней всё в порядке?

– Абсолютно, – заверил князь. – Нормальный здоровый сон молодой женщины, всю ночь прошатавшейся по городу. С ней тут, видишь ли, ночью приключилось вдохновение. Хотя выразилось оно сначала немного странно. Но я уже ничему не удивляюсь.

Гостья проспала до полдника. Канторка, предвидя это, заказала повару полдник поплотнее. Заранее послала горничную будить поэтессу, чтобы та смогла привести себя в должный вид и не смущаться. К столу гостья вышла вялая, но освежённая душем и причёсанная.

– Прошу прощения, меня так укачало в машине, – сказала она хозяйке. – Ой, с нами будет князь?

Стол был накрыт на три персоны.

– Нет, отец занят. Но, если вы не против, конечно, я позвала брата. Он тоже изучает русский, подписан на ваш блог и некоторые стихи знает наизусть.

Лиза покраснела от удовольствия.

Вошедшего вскоре княжича она рассмотрела очень внимательно, чтобы описать его. От отца у юноши были только глаза, во всём остальном княжич удался, видимо, в мать и больше походил на итальянца или француза, чем на немца или лужичанина. Кажется, он был ещё очень молод, но над губой вились достойные внимания усы.

Княжича представили Иоганном, и он пожал руку гостье просто и весело. Лиза наконец-то почувствовала себя уверенно, так всё напоминало прежние встречи с читателями.

– Ваша сестра мне рассказывала о вас, вы упали в дождевую бочку, когда вам было восемь лет…

– Ради вас я даже готов повторить этот фокус, – не смутившись, ответил Иоганн. Все трое перешли на русский. Канторка снова убеждала не писать книги о войне, взамен предложив вдохновиться красотой Лужицких гор для стихов о природе. Иоганн горячо её поддержал, предложив для вдохновения несколько конных горных прогулок втроём.

– С кем втроём? – закатила глаза княжна. – Я на этих зверей не полезу, я их терпеть не могу.

– Через две недели приедет Ясмин.

– А, Ясмин…

– Наша подруга из России, – пояснил Иоганн. – Её отец – ваш посол, живёт в Дрездене. Она приедет к нему на каникулы и обязательно заглянет к нам.

– Наша подруга? – Канторка странно поглядела на брата. Тот пожал плечами и улыбнулся.

– В общем, она татарка. Это как турки, только татары.

– Финляндия ведь больше не Россия, – сказала Лиза. – Мы отложились и теперь в Австро-Славяно-Унгрии.

– Да, к этому надо привыкнуть…

Фон Мореншильд смотрела на молодых людей и думала, что это о них господин Крабат говорил, когда рассказывал о кричащих во сне детях. Но они не выглядели испуганными, сломанными, подавленными. Такие разные внешне, и княжна, и княжич были румяны, оживлены, легко улыбались ей и друг другу, с аппетитом ели куски мясного пирога.

После полдника играли в бадминтон. Иоганн всё время расспрашивал о жизни в Финляндии, Лиза старалась отвечать как можно беззаботнее, и каждый раз, как обнаруживала себя упоминающей второго мужа, чувствовала, что сводит скулы.

– Кажется, дело к вечеру, – сказала Канторка. – Ужинать мы должны все вместе, с отцом. Я попрошу разрешения оставить вас на ужин.

– Но это ужасно неловко!

– Бросьте, у нас здесь простая, практически фермерская жизнь, это же Лужицкие горы, – отмахнулась княжна и убежала.

Лиза вспомнила сразу много книжек о вампирах, где оставаться на ужин в доме вампира значило не то, чтобы кушать самому, и приуныла.

– Вы что, боитесь отца? – догадался Иоганн. – Бросьте, он очень милый чудак.

– А это правда, что он, э… Обезглавил правительство Новой Саксонии в очень прямом смысле слова?

– Голову оторвал? Только одному. Очень зол был. Он не любит войну. Никто в своём уме не любит войну. Я бы тоже не сдержался убить того, кто развязывает войны, до объявления ему приговора.

– А кровь?

– Что кровь?

– Пил из оторванной головы?

– Совершенно точно нет.

– Я бы тоже не стала рассказывать своим детям, что пила кровь из оторванной части человека.

Иоганн поглядел на неё в изумлении и заговорил о том, как его дедушка охотился с Канторкой в лесу. Все думали, что она будет его любимой внучкой, а в итоге он забрал к себе в Дрезден Иоганна. Канторка так и живёт в Рабенмюле. Странные повороты судьбы.

На страницу:
4 из 5