Хунну. Пепел Гилюса

В сопровождении двух верховых помчался в крепость на встречу с Мэн Фэном, который за время пребывания на поле сражения, был оповещён пешими гонцами о полученных уронах. Из-за понесённых ханьцами потерь Мэн Фэн в первый раз в жизни «потерял лицо». Не дожидаясь очередного донесения о числе схваченных степняков, возглавил не задействованную в битве конницу, в бешенстве безжалостно нахлёстывая коня, умчался в Сэньду.

Потери были действительно немалые, хотя при несчётных в прошлом столкновениях с хуннами случались потери и поболее. Из четырёх тысяч трёхсот ханьцев, участвовавших в сече, в живых осталось всего тысяча сто человек, а ведь это были не какие-то крестьяне или «молодые негодяи», а не раз проверенные в боях воины регулярной армии. Чжен Ги, вскачь добрался до крепости, встретился с Мэн Фэном, находившимся в резиденции Минь Куня, радостно известил обоих об исключительной удаче, выпавшей им. О том, что к ним в руки попался известный в прошлом неоднократными набегами на Хань военачальник варварской страны Сюуньзан.

Любимец многих хуннских, сяньбийских воинов, человек необыкновенной силы и отваги, обладавший свойственным многим степным воинам удальством, бесшабашной лихостью, искусно владеющий мечом и луком, неплохо знающий ханьский язык, Сюуньзан относился к той части знати, считавшей: хунны, сидя на лошадях, должны управлять народами. Он являлся побратимом шаньюя всех сяньбийцев – Таншихая, побратимом жичжо вана знатного рода Циолин – Западного чжуки Ашины, был одним из двадцати четырёх родовых, наследственных жичжо ванов Северной Хуннской державы. Являясь прямым выходцем военной аристократии, он люто ненавидел Ханьскую империю, к ханьцам иначе как со словами «червяк», «шакал» или «гиена» не обращался. Вместе с тем не проявлял к взятым в плен имперцам жестокости, тем более, никого не пытал, не опускаясь до уровня палача. Обладая широкой, как сама степь душой, Сюуньзан ничего не жалел для воинов, мог отдать, поделиться последним, что имел, никогда не кичился высоким происхождением, как никто другой из жичжо ванов ценил, уважал простых ратников.

Три месяца назад по велению шаньюя Юлю, решившего понемногу начать тревожить границы Хань, Сюуньзан собрал вокруг себя около шестисот сяньбийских, хуннских воинов, начал готовиться к набегу. В течение последующих недель снабдил людей необходимым снаряжением, откормил лошадей, заранее выбрал направление в сторону крепости Сэньду, торопясь, двинулся к вражеской территории. Домчавшись до лесов и кустарников, растущих поодаль от сторожевых башен, Сюуньзан намеревался изготовить здесь лестницы. Применить их для преодоления Стены, ворваться внутрь вражьего государства, уничтожить как можно больше чужих воинов, разграбить, разорить окрестности Сэньду, уйти в степи.

Радуясь поимке знатного степняка, Минь Кунь взволнованно спросил у Чжен Ги, где находится Сюуньзан. Расслышал, его под большой охраной везут к Стене, немедля распорядился послать навстречу триста человек конницы.

Слушая и наблюдая за Чжен Ги и Минь Кунем, Мэн Фэн всецело осознал, почуял настоящую удачу, эта удача, не покидая его, чудодейственным образом будет сопутствовать в дальнейшей жизни вплоть до того времени, когда, голый и окровавленный, будет стоять посередине покрытой войлоком холодной, стылой юрты кочевников, накрепко привязанный к коновязи.

Уведомлённый вездесущими слугами, Сюуньзан доставлен в одну из башен Стены, Минь Кунь приказал Мэн Фэну насколько возможно быстрее перевезти хунна в крепость, тот с сотней воинов, с парой повозок, второпях покинул Сэньду.

Мэн Фэн, лихо прискакал к башне, где находился пойманный жичжо ван, одетый в богатые доспехи, в шлеме, скрывающем нос, подбородок, в сопровождении трёх воинов вошёл в сумрачную, с одним окошком, темницу. Направился к тому месту, где на полу, на охапке грязной рисовой соломы в окружении знахаря, девятерых воинов охраны, освещаемый одним факелом, лежал раненый Сюуньзан. Он, посмотрел на распухшее, покрытое синяками, кровяной коростой лицо чужеземца, приказал лекарю сменить повязку, лекарь, осторожно отвязывая тряпку с плеча жичжо вана, намазал на рану целебную мазь. Лежащий без сознания Сюуньзан неожиданно очнулся, обвёл затуманенным взором сгрудившихся вокруг него ханьцев. Испытывая некоторый стыд от того, что враги видят его в лежачем, беспомощном положении, с трудом, превозмогая боль, сел на пол, прислонился спиной к шероховатым, плотно подогнанным камням узилища.

Чувствуя, как уходят последние силы, угадал в Мэн Фэне важного сановника, поглядел на него узкими шелками опухших глаз, на ханьском языке с презрением в голосе произнёс:

– Ну что, ханьская гиена, рад, что поймал меня, хуннского воина? Теперь твой плешивый император – порождение червя, щедро осыплет тебя милостями, может быть, отдаст в жёны одну из развратных дочерей, рождённых от бесчисленных блудниц.

Услышавшему слова кочевника, Мэн Фэну потребовалось сверхъестественное усилие воли, выхватив меч, не разделать хунна на ломти. Он, отвечая на слова пленника, еле-еле сдерживаясь от крика, желчно вымолвил:

– Это ты гиена, а не я, раз сидишь передо мной, привязанный цепью к стене подобно дикому отвратному зверю. Тебя, гиену, осмелившуюся оскорбить императора Великой Ханьской империи, ожидают такие пытки, о которых ты никогда не слышал.

По завершении полного ненависти разговора, произошедшего между хунном и ханьцем, присуствующие рядом воины недоуменно переглядывались, шепотом переговаривались о чем-то.

Заметивший их поведение, Мэн Фэн спросил у них, что случилось, о чем шепчутся? В ответ уловил, они очень удивлены схожестью его голоса с голосом варвара. Не придавая большого значения словам воинов, ощущая, кроме враждебности к Сюуньзану, какое-то особенное непонятное чувство, Мэн Фэн велел вынести наружу вновь потерявшего сознание жичжо вана, погрузить его в повозку, следовать в Сэньду. Трое хуннов, вывезенные с Сюуньзаном с места засады, умерли от ран по дороге.

Глава 3

Во время обратного пути в цитадель, подводя итоги прошедших дней, вспоминая схватку с варварами на поляне, чрезмерно тяжёлые, как он считал, утраты, неприятно удивившее его воинское мастерство степняков, ханец обострённым умом понял, самым главным, опаснейшим врагом империи являются хунны, они и только они способны сокрушить могущество Хань.

Отныне всю энергию, ум, способности поклялся посвятить одной цели – уничтожению Хуннского государства. По дороге к Сэньду имперец со стыдом вспоминал, как извещённый о числе убитых соплеменников, вне себя помчался с поляны в крепость, как взбешенный словами чужака, оскорбляющего божественного императора, чуть не разрубил его на куски, тем самым едва не погубил единственного пленника, добытого кровавым трудом.

Всегда державший себя в руках тут за считанные дни дважды давший волю гневу, Мэн Фэн дал обет усопшим предкам, он, потомок великого ханьского рода Луни, никогда больше в жизни не позволит чувствам одержать верх над собой.

Ещё в башне, почувствовал, понял, истязаниями не удастся добиться сведений от Сюуньзана, по прибытии в крепость заключил его в лучшие условия.

Встретился с Минь Кунем, уточнил с ним будущие действия, позже, они составили совместный план действий: было решено окружить хунна заботой, подлечить и отправить в город Сиань, в поместье Мэн Фэна. Там, искушая роскошью, хмельными винами, распутными женщинами, постараться переманить жичжо вана на сторону Хань.

По мере лечения Сюуньзана, когда с его лица полностью сошли припухлости, синяки, стало очевидным неправдоподобное сходство между ним и Мэн Фэном, к Минь Куню подошёл лекарь, согнулся в поклоне, запинаясь, доложил об удивительной схожести. Заинтересовавшись словами лекаря, Минь Кунь решил без промедления разобраться с этим обстоятельством, самому взглянуть на захваченного кочевника.

С охраной, двумя приближенными, проник в потайную угловушку, примкнутую к застенку, оттуда скрытно проследил за узником, пришёл в крайнее изумление от действительно невозможного сходства между степняком и преемником.

По истечении некоторого времени распорядился вызвать Мэн Фэна, при его появлении посоветовал посетить секретную комнатёнку, внимательно посмотреть на изловленного хунна. Озадаченый словами Минь Куня, Мэн Фэн не спеша прошёл в сокрытую клетушку, прильнул к потайному окошку, с удивлением рассматривал тяжело и медленно ходившего Сюуньзана, так похожего на него; ему на миг показалось, он в необхватном на всю стену зеркале наблюдает за собственным зеркальным отражением. Неотрывно разглядывая пленника, Мэн Фэн больше и больше удивлялся необыкновенной похожести варвара на него, тому, что черты лица полонянина, рост, форма головы удивительным образом совпадали с его внешностью.

С большим любопытством понаблюдав за жичжо ваном, у которого были такие, как у него раскосые чёрные глаза, одинаково изогнутые густые брови, широкие скулы, узкие губы и крючковатый нос, он неожиданно пришёл к мысли, поначалу показавшейся невозможной, подменить Сюуньзана собой, под его маской проникнуть в Хунну.

Неделю погодя с посещения потаённой каморки, Мэн Фэн провёл немного бессонных ночей в раздумьях над нежданно пришедшей в голову идеей, вдруг весь загоревшись ею, выбрал по гороскопу один из хороших дней, позвал к себе Минь Куня. Оставшись с ним с глазу на глаз, сказал, им, ханьцам, надо непременно воспользоваться выпавшим на их долю невероятным случаем. Предложил Минь Куню за время слежения за варваром, выяснить и вызнать как можно больше о его жизни, пристрастиях, привычках, позднее убить Сюуньзана, послать на вражескую территорию его, Мэн Фэна.

По его мнению, это единственная стезя, позволяющая достоверно узнать правду о хуннах, их планах.

С фанатичным блеском в глазах продолжил:

– Сами боги, сотворившие на земле двух одинаковых людей, благоволят моему начинанию. Я в полной мере сознаю риск задуманного дела, иду на это для блага родины.

Замечая на лице Минь Куня удивление и сомнение, не умолкая, приводил доводы в пользу обдуманного им замысла, настоятельно убеждая того в правильности зачина.

Всячески стараясь убедить собеседника, Мэн Фэн хлопком в ладоши вызвал слуг приказал накрыть на стол, пригласил за него Минь Куня с выставлеными на столе абрикосами, чёрным виноградом, засахаренными яблоками, нежными мясными шариками, искусно приготовленной дичью и соевыми соусами. Минь Кунь не вымолвивший на протяжении встречи ни одного слова, изобразил серьёзную заинтересованность умыслом подчиненного, детально взвешивая всё за и против, тягостно сомневаясь в успехе замысленного, медленно взялся за угощение, незаметно посматривая во время еды на будущего продолжателя.

Насытившись, посидел некоторое время в задумчивости, принял для себя окончательное решение, проговорил:

– Для воплощения в жизнь придуманной тобой затеи ты должен стать не просто двойником Сюуньзана, а им самим. Тебе предстоит узнать все его привычки, всё его прошлое, научиться стрелять из лука, как хунн, научиться ездить на лошади, как степняк. Если тебе удастся добиться полной схожести с дикарём, далее внедриться в Хунну, польза от этого для нас будет величайшая. В начале будущей весны начнём переговоры об обмене Сюуньзана на наших пленных, по их завершении обмен будет назначен на середину лета, к этому сроку ты должен быть полностью готовым к отправке в хуннские земли. Более того, ты обязан будешь возвратиться с добытыми у них сведениями до начала намеченного вторжения в степи. Отныне об этом деле государственной важности будут знать император, я, ты и пять высших чинов. С этого дня все дела, связанные с варваром, передаются под твоё начало, за все провалы, неудачи, если они последуют, будешь отвечать головой.

Попрощавшись, Минь Кунь на второй день отбыл в столицу империи город Лоян.

Получивший полное одобрение Минь Куня, значит и императора, в начале осени, когда Сюуньзан выздоровел настолько, что мог выносить дальнюю дорогу, Мэн Фэн под надёжной охраной отправил его в Сиань, в имение, поселил в одном из пяти монументальных домов. Но за день до усылки не удержался велел показать степняку сяньбийского гэдэхэу вана Босюйтана, превращённого ханьцами в человека-свинью, надеясь этим показом сломить волю жичжо вана, вселить непроходяший ужас в его сердце.

После отправки хунна в поместье, он остался в Сэньду, впервые встретился с Фань Чуном (поначалу оторопевшим от удивления), подробно расспросил того о прошлом Сюуньзана, потом распорядился удалить лазутчика за пределы империи, за реку Янцзы. Вслед за ним в южные окраины отослал всех воинов, принимавших участие в сражении на поляне, найдя повод, спровадил туда полководца Чжен Ги, убрал из крепости, выслал вглубь страны людей, имевших даже неявное отношение к варвару.

Завершивши в середине осени дела в Сэньду, возвратившись в Сиань, Мэн Фэн наслаждался окружающей жизнью, часто ходил по поместью, по его садам, дубовым рощам. Не отрываясь, подолгу смотрел на дивные белые хризантемы, цветущие в сливовом саду, любуясь их полупрозрачными лепестками, озарёнными мягким таинственным светом, будто вобравшим в себя всё тепло и красоту уходящей осени. Дышал, не мог надышаться сладкими, дурманящими голову ароматами садов, неустанно бродил по каменистым дорожкам, созерцая за необыкновенными по красоте предзимними закатами. Оторванный от всего обыденного, отрешённо гулял по прекрасным садам, проводил дни и ночи в объятиях юных наложниц, казалось, он, забыл о бренном мире.

К началу второй недели ноября, Мэн Фэн вышел из кущи наслаждений, вернулся к замышленному плану, целенаправленно, вплотную занялся Сюуньзаном. Желая быстрее выведать секреты кочевника, подослал к нему одалиску по имени Мэй Ин, великолепно владеющую хуннским языком и обладающую такой завораживающей красотой; один из охранников, случайно увидевший её, впоследствии добровольно согласился стать евнухом в гареме, лишь бы видеть её несравненную красоту.

Решившись использовать для интересов империи любимую наложницу, Мэн Фэн, ведая, она окажется в постели степняка, брезгливо прервал с ней интимные отношения.

Не показываясь на глаза кочевнику, настырно, дотошно изучал Сюуньзана, стараясь уловить, понять саму его душу.

Запоминал каждый поворот головы, улыбку, манеру есть пищу, жесты. Усыплял, раздевал донага, внимательно осматривал каждый рубец, каждое родимое пятно, чтобы впоследствии, испытывая мучительные боли, в точности нанести пятна, рубцы варвара на своё тело. Много раз встречался с красавицей и умницей Мэй Ин, приказывал доносить каждое слово, произнесенное поимником, наставлял, учил, как вести себя дальше.

Сюуньзан на все вопросы о прошлой жизни, о месте рождения, о родственниках и друзьях, которые как бы невзначай задавала Мэй Ин, отвечал без утайки, честно. На другие вопросы, касающиеся любых других сторон хуннской жизни, могущих навредить отчизне, он попросту не отвечал. Догадывался, днём и ночью находится под неусыпным наблюдением имперцев, гаремница, делившая с ним ложе может быть доносчицей. Ясно понимал, жив, не замучен до смерти только потому, – ханьцы хотят использовать его для тёмных непонятных ему целей.

С каждым днём, чувствуя, как к нему возвращается прежняя сила, Сюуньзан отбросил приходившие ранее мысли о самоубийстве и догадки о всевозможных действиях врага, вознамерился, во что бы то ни стало, раздобыть меч и коня, изрубить как можно больше ненавистных ханьцев, бежать в степи.

Принялся до поры терпеливо ждать удобного момента для осуществления задуманного намерения. Скрытно наблюдая за степняком, вживаясь в его истинную сущность, приобретая его привычки, Мэн Фэн учился скакать на лошади, стрелять из лука, как настоящий хунн. Но так как последнее давалось с немыслимым по тяжести обучением, ему захотелось посмотреть, как стреляет жичжо ван. Для этого через одного из воинов, охранявщих варвара, вручил тому в руки сяньбийский лук с одной стрелой. Находясь неподалёку, незаметно следил за пленником. Сюуньзан, получил от стражника лук, любовно осмотрел оружие, с усмешкой оглядывая охраняющих его вооружённых людей, не выстрелил в указанную мишень. Взял лук в левую руку, правой сжал тетиву со стрелой в кулак, как бы разрывая что-то, резко взмахнул обеими руками. Мгновенно выпустил стрелу, с расстояния двести шагов точно попал в шею караульного, стоявшего у куста опавших роз. При этом до крови поранил тетивой большой палец правой руки. Застрелив сторожевого, показав этим выстрелом редчайшую меткость, Сюуньзан, к изумлению многих, не был истерзан Мэн Фэном за убийство стражника.

Шло время. Дни превращались в недели, недели в месяцы, тут произошло одно событие, случающееся у многих женщин на земле. Проживая с двумя похожими мужчинами, один из которых непременно хотел стать неразличимым от другого, Мэй Ин безоглядно, со всей страстью загадочной, непредсказуемой души, влюбилась в одного из них, влюбилась в тридцатиоднолетнего воеводу Хуннской империи Сюуньзана.

Однажды она призналась в любви, созналась, что является осведомительницей, обязана каждое его слово передавать господину, сказала, Мэн Фэн, и так будучи невероятно похожим на него, старается вовсе стать неотличимым.

Рассказала, она три раза подмешивала в еду сонный порошок, к нему, спящему, приходил хозяин с евнухами.

Рассматривали на его оголённом теле шрамы, родимые пятна, которые, как она недавно узнала, господин точно воспроизвёл на себе. Говорила, не понимает, для чего он это делает, почему так упрямо хочет стать его двойником. Вымолвила, действия Мэн Фэна пугают её.

На вопрос Сюуньзана, как она отличает его от ханьца со строгим выражением на лице, ответила:

– Я вижу твою душу, твоё сердце, никакой человек, как бы он ни был похож на тебя, не сможет меня обмануть.

Чрез два дня после любовных признаний наложницы Сюуньзан, ощущая себя неловко от того, что подвергает Мэй Ин опасности, попросил незаметно добыть меч.

В конце весны, преодолевая неописуемые трудности, пойдя на всевозможные ухищрения, Мэй Ин выполнила просьбу любимого – достала два сианьских меча отличной закалки. Поднаторевшая в интригах безысходно сумеречной для неё гаремной жизни, где множество женщин борются за благосклонность одного мужчины, устроила так, что в случае обнаружения мечей подозрение пало бы не на неё, а на какого-нибудь охранника. Через некоторое число дней Мэй Ин завлекла Сюуньзана в единственный непросматриваемый, непрослушиваемый евнухами уголок клети.

Безмолвно плача, сообщила, ей стало известно, Мэн Фэн готовится превратить его в человека-свинью, тем самым обрекая на долгую растительную жизнь.

Суть древней ханьской пытки состояла в том, что у человека в течение многих месяцев, понемногу, раз за разом, отрезали руки и ноги, вырывали глаза, прокалывали уши, удаляли язык. Живой, ещё мыслящий обрубок, помещали в отхожее место, заботливо ухаживая за ним, старались как можно дольше продлить его нечеловеческое существование.

Мэй Ин, проплакала некоторое время, помолчала, навечно прощаясь с любимым, вымолвила:

– Не хочу дальше жить в этом мире. Не смогу жить, зная, ты превращён в человека-свинью. Прошу тебя – убей меня. Пронзи моё сердце мечом.

Ошарашенный страшными неожиданными словами красавицы, жичжо ван воскликнул:

– Зачем умирать?! Уйдём отсюда вместе! У меня есть мечи. Я убью их всех! Мы добежим до ворот, выйдем из города, я добуду лошадей, на них ускачем в степи!

– Ты не понимаешь, – с укоризной всмотревшись в глаза Сюуньзану, ответила Мэй Ин. – Мне не выйти из имения. Если сбегу, Мэн Фэн узнает, это я раздобыла тебе оружие, поймёт, я – твоя сообщница, найдёт, живыми похоронит моих родственников.

Долго Сюуньзан пытался уговорить Мэй Ин бежать, но понял, это бесполезно, пошатываясь, прошёл к тайнику, вытащил мечи, подошёл к наложнице, одним коротким ударом клинка проткнул её сердце. Уронил мёртвое тело на пол, сбросил с себя переливчатый шёлковый халат с длинными широкими рукавами, оставшись в штанах, в мягкой войлочной обуви, неслышно подбежал к окованной железом дубовой двери.

Из распахнувшегося проёма, теснясь, повалили караульные вместе с тонко кричавшими евнухами, увидевшими через запрятанные окошки лежавшую на полу мёртвую Мэй Ин, Сюуньзан, чуя во всём теле необыкновенную силу, ловкость, испытывая ярость в душе, зарубил ворвавшихся в камору и встретившихся на пути скопцов, стражников, вырвался в сад.

Побежал к расположенному посередине поместья самому большому строению, где, по рассказам Мэй Ин, проживал её господин. Чем ближе подбегал он к жилищу, мечтая застать там Мэн Фэна и зарезать, тем больше становилось врагов, хунн был вынужден остановиться, разъярённо сражаясь с прибывающими откуда-то ханьцами.

За время жестокой рубки некоторые охранники, вглядываясь в облитое кровью лицо степняка мнили, это владелец поместья, внезапно сошедший с ума, зачем-то бьётся против них, в панике бросали мечи, убегали.

На несмолкаемый шум схватки из дома вышел Мэн Фэн с охраной, сразу узнал Сюуньзана свирепо рубившегося с его ратниками, издал громкий крик, немедленно приказал, чтобы варвара любым способом взяли живым. Прикрытый тремя рядами мечников, непрерывно повторяя приказ, выжидающе приближался к кочевнику. Сюуньзан, с головы до бедер залитый кровью, получивший кровоточащие раны в грудь в плечо, показывая непревзойденное владение мечом, продолжал убивать караульщиков, роняя их изрубленные тела на прогретую весенним солнцем тёплую землю.

Но у любой силы и выносливости бывает мера.

Разделавшись ещё с тремя караульщиками, чувствуя, что начинает слабеть, до боли сожалея, что не удалось прикончить Мэн Фэна, Сюуньзан прижался спиной к одиноко растущему в яблоневом саду толстому дубу.

Схватился обеими руками за лезвие одного из мечей, с силой вонзил в живот, разрезая печень надвое, вытащил меч обратно.

Уже повещённый об убийстве Мэй Ин, оглядываясь вокруг, видя десятки убитых и раненых, Мэн Фэн подоспел к сидящему у дерева степняку. Нутром ощущая сводящую скулы злость к чужаку враз определил, варвар умирает, спасти его невозможно, велел воинам, не осмелившимся без приказания убить узника, отойти подальше. Оставшись вдвоём, начал громко, отчетливо говорить умираюшему:

– Ты, Сюуньзан, мерзостная хуннская собака, узнай перед смертью, я намеренно подослал наложницу Мэй Ин, познал с её помощью твоё прошлое. Я, воспользуюсь сходством с тобой, под твоей личиной проникну в вашу страну, убью трусливого шаньюя Юлю, твоего жалкого побратима Таншихая. Нашлю на вас тьму войск, они на корню уничтожат вашу непристойную империю.

Пребывая в багряном, заволакивающем сознание и чувства тумане, отрывками улавливая слова ханьца, криво ухмыляясь залитым кровью лицом. Издавая из окровавленного рта звуки, отдалённо напоминающие смех, Сюуньзан силился сказать какие-то слова, но, не успел их высказать, умер, широко раскрыв раскосые чёрные глаза.

Мэн Фэн, тихо подвывая от ненависти к жичжо вану, выхватил из ножен меч, нанёс множество рубящих ударов по лицу мертвеца, неузнаваемо изменил его черты.

Неспешно отдаляясь от дуба, не заметил спрятавшегося в густой зелени, всего в семи шагах от тела Сюуньзана, садовника по имени Чжао Гао, с начала до конца, видевшего, слышавшего о произошедшем в саду. До смерти, боясь быть обнаруженным, уткнувшись головой в траву, Чжао Гао желал превратиться в крохотного незаметного червячка, готового невозвратно уползти в почву, в её спасительную глубину.

Мэн Фэн, жалея, что не удалось взять степняка живым, подошёл к воинам приказал вывезти труп за пределы города; там порубить в мельчайшее крошево, зарыть глубоко в землю

Глава 4

До тонкости вжившись в роль кочевника, ставший неотличимым его двойником, Мэн Фэн легко приноровился ездить на лошади, как хунн, но стрелять из сяньбийского лука, как Сюуньзан, не смог научиться, хотя прилагал к стрельбе титанические старания. Упорно желая осуществить дерзновенную задумку, пользуясь тем, что ханьцы перед редко проводившимися обменами, непременно приравнивая степняков к ворам и разбойникам, всегда отрубали пальцы словленным хуннским и сяньбийским воинам, чтобы они никогда больше не могли стрелять из лука, приказал отрубить себе большой, средний, указательный пальцы на правой руке.

Повелел палачам пыточными орудиями нанести раны на тело, впоследствии эти раны, превратившись в безобразные на вид шрамы, должны были убедить хуннов, каким жестоким мучениям подвергался в плену. Лишь в самом конце замысла понял, одного сходства с кочевником, пусть и абсолютного, недостаточно, осознавая, мало и тех сведений, которые получил от Мэй Ин и Фань Чуна, придумал легенду, во время плена в результате каждодневных ударов по голове и жестоких пыток, он, «Сюуньзан», частично лишился памяти.

Считая придуманная им легенда, хорошо оградит от возможных будущих разоблачений, Мэн Фэн в начале наступившего необычно жаркого лета сто семьдесят второго года встретился в Сиане с Минь Кунем, обсудил с ним дальнейшие действия.