Свет в объятиях тьмы. Азим и Чёрный рубин

– Мой господин, пленник вёл себя необычно, – сообщил Фозил, ступив на лестницу.

– Необычно? – заинтересовался Расим. В этом дворе он переделал практически всё: перестроил дом на свой вкус с тайными комнатами и дверями, перемостил дорожку для напоминания ему о пустыне и его горечи. Главное, Расим переделал склады под камеры своей собственной темницы, но держал он там всего одного пленника, о котором не знает ни одна живая душа, кроме самых верных слуг Расима. – Он, что, заговорил? – саркастично вдруг расхохотался Расим, хотя сам очень на это надеялся.

Надзиратель в недоумении посмотрел на Расима. – «Не сошёл ли с ума, мой господин?» – думал он и, промолчав, продолжил спускаться.

– Пленник буйствовал, мой господин, – сообщил уже на середине пути. – Кричал. Пытался сорвать цепи.

У Фозила был низкий, звучный голос, который усиливался в этих узких стенах. Это было одним из его качеств, благодаря которым Расим держал его при себе и иногда посвящал своим тайнам. Он даже иногда завидовал Фозилу, ведь у него самого средний тембр голоса, который звучит недостаточно убедительно – так он считал и сводил к этому свои недавние провалы и неудачи.

Недоумение надзирателя перешло Расиму в виде изумления. Он остановился и недоверчиво переспросил:

– Сорвать цепи? Впервые за столь долгое время он снова попытался сбежать? Хм-м… С чего вдруг?

Фозил был уже на семь ступеней ниже него. Коротким факелом, зажжённым ещё у входа в темницу, он зажигал свечи в гнёздах на правой стене…

Сто холодных каменных ступеней привели босого Расима вниз. Он свернул направо и вошёл в небольшое помещение со столом и стулом у стены напротив широкого и высокого проёма. Он сделал десять шагов и вошёл в длинный коридор, чей конец было невидно из-за царившего мрака.

Фозил зажёг лишь две масляные лампы на стенах и четыре толстых свечей между камерами. Он хотел зажечь ещё, но Расим остановил его.

– Этого достаточно, – негромко сказал он.

Расим шёл медленно, меряя шаги и обдумывая слова, которые он скажет ему. Пятьдесят шагов и он подошёл к краю камеры слева, обставленной железной решёткой с толстенными прутьями. Стоя в трёх шагах от камеры, он наклонил голову и заглянул во мрак, царивший внутри. Его взгляд говорил о том, что он опять провалится, но Расим всё же надеялся убедить его. Сделав длинный шаг к камере, Расим снова посмотрел во мрак сквозь прутья. Он ничего не видел, но знал, что его пленник забился в углу, скрывая своё лицо. Расим слышал его умеренное дыхание.

– Признаюсь… Я не думал, что эти оковы удержат тебя… Удержали, – Расим говорил негромко, отрывками и холодным тоном. – У тебя появились неотложные дела? Ты куда-то собрался? – его коварная ухмылка сменилась язвительной.

Пленник не отвечал, и Расим вслушался в его дыхание.

– Ты чем-то обеспокоен? – теперь он старался показаться заботливым. – Не хочешь поделиться? Я бы мог тебе помочь, – Расим присмотрелся в темноту, но его пленник был далеко, чтобы разглядеть его.

Расим ждал ответа или хотя бы какого-нибудь знака от пленника, но ничего не происходило.

– Ты хотел сорвать цепи? Куда же тебе нужно было отлучиться?

В ответ по-прежнему тишина. У Расима кончалось терпение, и он уже был на взводе. Он вздохнул, сдерживая гнев. Его слова снова безуспешны, и так всегда. Все попытки разговорить пленника венчались провалом.

– Услышав о твоём недавнем поведении, я подумал, может ты передумал?.. Нет?

Тишина нарушалась лишь дыханием безмолвного пленника и негромким треском пламени свечей.

– Я бы выпустил тебя на волю, – лукавым добродушием пообещал Расим.

Вот оно! Расим услышал какое-то движение. Кивком он подозвал Фозила с факелом к себе. В глубине камеры он заметил, что пленник неохотно повернул своё грузное тело и одним лишь глазом недоверчиво посмотрел на пленителя. В этом однобоком взгляде, выражающим гнев, была и надежда снова обрести свободу.

– Ненадолго, разумеется, – уточнил Расим с ехидной ухмылкой. – Ты ведь мне нужен.

Пленник снова скрылся в углу. Он ничего не ответил, и даже его дыхание затихло.

– Может, ты не понимаешь, что я тебе говорю?! – Расим вышел из себя. – Хм?! Прими моё предложение, и нашим подвигам не будет конца! – уверенно обещал он, встав посередине напротив решётки. – Представь, чего бы мы достигли вместе, – Расим показательно сжал кулак – будь у него в руке яйцо, оно бы точно раздавилось.

Расим опустил руку и выжидал. Его терпение все эти годы не приносило плоды, и сейчас ответом ему была тишина. Ему надоело упорное молчание пленника, но он не мог ничего с этим поделать. Поняв, что говорить с пленником без толку, Расим снова сжал кулак. Он был готов применить силу, но это пошло бы на вред его долгосрочным планам. Этот проклятый молчун нужен ему для достижения целей.

– Ты упрям как осёл, – процедил в досаде Расим, протянув «с». Не было больше смысла что-то говорить или предлагать. Вместо этого Расим косо посмотрел во мрак и пригрозил, – И на тебя управу найду.

Вытянув руку, Фозил освещал камеру единственного пленника. Однако этого было недостаточно. Свет от короткого факела проходил не дальше двух газов от самой решётки. Сама камера была довольной большой и, чтобы увидеть пленника, нужно много света, что озадачило Фозила. Расим никогда не разрешал зажигать все свечи и масляные лампы, когда он навещал пленника. За одиннадцать лет службы пленник ни разу не ответил Расиму, и Фозил порой сомневался в том, есть ли кто-либо в этой камере. Лишь дыхание пленника развевали его сомнения. Фозил иногда тоже пытался поговорить с пленником, узнать кто он и за что заперт здесь, но и его попытки оказались тщетными. За эти годы ему даже не удалось уговорить пленника выйти на свет свечей, потому Фозилу было трудно представить, как может выглядеть этот молчаливый пленник. Странным было то, что Расим тоже ни разу не призывал его к свету. Он лишь, приходил, говорил и без ответа уходил, а Фозил с недоумением наблюдал за этим.

– Кто ваш пленник, господин? – как-то спрашивал Фозил.

– Я даже имени его не знаю, – пожал тогда плечами Расим.

Теперь же, после очередного безответного диалога Расим резко повернулся и недовольно направился к лестнице. Фозил последовал за ним.

– Останься, – велел ему Расим, не оглядываясь.

Через несколько шагов Расим свернул направо и скрылся в проёме.

За годы службы Фозил успел хорошо узнать Расима и его характер. Потому в его угрюмом тоне Фозил уловил недосказанные «если что-то изменится, немедленно сообщи мне».

С каждым шагом по долгой лестнице, сворачивающие при подъёме один раз направо и один раз налево, Расим остывал и его злость оставалась позади. Уже почти наверху он услышал быстрый перестук деревянных сандалий. Он поднял взгляд и снова увидел Одила.

– Господин… Вы здесь? – придворный слуга вздохнул с облегчением. Пока Расим поднимался к нему, Одил пытался справиться с отдышкой.

– В чём дело, Одил? Какие-то новости? – Расим понадеялся, что в этот раз этот писарь принёс ему добрую весть… Ту самую весть.

Покинув двор Расима, он не успел дойти до дворца, как его нашёл младший придворный гонец и сообщил о прибытии представителей из Ангурана. Одил решил, что это срочно, а это так и было, потому он побежал обратно к Расиму.

– Прибыли представители султана Бузурга ибн Махмуда, мой господин, – вдохнув, ответил Одил. Его большие чёрные глаза снизу верх уставились на Расима, который на три головы был выше него. – Они ожидают вас во дворце.

«Снова разочаровал». Расим прошёл мимо Одила и, схватив правое запястье левой рукой, он продолжил подниматься.

– Ты бы меня не удивил, сказав что-нибудь иное, – проворчал Расим. В его голосе был скрытый вопрос, который Одил не понял бы и с сотней подсказками, потому Расим задал его в слух. – Новости из Джоду?

– Нет, мой господин, – промедлив, ответил Одил и поспешил за ним.

– Как только будут… – Расим вошёл в коридор, – немедленно сообщи мне! – велел он, когда и Одил вошёл в коридор.

– Да, господин, – Одил закрыл дверь в потайной проём, которая слилась в едино с полками на стене. На этих полках лежала различная утварь, немного книг и сменная одежда для надзирателей.

Перестроенный дом Расима был достаточно большим. В нём было пять спальных комнат, две жилых, кухня, одна обеденная и большая гостиная, хотя в ней Расим редко принимал гостей. Две спальни он выделил своим слугам, а одну служанке. Они могли оставаться там или уходить к себе домой после работы, Расим не настаивал. Он, наоборот, обеспечивал их всеми удобствами и хорошим жалованьем в обмен на их неуклонную верность. При этом он не делился своими планами со всеми, и не все его слуги знали о потайных комнатах в его доме.

В отличие от богатой внутренней отделки, где на стенах висели сюзане, резные картины и кундаль, а на полу лежали роскошные ковры, стены с наружи были обмазаны смесью из глины и соломы. Их убогий вид худо-бедно приукрашивали окна веранд и комнат с зеленоватыми стеклами.

Расим надел короткие расшитые сапоги и вышел во двор через задние двери крытой веранды и мимо стойл неспешно пошёл к восточным воротам.

– Господин, вам оседлать лошадь? – спросил Одил. В его голосе звучал дерзкий намек на то, что ему следует поторопиться. Расим оглянулся на писаря, смерил его строгим взглядом и бесстрастно наказал:

– Скачи во дворец. Скажи гостям, я скоро буду. – «Мне нужно обдумать, что им сказать», – договорил про себя Расим.

От его двора до дворца пеший путь занимал две сойи. Это время он провёл, обдумывая свои дальнейшие шаги и особенно то, что он скажет султану на следующем приёме. По дороге он проходил мимо торговых лавок на алее Расула Второго, где в основном продают печеное, сладости и специи. Он заметил женщину сорока лет с двумя детьми – мальчиком и девочкой. Женщина купила несколько лепёшек и, проходя мимо лавки со сладостями, её сын указал ей на миндаль в сахаре. Женщина посчитала свои монеты и, с сожалением посмотрев на сына, покачала головой. Она не могла себе этого позволить. Из-за Чёрной напасти цены росли вместе с безработицей. Мальчик понурился и вышел вперед. Его матери стало неловко перед хозяином лавки. Взяв дочь за руку, она пошла за сыном. Вдруг перед ними встал Расим.

– Добрый день, господин посол, – женщина учтиво склонила голову перед ним.

Расим молча и с улыбкой кивнул в ответ и обратился к мальчику:

– Ты хотел миндаля?

Мальчик, коротко посмотрев на посла, кивнул в ответ.

– Иди и попроси целый кулёк, – погладив мальчика по голове, Расим указал на лавку со сладостями. – И ты иди, – сказал он девочке.

– Господин, я не могу…

Расим не дал женщине договорить, учтиво подняв руку.

– Я понимаю, – тихо, но многозначительно сказал он ей. – Я заплачу.

У женщины в белом обношенном платье с растительным узором и в красно-жёлтом платке глаза залились слезами. Она не знала, как отблагодарить посла, и взяла его правую руку, чтобы поцеловать. Но Расим не позволил ей, положив свою левую руку на её.

– Скоро мы выйдем из этого кризиса, – уверенно обещал Расим.

Её дети вернулись с широкими и сияющими улыбками. Мальчик взял полный кулек миндаля в сахаре, а его сестрёнка взяла кулёк с зелёным лукумом.

– Спасибо, господин посол, – в один голос сказали дети.

– Цените свою мать, – негромко наказал Расим детям и, погладив их по голове, он подошёл к лавке со сладостями. В его голосе звучала толика зависти, вызванная тем, что он рос без матери. Помахав вслед этой женщине и её детям, Расим расплатился за сладости и, не вняв словам торговца, пошёл дальше…

Его приёмная находилась на северном крыле дворца. В конце коридора, шириной в три газа, его ожидали трое мужчин. По их виду, можно было сказать, что их терпение уже было на исходе. Расиму было всё равно на это, но воспитание не позволяло ему проявить безразличие. Он улыбнулся и пожал им руки.

– Прошу меня простить. Я не ожидал вас… сегодня, – слукавил он, склонив голову набок. Расим достал из серо-зелёных шаровар ключ и открыл им дверь со сложным резным орнаментом. – Прошу, – встав в сторону, он указал гостям пройти первыми.

Приёмная Расима была похожа на гостиную в его доме, но была меньше на две трети. А дверь с полукруглой аркой посередине стены справа вела не на кухню, а в другой небольшой коридор, который в свою очередь вёл в просторный зал с роскошными коврами и резьбой и чеканкой на кессонных потолках. Их изящество было скрыто от глаз гостей. Впрочем, они могли любоваться резьбой и в самой приёмной.

Однако им было не до этого.

Четыре пятых от площади приёмной, не считая альков слева от входа, занимал алый ковёр с золотистым овальным узором, обрамляющим три тёмно-синих дисков солнца. Такие же диски, но поменьше, раскинулись по углам ковра, от них тянулись золотистые побеги к друг другу.

Противоположная от входной двери стена скрыта за четырьмя арками с книжными полками в трёх из них. Пазухи между арками украшены объёмной резьбой в виде охоты львов на степных оленей. Четвёртая арка в дальнем углу была занавешена шёлковым полотном красно-коричневого цвета.

Расим прошёл за гостями и поднялся на возвышение в пятиугольном широком алькове. На этом топчане был устлан зелёный ковёр с жёлтыми узорами. Посередине была бархатная курпача синего цвета с растительным узором. Рядом стоял низкий стол с замысловатым ромбовидным орнаментом. Расим сел, скрестив ноги под собой и, положив руки на стол, он предложил гостям сесть прямо на ковре.

Гости только хотели расположиться, как вдруг в приёмной Расима появился придворный слуга в белых одеяниях, синем камзоле и синим широким поясом. Он почтительно склонил голову перед послом и с его же позволения побежал к занавешенной арке. Резким движением этот юноша распахнул штору, чем заработал укоризненный взгляд Расима в свою сторону. Он достал из ниши шёлковые алые курпачи с золотистым кантом. Сложив каждую пополам, он постелил по одной для каждого гостя. С небольшим поклоном и правой рукой у сердца, слуга другой рукой предложил гостям сесть. После он быстрым шагом встал у подножия топчана и с довольным видом посмотрел на посла.

В это время Расим бесцельно смотрел на дверь, ведущую в балкон, из которого выходит вид на фруктовые сады падишаха. Эти гниющие сады обрамляют северное крыло дворца. Как только Урун встал справа от него, Расим перевёл на слугу выжидательный взгляд. Придворный слуга с детской улыбкой на лице не понимал намёка в глазах посла. Потому он вопросительно поднял бровь.

– «Ах, что за дурень», – Расим бровью указал ему на бежево-коричневые шторы, скрывающие высокие окна.

Урун сообразил и раздвинул шторы – в приёмной сразу же стало светлее. По следующему кивку посла он открыл и саму дверь в балкон, чтобы впустить свежий воздух. Затем он опять встал у подножия топчана, ожидая дальнейших поручений.

– Дорога была долгой и утомительной, – заговорил Расим, меряя взглядом своих гостей. – Полагаю, сегодня вы не держите рузу, – Аъзам, севший посередине кивнул, а его спутники, которые сели подле него и лицом друг к другу, покачали головой, что в совокупности выражало их согласие. – В таких случаях исключения дозволяется лёгкая закуска и напитки. К сожалению, из-за нашего положения, только это мы и можем предложить вам… Не откажетесь ли вы от мятного чая с перегородками ореха? – посмотрев на Уруна и снова на гостей, спросил Расим. – Такой чай успокаивает нервы и приводит мысли в порядок, – негромко пропел Расим в добавок.

Гости согласно покивали, благодарно приложив правую реку к своим сердцам.

– Я бы с радостью предложил вам айву из своего сада, но боюсь, они ещё не поспели. Может, вы хотите хурмы из садов падишаха? – с наигранным добродушием предложил Расим, зная, что плоды, если и не сгнили, то куда меньше, чем его айва.

– Мы бы хотели повидаться с самим падишахом, – отрезал Аъзам лицемерную лесть Расима. Хоть им было и велено переговорить с послом, Аъзаму султан также поручил проведать падишаха Нодира. Вся эта ситуация вокруг него озадачивала Бузурга ибн Махмуда, а теперь и самого Аъзама. Когда они пришли во дворец и узнали, что посла пока нет, они решили навестить падишаха. Однако их не пустили в покои Нодира, сославшись на запрет господина посла.

Расим повёл голову назад. Всё притворное радушие на его вытянутом лице перешло в огорчение. Он на мгновение нахмурился, ибо не терпел дерзости в свою сторону, но не здесь и не сейчас… Расим спокойно опустил взгляд на Аъзама.

– Светлейший падишах не в силах принимать даже собственных визирей, что уж там до иностранных гостей, – безмятежно ответил Расим. – Вы уж извините за дерзость, – выждав паузу, добавил он.

– Султан желает ему скорейшего выздоровления, – мягко разрядил обстановку Юсуф. От волнения в его голосе присутствовала лёгкая дрожь – он то знал, на что способен Аъзам, когда бывает жёстким. Хотя его должно было волновать то, на что был способен Расим, но откуда Юсуфу знать?

– Да?.. Понимаю. Я передам пожелания его светлости падишаху, – Расим медленно перевёл взгляд на Юсуфа. В его улыбке была скрыта насмешка. – Видите ли… – он посмотрел на Уруна и ядовитым взглядом выплеснул на него всю злость. – «Ты ещё здесь?» – Расим кивком указал на выход, что означало: «Убирайся и с чаем возвращайся!»

Снова посмотрев на гостей, он спокойно продолжил:

– …на Зебистан свалилось двойное несчастье.

Расим подчёркнуто вздохнул и смерил взглядом третьего гостя. Расим не знал его, в отличие от Аъзама, с которым он несколько раз переговаривал на главном рынке Ангурана. А этого толстопузого Юсуфа он знал ничуть не лучше.

– Наш светлейший падишах поражён неведомым нам недугом, а Чёрная напасть продолжает портить наши земли и урожай, – объяснил Расим, не отрывая глаз от незнакомца. – Это привело к упадку в нашей торговле. Многие от нас отвернулись. Даже визири пренебрежительно относятся к своему народу, и халатно относятся к их мольбам, – слова Расима звучали как жалоба. – Они заботятся о своей выгоде, когда Я думаю о народе и государстве, – подчеркнув себя, он с вызовом посмотрел на Аъзама.

Расим был самодовольно горд тем, что все его действия направлены во благо народа, и был уверен, что этот самый народ в ответ послужит его целям. Когда же он упоминал о визирях, в его голосе звучало раздражение ими, хотя их бездействие и алчность играли ему на руку.

Все эти обуревавшие им сейчас чувства были хорошо скрыты под смуглым безмятежным лицом, обрамлённой густой чёрной щетиной.

– Мы понимаем сложившиеся обстоятельства, – заговорил третий представитель султана. – Мы уже изучили рынки Расулабада. Признаюсь, я представлял себе не такую мрачную картину.

Расим подозрительно взглянул в его светлые карие глаза. «Вы изучили рынки?» Эта весть не понравилась ему, а мысль случайна прозвучала вслух.

– Да, – коротко ответил Аъзам.

– «Когда же вы успели?» – на этот раз Расим постарался не выдавать своих мыслей. С другой стороны, он не стал спрашивать в слух, чтобы не ввести гостей в замешательство своей недоверчивостью.

Однако этот вопрос читался на его глазах, обращённых на серую чалму Аъзама с чёрным и белым шнурками. Сама ткань чалмы была украшена серебристой тесьмой.

– Мы прибыли в Расулабад на рассвете. Я, Бахром32 и Юсуф разделились, чтобы обойти местные рынки, – Аъзам левой рукой указал на своих спутников. – Лавки пусты, продолжал он. – Цены высоки. Народ негодует, возмущается, а продавцы лишь разводят руками, да пожимают плечами.

– Какие решения вы можете предложить? – спросил Расим.

В это время дверь в его приёмную снова открылась. Вернулся Урун с кувшином и тазом для умывания рук. Сначала, как положено, он подошёл к гостям. Урун наклонился к Юсуфу и предложил ему помыть руки. Затем он прошёл сзади него и предложил помыть руки Аъзаму, а после и Бахрому. На изгибе правого локтя висело короткое полотенце, которым и воспользовались гости. В последнюю очередь Урун подошёл к Расиму, но тот посмотрел на него исподлобья и опустил брезгливый взгляд на использованное полотенце. Новый палящий взгляд Расима безмолвно велел слуге принести ему сухое полотенце и потом уже предлагать помыть руки.

Урун предусмотрел это. Положив позолоченный кувшин и таз с розовыми самоцветами у края топчана, он быстро вышел в коридор и через мгновение вернулся с тёмно-зелёным полотенцем. Он знал, что это любимый цвет посла.

Расим помыл и высушил руки. Урун склонил голову и вышел, но вскоре снова вернулся со скатертью в руках. Вслед за ним вошла стройная молодая девушка в розовом шёлковом платье с золотистыми переплетающимися узорами на рукавах и середине платья. Поверх платья на миловидной девушке был фиолетовый полосатый камзол с тонкой золотистой тесьмой по краям. Её тёмно-каштановые волосы скрыты под молочно-розовым сетчатым платком, и лишь две тонкие пряди обрамляли её лицо. Урун постелил скатерть возле гостей и взял синий чайник с белым павлиньим пером на узоре с четырьмя пиалами того же окраса с подноса, которая держала придворная служанка и положил на скатерть. Он взял одну пиалу, налил до половины чай и вылил обратно в чайник – и так три раза, высоко поднимая чайник. Затем из подноса он взял три кулчи и положил их посередине скатерти, взял три тарелочки размером с ладонь и положил возле каждого гостя. На этих синих тарелочках с ватным узором была разрезанная хурма и яблоки. Урун поставил кулчу и тарелочку с фруктами и на стол Расиму. Только после этого он налил гостям чай, а послу последним.

Сначала гостям, потом хозяевам – таковы правила гостеприимства.

Когда слуги ушли, Расим бросил дольку хурмы в рот, чем привел русого Бахрома в недоумение. Расим пожевал, проглотил хурму и с наслаждением от вкуса ответил на незаданный вопрос:

– Думая о благе государства, у меня вообще вылетело из мыслей, что нужно проснуться на сухур. Это утомляет, вам ли не знать, – Расим жестом намекнул на свою занятость.

– Мирас будет поставлять вам фрукты и бахчевые, Ангуран – корнеплодные и клубневые овощи, зёрна и муку, а Арруж будет поставлять вам семена для новых посевов, – после глотка чая, Аъзам перешёл к делу.

– Хорошо, – прошептал Расим, побарабанив пальцами по столу. – В каких объёмах? В тех, о которых мы договаривались с султаном? – Расим разломал свежевыпеченную кулчу и вдохнул исходивший пар – так любил делать его отец.

– На первое время мы будем поставлять треть от оговоренного…

– Этого мало, – Расим в негодовании перебил Аъзама.

– Мы понимаем, – Аъзам попытался сделать утешительный жест. – Мы увеличим свой посев. Если с позволения Всевышнего урожай будет обильным, мы поставим запрошенный объём.

Расим покивал, положил кусок кулчи в рот и задумался, пока жевал:

– «А как же Фалид? Ах, да, у них там кроме этих луж с чёрным маслом, больше ничего нет».

Расим ухмыльнулся про себя, но движения губ подло выдали его, чем снова озадачили представителей Ахоруна. Они не понимали переменчивые гримасы Расима, пусть и едва заметные.

– Вам нужно больше, мы понимаем, – заговорил Юсуф, но был перебит.

– Какова будет цена за телегу? – спросил Расим.

Аъзам переглянулся со своими путниками и задумчиво насупились, чем привлекли недоумевающий взгляд Расима.

– Поставки будут разделены на соответствующие продовольственные группы и цены на них будут отличаться друг от друга, – заявил Аъзам. – К примеру мешок картошки будет стоить от ста до двухсот султана в зависимости от сорта, а мешок моркови от восьмидесяти до ста десяти. Цены разнятся даже в самом Ахоруне.

– Не вижу в этом никаких затруднений, – сказал Расим. – Если из Арружа приедет одна телега с рисом, а вторая с картофелем, пусть продают по той цене, по которой наши перекупщики смогут оплатить пошлину в казну Зебистана, и при этом остаться с прибылью, – характерным выражением лица Расим развёл рукой, что означало «всё просто».

– Всё не так просто, господин посол, – поправил Аъзам.

Расиму не понравился тон, с которым это было сказано.

– Что такое? – прищурился он с подозрением на Аъзама.

– Султан не намерен отправлять караваны с телегами, – ответил Бахром. – Его светлость хочет построить грузовые лодки и на них доставлять товар по Зарафшану, а часть отправлять на прямую в Чехру33 по Гурезу.

Расим захотел раздавить пиалу в своей руке, словно переспелую хурму. Эта неприятная для него новость привела его в ярость. Это могло стать… Нет! Это уже может стать нежелательной преградой его планам. Он не позволил ярости отразится на его внешности. Расим тихо вздохнул и задумался, бережно положив пустую пиалу на стол.

– Одна такая лодка будет вмещать груз пятнадцати телег, – заверил Юсуф. – Мы пересекли озеро на одном из первых построенных лодок, а также привезли с собой гостинцев, – добавил он с улыбкой.

Нет, Расиму было нужно выпить ещё чашку горячего чая, чтобы потушить в себе ярость.