Девушка, которая хотела написать книгу о войне

– Простите, и моя благодарность князю. Прислуга мне не нужна. Я намерена вести дом сама.

– Извинения просим, – хмуро сказала незнакомка и принялась спускаться по ступенькам.

– Подождите… Скажите, пожалуйста, а у вас с собой ведь есть нож?

– Ну да.

– Вы не могли бы его мне одолжить до завтра? А то я без ножа даже бутерброда нарезать не могу. Я потом куплю себе.

Девушка неуверенно поглядела на «барыню».

– А я как же буду без ножа весь день ходить?

– Тоже одолжите у кого-то, если понадобится.

У девушки стало отчаянное лицо.

– Ладно, неважно, – быстро сказала фон Мореншильд. – Доброго утра, ещё раз.

– Извинения просим, – повторила девушка и широкими шагами пошла вон со двора.

Лиза села на крыльцо, сняла очки, уткнулась носом в колени и заплакала. Очень тихо, чтобы на звук точно никто не пришёл. Потом нашарила очки, встала, длинно шмыгнула носом и пошла обратно в кухню.

Там она села за тетрадь и принялась работать, полная решимости сдать к декабрю в какое-нибудь дрезденское издательство книгу, которая сделает её не только известной, но и богатой. Все окна в доме были открыты нараспашку: дом проветривался. На подоконниках гостиной были развешаны предметы немудрёного лизиного гардероба: девушка рассудила, что если не может пока постирать одежду, то стоит хотя бы освежить её. Иначе, пожалуй, кредиты в местных лавках и кафе станут недоступны ей немного слишком быстро.

В телефоне были открыты сайты, посвящённые истории Лужицких гор.

Фон Мореншильд так увлеклась работой, что мужчину, вошедшего во двор, заметила только когда он, с любопытством поглядывая на окно кухни, взялся за верёвку дверного колокольчика и пошевелил ею.

Продолжая глядеть в телефон, Лиза, будто сомнамбула, направилась ко входной двери. Открыла и уставилась на мужчину так, словно увидела привидение и её к полу пригвоздило.

– Доброго дня, майне даме, – сказал очередной гость, крепко сбитый лужичанин с хмурым лицом. – Городские службы, проверка электропроводки.

Он протянул девушке бумаги, но та даже не сделала попытки заглянуть в них. Пятясь в полутьму коридора, она пробормотала:

– Да… Да… Доброго утра… Проверяйте, конечно… Мне надо тут быстро…

Лиза взбежала по лестнице так, словно каким-то чудом скатилась наверх, а не вниз, и исчезла на верхнем этаже. Электрик постоял немного, глядя на собственные бумаги, затем прошёл в ближайшее помещение: в кухню.

Лиза заперлась в туалете, села на пол и прислушалась. За ней никто не бежал. Но не подкрадывался ли, она сказать не могла. Дверь, как и все в доме, выглядела надёжной. Подумав, девушка легла калачиком и приникла ухом к полу. Определённо, в доме раздавались шаги. Но, кажется, на другом конце.

Электрик положил бумаги на стол, придавив, чтобы не разлетелись, ножом, огляделся. Открыл чемоданчик, вынул фонарик, отвёртку, какие-то маленькие предметы. Пощёлкал выключателем – свет включался и выключался исправно. С сомнением поглядел на ковш, в котором застыла кофейная гуща, и на потёки на плите, отсоединил коробку выключателя света и стал что-то устанавливать под ней. Очень быстро вернул выключатель в начальный вид и прошёл в чулан, не только служивший кладовкой, но и прячущий, как во многих местных домах, электросчётчик. Повозился и с электросчётчиком. Оглядел припасы на полках, задумчиво принюхался к сосискам.

Лиза, повторяя шёпотом цифры номера, только что найденного ею в интернете, пыталась набрать их на экранной клавиатуре. Дрожащие пальцы постоянно тыкались мимо нужных кнопок. Наконец, ей удалось набрать номер как надо и нажать на кнопку звонка. Она быстро подняла телефон к уху и практически сразу услышала женский голос:

– Диспетчерская полиции Рабенмюле, слушаю вас.

Электрик осмотрел ванную первого этажа. Прикрыл дверь на шпингалет и воспользовался унитазом. Сполоснул руки, не нашёл, чем вытереть, потёр о куртку. Лиза слышала, как дважды зашумело в трубах.

– Ко мне в дом проник мужчина, – пытаясь говорить и тихо, и членораздельно, сказала она в телефон. – Приезжайте скорее.

– Он что-то делает? Трогает вещи, угрожает вам? Вы его знаете?

– Не знаю, он сказал, что электрик. Вещи трогает! А я в туалете заперлась.

– Он не похож на вашего обычного электрика?

– Я не знаю! У него есть нож!

– Ну, и вы себе купите нож, барышня, – со смешком посоветовала дежурная. – Или подождите, пока родители подарят.

– Я не могу купить нож, сидя в туалете! – тонким голоском вскрикнула Лиза и поняла, что почти в истерике. – Можно мне другого диспетчера, я не могу найти с вами взаимопонимания.

– Другого диспетчера? – переспросили в телефоне. – Вы не местная?

Лампу в гостиной электрик тоже включил и выключил и принялся опять возиться с выключателем.

Лиза зарыдала.

– Спокойно, госпожа фон Мореншильд, направляю к вам офицера. С вот таким пистолетом! Ближайший пост в четырёх домах от вас, он будет очень быстро, – душевным женским голосом сказал телефон. На этом звонок закончился. Лиза поглядела на экран: телефон разрядился. Да, последний раз она заряжала его в больнице. Девушка посмотрела на маленькое окошко над унитазом, на самом верху. Нет, пожалуй, не пролезть. Она опять свернулась на полу и стала слушать звуки, которые пол приносил.

Очень скоро она услышала шаги на лестнице.

***

Князь играл с наследным принцем Пруссии в кости на террасе дома на Вогинберг. Летнее полдневное солнце приятно рассеивали листья растущих в саду буков – это дерево вызывало у господина Крабата смутную нежную тоску по тем временам, когда, гуляя отроком по лесу, он видел кругом не только бесконечные хмурые ели. В теперешнем лесу бук было встретить непросто. Повырубили.

Иоганн Крабат фон Сахсен одет был по-домашнему, в шорты, футболку и теннисные туфли. Короткая стрижка, ладная, гибкая фигура – всё делало его похожим на деда, короля Прусского. Князь ничего не мог с собой поделать, когда замечал сходство сына и бывшего тестя: он тихо, мучительно ревновал.

– Йоцо, а ты помнишь, как в шесть лет нарисовал книжку о рыцаре? Картинка, и под каждой картинкой подпись. И эпиграф написал…

– «Папа, это тебе», – рассеянно процитировал принц, глядя то на выпавшие кости, то в лист с записью комбинаций.

– Я его нашёл случайно. Ты очень мило рисовал, и история занятная. Для шестилетнего.

Иоганн сделал пометку, и князь сгрёб кости в свои широкие крестьянские ладони, давно уже ставшие мягкими и белыми. Бросил почти сразу, уставился на расклад в задумчивости.

В этот момент на террасу вошёл секретарь:

– Ваше Высочество, простите, Ваше Королевское Высочество, Его Высочество велел сразу докладывать… Операция с электриком.

– Что-то пошло не так? – нервно отозвался князь.

– Немного…

***

Когда шаги мужчины приблизились к двери в туалет, Лиза забилась под раковину. Суетливо сняла и спрятала очки за унитаз. Бог весть, почему, но сломать их сейчас она боялась почти так же, как умереть.

За дверь дёрнули, сильно. Делать вид, что тебя нет, было абсолютно бессмысленно. Лиза дала волю ужасу и завизжала.

Электрик обомлел, потом решительно бросился на дверь и с оглушительным треском выломал её.

Вошедший было в дом полицейский побежал наверх, выхватывая пистолет.

Лиза сидела, скорчившись, со свесившимися безвольно рукам и головой, с окровавленным от щепок сломанной двери лицом, в обмороке.

***

– В больнице? – дуэтом переспросили оба Крабата.

– Да. А наш агент был арестован. Уже отпущен. Он случайно оглушил объект дверью от туалета…

– Рапорт он написал? – деловито спросил князь. Секретарь молча протянул распечатку. Иоганн подошёл к отцу и, перегнувшись через плечо, тоже стал читать.

– Лиза Дре?!

Князь угукнул.

– Нервическая девица. Знаешь, как я её нашёл в лесу? Она села под какой-то камешек и принялась рыдать.

– Ты бы осторожнее, ты так чуть на тёте…

– Йоцо!

Мальчик моментально узнал интонацию и замолчал, позволив себе только хмыкнуть.

– И что, сильно оглушил? Медицинское заключение готово?

Секретарь с поклоном подал ещё одну распечатку. Из неё следовало, что главный урон, полученный госпожой фон Мореншильд, подданной Австро-Славяно-Унгрии, заключался в обильных царапинах лица и рук и немедленно извлечённых врачами занозах. Жалоба одна: без очков ничего не видит. Держать будут до утра, в целях установления наличия сотрясения мозга.

Как раз операцию закончим.

– Кому-нибудь пыталась позвонить?

– Без телефона доставлена, опись вещей при поступлении в клинику позвольте…

Очередная распечатка оказалась в руках князя. Господин Крабат взглянул на раскрытую папку, оставшуюся у секретаря:

– А там что?

– Протокол задержания, отчёт полицейского, протокол осмотра места событий, приказ службы безопасности об освобождении агента из-под стражи и кое-какие прочие относящиеся к делу бумаги.

Князь молча забрал всю папку. Секретарь ещё раз поклонился и повернулся уйти, но принц остановил его:

– Любезный, закажите доставку цветов госпоже Дре в палату. Без визитки, с пожеланием скорейшего выздоровления.

– Ты разве любишь поэзию? – удивился вампир. Мальчик пожал плечами:

– Она же разная бывает. Какую-то люблю… Потом, Дре в моде. Я на её канал подписан.

– Мне кажется, если ты пошлёшь человека закрыть окна в доме, она оценит больше, – заметил князь, изучая протоколы. – Вечером обещали дождь. Впрочем, это может сделать и полицейский. Я сам отдам распоряжение.

***

В общем-то, вовсе не деньгами он привлёк Фредерику фон Сахсен. Видела она мужчин с деньгами и до Ганса Кукса. И неземной красотой он не блистал, хотя и уродом далеко не был. Манеры? Смешно. Но заботиться о женщине, как никто другой, господин Крабат – тогда ещё, конечно, ювелирный магнат Кукс – умел. Там, где другой засыпал бы цветами, он вовремя подавал руку, носовой платок, тёплую шаль… и походя купленный маленький, скромный букетик фиалок. Потому что только он умел заметить, что прямо сейчас от сильного запаха лилий у женщины разболится голова.

Двенадцать лет брака, и за эти двенадцать лет Фредерика ни в чём не знала нужды. Ни в свободе, ни в заботе – того и другого столько и тогда, как ей хотелось. Разве что в два года войны жилось ей не так же, как обычно – но и тогда она не знала голода, холода и неудобной одежды. Ганс Кукс обо всём успевал позаботиться – и это возглавляя, собирая по отряду единое партизанское движение.

Стоило ей узнать, что он не человек, как всё это было забыто. Но разве он не был лучшим мужем, чем любой из людей? Человек так не мог бы – так зачем ей вообще понадобился человек?

Из «Поверий прусских немцев и славян и гадания на рунных картах» Альбины Шварцхунд, 1919 года:

Тринтанс и Эйзвинс («грозящий» и «ранящий»), также Тристан или Трифун и Евстатий – старший и младший сыновья Перкунса и Земины. Тринтанс вооружён секирой, а Эйзвинс – копьём. Они часто охраняют врата в чертоги Валдники, которые, по поверьям лужицких славян, находятся в пещерах Рудных гор, южной части Лужицких. Тринтанс очень вспыльчив, и Перкунсу приходится его осаждать. Оба покровительствуют воинам, Тринтанс также почитается как бог кровной мести.

Руны братьев читаются как Ж и Е. Начертанная кем-либо на двери противника руна Тринтанса считается угрозой избиения или убийства.

Глава 5

В больнице Лизу оставили до утра – сказали, что хотят исключить сотрясение мозга. Она страдала от того, что была без сознания и не взяла с собой телефон и зарядку, чтобы не тратить дома электричество. Но вслух пожаловалась только на отсутствие очков.

Пришёл снимать показания полицейский.

– Хорошо, а с чего вы вообще решили, что электрик опасен?

– А, – рассеянно отвечала Лиза, глядя в его сторону (где видела только размытые пятна разных цветов). – Он был большой, хмурый и с ножом.

– Я тоже большой и не очень весёлый, меня ведь вы не боитесь?

– Я вас даже не вижу. К тому же вы без ножа…

– Потому что у меня на поясе кобура с пистолетом, нож мне повесить некуда, – серьёзно сказал офицер.

– Да, мне уже объяснил продавец мороженого…

Полицейский задал ещё несколько вопросов и протянул протокол для подписи.

– Я это не подпишу, – твёрдо сказала фон Мореншильд.

– Простите?

– Я никогда не подписываю того, что не могу прочитать.

Полицейский сообразил почти сразу:

– А ваши очки… разбились?

– Нет, что вы. Они лежат за унитазом.

– То есть, отлетели.

– Да нет же, я их туда положила.

– Понял вас. Я схожу за ними, и вы подпишете, хорошо? Заодно запру дверь на ключ, позволите ключик?

– Он на кухне, наверное, лежит… ой, а возьмите заодно из рюкзака на кухне мою зарядку и из туалета тоже – телефон.

– Как скажете, майне даме.

Через час настроение у Лизы заметно улучшилось. Она поставила телефон заряжаться и после этого протокол подписала, даже не глядя.

– Если что, госпожа фон Мореншильд, – сказал полицейский, – не бойтесь вы этих ножей. Или себе тоже купите, чтобы спокойнее себя чувствовать. Рабенмюле – самый безопасный город Пруссии, у нас даже домогательств не бывает, будьте уверены. Выздоравливайте.

– Спасибо, – Лиза откинулась на подушку и минут десять жалела о том, что не попросила принести и тетрадь. Через десять минут её мысли приняли другое направление: по окнам забарабанила летняя гроза. Окна! Одежда! Да и тетрадь ведь лежит на подоконнике! Всё пропало… Всё придётся начинать сначала. Неужели ей суждено возвращаться к нулевой отметке снова и снова? Девушка зарыдала. Засуетились санитарки, медсёстры, стали совать ей в рот успокоительное, поить водой. Успокоительное Лиза выпила, потом согласилась (и очень охотно!) съесть и больничный ужин, похожий на еду для годовалых детей, но плакать прекращать и не думала почти до полуночи.

Какие нервические эти поэты, обсуждали сёстры. Так взволноваться от обычной грозы…

***

Князь чистил яблоко для дочери, пока она, забравшись с ногами в кресло у камина, бубнила по книге греческие слова. Принц в другом кресле, склонившись, играл на телефоне в какую-то игру. Пламя пятнало лица подростков ярко-розовым и не дотягивалось до бледного, с правильными чертами, лица Танаса Крабата. Обведённые тенями глаза казались запавшими.

***

Утро трудно было назвать добрым. Сильно саднило лицо, так же сильно – и раздражающе – пахло увядающими розами. Лиза села в кровати, нашарила очки. Надела. Уставилась на корзину с огромным букетом и попыталась вспомнить, были ли цветы здесь и вчера тоже. Иногда, от волнения, она становилась ужасающе рассеянной. Лиза протянула руку, вытащила карточку из цветов. Никакой подписи, только каллиграфическая надпись: «Желаю выздоровления».

Никакой, никакой подписи.

Лиза закусила губу. По спине продёрнуло морозцем.

Девушка аккуратно положила карточку возле корзины, поправила больничную пижаму и пошла искать санузел, привести себя в порядок. Нашла даже душ, с наслаждением крутилась под ним двадцать минут.

Завтрак снова навевал мысли о детском саде. Принёсшая его молоденькая санитарка лукаво улыбалась, поглядывая на букет. Лиза попросила у неё ножницы и отстригла всем цветам головки; они попадали на тумбочку и пол. Вышло красиво и угрюмо, потому что корзина теперь щетинилась почти безлистыми стеблями как пиками.

Одежду принесли неожиданно постиранной и поглаженной, включая бельё. Лиза повеселела.

Врач сказал, что никакого сотрясения нет и она, кажется, потеряла сознание просто от страха, дверью её даже не тронуло.

– Простите, я намусорила… – сказала она санитарке.

– Ах, не страшно, я всё равно обязана после вас убрать палату. Вы знаете, вы очень хорошо говорите по-немецки! Скажите, а вы не хотели бы попробовать написать стихотворение на немецком?

– Ой, чтобы писать стихи, мало знать язык… Но я подумаю, конечно.

С телефоном в заднем кармане и зарядкой в руке Лиза вышла на уже знакомое крыльцо. Её накрыло острым чувством дежавю: на залитых солнцем ступеньках смиренно стоял шофёр от князя.

– Как, опять вы? – спросила фон Мореншильд. Шофёр поклонился. – Да мне сейчас домой не надо. Мне надо в магазин. Представьте себе, когда покупаешь дом, тебе не оставляют сервиза. Ни единой чашки! Я даже не знаю, за что хвататься, что покупать в первую очередь… Впрочем, нет, очевидно, начать надо с ножа.

Она прищурилась, оглядывая залитую солнцем улицу. Асфальт уже подсох. За спиной негромко переговаривались вышедшие поглазеть ей вслед медсёстры.

Шофёр выудил из нагрудного кармана телефон с гарнитурой, с серьёзным и строгим лицом залопотал в него на местном смешном наречии. Выслушал ответ.

– Его Высочество велел мне сопровождать вас в магазин и помочь с покупками.

Женщины за спиной негромко забурлили. Для того, чтобы сцена стала непристойной, не хватало только фразы: «Князь оплатит всё».

Фон Мореншильд забралась в автомобиль, спохватившись, завозилась, вынимая телефон из кармана – как бы не раздавить.

Шофёр оказался настоящим кладом. По хозяйственному магазину Лиза промчалась с ним, как по скоростной автостраде, обзаведясь сервизом на две персоны, приборами, кухонным ножом, джезвой, запасом туалетной бумаги, полотенцами и ещё десятком-другим вещей, о которых она раньше никогда не задумывалась, откуда они берутся в доме.

Осмелев, она спросила, где продаются такие ножи, как у местных. Водитель смутился:

– Я не уверен, что вам продадут. Вы же не лужичанка…

– Закон запрещает?

– Нет… А может, и продадут, но… Люди будут удивляться. Вы им всё равно пользоваться не умеете.

В Лужицких горах сильны националистические настроения, вспомнила Лиза.

– А вы тут, наверное, не очень любите немцев после войны.

– Вы в безопасности, – заверил паренёк. – Князь сдерживает и осуждает любые негуманные порывы.

– Про безопасность я уже поняла. Но ведь не любите?

– Ну, так и бывает обычно после войны.

Шофёр замкнулся, и фон Мореншильд поняла, что спрашивать о войне его не стоит.

В доме кто-то заботливо прикрыл ставни. Должно быть, офицер, который ходил за очками. Лиза пожалела, что не стала запоминать, как его зовут, она с удовольствием написала бы благодарность его начальству.

Одежда была сложена грудой на кухонном диване.

– Простите, – девушка схватила выгружающего покупки шофёра за рукав. – Я совсем забыла, мне надо ещё и в прачечную. Отвезёте?

– Конечно, майне даме. Если позволите подсказать, бельё надо запаковать в пакет, хотя бы вот этот, из магазина, и составить список, что вы сдаёте точно.

От прачечной Лиза отпустила шофёра, несмотря на его настойчивые предложения довезти её до дома. Потоптавшись немного возле машины, он всё же уехал.

Фон Мореншильд довольно долго слонялась по улицам, отыскивая путь и раздумывая, как часто могла бы завтракать или ужинать в местных ресторанах в кредит, чтобы это не выглядело подозрительно. Со вздохом признала, что чаще двух раз в неделю, пожалуй, не очень хороший план.

На крыльце её дома сидел и строгал ножом ветку долговязый тип лет тридцати пяти, с коротко стриженными седеющими волосами, и насвистывал незнакомую Лизе мелодию. Увидев хозяйку, он вскочил, принялся прятать нож и заискивающе заулыбался.

– Здро-о-овствуйте, – с уже привычным оканьем приветствовал незнакомец Лизу.

– Доброго дня.

Что за странный город, всем-то есть до тебя дело! Это хорошо, что местное дворянство ещё не принялось визиты наносить, встречать гостей без горничной фон Мореншильд была не готова. Впрочем, возможно, княжеская семья составляет всё местное дворянство, тогда можно считать, что обязательные визиты они друг другу уже нанесли – он ей под камушек, где она пряталась от дождя, она ему в хижину, где он её встретил, признаться, куда гостеприимнее: с кофе и наливкой.

– Простите, я – Ингор Беккер, корреспондент «Вестей Рабенмюле». Я без предупреждения, но у меня нет вашего номера телефона…

Лиза покраснела.

– Извините, комментариев о вчерашнем происшествии я давать не намерена.

– Да, конечно, не беспокойтесь, я бы и не посмел… Госпожа Дре, то есть фон…

– Просто Дре, не надо по фамилии мужа.

– Да, время близится к обеденному… Позвольте пригласить вас на обед, конечно, если у вас нет других планов…

Девушка была шокирована:

– На обед? С вами?

– Да, я хотел бы взять у вас интервью, нечасто у нас в Рабенмюле… Вы же понимаете. Обед за счёт редакции, я бы не дерзнул…

Фон Мореншильд милостиво кивнула, надеясь, что до Беккера не доносится бурная реакция её живота на слово «обед».

***

Крабат сам не помнил, почему, встретив Ханенфедера, согласился на обращение. Он был ничем не болен – да он всю жизнь был здоров и силён, как бык. Не в отчаянии. Не голодал. Женщины им интересовались… Пожалуй, от тоски согласился. Тоска была беспросветная, что бы ни делал наёмный солдат Танас Крабат – резал чужие глотки или прогуливал кровавые солдатские деньги в кабаке. Забирался с потной, разгорячённой хорошим пивом бабой в укромный уголок или просыпался под запах пороховой гари и давно немытых мужских тел. Тоска. Трижды тридцать раз тоска.

Ханенфедер знал его отца.

Ещё Ханенфедер был тварью, но это Крабат понял потом. Сначала ему казалось, что твари большей, чем человек, быть не может. Но вампир, пожелавший остаться человеком, живущий невероятно долго, также долго может свою тварь холить и выращивать. А может, дело было в волшбе, которой «крёстный» был просто одержим. Эту страсть он передал и Батори.

Крабат не любил вспоминать то время, когда Ханенфедер был рядом. Примерно так же, как годы в наёмных солдатах.

Когда колдуна накрыло старческое безумие, Крабат (тогда для всех – господин Мёллер) с облегчением исполнил долг «крестника», организовав его убийство и похороны. И не удивился, узнав, что в наследниках земного состояния безумного вампира значился именно он. Собственно, так Мирон Мёллер и превратился в ювелирного магната Ганса Кукса. Сначала старшего, потом младшего. Как до этого было с поколениями Миронов Мёллеров.

***

Ресторанчик был мал, залит солнечным светом и тих. Кроме фон Мореншильд с Беккером почти никого не было, только за соседним столиком сидела лицом к поэтессе совсем молоденькая девушка, почти девочка, и разглядывала фон Мореншильд без тени смущения, но и без видимого любопытства. Она пришла раньше, и, пока Лиза только смотрела в меню, девушка уже окунала ложку в густой кровавый гаспаччо. Подвески на её груди, одна над другой, три в ряд, сияли на солнце шлифованными круглыми сердцевинками-гранатами. Лицо девушки, бледное, с чёрными глазами в форме миндальных орешков, казалось смутно знакомым. Лиза то и дело поглядывала в её сторону, пытаясь ухватить воспоминание.

– Какой тёплый день, – сказала поэтесса, сделав заказ. – Удивительно нежный.

– Вы находите? – переспросил Беккер. – Мне казалось, день довольно прохладный. Позволите, я включу диктофон?

Он положил телефон на стол перед собой. Лиза кивнула.

– Значит, вы находите наш край, э-э-э, приветливым?

– Во всех отношениях, – горячо заверила фон Мореншильд. – Замечательный климат, очень ласковый! Красивейшая природа. Чудесные цветочные фермы, обожаю, когда ветер приносит запах цветов с гор. А какие у вас отзывчивые люди!

И как много магазинов без вопросов открыли на меня кредит, подумалось ей.

У стеклянной двери в ресторан остановилась немолодая пара, но работник, как раз подметавший и без того чистый асфальт перед входом, что-то сказал, и пара двинулась дальше.

– Но вы первым делом умудрились попасть под жестокий ливень, потом вообще оказались замурованы селем в лесной хижине…

– Нет, почему. Сначала я наслаждалась прогулкой по горам. У вас тут еловые леса, совсем, как в Финляндии!

– И отличная дикая природа, кстати. Водятся кабаны, например, – гордо подхватил Беккер. – Волки, лисы, олени…

Фон Мореншильд отметила про себя больше не гулять по горам в одиночку.

Корреспондент взглянул на девушку за соседним столом и бодро продолжил:

– И первый, кого вы встретили в нашем краю, был сам князь…

– Ой, нет, – возразила фон Мореншильд. – Первыми были штук двадцать-тридцать чиновников и служебная собака. И это всё до того, как я смогла добраться до двери своего дома… А потом уже Его Высочество. Он спас меня от непогоды и, я так думаю, от того, что меня снесло бы в долину грязевым потоком.

До неё только сейчас, на этих словах, дошло, что, когда князь нашёл и её и потащил в свою хижину, ей грозила далеко не только сильная простуда. Вряд ли уступ над головой спас бы её жизнь. Запоздало похолодело между лопатками.

Беккер, видимо, сообразил то же самое и аж заёрзал, складывая в уме громкий заголовок.

Высокий белокурый юноша коротко переговорил с работником у входа и двинулся дальше. Метла мерно шкрябала по идеально чистому участку тротуара.