В знак единого соболезнования состоянию падишаха Нодира жители Расулабада не осмеливались в открытую готовиться к празднованию. Они просили дозволения у посла, который говорил от имени его светлейшества. Последние месяца именно это и было объектом прошения горожан на аудиенции у Расима. Он был не против праздника, но при этом призывал людей к скромным затратам.

Так и вышло – скромные угощения, скромные украшения, скромные представления. Праздник был не таким радостным, как хотелось. В отсутствии падишаха, народ приглашал к себе за стол и представления его наследников, но у тех были свои предпочтения в ночное время. Расим же наоборот, уделял большое внимание своим согражданам и гостям Расулабада. Однако этой ночью он остался дома.

Расим прошёл в гостиную и щелчком пальцев зажёг все лампы и свечи. Он сел за стол на возвышении и открыл толстую книгу. За четыре месяца пристального изучения Расиму не удалось прочитать и слова из основного текста, написанного клинописью. Он перелистал все книги и рукописи в своей библиотеке и на стеллажах в поисках подсказки и похожих текстов. Тщетно. Иногда он целыми днями не отрывал глаза от пожелтевших, полужёстких страниц и в итоге закрывал древнюю книгу ни с чем.

Расима сильно бесило и то, что он не мог понять из какой кожи сделаны страницы этой книги. Зачем ему это знать – без понятия. Основной текст занимает две трети от площади листа. Смирившись с тем, что ему не прочитать его, Расим перешел на примечания к основному тексту. Они были написаны по краям основного текста письмом Алифа. Многие из них были написаны каллиграфическими узорами и в виде квадратов, треугольников, ромбов и кругов. Расим полагал, что это перевод или комментарии к определённым абзацам текста.

К своему сожалению, Расим даже их не мог прочитать. За свою жизнь он прочитал сотни старых книг и рукописей, знает все разветвления письменности современных языков Рахшонзамина. Начертания букв в этой древней книге тоже кажутся ему знакомыми, но он не может прочитать и слова с уверенностью, что он делает это правильно. Возможно, во всём виноват почерк автора примечаний. Если это так, почерк просто ужасен, что злило Расима. В спокойном же состоянии он сомневался в том, что эти примечания написаны одним человеком. Они были почти на каждой странице до первой половины книги, занимая практически всё пустое пространство вокруг основного текста. Затем их становится всё меньше и меньше, и последние двести страниц не имеют примечаний к тексту. Чем дальше Расим листал книгу, тем больше понимал, что до полного исчезновения письменность примечаний меняется. Если в начале в каждом слове было по несколько надстрочных и подстрочных знаков, то постепенно их количество уменьшается. Расим не мог распознать большинство этих знаков и не знал правило их применения.

Слова с меньшими знаками тоже давались с трудом Расиму. Из последних примечаний он прочёл несколько слов, но не мог понять их значения. Они были написаны совсем на другом языке, но на каком? Иногда некоторые слова отдалённо напоминали ему старые, вышедшие из употребления слова, но в них были лишние буквы, звуки и те самые малознакомые ему знаки. Одним из таких было слово «Инсон» – человек. Оно было написано с отличием от современного письма: над гласными стояли знаки произношения: под первым алифом стояли две наклонные черты, а над вторым алифом стояло открытое кольцо с хвостиком наверху, а точка в букве «н» стояла посередине ковша вровень с её краями.

Другой сложностью этих примечаний был их каллиграфический стиль. Расим не мог разобрать, где начало, а где конец предложения. Он всё больше склонялся к тому, что эти примечания нарочито так написаны, что в них есть какой-то шифр. Однако Расиму пока не удалось разгадать этот ребус.

Все эти тщетные попытки прочитать текст или понять примечания злили его, особенно сегодня. Потому то он и остался дома, чтобы народ не видел его в гневе.

Послышались шаги. В дом вошёл Одил. Он был в белой шерстяной рубахе с длинными рукавами. Тёмно-серая тесьма украшала его рубаху и плотные шаровары. Поверх рубахи был тёплый коричневый камзол с рукавами до локтей и белым растительным узором. На голове – ничего, кроме подстриженных чёрных волос.

– Какие-нибудь успехи, мой светлый господин? – он знал, что у Расима нет посторонних ушей, потому обращался к нему так, как того хотел посол.

С любопытным взглядом он подошёл к топчану и положил на край стола Расима небольшой деревянный кубок с ещё тёплым тутовым сиропом и лепёшку, испечённую со шкварками. Лепёшку и сироп передала его кухарка, жившая рядом. Ахдия хотела остаться и приготовить что-нибудь Расиму, но он отпустил её домой, отпраздновать Ситорамон с родными.

Расим взял кубок, посмотрел на чёрную густую массу и сделал короткий глоток. Напиток был приторным, отчего Расим слегка скорчился.

– Скажи мне Одил, как так вышло, что нет никого в Зебистане способного прочитать эти письмена? – устало спросил Расим; в его голосе звучала огорченная нотка.

Сделав большой глоток, Расим угрюмо поставил кубок. Он глазами следил за тем, как Одил меняет выгоревшие свечи. Закончив со свечами на стенах, Одил снова подошёл к топчану, чтобы поставить новую свечу.

– Если кто и сможет прочитать эту книгу, то только вы, мой светлый господин, – Одил заменил и зажёг свечу на настольном подсвечнике и отошёл от топчана, сложив руки за спиной, как это любит делать его господин.

Расим отломил кусок от лепёшки с сомнением посмотрел на слугу. Он закрыл книгу и отодвинул её в сторону.

– Как обстоят дела во дворце? – задав вопрос, Расим положил кусок лепёшки в рот.

В ожидании ответа Расим уставился на язычок пламени свечи у него на столе. Последние три дня он практически не покидал свой дом. Хоть он и был добр к народу, он уже устал выслушивать их жалкие повторяющиеся прощения. Он решил уделить время этой поганой книге. Опрокинуть бы свечу, чтобы она сгорела дотла. Вместо этого он слегка повёл рукой на расстоянии от свечи, и она погасла.

– Обстоятельства во дворце неизменны вашим планам, мой светлый господин, – глядя на дым от погасшей свечи, ответил Одил.

Расим кивнул и сделал ещё один глоток сиропа.

– Скажите, светлый господин, вы три раза были на праздничном приёме султана Ахоруна и каждый раз получали отказ.

– Я и в четвёртый раз пойду, – Расим решительно перебил слугу.

Одил кивнул, не сомневаясь в этом, и продолжил:

– Я помню, как вы говорили о ямах на пути к цели. Скажите, светлый господин, как вы собираетесь заполнять эти ямы? Как вы будете их обходить?

– Чтобы заполнить одну яму, нужно вырыть другую, – Расим посмотрел прямо в глаза Одилу. В полумраке, нависшей над топчаном, самоуверенная ухмылка Расима показалась слуге коварной и зловещей. – Я рою эту яму глубоко и не спеша, – тихо добавил Расим, посмотрев в сторону.

– Вот поэтому я верю в вас. Вы желаете добра и процветания Зебистану и благи ваши намерения. Я уверен вы сможете прочитать эту книгу, – Одил кивнул в сторону толстой книги.

Расим коротко, едва заметно покивал в благодарность за поддержку, а его глаза самодовольно засияли.

– «Я найду разгадку к этой книге», – сказал он про себя.

– Господин! – послышался недалёкий зов.

Расим с неожиданностью взглянул на Одила и перевёл взгляд в сторону двери. Слуга в неведении пожал плечами. Расим спустился с топчана и прошёл на веранду вместе с Одилом.

– Господин! – по правому крыльцу взбежал, на удивление всем и даже самому себе, склонившийся под тяжестью прожитых лет, главный придворный лекарь в тёмно-синем стёганом халате и короткой белой чалмой, повязанной вокруг черной тюбетейки. – Господин, он… – старик запыхался, пока бежал сюда от ворот. Жадно глотая воздух, он перевёл дыхание и продолжил осевшим голосом. – Падишах едва дышит. Он снова потерял сознание и нам не удалось привести его в чувства. Господин, его руки содрогались, а вскоре и всё тело начало, – старик с ужасом поднял глаза на Расима. – Состояние его светлейшества стало ещё хуже. Мы обязаны что-то сделать! – старик был настолько взволнован, что говорил на одном дыхании, отчего его слова звучали отрывисто и нечетко. – Может, позвать ведьм? – отчаялся он. Его глаза залились слезами. В Расиме он видел последнюю надежду.

– «Дыши, не то задохнёшься и раньше своего падишаха отправишься на тот свет».

Расим бросил на него колкий взгляд из-под хмурых бровей. Благо свечи, зажжённые на колоннах, недостаточно освещали веранду, и главный придворный лекарь не смог распознать злорадство на лице Расима.

– Зажги огонь в очаге, – в слух сказал Расим Одилу.

Тот кивнул и вернулся в гостиную.

Изобразив искреннее сочувствие, которое он только мог найти в своей тёмной душе, Расим подошёл к старику и склонил голову на бок.

– Именитые и наилучшие врачи и лекари боролись с его недугом. Даже вы, господин визирь, пытались помочь светлейшему падишаху, – Расим утешительно положил руку на плечо старику, скрыв свою неприязнь к его персоне. – Все мы оказались бессильны, – тихо вымолвил он с поддельной досадой. – Нашего любимого падишаха сразила неведомая болезнь. А как побороть то, что неведомо? – он посмотрел в глаза старому визирю. Озабоченность в его голосе тоже была поддельной. – Чёрная напасть тоже неведомый недуг. Надеясь справиться с ней, мы предали наши посевные земли огню. Боюсь, такой подход в отношении к нашему падишаху был бы нечеловечным, – промедлив добавил он.

Визирь с ужасом отшатнулся от Расима.

– Неужто нельзя ничего поделать? Неужели нет никакого лекарства? Неужто мы будем смотреть, как падишах иссыхает? – слёзы потекли по его морщинистым щекам.

Старик был готов разрыдаться. Он посвятил всю свою жизнь семье падишаха. Он служил ещё отцу Нодира, а его самого любил как собственного сына.

– И мне искренне больно это осознавать, – прошептал Расим, отойдя на пару шагов назад.

– Кто же тогда будет править государством? – озадаченно прозвенел его дряхлый голос. Несмотря на любовь к падишаху, даже он понимал, что наследники Нодира просто никчёмные бездельники, которых совсем не заботит состояние их отца.

Расим отвернулся, чтобы незаметно от старика закатить глаза.

– «Я, глупый ты старик. Зачем же ещё сдалась мне должность премьер-министра?»

После налаживания торговли с Ахоруном, Расим привёл падишаха в чувства и нарочито в течение недели, чтобы никто ничего не заподозрил, своими хитрыми уловками убедил Нодира назначить его премьер-министром. Правда он вступит в эту должность на Наврузе.

Впоследствии, ему ещё несколько раз приходилось приводить падишаха в чувства, что бы лекари подумали, будто падишаху становится легче. Убедившись, что никто ничего не подозревает, необходимость в этом растворилась в воздухе, как дым от той погашенной свечи.

– Я верю, в нужный час наследники образумятся и примут бразды правления, – убедительно произнёс Расим, повернувшись к старику.

– Который из них? – визирь неуверенно вздохнул.

Расим подошёл к нему и заботливо положил руку на его опущенное плечо.

– Всё будет хорошо, – обещал Расим. – А теперь, ступай, мой друг. Проследи, чтобы светлейший господин ни в чём не нуждался.

Расим помог старику спустится с крыльца и проводил его до ворот. За воротами визиря здравоохранения ожидала лошадь. Старик медленно пошёл к ней, чтобы вернуться во дворец. Расим помахал ему на прощание и вернулся в дом.

– Что прикажете делать мне, мой светлый господин? – Одил, склонив голову на бок, стоял на веранде. Взгляд его был подозрительным.

Расим довольными глазами посмотрел на слугу и поднялся на веранду. Он похлопал Одила по плечу и сел на топчан под окном гостиной.

– Мы близки, – «Я близок», – к цели. Ступай за ним и проследи, чтобы старик от горя всё-таки не обратился к ведьмам. Порой, до ничтожности неожиданные вещи могут нарушить идеально продуманные планы. А я пока подумаю над новым предложением жадному султану.

Приняв приказ, Одил с рукой у сердца почтенно склонил голову и направился к воротам.

На веранде было холодно для раздумий, потому Расим вошёл в дом. Рядом с книжными стеллажами Одил постелил ему курпачу и дастархан, положив на него недоеденную лепёшку и кубок с тутовым сиропом. Слева от топчана в каменной стене был очаг. Расим сел, скрестив ноги под собой, и задумчиво посмотрел на огонь. Он снял свой тёплый зелёный халат с тёмно-зелёным полосами. Не отрывая глаз от огня, он левой рукой протянул свой бархатный халат, ожидая, что слуга заберёт его. Через десять биений сердца Расим посмотрел на протянутую руку и вспомнил, что отпустил всех своих слуг. Тихо вздохнув, он опустил руку и положил халат рядом.

На улице стояла глубокая, холодная ночь. Усталость давала о себе знать затяжными зевками. Расим ощущал вялость в ногах, вот бы их кто помассировал. В добавок, было ощущение, словно ему на плечи и голову положили десять мешков картошки. Ох, как же он ненавидит эту картошку.

Его клонило в сон, но ему нужно было упражняться. Со скрещенными ногами под собой он повернулся к очагу и уставился на пламя. Глубоко вздохнув, он протянул руки и медленно закрыл глаза. Выровняв дыхание, Расим сфокусировался на своих руках. Он хотел вытянуть пламя из очага и поглотить его в своих ладонях. Перед его закрытым взором предстало одно слово, что не давало ему полностью сосредоточиться и применить силу.

Вздохнув с досадой, Расим встал и заставил свои вялые ноги подняться на топчан. Он подошёл к одной из разнообразных ниш в алькове. Он достал толстую коричневую свечу с алыми пятнами, зажёг её щелчком и положил в глиняную лампу. Снова сев за стол, Расим положил лампу посередине и пододвинул к ней древнюю книгу.

Жёлто-оранжевый язычок пламени с ярко-голубым основанием нагрел верх свечи и тающий воск начал испускать бодрящий аромат сквозь круглые, овальные и ромбовидные отверстия лампы.

Расим склонил над книгой голову и начал искать то самое слово. Вдыхая благоухание свечи, он постепенно перестал клевать носом. Он перевернул страницы ближе к середине и пальцем повел по примечаниям.

Вот оно, это слово.

Расим задумался, глядя на него. Оно сильно напоминало ему другое слово. Он взял чистый желтоватый лист со стопки на левом краю стола и пером в точности переписал это самое слово. Под ним он написал слово, о котором думал. Сравнив их взглядом, он неуверенно прочёл слово из книги:

– Акоб?

Согласно знакам и точкам это слово читалось именно так. Но в слове, которое он написал снизу, первой буквой была другая гласная, а вместо «к» было увулярное «к».

Аромат свечи полностью развеял чувство сна, как и сомнения насчет этих слов. С вновь приобретённой ясностью ума Расим был уверен, что оно значит…

– Позволите войти, мой светлый господин? – вдруг послышался сладкий грудной голосок.

Решение загадки, которое только что вертелось на его языке, вылетело из его уст вместе с негодованием в его томном, тихом выдохе.

– Что ты тут делаешь, Гулру? – он поднял взгляд на молодую женщину, стоявшую в дверях. – «Прочла мои мысли и пришла помассировать мне ноги?»

Она была в фисташково-зелёном платье из плотного шёлка с тонким золотистым узором. Вырез и талия украшены бисером под цвет облегающего платья. Поверх был жилет с коротким мехом под цвет её волнистых медно-рыжих волос. Она столь не вовремя нарушила ход его мыслей. В иной раз Расим был бы рад этому, но теперь, когда она стала подарком, Расим хмуро сдвинул брови. Гулру же большими светло-карими глазами кокетливо смотрела на своего господина. На её широких тонких губах была кроткая улыбка.

– Праздник закончился, и я решила проведать вас, свет моей души, – грациозной походкой Гулру пошла в сторону топчана.

Расим коротким жестом потушил свечу в лампе и спустился с топчана-возвышения. Не отрывая взгляд с её привлекательных бёдер, Расим медленно подошёл к ней. Гулру хотела прильнуть в объятия Расима, но он остановил её на расстоянии локтя, и снова смерил её взглядом. Её грудь, спелая как апельсин, манила выжать всё соки. Он вдохнул её аромат – как всегда она пахла лавандами. Подавив искушение, Расим опустил руки и из-под дуги густых бровей посмотрел ей в глаза – та смотрела на него, недоумевая почему он отстранил её.

Расим снова поднял левую руку и провёл вниз по её щеке и шее, не касаясь её кожи, покрытой мурашками от холода.

– Ты вся дрожишь, – прошептал Расим.

– Я хочу, чтобы вы согрели меня, – тихо ответила Гулру, положив руки на грудь Расиму.

– Ты знаешь, в чьих объятиях должна греться, – он отстранился от Гулру на шаг.

– Я соскучилась по вам, – Гулру смущённо опустила глаза и руки.

Расим многозначительно посмотрел на неё и отвел взгляд, когда Гулру посмотрела в ответ.

– Зачем ты здесь? – отстранённо спросил Расим.

– Мои ранетки чувствуют недомогание, мой светлый господин, как и я, – сделав короткий шаг вперед, ответила Гулру. – Мы хотели узнать, когда вы освободите нас от… этого дара? – замешкав, спросила она.

Губы Расима растянулись в ехидной улыбке. Он повернул в её сторону голову и спросил с сомнением в голосе:

– Вы выполнили свою задачу?

Расим знал, что нет.

– Мы уже четвёртый месяц возлежим с ним в постели, ублажаем его. Исполняем все его извращённые желания, – насупилась Гулру, отчего стала ещё прекрасней. – Вы обещали, что наш дар быстро сделает своё дело, но Носир здоров как бык. Мы же иногда чувствуем себя плохо, – пожаловалась она.

– Вы пьёте красный чай, как я вам велел? – Расим подошёл к ней и заботливо повёл вниз внешней стороной ладони по волнистому локону, ниспадающему к её подбородку.

– Не каждое утро, – призналась Гулру. – Иногда он встаёт очень рано и берёт нас… – не договорив, она опустила глаза в сторону с наигранным смущением.

Расим с безразличием склонил голову ей вслед и посмотрел в край её глаз, неумело подделывающих стыд. Он предвидел, что Гулру не будут следовать его указаниям относительно предотвращения развития порока, которым он их наделил. В отличие от предыдущего дара, который обернулся катастрофой, этот дар он продумал тщательно. Он предусмотрел возможные осложнения и заранее подготовил лекарство. Правда это был его второй опыт, и он не был уверен в эффективности этого лекарства. Несмотря на это, Расим дал им красный чай и наказал пить его каждое утро до полного рассвета. А вот следовать его словам – это уже их забота. Самого же Расима заботило достижение целей, а она и её подруги – лишь средства для достижения целей; и как всем известно – средства бывают расходными.

С другой стороны, его интересовал успех задания Гулру и её ранеток.

– Как часто он хочет вас? – негромко спросил он.

– Господин, – она подняла робкий взгляд на Расима, – он… похотлив и ненасытен. Он желает нас по несколько раз в день. Часто… после одной сразу требует… берёт другую. Иногда он берёт двух или трёх одновременно… Откуда у него столько сил? – удивление в её голосе не было притворным.

Расим смерил её задумчивым взглядом. В глубине души он хотел, чтобы Гулру осталась невредима.

– Ты… прекрасна, – ласково протянул Расим. – Твоё тело привлекательно, а кожа гладка как скорлупа фисташки. Но… как часто желает он испробовать плод твоей фисташки? – промедлив и потеребив пальцами у её губ, Расим медленно опустил руку и указал на её нижние губы, которые он часто ласкал.

Тонкая дуга её правой брови озадаченно поднялась вверх. В неярком свете помещения в её глазах заиграла притворное недоумение. Хотя она прекрасно понимала, на что намекает Расим.

– Ты мокнешь, когда он ласкает и берёт тебя? – как бы ни старался Расим, он полностью не смог подавить ревность в своём бесстрастном голосе.

Его холодный взгляд заставил Гулру и в правду побагроветь. Она робко, действительно робко посмотрела на него снизу вверх и думала над ответом.

– «Сказать ему да? Сказать, что Носир порой бывает нежным и доставляет им удовольствие? Эта ревность в голосе… Зачем он так поступил со мной? Мы же любим друг друга… Или больше нет?»

Гулру была в замешательстве. Их здоровье было под угрозой. Тревожась за себя и своих подруг, она пришла к Расиму за помощью или хотя бы за ответом. Сколько ещё это должно продолжаться? Хотя ответ они получили ещё при найме на эту работу, похоже, что всё идет к тому, что она уйдёт отсюда ни с чем.

– Он хочет вас своим мужским естеством, – из кривых уст Расима это позвучало не вопросом, а упрёком.

Носир не делает с ними того, на что намекает Расим. Только сам Расим испытывал страсть к подобному. Ох, как же она соскучилась по его языку… по всему Расиму, а он… Гулру разочарованно посмотрела на Расима. Его слова ранили её в сердце. Всё его отстранённое поведение ранило её.

– «Зачем вы так поступаете со мной?» – вслух она не осмеливалась спросить.

– Удовлетворение его плотских утех… его плоти, – с отвращением добавил Расим, – обычными способами, – он взглядом указал на её нижние нежные губы, – не приведут к нужному результату так скоро, как вы того желаете… Как того желаю я!

Расим говорил негромко, но последнее в ушах Гулру прозвучало словно раскат грома, разбив ей сердце. Она потупилась, а через мгновение вопросительно посмотрела ему в глаза.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

Газ – единица измерения длины/расстояния, равная примерно 92 сантиметрам.

Ахорун произносится с гортанной «х» и ударением на «у».

Рахмон произносится с гортанной «х».

Адхам произносится с гортанной «х».

Катрон произносится с увулярной «к».

Зухур произносится с гортанной «х».

Курут и курутоб произносятся с увулярной «к».

Шахло произносится с гортанной «х».

Хабиб произносится с гортанной «х».

Рукия произносится с увулярной «к».

Ханифа произносится с гортанной «х».

Сухроб произносится с гортанной «х».

Голиб произносится с увулярным «г».

Вомик произносится с увулярной «к».

Гани, Гайрат произносятся с увулярным «г».

Шахривар – последний месяц лета, произносится с гортанной «х».

Тохир произносится с гортанной «х».

Мухсин произносится с гортанной «х».

Дереза – кустарниковое растение.

Мохнур произносится с гортанной «х».

Махмуд произносится с гортанной «х».

1 мархала = 6 фарсангов, произносится с гортанной «х».

1 джебель = 28 газов.

Аспгардон – должность в конюшнях султана – человек, который едет за арендованным лошадьми и возвращает их на привязи.

1 фарсанг = 6 тысяч газов.

1 мил = 4 тысячи газов.

Шатрандж – настольная игра, прорадитель шахматов.

Мошкичири – см. Глосарий.

Мехродж произносится с гортанной «х».

Тахмон – стопка курпачей, одеял и подушек

Ахдия произносится с гортанной «х».

Бахром произносится с гортанной «х».

Чехра произносится с гортанной «х» с ударением на «а».

Зарв – золотая монета Ахоруна

Конец ознакомительного фрагмента

Купить и скачать всю книгу

<1...14 15 16

На страницу:

Перейти

16 из 16