Золотой человек

– По телику в новостях говорили, будто они почти все уже переловлены, – сказал Ральф. – Не так уж много их на этот раз.

Джимми поддал ногой камешек.

– Вот бы поглядеть хоть на одного, пока их всех не переловили!

– Поглядеть – это что! Вот самому бы хоть одного поймать!

Ральф усмехнулся.

– Да ты, если увидишь букана, удерешь со всех ног! До темноты остановиться не сможешь.

– Это я-то?!

– Ты-то, ты-то! Драпать будешь как ненормальный!

– Черта с два. Я этого букана камнем – раз!

– И что дальше? В консервной банке домой понесешь?

Бросившись к Ральфу, Майк следом за ним выбежал на улицу и гнал его до самого конца квартала. Под непрестанные споры мальчишки пересекли городок, перешли на ту сторону железнодорожных путей, миновали чернильную фабрику и погрузочные эстакады компании «Вестерн Ламбер». День постепенно сменялся вечером. Солнце склонилось к самому горизонту. Поднявшийся ветер дохнул в лицо холодом, всколыхнул ветви пальм на границе участка «Хартли Констракшн».

– Ладно, покедова!

Вскочив на велосипед, Ральф умчался домой. Майк с Джимми двинулись назад, к городку, вместе, однако на Сидер-стрит их пути разошлись.

– Увидишь букана, звони, зови! – сказал на прощание Майк.

– Заметано!

Сунув руки в карманы, Джимми двинулся вдоль Сидер-стрит, к дому. Солнце спряталось за горизонт. С наступлением темноты вокруг здорово похолодало.

Шел он медленно, не отрывая глаз от земли. На улицах зажглись фонари. Движение почти прекратилось. За занавешенными окнами теплых, уютных гостиных и кухонь вспыхнули яркие желтые лампы. Из сумерек донесся резкий, истошный рев включенного телевизора. Пройдя вдоль кирпичного забора усадьбы Помроев, Джимми свернул за угол. Здесь кирпичная стенка сменилась решеткой железной ограды. Над оградой тянулись ввысь, в вечерний полумрак, темные, неподвижные, безмолвные громады кипарисов.

Остановившись на минутку, Джимми присел и принялся завязывать распустившийся шнурок. Порыв студеного ветра слегка качнул кипарисы. Издали, из темноты, донесся гулкий, зловещий гудок проходящего поезда. В голове замелькали мысли об ужине, о доме: отец, скинув ботинки, шуршит газетами, мать хлопочет на кухне, в углу теплой, ярко освещенной гостиной негромко бормочет телик…

Справившись со шнурком, Джимми выпрямился. Вдруг ветви кипариса прямо над его головой дрогнули, зашуршали. Разом оцепенев, Джимми поднял взгляд. Да, с темных ветвей свисало что-то наподобие тряпки, покачивающейся на ветру. Не в силах сдвинуться с места, мальчишка невольно разинул рот.

Букан! Ждет, следит за ним, притаившись на дереве!

Марсианин был стар – это Джимми каким-то образом понял вмиг. Казалось, от него так и веет сушью, пылью древних времен. Серая древняя тварь, безмолвная, неподвижная, обвивала ствол и ветви вечнозеленого дерева, свисала вниз космами спутанной, пропыленной насквозь паутины. При виде этого бесформенного, туманного существа волосы на затылке поднялись дыбом.

Серое существо едва заметно встрепенулось, с осторожностью, дюйм за дюймом, точно слепое, нащупывая путь, поползло вдоль ствола, свернулось в безликий, безглазый ком пыли и паутины.

Охваченный ужасом, Джимми попятился от ограды. На улицах совсем стемнело, небо сделалось черным, как тушь, – только несколько далеких звезд мерцали во тьме, равнодушно, будто тлеющие угольки. В дальнем конце улицы зарокотал двигателем свернувший за угол автобус.

Букан… висит на дереве, прямо над ним! Собравшись с силами, Джимми снова попятился прочь. Сердце в груди билось с болью, с натугой, так, точно вот-вот закупорит горло. Дышалось с трудом, перед глазами все помутилось, померкло до полной неразличимости – только букан, придвинувшийся ближе, маячил в какой-то паре ярдов над головой.

Помощь… на помощь звать надо! Людей… людей с шестами, чтоб подцепить и сбросить букана с дерева… да поскорее!

Зажмурившись, Джимми снова подался назад, но тут его будто бы подхватило, с головой захлестнуло громадной океанской волной, удерживающей на месте, сковавшей по рукам и ногам. Попался… Не вырваться… Напрягая все силы, он сделал шаг, другой, третий, и тут услышал…

Нет, не услышал – скорее почувствовал. То был не звук, а что-то вроде барабанной дроби или рокота морского прибоя прямо внутри головы. Волны накатывали одна за другой, нежно, негромко, и Джимми замер на месте. Мягкий, ритмичный рокот завораживал, не отпускал. Постепенно он сделался реже, начал обретать форму – и осязаемость: разбиваясь, волны становились вполне определенными ощущениями, картинами, образами.

Да, образами – образами другого мира. Мира марсиан. Букан разговаривал, рассказывал Джимми о собственном мире, в лихорадочной спешке сменяя одну картину другой.

– От… стань, – пробормотал мальчик заплетающимся языком.

Однако картины неотвязно, с упорством морского прибоя захлестывали сознание, заполняли голову целиком.

Равнины… пустыня без конца и без края. Темно-красная растрескавшаяся земля, изборожденная шрамами ущелий. Вдали, на горизонте, – гряда припорошенных пылью, источенных ветром холмов. Справа уходит вниз громадная котловина, исполинская пустая сковорода, окаймленная коркой высохшей соли: там, где когда-то плескались морские волны, осталась лишь горькая, едкая пыль.

– От… стань! – снова пробормотал Джимми, отступая еще на шаг.

Не тут-то было: картины становились все крупнее, все ярче. Мертвое небо, песчинки, песчинки, песчинки, без остановки летящие по ветру, бичами хлещущие все вокруг. Песчаные бури, громадные тучи песка пополам с пылью, навеки окутавшие растрескавшуюся поверхность красной планеты. Несколько чахлых кустиков у подножия камней, а дальше, в тени горных склонов, – запыленная паутина столетней давности, иссохшие трупы огромных пауков, застрявшие в скальных трещинах…

Картина раздалась в стороны, стала крупнее. Впереди показалось что-то вроде трубы явно искусственного происхождения, торчащей из красной спекшейся почвы. Отдушина… подземные жилища…

Кадр сменился, точно в кино. Теперь Джимми видел все, что скрыто в недрах планеты, сквозь множество слоев смятого, словно изжеванного, камня, до самого ее ядра. Увядшая, сморщившаяся планета без единого огонька, без следов жизни, без капельки хоть какой-нибудь влаги… кожура растрескалась, высохший сок пылью клубится по ветру, но далеко внизу, в центре ядра, виднеется сооружение вроде огромной цистерны, полости в самом сердце планеты.

Еще миг, и Джимми перенесся туда. Повсюду вокруг, будто гусеницы, ползали буканы. Машины, всевозможные конструкции, здания, ряды растений, генераторы, домики, залы, битком набитые каким-то затейливым оборудованием…

Однако кое-какие отделения полости оказались закрыты – и не просто закрыты, задраены наглухо. Заржавленные металлические двери… механизмы, рассыпавшиеся в прах… перекрытые вентили, разъеденные коррозией трубы… разбитые циферблаты, погнутые стрелки. Конвейерные линии глохнут, замирают одна за другой… у шестеренок крошатся зубья… отсеки закрываются один за другим, а буканов все меньше, и меньше, и меньше…

На этом картина снова сменилась другой. Земля… Земля, только видимая откуда-то издалека… зеленый, неспешно вращающийся шар, затянутый пеленой облаков. Просторные синие океаны глубиной не в одну милю, влажная атмосфера… сколько воды! И тучи буканов, мучительно медленно, долгие годы плывущих туда, к Земле, сквозь бескрайнюю космическую пустоту. Когда же настанет конец этому полету во тьме?

Но вот Земля увеличилась в размерах, приняла почти привычный, знакомый вид. Поверхность океана, многие мили пенящихся волн, чайки над головой, линия берега вдали, на горизонте… Да, океан. Земной океан. В небе неторопливо плывут облака… а по волнам дрейфуют громадные металлические диски вроде округлых рукотворных плотов не менее шести сотен футов в поперечнике. На каждом из дисков безмолвно, неподвижно лежат буканы. Здесь, в океане, есть все, что им необходимо: обилие минералов, а главное – вода.

Выходит, букан пытается рассказать что-то… что-то о самом себе. Диски на волнах… буканам нужна вода, хотелось бы жить на воде, на поверхности океана. Огромные плавучие диски, покрытые буканами сплошь… к ним-то марсианин и вел, эти-то диски, плавающие по волнам, и хотел показать ему, Джимми!

Буканы хотят поселиться на воде, не на суше. Только на воде… и им требуется его разрешение. Им нужен простор океана – вот что этот букан старается объяснить. Буканы хотели бы заселить поверхность воды, разделяющей континенты, и сейчас букан отчаянно просит, умоляет ответить. Хочет, чтоб Джимми сказал свое слово, дал разрешение… ждет, надеется, молит…

Картины в голове померкли и угасли. Шарахнувшись прочь от ограды, Джимми споткнулся о поребрик, упал, но тут же вскочил на ноги и отряхнул с ладоней травинки. По счастью, упал он в кювет. Букан, угнездившийся в ветвях кипариса, замер без движения так, что его едва удалось разглядеть.

Рокот прибоя в голове стих, затем умолк вовсе. Букан отвязался, оставил его в покое.

Развернувшись, Джимми пустился бежать. Пересек улицу, домчался до самого ее конца и, жадно хватая ртом воздух, свернул за угол, на Дуглас-стрит. Здесь, у автобусной остановки, стоял грузный человек с обеденными судками под мышкой.

Джимми подбежал к нему.

– Букан… там, на дереве, – задыхаясь от быстрого бега, выпалил он. – На большом дереве…

– Беги своей дорогой, малец, – буркнул толстяк с судками.

– Так ведь букан!.. – отчаянно, в страхе сорвавшись на визг, завопил Джимми. – Букан там, на дереве!

Из мрака к остановке вышли еще двое прохожих.

– Что? Букан, говоришь?

– Где?

Привлеченные шумом, к ним подошли еще несколько человек.

– Где он?

Джимми взмахом руки указал за спину.

– Усадьба Помроев… На дереве… у самой ограды, – еле переводя дух, пояснил он.

К собравшимся подошел коп.

– Что происходит?

– Парнишка букана нашел. Тащите шест кто-нибудь!

– Показывай, где, – велел коп, крепко ухватив Джимми за руку. – Идем.

Джимми отвел всех вдоль улицы, назад, к началу кирпичной ограды. Сам он вперед не полез, остановился от решетки поодаль.

– Вон там, наверху.

– Которое дерево?

– Кажется, это.

По ветвям кипарисов заскользил луч включенного кем-то фонаря. В особняке Помроев зажегся свет, парадная дверь распахнулась.

– Что там творится? – раздраженно, во весь голос прорычал мистер Помрой.

– Букана нашли. Близко не суйтесь!

Мистер Помрой поспешно захлопнул дверь.

– Вон он! – воскликнул Джимми, с замершим сердцем указывая вверх. – Вон, на том дереве! Там, там!

– Где?

– Ага, вижу!

Отодвинувшись от ограды, коп вынул из кобуры пистолет.

– Стрелять по ним без толку. Их пули насквозь прошивают, а им хоть бы что.

Кто-то принес шест.

– Высоко. Шестом не дотянешься.

– Несите факел!

Двое из собравшихся умчались в темноту. На улице начали скапливаться машины. У ограды, взвизгнув протекторами, затормозил, выключил сирену полицейский автомобиль. Хлопнули дверцы, к толпе подбежали еще несколько человек. Луч прожектора, ослепив всех вокруг, метнулся из стороны в сторону, нащупал букана и замер.

Букан висел на ветке кипариса как ни в чем не бывало. В слепящем свете прожектора он казался коконом громадного насекомого, в любую минуту готовым упасть под собственной тяжестью. Но вот букан, заподозрив неладное, шевельнулся, пополз вокруг ствола, неуверенно нащупывая жгутиками опору.

– Факел, черт вас дери! Факел тащите!

К ограде подбежал человек с пылающей планкой, оторванной от забора, в руках. Еще несколько человек обложили ствол кипариса кольцом из смятых газет и плеснули на них бензином. Нижние ветви дерева занялись огнем – поначалу неярко, будто бы нехотя, но вскоре разгорелись вовсю.

– Еще бензина!

Человек в белом форменном комбинезоне подтащил к кипарису канистру и щедро окатил бензином ствол. Пламя взметнулось вверх, ветви вмиг почернели, затрещали, запылали с удвоенной яростью.

Букан высоко наверху встрепенулся и, неловко подтянувшись, поднялся веткой выше. Языки пламени потянулись за ним. Букан зашевелился проворнее, раскачался, как маятник, взобрался на следующую ветку, и еще на одну, и еще.

– Глянь-ка, что делает, а?

– Ничего, не уйдет. Вон, вершина уже недалеко.

Кто-то принес вторую канистру с бензином. Пламя прыгнуло вверх. Толпа двинулась ближе к ограде, но полицейские оттеснили зевак назад.

– Глядите, глядите!

Луч прожектора качнулся вверх, следуя за буканом.

– Все. Дальше карабкаться некуда.

У вершины дерева букан остановился, повис на ветке, покачиваясь из стороны в сторону. Пламя, перепрыгивая с сука на сук, приближалось к нему, настигало. Букан слепо, неуверенно зашевелил жгутиками в попытках нащупать опору, и тут язык пламени, взвившийся выше других, дотянулся до него.

Букан затрещал, задымился.

– Горит, горит! – возбужденно зароптали в толпе. – Конец ему, гаду!

Охваченный пламенем, букан неловко отпрянул прочь… и упал, свалившись на ветку ярусом ниже. Еще секунду-другую он, дымясь, брызжа искрами, покачивался на ней, а после ветка, не выдержав, с протяжным треском переломилась надвое.

Букан звучно шлепнулся наземь, в ворох облитых бензином газет.

Толпа взревела, взбурлила, волной хлынула к дереву.

– Топчи его!

– Держи!

– Топчи гада!

Тяжелые башмаки заработали, точно поршни, втаптывая букана в землю. Один из охотников споткнулся, упал и, позабыв о повисших на одном ухе очках, поспешил отползти в сторону, а к дереву, отталкивая друг друга, рвались оставшиеся позади. Но вот с дерева рухнула вниз горящая ветка, и часть толпы отхлынула прочь.

– Есть! Сдох, зараза!

– Берегись!

К подножию дерева с треском рухнуло еще несколько веток. Толпа раздалась в стороны, собравшиеся, хохоча, толкая друг дружку, устремились назад.

В плечо Джимми вновь глубоко впились толстые пальцы копа.

– Все, парень. Конец делу.

– Они с ним расправились?

– Будь уверен. Тебя как звать? Фамилия, имя?

– Фамилия?

Но не успел Джимми назваться, как двое из толпы затеяли потасовку, и коп бросился разнимать драчунов.

Он еще немного постоял рядом, глазея вокруг. Ночь выдалась холодной, студеный ветер пронизывал одежду насквозь. Холод заставил снова вспомнить об ужине, об отце, читающем газету, разлегшись на диване, о матери, хлопочущей на кухне, о теплом, уютном доме, освещенном желтыми лампами.

Протиснувшись сквозь толпу, он выбрался на тротуар. За спиной обгорелой занозой вонзался в ночную тьму почерневший, дымящийся ствол кипариса. Несколько человек затаптывали последние язычки пламени на земле. От букана не осталось даже следа. С марсианином покончили, и глядеть тут больше было не на что.

Однако домой Джимми мчался так, точно букан гонится за ним по пятам.

* * *

– Ну? Что вы на это скажете?

Задрав нос, Тед Барнс отодвинул кресло от столика и закинул ногу на ногу. В кафетерии было шумно, с кухни сногсшибательно пахло готовящейся едой, посетители сплошной чередой двигались вдоль прилавка, толкая перед собою подносы и наполняя их снятыми с полок блюдами.

– Так это вправду был твой малец? – не скрывая любопытства, спросил Боб Уолтерс, сидевший напротив.

– Ты точно нам головы не морочишь? – усомнился Фрэнк Хендрикс, на секунду опустив газету.

– Нет. Все это чистая правда. Речь о букане, которого изловили вчера, в усадьбе Помроев. На дереве прятался, паразит.

– Да, было такое, – поддержал Теда Джек Грин. – В газетах пишут, какой-то парнишка засек его первым и привел полицейских.

– Вот это мой парень и был, – пояснил Тед, гордо выпятив грудь. – Что вы, ребята, об этом думаете?

– Перепугался небось парнишка? – поинтересовался Боб Уолтерс.

– Черта с два! – отрезал Тед.

– Пари держу, перепугался, – возразил Фрэнк Хендрикс, тот еще Фома Неверующий.

– Вот уж дудки. Побежал, отыскал копов и привел их на место. А мы-то сидим за столом, накрытым к ужину, и все гадаем: где его черти носят? Я уж забеспокоился малость, – упиваясь родительской гордостью, признался Тед Барнс.

Джек Грин, взглянув на часы, поднялся с кресла.

– Пора, однако, на службу.

Фрэнк с Бобом тоже поднялись на ноги.

– До скорого, Барнс, – сказал Грин, от души хлопнув Теда по спине. – Ну и малец у тебя – весь в папашу. Яблочко, как говорится, от яблони!

– Главное, не испугался ничуть!

Улыбаясь от уха до уха, Тед проводил взглядом приятелей, выходящих из кафетерия на оживленную полуденную улицу, не торопясь допил кофе, утер подбородок и с достоинством поднялся.

– Ни капельки не испугался… ни капельки, черт побери.

Расплатившись за ленч, он протолкался на улицу и, до сих пор переполняемый гордостью, улыбаясь всем встречным, нежась в лучах славы сына, направился обратно в контору.

– Ни капельки, – согреваемый изнутри жаром гордости, бормотал Тед. – Ни капельки, черт побери!

Проездной

Похоже, за день этот малый невысокого роста жутко устал. С трудом протолкнувшись сквозь толпу пассажиров, он пересек зал ожидания и подошел к окошку билетной кассы. Своей очереди коротышка ждал с нетерпением. Казалось, усталостью веет не только от его поникших плеч, но и от складок длинного, мешковатого коричневого пальто.

– Следующий, – проскрежетал Эд Джекобсон, дежурный кассир.

Коротышка выложил на прилавок пятидолларовую банкноту.

– Дайте мне новый проездной. У старого срок вышел, – попросил он, взглянув на стенные часы за спиной Эда. – Господи, времени-то уже…

Джекобсон принял пятерку.

– О’кей, мистер. Проездной на одну персону… куда?

– До Мэкон-Хайтс, – отвечал коротышка.

– Мэкон-Хайтс…

Джекобсон сверился с картой железнодорожных линий.

– Мэкон-Хайтс? Нет такой станции на маршруте.

Коротышка недоверчиво, раздраженно сощурился.

– Вам что ж, пошутить вздумалось?

– Мистер, станции под названием Мэкон-Хайтс не существует. Как я продам вам билет до станции, которой на свете нет?

– Что значит «не существует»? Я там живу!

– А мне-то что? Я седьмой год здесь в кассирах и точно вам говорю: нет такой станции. Нет!

Коротышка в изумлении вытаращил глаза.

– Но у меня там дом. Я каждый вечер возвращаюсь туда поездом, и…

– Вот, – оборвал его Джекобсон, подтолкнув к нему планшет с картой. – Ищите сами.

Коротышка схватил планшет и принялся лихорадочно вглядываться в карту, ведя заметно дрожащим пальцем вдоль перечня городков.

– Ну как, нашли? – поторопил его Джексон, облокотившись о прилавок. – Сами видите: такой станции нет.

Коротышка ошеломленно покачал головой:

– Ничего не пойму! Чушь какая-то… путаница! Уверен, здесь что-то…

И тут он исчез. Планшет со стуком упал на бетонный пол, а коротышки попросту не стало – испарился, пропал без следа.

– Дух великого Цезаря! – разинув рот, ахнул Джекобсон и выглянул из окошка.

Да, на бетонном полу у кассы остался только планшет. Коротышка исчез бесследно, будто никогда и не существовал.

* * *

– А дальше что? – спросил Боб Пейн.

– Дальше я в зал вышел, планшет подобрать.

– И он вправду исчез?

– Еще как исчез, – подтвердил Джекобсон, утирая покрытый испариной лоб. – Жаль, вас не было рядом. Как будто свет погасили: раз – и нет его. Ни звука тебе, ни движения…

Пейн, закурив, откинулся на спинку кресла.

– А прежде вы его хоть раз видели?

– Нет.

– В котором часу дело было?

– Да вот, примерно в этом же. К пяти время шло, – ответил Джекобсон и повернулся к окошку кассы. – Так, пассажиры идут.

– Мэкон-Хайтс, Мэкон-Хайтс…

Пейн зашуршал страницами путеводителя по штату.

– Такого нигде не значится, – сказал он. – Если этот пассажир объявится снова, пригласите его к нам, в кабинет. Я бы хотел с ним сам побеседовать.

– С удовольствием. Лично я с ним больше дела иметь не хочу. Чертовщина какая-то, – проворчал Джекобсон и повернулся к окошку. – Слушаю вас, леди.

– Два билета до Льюисберга и обратно.

Пейн, раздавив в пепельнице окурок, закурил еще сигарету.

– Такое чувство, будто это название я уже слышал, – проговорил он, поднявшись и подойдя к карте на стене. – Однако оно нигде не значится.

– Не значится, потому что нет такой станции, нет! Думаете, я, целыми днями продавая здесь билет за билетом, мог бы не знать? – буркнул Джекобсон и вновь повернулся к окошку. – Да, сэр?

– Будьте добры, проездной до Мэкон-Хайтс, – сказал вчерашний коротышка, нервно поглядывая в сторону настенных часов. – Только скорее, не мешкайте.

Джекобсон прикрыл глаза, крепко-крепко зажмурился, но, подняв веки, обнаружил, что коротышка стоит перед ним как ни в чем не бывало. Узкое, сплошь в морщинах лицо… поредевшие волосы… очки, мешковатое пальто… усталость во взгляде…

Бледный как полотно, Джекобсон пересек кабинет, подошел к Пейну, сглотнул.

– Опять он здесь. Опять он, тот самый.

В глазах Пейна сверкнули искорки охотничьего азарта.

– Тащите его сюда.

Джекобсон, кивнув, вернулся к окошку.

– Мистер, будьте любезны, пройдите к нам, – сказал он, кивнув в сторону двери. – Господин вице-президент просит вас уделить ему минутку-другую.

Коротышка сделался мрачнее тучи.

– Что стряслось? Мой поезд вот-вот уйдет.

Ворча что-то себе под нос, он толкнул дверь и вошел в кабинет.

– В жизни еще подобного не видал! Столько хлопот, и из-за чего? Из-за покупки месячного проездного! Упущу поезд – я на вашу компанию…

– Присядьте, – мягко перебил его Пейн, указав на кресло возле стола. – Значит, вы – тот самый джентльмен, которому нужен проездной билет до Мэкон-Хайтс?

– Да, и что в этом особенного? Что с вами со всеми такое? Что вам мешает попросту, без затей, продать мне месячный проездной, как всегда?

– Как… как всегда?

Коротышка явно сдерживался из последних сил.

– В декабре прошлого года мы с женой перебрались в Мэкон-Хайтс. И я вот уже шесть месяцев езжу по вашей линии десять раз в неделю, дважды в день. И проездной покупаю в начале каждого месяца.

Пейн подался к нему.

– Каким именно поездом вы пользуетесь, мистер?..

– Критчет. Эрнст Критчет, а езжу поездом Б. Вы что, собственного расписания не знаете?

– Поездом Б?

Придвинув к себе схему линии Б, Пейн провел вдоль нее кончиком карандаша. Станции Мэкон-Хайтс на линии не значилось.

– Сколько времени занимает поездка? Сколько поезд идет туда?

– Ровно сорок девять минут, – буркнул Критчет, покосившись на стену с часами. – Если, конечно, его не упустишь.

«Сорок девять минут. То есть от города – миль около тридцати», – мысленно подсчитал Пейн.

Поднявшись, он подошел к большой карте на стене.

– Да в чем дело-то? – с нескрываемым подозрением спросил Критчет.

Пейн начертил на карте круг радиусом в тридцать миль. Окружность пересекла несколько городков, но никакого Мэкон-Хайтс среди них не оказалось, а в точке пересечения с линией Б не оказалось вообще ничего.

– Скажите, что представляет собой Мэкон-Хайтс? – спросил Пейн. – К примеру, сколько там жителей?

– Не знаю. Тысяч, может быть, пять. Я бо2льшую часть жизни провожу здесь, в городе. Работаю счетоводом в «Брэдшоу Иншуренс».

– Возможно, Мэкон-Хайтс – пригород совсем новый?

– Довольно современный, да. У нас дом небольшой, на две спальни, и ему всего пара лет, – ответил Критчет, беспокойно заерзав в кресле. – Так что там с моим проездным?

– Боюсь, – неторопливо проговорил Пейн, – проездной мы вам продать не сможем.

– Что? Это почему же?

– Потому что от нас поезда в Мэкон-Хайтс не ходят.

Критчет одним прыжком вскочил на ноги.

– Как это «не ходят»?!

– На линии нет такой станции. Вот карта, взгляните сами.

Критчет невольно разинул рот, скривился от возмущения, порывисто шагнул к стене с картой и, хмуря брови, окинул ее пристальным взглядом.

– Курьезное складывается положение, мистер Критчет, – пробормотал Пейн. – На карте такой станции нет, в путеводителе по штату она не значится, в наших расписаниях – тоже, и проездных билетов до нее не предусмотрено. Мы просто не…

И тут он осекся на полуслове: Критчет исчез. Только что стоял у стены, разглядывал карту – и вот его нет. Пропал. Исчез, как не бывало.

– Джекобсон! – рявкнул Пейн. – Он пропал!

Джекобсон, обернувшись, вытаращил глаза, на лбу его заблестели капельки пота.

– Как есть пропал, – пробормотал он.

Пейн, не сводя глаз с того места, где меньше минуты назад стоял Эрнст Критчет, крепко задумался.

– Чертовщина какая-то. Что бы все это значило?

Сорвав с вешалки пальто, он твердым шагом двинулся к выходу.

– Не оставляйте меня тут одного! – взмолился Джекобсон.

– Если понадоблюсь, я у Лоры. Ее номер где-то там, в моем рабочем столе.