Апостол Судьбы

– Это уже все рамки переходит! Ты как покупателям золото показываешь с такими ногтями?! – верещала старшая на весь торговый зал. Спасибо Богу, если он существует, что в начале смены не было покупателей. – Сколько это может продолжаться?! Посмотри на себя, чувырла! Ты весь магазин позоришь своим внешним видом! У нас, между прочим, солидная торговая сеть, и мы должны поддерживать её имидж!

– А что не так? – Полина опустила голову, уставилась на ногти. Да, уже отросли, хотя были срезаны под самую кожу. Кому может быть дело до таких мелочей, когда в жизни столько забот?

– Что не так? Ты серьёзно? – налетели другие девушки.

– Полина! Ни маникюра, ни макияжа, ни причёски, вещи все затасканные, как половые тряпки!

– Ты выглядишь, как побирушка у церкви!

– Это тебя начальник давно не видел! А сегодня приедет и…

И Полина уже решила сама. Положила на стол заявление об уходе. Она умела признавать поражение, прекрасно понимала, что не может соответствовать имиджу ювелирного магазина, но ни перед кем не собиралась оправдываться. О матери-алкоголичке, отбирающей всю зарплату, знать никому не нужно. Пускай думают, что Полина просто неряха по жизни. Ей всё равно.

Начальник хмуро пробежался глазами по заявлению, удивлённо взглянул на Полину, окинул пристальным взглядом её потёртые временем вещи, поникшее лицо, спрятанные за спиной руки и просто спросил:

– Что у тебя случилось?

– Ничего, просто хочу уволиться, – упрямо протянула она.

– Я могу узнать причину? – заупрямился и он. – Полин, мне кажется, тебе нужна помощь.

– Вот ещё! – вскинулась Полина, краснея лицом. – Просто… эта работа не для меня. Или я не для неё… Просто подпишите, пожалуйста, и всё.

Он видел, что её решение окончательно. Или сам понял по внешнему виду. Получив добро и разрешение не отрабатывать две недели, Полина зашла в туалет, увидела себя в зеркало и прослезилась. Какая же она неряшливая, зачуханая, страшная! И вот это чучело стояло перед солидным красивым мужчиной и смело что-то требовать! Ничего удивительного, что он отпустил её прямо сейчас, не дожидаясь конца смены. Кому нужно такое позорное чудище в престижном заведении!

Ничего не изменилось, но идти в подсобное помещение за сумкой и курткой стало стыдно просто до паники. Если бы можно было стать невидимой, забрать свои нищие пожитки, убежать без оглядки и никогда не возвращаться, обходить это место дальними дворами! Почему хотя бы раз в жизни не может исполниться всего одно её желание?

Зал был полон покупателями и персоналом. Продавщицы вальяжно посматривали на Полину, давая понять, что её увольнение им известно, но не стоит того, чтобы отвлекаться от клиентов. Начальник ждал её, одетую и собравшуюся, чтобы обсудить последние формальности увольнения, и к завершению разговора попробовал ещё раз предложить ей помощь и уговорить остаться. Полине хотелось зарыдать, рассказать о своих бедах, кричать, что она передумала и отдала бы всё, лишь бы только остаться.

– Нет, спасибо, у меня всё замечательно. Я просто хочу другую работу.

– Ну что ж… Позвони мне, если передумаешь.

Но уже вечером она позвонила по объявлению и попала работать в бар с не самой хорошей репутацией.

Всё сегодня валилось из рук, окружающие как будто бы говорили на непонятном языке. Все чего-то хотели, что-то требовали, цокали, возмущались, и их голоса бились теннисными мячами по черепной коробке.

Всё было привычно. Адский день на ненавистной работе, пьяные клиенты за столами и на танцполе, их шутки и намёки, небрежное отношение коллег. Отчего с каждым днём всё сильнее разрасталось внутри пламя, Полина не понимала, но потушить его не могла. Маленький чертёнок выбрался из недр подсознания, пролез прямо в мозг и диктовал там свои возмущения.

«Всё очень, очень плохо, и жить так дальше нельзя!»

«А что? Что тогда делать?»

«Надо покончить со всем!»

«Как? В петлю полезть? Уйти в тундру и замёрзнуть там?»

«Ты знаешь, кто виноват во всех твоих бедах!»

Полина вышла на крыльцо и закурила сигарету. Сие ядовитое удовольствие она пару раз в смену стаскивала из пачек коллег. На свои ожидаемо не было денег, да и подсаживаться не хотелось. Так, снять иногда напряжение.

На улице поднялась метель, подкурить удалось далеко не с первой попытки. Ветер швырял пушистый снег то в одну щеку, то в другую, то прямо в глаза. Всё неприятное привычно.

Интересно, а тот парень, Никита, действительно придёт сегодня? Если он не дурак, останется дома. Полина зажмурилась и тряхнула головой, не столько от ударившего в лицо снега, сколько от нелепых мыслей. Видела себя в зеркало. Парень просто решил пошутить. Устроил представление перед друзьями, пока те хихикали где-то за углом. Кому она нужна такая! Да и ей никто не нужен. От этих мужчин одни беды. Обходилась как-то без парней все свои восемнадцать, обойдётся и теперь.

«А всё из-за неё!»

Полину всю трясло, и она сама не могла понять, от холода или несправедливости.

«Да, во всём виновата мать. Грязная алкоголичка испортила тебе жизнь, а ты и терпишь. Всё позволяешь, всё отдаёшь и только тихонько плачешь в подушку».

– А что я могу сделать? – всхлипнула Полина, увидела, что от ветра потухла сигарета, спрятала её в карман и вернулась в бар.

«Избавиться от неё. И больше никто не помешает тебе наладить жизнь».

Полина застыла на месте.

«Ведь если так посудить, её не станет, и все проблемы можно будет решить. Устроиться на нормальную работу, тратить зарплату только на себя, жить в своей квартире. Одни только плюсы. Если бы её просто не стало…»

«Боже, да что за ужасы лезут в голову!» – Полина мысленно зарядила себе пощёчину и убежала в подсобку, снимать верхнюю одежду…

Сидящий за пустым столиком молодой мужчина в чёрном худи проводил её долгим взглядом и с саркастичным выражением покачал головой.

– Ну посмотрим-посмотрим, надолго ли тебя хватит.

Глава 4 «Снежные препятствия»

Полина работала до шести вечера, и мне пришлось целый день маяться в ожидании. Дурные предчувствия не давали покоя, мне хотелось ехать немедленно и прямо сейчас. Вдруг что-то пойдёт не так – застрянем на несколько часов, закроют дорогу, движение встанет из-за очередного ДТП. Да мало ли что может произойти в такую-то вьюгу на крайнем севере!

Как ни старался отвлечься, спокойно усидеть на месте я не мог. «Шило в заднице!» – проворчал на меня Игорь, и я с ним даже согласился. У меня не получалось не то чтобы расслабиться или подумать о чём-нибудь другом, я чувствовал себя так, как будто по моим венам растекался смертельный яд, я точно знал, где находится антидот, но почему-то не пытался его добыть. Я почти физически ощущал, как этот яд горячит мне все жилы и бьёт по артериям!

В таком заведённом состоянии я почти и думать забыл о своём жутком ночном видении. Оно почти выветрилось из памяти, словно было обыкновенным страшным сном.

Наконец время пришло, мы с Игорем и Антоном приехали в Талнах. Но внедорожник встал в сугробе. Намертво. Как ни толкали мы его, и сзади, и спереди, как ни умолял и ни матерился Игорь, как ни работал педалями Антон, ласково призывая железного коня к упорству, всё без толку. Внедорожник лёг на пузо, колёса ушли глубоко под снег среди заезда во двор, а лопату мы, как назло, не купили. Ни одной машины поблизости не было. Таких отчаянных, как мы, на дорогах единицы.

‒ Да что же это за едрёна мать такая! ‒ зарычал Игорь, воздев руки к тёмному небу. ‒ Мы, воскресшие апостолы высших сил, не можем противостоять какому-то ветерку со снежочком!

Машину покачивало от бокового ветра, и Игорь получил по лицу порцией снега. Антон приоткрыл дверь и крикнул:

‒ Хватит там причитать! Залезайте в маши…

Резкий порыв выхватил дверь из его руки и со стуком, от которого у любого автолюбителя ёкнет сердце, едва не сорвал с петель. Антон попытался её закрыть, но ветер имел на нашу дверь свои планы. Я бросился на помощь, пока её не оторвало к чёртовой бабушке. На переднем крыле осталась вмятина.

С минуту мы молча сидели в салоне и смотрели на стены снежных вихрей, окружающих нас со всех сторон. Машину качало, как колыбель, темно, видимости никакой. И надежды на скорое спасение тоже.

‒ Прежде чем меня четвертуют… разрешите написать завещание, ‒ мрачно вздохнул я, чувствуя приближение катаклизма.

Антон тоже вздохнул.

‒ Ничего. Мы поехали выполнять свою работу. Будем считать это издержками профессии.

Вздохнул и Игорь. И с тихой надеждой поинтересовался:

‒ За вредность молоко полагается? Успокоительное? Сто грамм?

‒ Сколько там время, Никита? Полина скоро освободится? ‒ глянул на меня Антон в зеркало заднего вида. Я полез по карманам и застыл с каменным лицом. ‒ Ты чего?

‒ Я… кажись, телефон потерял.

Игорь звучно шлёпнул себя по лбу.

‒ Только не говори, что выронил куда-то в снег!

‒ Не говорю. Но такая вероятность есть.

Антон молча стукнулся лбом об руль.

Искать лёгких путей на этот раз не получилось. Телефон стоял на беззвучном режиме, и просто позвонить на него, чтобы найти по рингтону, оказалось мало, а вибрации не было слышно из-за воя вьюги. Втроём мы ползали по снегу вокруг машины минут, наверное, пятнадцать, пока мне в макушку не прилетел запущенный Игорем снаряд.

В салон сели, как три снеговика, не потрудившись отряхнуться. Настолько надоело получать снегом по рожам. Я скинул с себя облепленные белыми комьями шапку и перчатки и принялся протирать несчастный телефон. Корпус оказался холодным, как кусок льда, и телефон не желал включаться.

Антон и Игорь настороженно обернулись ко мне, и я развёл руками.

‒ Замёрз!

‒ Изнеженный яблочный американец, ‒ цокнул Игорь, покачав головой. ‒ Суй в подмышку и грей, чего сидишь?

– Зачем, если есть печка… – указал было я на панель.

– Чтоб неповадно было. Грей давай, – не уступал в непреклонности Игоря Антон.

Делать было нечего. Пока я шипел от холода в подмышке, Антон посмотрел на свой телефон и озадаченно сказал:

‒ Время почти без пяти шесть.

‒ Твою ж!..

Я сунул телефон во внутренний карман куртки и принялся натягивать покрытые снегом шапку и перчатки.

‒ В общем, я пешком побежал.

‒ Один что ли?

‒ Ну а что делать? Я позвоню, если что. Или напишу.

‒ Телефон не забудь отогреть! ‒ кричал мне вслед Игорь, но я уже выскочил из машины и сквозь метель припустил по сугробам.

Полина уже оделась, когда я, отдуваясь, вломился в помещение бара. Пока она стояла спиной ко мне, шарясь по карманам и поправляя шапку, я наскоро отряхнулся от снега, перевёл дыхание и напустил на себя безмятежный вид. Полина обернулась, пошла к выходу и вся покраснела, увидев меня.

‒ Привет! ‒ поздоровался я, как со старой подругой. ‒ А я тут тебя жду.

Она, бедная, аж дар речи потеряла. Смотрела бегающими глазами то на меня, то на дверь за моей спиной, желая, очевидно, сбежать.

‒ Привет, ‒ выдавила из себя. ‒ А ты чего здесь… На улице ужас что творится.

‒ Да ерунда, я всё равно здесь рядом был, ‒ заливал я, небрежно махнув рукой. Надеюсь, моё лицо не сильно красное после пурги. ‒ Ты как домой ‒ на такси или на автобусе?

‒ Никак. То есть… пешком. Я тут недалеко живу.

Я окинул её скептичным взглядом. Маленькая и худенькая, как восьмиклассница. В дешёвой курточке, из которой давно выросла, древнем колючем шарфе и в старой шапке с полуоторванным помпоном.

‒ Тебя же ветром унесёт до самой Дудинки. Пойдём, я поддержу. Ну в смысле, провожу.

По её выражению я понял, что она бы скорее предпочла улететь не то что в Дудинку ‒ портовый городок в девяноста километрах от Норильска ‒ на Северный полюс, чем принять моё предложение. Полина судорожно пыталась сообразить, как отделаться от меня, но я уже распахнул дверь и жестом пригласил её на улицу.

До её дома добирались, ожидаемо, почти вслепую, по сугробам, пряча лица. Страшно представить, как миниатюрная Полина ходит в такую погоду одна. Мне пришлось настоять, чтобы она держалась за меня, чтобы не улететь. Сначала упиралась, но упав на гололёде и чуть не вылетев на дорогу, приняла помощь и крепко ухватилась за мой локоть. А я с ироничной усмешкой заметил валяющийся на боку светофор. Не выдержал, бедняга. Бывает!

Помню, как в детстве я пошёл в школу сквозь такую же метель. Ох и хапнул я тогда приключений, скажу я вам! Идти было сравнительно недалеко, но мы жили на самой окраине города, на обдуваемой местности, где мало строений и людей.

Сам маленький и тощий, в большом пуховике, делающим меня похожим на космонавта, с набитым учебниками и ненужным хламом рюкзаком за спиной и простым шуршащим пакетом со сменкой в руке я тонул по пояс в сугробе, но отчаянно пытался добраться до заветной школы. Первый класс как-никак, нужно набираться новых знаний!

Ресницы слиплись от мокрых снежинок, дышать было тяжело из-за хлещущего по лицу, как кожаными перчатками, ветра. Пробираешься вслепую, если повезёт, на секунду-две спасёшь лицо от порыва, сделаешь глоток воздуха и с новыми силами в путь, покорять вершины.

Я выбрался из сугроба, и меня тут же подхватило стихией, как домик из «Волшебника изумрудного города», пронесло несколько метров и вышвырнуло на дорогу. Выбираться с неё пришлось ползком на четвереньках, потому что встать я не смог, как ни пытался. На моё счастье, ни одной машины на проезжей части тогда не показалось.

Когда я героически добрался до школы и предстал во всей своей красе, облепленный снегом до самых бровей, с единственным ботинком в пакете, болтающие на вахте тётки вытаращились на меня, как на диковинку.

– Здрасьте! – бойко, как пионер, воскликнул я.

– Ты как сюда добрался, мальчик? – изумилась охранница. – Актировка по одиннадцатый класс, ты чего!

Актировка – официальное разрешение не ходить в школу из-за погодных условий – обычное и очень частое явление на крайнем севере, но его я как-то упустил. Торопился сесть скорее за парту и совсем забыл послушать справку-автомат по домашнему телефону. Мама ещё тогда была жива, но находилась на ночной смене, а бабушка как не кстати сильно заболела и не проснулась провожать меня.

Обратно меня не пустили, так что в пустой и тихой школе я сидел один, пока мама не забрала меня домой.

Я пытался шутить и паясничать, но быстро понял, что в экстремальных ситуациях Полине не до смеха. Хотя откуда у неё чувство юмора и позитивное отношение к жизни, когда дома каждый день ждёт вдрезг пьяная мать, которая наверняка портит ей жизнь так, что я не могу себе и представить. И хорошо, если она будет одна, а не с толпой пьяниц и наркоманов.

По дороге я пытался сообразить, как поступить с Полиной дальше. Надо попасть к ней домой или каким-то иным образом увидеть её вместе с матерью. Тогда в моей голове сложится более ясная «клиническая» картина, и все вместе мы придумаем, как помочь бедной девчонке.

Жила она в типичной хрущёвке, совсем как я во времена своей нищенской жизни. Точнее, жизни вообще. Едва мы зашли в подъезд, идущая впереди Полина развернулась, загородив мне путь, и выпалила:

‒ Спасибо, что проводил. Дальше я сама.

Я озадаченно глянул на лестницу за её спиной.

‒ Может, тебя…

‒ Нет, не надо!

‒ Почему? ‒ пристально посмотрел я ей в глаза, и покрасневшее от холода лицо ещё больше вспыхнуло. ‒ Ну, в принципе, я могу и сам догадаться. А ты можешь высказаться. Тебе ведь этого так не хватает.

Подаренным высшими силами магнетизмом я располагал к себе людей, особенно женского пола. Они видят ‒ или чувствуют ‒ во мне своего потенциального ангела-хранителя и обычно сами желают раскрыть передо мной душу. Когда это происходит, жизнь моих «клиентов» начинает меняться, от одного ли откровения со мной или от коллективного влияния всей моей команды. Как пойдёт.

Я не ожидал, что девушка вдруг расплачется.

‒ И… извини, я… Что ты… обо мне подумаешь! ‒ рыдала она, пряча руками лицо.

‒ Подумаю, что нам лучше уйти от входной двери и подняться выше, ‒ резонно заметил я.

Так и сделали. Она не сказала, на каком этаже находится её квартира, но между вторым и третьим этажом чувствовала себя более-менее в безопасности. Стало быть, один из последних, а скорее, пятый. Ладно.

Полина высказалась мне о том, как из-за истерички-матери ушёл отец, как та спивается, приводит домой не всегда знакомых собутыльников, заставляет работать дочь и отнимает у неё всю зарплату. Призналась, что с детства испытывает трудности в социуме, а её неухоженный по безденежью внешний вид ещё больше усугубляет эту проблему. Как только из-за этого и бросила то единственное, что приносило ей хоть какую-то радость в жизни ‒ любимую работу в ювелирном магазине.

На своём апостольском веку я выслушал много историй, но почему-то эта вызвала особый отклик в моей душе. Я сам не понял почему. То ли от того, что она принадлежит моей землячке, то ли потому, что я прекрасно знаю, что это такое, когда у тебя никого нет. Есть все и есть ты. Будь ты хоть трижды прожжённым интровертом, всё равно человеку нужен человек. Хотя бы один.

Последние пару минут Полина молча смотрела в заметённое снегом окно, утирала слёзы и шмыгала носом. Я тоже молчал, чтобы дать ей остыть и прийти в себя. После спускания пара нужно подождать, пока он полностью рассеется, чтобы не обжечься. Эффект горячего попкорна в бумажном пакете.

‒ Скажи, как ты видишь своё будущее? ‒ мягко проговорил я. ‒ Ты вообще планируешь когда-нибудь жить? Или так до старости и будешь обслуживать алко-притон в собственном доме?

Полина тяжело вздохнула и посмотрела на меня уже почти спокойно.

‒ Я ко всему привыкла… Ко всему, ‒ меланхолично промолвила она.

‒ Значит, тебя всё утраивает?

Глаза её моментально увлажнились, и Полина спешно отвернулась.

‒ Да что я могу…

‒ Я уверен, что вечно это длиться не будет, и скоро всё изменится. Просто знай, что у тебя всё получится, всё в твоих руках. Ты отвоюешь кровно заработанные деньги, зарплатную карточку, своё имущество и всё, что к нему прилагается, приведёшь себя в порядок и вернёшься на ту самую работу, которую так любила. Начальник ведь сказал, что примет тебя обратно, если ты захочешь вернуться. Так сделай уже первый шаг.

Она не успела мне ответить. Сверху раздался громкий лязг металлического засова, и пунцовая Полина моментально побледнела.

‒ Уходи, быстро! ‒ испуганно прошипела она и побежала вверх по лестнице. Я тихо шмыгнул за ней.

В этот момент по подъезду разнеслись нетрезвые оры. На площадке между пятым и четвёртым этажами вышли курить пьяницы ‒ двое мужчин и женщина. Тощая, иссохшая, с глазами навыкат на пропитом лице, полуседые не крашенные волосы собраны в пучок, грязная одежда. От всех разило кислым потом и нестиранной одеждой.

‒ О-о! Явилась наконец! ‒ прогундосила женщина мерзким сиплым голосом, выставляя напоказ полубеззубый рот, увидела меня и вытаращила глаза. ‒ Это чё такое? Ты мне в дом мужика что ли надумала привести?!

‒ Нет, он… не со мной, ‒ жалко проблеяла Полина.

‒ А ну домой пошла и посуду иди мой! Тараканы бегают, как у себя дома, пока ты тут задницей крутишь! Тебе сколько можно повторять ‒ мужики зло! Нечего с ними водиться, пока молодая! Это мне уже можно, хуже всё равно не будет! ‒ хрипела мать уже в спину девушки, пока та семенила домой. Её гости загоготали и стали поддерживать собутыльницу. Она перевела взгляд на меня, так и застывшего на ступеньках. ‒ А ты куда идёшь, молодой интересный, если не с ней?

Я для виду растерянно осмотрел все двери квартир и ляпнул:

‒ А пятьдесят восьмая не здесь?

Алкоголичка хрипло захохотала.

‒ Соседний подъезд, первый этаж! Таблички что ли не читаешь, дорогой? Ногами топал аж до пятого!

Пока все они гадко ржали и сыпали уничижительными шутками, я спустился на пару этажей вниз и прислушался. Курят, обсуждают несуразные пошлые вещи, матерятся, орут мерзкими голосами, хохочут скрипучим смехом, воняют. Господи, как к такому можно привыкнуть? Мне противно, а восемнадцатилетней девчонке каково? Как ещё на плаву-то держится…

Но самое жуткое в другом. Едва я взглянул на мать Полины, я моментально понял, что Дарья права. Эта женщина нежилец. Хоть и выглядит вполне довольной жизнью и помирать ещё не собирается, жить ей осталось очень и очень недолго.

И я должен приложить все усилия к тому, чтобы на тот свет её спровадила не замученная ею дочь.

* * *

Полина стремительно надраивала тарелку старой липкой губкой с мылом. Надо скорее вымыть всю гору посуды и закрыться в комнате. Скоро с подъезда вернутся «гости», снова начнут пялиться на неё, строить из себя джентльменов и настойчиво предлагать выпить. Пьяная мать может и сцены ревности устроить, а у Полины ещё с того раза не все волосы на голове отросли. А если мать надумает обсуждать Никиту, страшно представить, что здесь начнётся.

На широком подоконнике пластикового окна ‒ единственная дорогая вещь, сохранившаяся в доме ‒ сидел молодой мужчина. Трезвый и опрятный, со стильной стрижкой, в серых джинсах и чёрном худи с закатанными рукавами. Он наблюдал за Полиной пассивно насмешливым взглядом.

‒ Терпишь вот, терпишь… а конца и края-то всё нет и нет, ‒ беспечно говорил он. Полина ещё усерднее заскребла губкой по тарелке. ‒ И так будет продолжаться ещё о-о-очень долго. Того и гляди, сама пить начнёшь, с ней на пару. Станешь вот такой же страшной, вонючей, беззубой, с пропитым и прокуренным голосом. Да-да… Вот такая вот у тебя жалкая судьба, Полиночка.

Тарелка чуть не выпала из рук. Девушка неуклюже поймала её, положила в грязную груду, низко склонила голову и заплакала.

‒ Плачь, не плачь ‒ ничего не изменится, ‒ безжалостно отрезал парень, с кислой улыбкой покачав головой. ‒ А всё она. Всё из-за этой грязной алкоголички, которая только и делает, что ломает тебе жизнь. Да, это всё она… Вот бы она сдохла!

Полина горько всхлипнула и принялась умывать заплаканное лицо.

‒ Ну ты ведь хочешь от неё избавиться. Отравить, задушить шарфом, столкнуть с лестницы…

‒ Господи, хватит, ‒ прошептала девушка, замотав головой, и схватилась опять за посуду.

‒ Или воткнуть нож в её гнилую печёнку. Много-много раз втыкать в неё нож. Да-да, вот этот.

Дрожащей рукой Полина держала большой разделочный нож и завороженно осматривала лезвие, по которому медленно водила пальцами второй руки. Тот, кто сидел на подоконнике, лениво скривил губы в довольной усмешке.

В коридоре распахнулась дверь, и в квартиру ворвались пьяные голоса. Полина выронила столовый прибор и принялась усердно драить посуду.

Парень в худи понаблюдал, как тесную кухоньку наполняют алкоголики, рассаживаются за обставленный рюмками и закусками стол и расслабленно завалился спиной на оконное стекло.

‒ Ну что ж, заседание продолжается, господа присяжные заседатели… Заседание продолжается.

Глава 5 «Озарение свыше»

Я стоял на лестничной площадке и пытался сообразить, что делать дальше. Сколько у нас ещё есть времени, чтобы вмешаться в дела этой… с позволения сказать, неблагополучной семьи, пока не случилась катастрофа? Следует ли вернуться к ребятам и всё обсудить или лучше поторопиться, стучать в дверь и действовать наобум, как я периодически и поступаю, получая в итоге по шапке от других апостолов? Наверное, лучше Антону узнать, что я почувствовал приближение смерти. Это всё-таки по его части.

Надев мокрые от растаявшего снега перчатки и шапку, я глубоко вздохнул и вышел в бурю.

До места, где намертво встала наша машина, я добирался минут пять и скоро увидел, что Патриота там нет. Выбрались, значит. Или кто подсобил. Хорошо, конечно, но где мне их теперь искать?

Только сейчас я вспомнил, что так и не включил телефон. Они, наверное, мне звонили уже раз десять и ещё столько же раз хлопнули себя по лбу. Хотя за столько лет должны были бы уже привыкнуть к моим заскокам и выходкам, к которым то и дело меня толкает необъяснимый внутренний зуд.

По уже известной причине пришлось зайти в ближайший подъезд. Там я вытащил из внутреннего кармана телефон, который уже относительно отогрелся от моей груди, включил его и скоро увидел два пропущенных от Дарьи и по нескольку от Игоря и Антона.

Недолго думая, я набрал абонент «Любимая» и уже после первого гудка услышал безразличное:

‒ Ты наконец-то вспомнил, что телефон надо держать включённым?

‒ Тебе уже всё рассказали, да? ‒ мысленно почесал я затылок.

‒ О ваших подвигах разве что по новостям не говорят ‒ репортёры в снегу застряли, – со всей иронией произнесла Дарья. – Вообще я звонила тебе, чтобы кое-что сказать.

‒ Я весь внимание, майн либе фюрер, – оживлённо отрапортовал я, но она мой энтузиазм не разделила и со всей серьёзностью сказала:

‒ Если хочешь помочь Полине, вам лучше поторопиться. То, что я увидела в её будущем, произойдёт уже сегодня. И возможно, очень скоро.