6748

С правой стороны от входа, в пяти шагах от шаманов, возвышался походный алтарь, вокруг которого несторианский священник отец Нектарий служил чин литургии Фаддея и Мария. Другой отче – ярый халкидонит Максим, стоя неподалеку, с нетерпением ждал окончания службы анафемствующих еретиков, чтобы правильно восславить Господа, и замолить грехи этих заблудших грешников. Молодой мулла Данияр, с шишкой на лбу старательно прикрытой чалмой, стоявший возле левого костра, безучастно наблюдал за этими действиями. Он еще утром, перед молитвой доказал приверженцу партии Али всю его неправоту, и теперь просто наслаждался жизнью в предвкушении обеда. Его соперник в теологическом споре, мулла – адепт шиизма, стыдился показываться на людях после утренней потасовки.

Хотя, это был просто курултай, на котором решались лишь тактические вопросы: где разместить воинов, когда менять заставы, где пасти конницу в походе, в отличие от большого курултая, на котором, решались вопросы стратегического размаха: когда начать войну, кому объявить войну, когда закончить войну, когда объявить мобилизацию, а когда отпустить воинов на заслуженный отдых. Споры на простом курултае велись жаркие доходящие порой до взаимных оскорблений. Монголы придерживались правила, что во время обсуждения на курултае можно высказать своё мнение и настоять на нем, но если будет дан приказ, то нужно просто, забыть о своём мнении и подчиниться, и не обсуждать. Поэтому приглашённые офицеры от десятника до сотника, спорили, до хрипоты, с тысяцкими и темниками о правильности своего мнения, иногда войдя в раж забываясь, тогда Чормаган усмирял наиболее вспыльчивых специальной плёткой-камчой. Надо, истины ради, отметить, что доставалось всем, чормаганова плеть гуляла по спинам одинаково сильно не делая различий между десятником и темником.

Зять Чормагана Чжура, не смог убедить совет в необходимости создания постоянных укреплённых застав, для обеспечения безопасности коммуникаций, поэтому сидел с обиженным видом, изредка передергивая плечами,– плеть свёкра несколько раз пресекала его последние аргументы. Десятник Борджигит, напротив, радостно улыбался, его предложение о создании постоянных патрулей для обеспечения безопасности коммуникаций получило поддержку курултая, хотя и он тоже не смог избежать двух довольно – таки болезненных – по его самолюбию, ударов камчой.

Итогом нескольких дней работы курултая было решение – построить оборону войска, во время постоя, в три линии.

Первая линия; – одна пятая орды – дозорная служба – временные лагеря – днёвки.

Вторая линия; – одна пятая орды – сторожевая служба – долговременные заставы в небольших укреплённых поселениях.

Третья линия; – три пятых орды – гарнизонная служба в городах и ставке.

В знак окончания решения данного вопроса Чормаган велел принести всем кумыс, а затем приготовить для всех Боодог.78

Дождавшись, когда приглашённые офицеры выйдут из шатра, для того чтобы своими мудрыми советами и многолетним опытом помогать поварам в приготовлении всеми любимого блюда, Чормаган попросил пригласить; Раббан – агу,– в крещении Симеона, и своего помощника – казначея Коркуза, – в крещении, которому, от родителей, было дано имя Георгий. (Коркуз несколько раз так ссорился со священниками, не находя в Писании ответы на мучавшие его вопросы о первородном грехе, что был предан ими вечной анафеме, и не был допущен до службы). Воспользовавшись тем, что военные приняли непосредственное и живое участие в приготовлении столь любимого ими блюда, и не обращали внимания ни на что более. Чормаган не опасаясь быть подслушанным, задал вопрос двум своим, пришедшим по его просьбе, соратникам, «Что монголам делать дальше?»

– Ждать,– не раздумывая, ответил Раббан-ага.

– Ждать,– подтвердил Коркуз.

–Почему ждать? Может лучше вернуться в Хорасан? – переспросил Чормаган.

–Здесь нет вражеского войска, здесь вообще нет войска кроме нашего. Люди не обижают наших воинов глупой ненавистью. Мы принесли спокойствие и порядок. Султанаты не имеют сил воевать сейчас, поэтому в знак мира можно просить коней для воинов, а это благо, получить то, что необходимо не проливая крови,– ответил Раббан – ага

–Хорошо,– согласился Чормаган.

– Можно пополнить казну. В этих краях собирают два урожая. Незачем уходить не вовремя из-за стола, когда хозяин подаёт молодого барашка, а другого даёт в дорогу!!!– сказал Коркуз.

–Хорошо,– согласился Чормаган.

– Мы будем ждать вестей с большого курултая, но пока мы ждем, как нам жить? Эти места не позволяют развернуть нашу Орду для битвы. Впереди Багдад, Дамаск, далее Святой город эти города имеют стены, они многолюдны, там есть войска пешие и конные. Пешие Армяне превосходные лучники. Конница арабов имеет лучших лошадей и знает где колодцы. Мы не знаем! Если они первыми пойдут на нас войной они займут лучшие места для боя. Мы не сможем выбирать, где драться. Кто проведет войска через пустыню в обход? Кто сможет развернуть конницу в лаву в узкой долине? Кто будет охранять наши пути, когда Орда выступит в поход? Мы не можем позволить себе вести арьергардные бои всей ордой, это снизит как темп наступления, так и темп отступления. Оставлять заслоны мы не можем, монголы не оставляют своих воинов на смерть. Поэтому я говорю вам еще раз, – «Что монголам здесь делать дальше»? – одним без друзей нам не выстоять здесь и не выполнить приказ большого курултая– идти к морю.

Приглашённые задумались, справедливость слов Чормагана обескуражила их. Они, точнее каждый из них был прав, но их правота могла привести к поражению. Так меркиты уйдя на зимовку, потеряли темп наступления и проиграли войну и свои жизни. Победитель – Темучин казнил всех мужчин этого племени. Сейчас, если монголы остановятся на год или два, не потеряют ли они темп наступления, не приведёт ли это к поражению, такому как испытали меркиты??? Понимая всю ответственность перед своим народом, советники не осмеливались сказать ни слова. Вопросы такой важности монголы решали только на Большом Курултае, нет, не из-за трусости и желания избежать личной ответственности, а потому, что решение принятое сообща накладывало ответственность на каждого, кто участвовал в принятие решения, от знатного темника чингизида до пастуха имеющего десяток баранов и питающегося рыбой79. Поэтому никто, даже самый последний погонщик ослов в орде, не мог сказать, что это не его решение и это не его война, и именно поэтому железные тумены спаянные единой волей шли от победе к победе

–Кто поможет нам?– спросил Чормаган.

Раббан – ага поднял руку в знак своего желания говорить и в знак того чтобы его не перебивали вопросами, пока он не закончит.

Он начал.

–Я много беседовал с людьми, выбирая место для церкви, могу сказать, что люди напуганы. Однако, напуганы, не нами. Они боятся кинжалов людей старца, который сидит в Орлином гнезде. Старца зовут Ала ад-дин Муххамад. Он не имеет войска, но Люди тайно платят ему десятину. Платят за жизнь, тех, кто не платит, убивают ночью. Я поймал несколько караванов с данью для старца и приказал все вернуть людям. Но люди испугались и отказались брать своё. Тогда я сломал хребты караванщикам за колдовство на воде80. Людям объяснил, что налог они будут платить только монголам, за ослушание смерть. Ночью несколько человек мусульман с кинжалами пытались проникнуть тайно в Орду. Воины поймали их, допросили, но те молчали. Их тела уже выставили не показ на развилке дорог. Потом несколько человек в одежде купцов проникли в Орду, но обходящий лагерь наряд нашёл у них спрятанные ножи, которыми они себя пытались убить, Их тела я также запретил хоронить. Прослышав об этом и видя нашу непреклонность, люди пришли со словами благодарности за справедливое воздаяние преступникам. Некоторые из пришедших, были найдены на следующее утро убитыми возле мечетей. Местный казий – судья, испугался и не стал искать убийц, и сбежал вместе с семьёй. Поклонниками Аллаха в этом краю правит страх. Скоро, как только до старца дойдёт весть о нас у нас появятся тайные враги среди мусульман. Поэтому они не могут стать друзьями, они не могут стать даже союзниками,– он остановился и глубоко вздохнув, продолжил.

– Ещё живут христиане. Эти Христиане испуганы в двойне, им запрещено, открыто молиться, носить крест. Они всего опасаются, такие люди боятся взять в руки палку, чтобы отогнать бешеного пса от своего ребенка. Как так можно жить я не знаю? Но даже в едином страхе своём христиане не ищут помощи друг друга, не ходят на службу друг к другу, а пишут доносы друг на друга. За неделю их пришло более трёх десятков. Я запретил их рассматривать. Нет, не будет тут друзей у монголов среди христиан.

На мгновенье он сделал паузу и более громким голосом с более убедительными интонациями сказал.

–Друзей нам надо искать, там, где люди еще держат в руках копьё,– закончил речь Раббан – ага, в знак убеждённости он взмахнул рукой словно рубил саблей, показывая тем самым, что он отсек от себя все сомнения в правдивости сказанного.

–Кто еще не боится противостоять убийцам из Орлиного гнезда? Спросил Чормаган.

–Воины, что носят на щитах крест,– ответил Раббан – ага.

–Почему мы не можем дружить с ними? Надо послать подарки!? Потом посмотреть, чем они отдарят нас, – сказал Чормаган.

–Они не имеют здесь своих государей, которые могут решать их судьбу. Их государи живут за морем, там надо искать друзей среди их государей, и им надо посылать подарки, – пояснил Раббан – ага Чормагану.

– Если хочешь найти друга, ищи его как можно дальше,– сказал Чормаган, возрадовавшись рождённой им самим философеме, которая со временем может быть станет поговоркой.

Раббан – ага лишь наклонил голову в знак согласия, он устал, доклад дался ему не очень легко, так как он не готовился к совещанию, и вопросы Чормагана стали для него полной неожиданностью.

–Что скажешь, ты Коркуз.– спросил Чормаган.

–Я скажу, что ты прав, искать друга, как и жену нужно в далекой Орде. Но я хочу сказать еще многое, но не Главному Темнику, а другу. Можно? – спросил Коркуз.

–Говори друг!

Получив разрешение излагать свои мысли вольно, не в форме военного донесения Коркуз начал.

–Помнишь ли ты Чори81 как в Самарканде на базаре, ты удивлялся тому, что с тебя не взяли золота, за покупку коня, когда ты отдал купцам бумагу, выданную тебе на Кашгарском базаре купцом Юнусом абу Касымом. Ты потом долго еще не мог поверить, что таким ценным подарком тебя отблагодарил купец, за то, что ты честно охранял караванный путь. И сейчас ты еще до конца не веришь, в силу простой бумаги, данной мне купцами Исфахана, в то, что я могу получить две сумы злотых монет в обмен на неё. Но это, правда. Я пять лет не вожу с собой золота, я прихожу к купцам и показываю им бумагу и получаю столько золота, сколько указано на бумаге. Никто не дал мне меньше того, что там было начертано. Но здесь! Я пришёл к главе купцов принёс расписку на пятьсот дирхемов Аббасидского чекана, выданную мне его свёкром в Исфагане. Глава купцов выдал мне четыреста пятьдесят дирхемов. Пятьдесят он удержал в налог для старца, и сказал, «что он может сам дать мне эти недостающие дирхемы из своих денег, но с них тоже будет удержан налог в одну десятую в пользу старца». Я послал спросить в еврейские кварталы о цене заклада. Мне все ответили, одна десятая идёт старцу. Кроме того, как мне сказали еврейские купцы, я тоже должен буду платить десятину старцу за сделку, потому, что я не правоверный. Они все так делают.

Я послал к христианам, они вообще отказались отвечать, сославшись на решение их давнего курултая, утвержденное их ханом. Лишь Армяне согласились обменять Аббасидские дирхемы на византийские солиды82 без уплаты десятины старцу. Они сказали, что «на море власти старца нет, на море одна власть – это, есть сила гребцов и удача капитана». Правда, они отбыли со своим караваном сразу после сделки, но мне кажется, что более из – за боязни перед нами, чем из-за боязни гнева старца, живущего далеко отсюда. Так как дирхем легче солида, а обмен был один к одному. Но это призвание купцов искать выгоду везде, глупо наказывать купцов за это, поэтому не стал я посылать за ними погоню. Кроме меня только два всадника поменяли цехины на дирхемы у армян. Я справился о них у евреев. Это всадники из Святой земли, у них на щитах кресты. Они выполняют приказ своего духовного владыки, ищут царство пресвитера Иоанна. Я говорил с ними, они согласились разделить с нами тяготы похода, но с условием, что не будут убивать своих единоверцев. Я думаю, что они подскажут нам, где искать храбрецов, которые не боятся гнева старца.

–Почему всадники из святой земли не платили старцу, когда проезжали его земли, – спросил Чормаган.

–Их государь, главный владыка, пресвитер запада имеет договор со старцем. Люди старца не трогают его людей, а пресвитер запада не трогает его купцов.– Ответил Коркуз.

–Значит, что бы нам жить без врагов нужно подружиться с пресвитером запада, который скажет старцу, что мы его друзья? – спросил Чормаган.

–Нет,– ответил Коркуз.

–У старца нет войска, он бессилен, даже перед десятком, он может только воевать со спящими. Нам достаточно только усилить заставы и нам нечего боятся старца. Люди, видя, что старец бессилен, тоже перестанут его бояться. Меня больше беспокоит конница арабов. Она может придти, сюда начав войну. Мы же пока можем только ждать приказа из Каракорума и обороняться, – добавил пояснения к своему выше сказанному «нет», Коркуз.

–Я могу сказать, у монголов нет противников в этом краю. У монголов есть враги, и эти враги монголов, есть враги правоверных и православных, значит их враги наши враги, как наши враги их враги. Живущие здесь люди слабы духом. Доблесть их пугает. Пока мы стоим тут, мы научим их доблести и когда мы уйдем, они не кинут нам копьё в спину. Доблесть смотрит в глаза смерти. Пусть арабы готовятся к войне с одними монголами. Воевать же им придётся не с одними монголами. Раббан – ага прикажи начать добровольный набор в лёгкую линию войска местных молодцев на общих условиях с монголами, – подытожил выслушанное Чормаган.

Раббан-ага и Коркуз почтительно склонили головы перед мудростью своего старшего по званию друга. Дальнейшее течение совета было прервано громкими криками, возвестившими главного темника о готовности прекрасного Боодога. Чормаган встал, его друзья-советники тоже, правило уважать желания воинов, обязывало его выйти из шатра и сесть во главе праздничного стола. Самую аппетитную тушу, уже без волос, два нукера поднесли ему, и, не опуская её на землю, это было бы верхом непочтения к гостям, остановились в почтительном ожидании. Умелыми, молниеносно быстрыми движениями остро оточенного ножа он разрезал брюхо козла и влил туда две кружки холодной воды под одобрительные возгласы воинов. Затем он сжал рукой разрезанные края, соединив их воедино. Нукеры встряхнули тушу несколько раз. Воины, видя, что ни капли бульона не просочилось наружу сквозь надрез, скреплённый рукой Чормагана, громкими криками приветствовали силу и ловкость своего предводителя. Отпустив края разреза, Чормаган длинным, деревянным половником зачерпнул бульон, и разлив его в пиалы собственноручно преподнёс двум самым старым и заслуженным воинам. Воины, в свою очередь, в четыре руки, быстро вскрыли грудную клетку молодого козла и преподнесли сердце в знак своего уважения к мудрости полководца. Одновременно, чтобы не оскорбить кого-нибудь, они начали пить бульон, а Чормаган есть сердце. Звучным и громким причмокиванием они выразили благодарность, друг другу за вкусное угощение. Чормаган поклонился воинам в знак уважения, они поклонились ему в знак благодарности за внимание. Обмен поклонами завершил официальную часть открытия праздника. В знак начала всеобщего веселья, ограниченного только рамками здравомыслия, Чормаган сел поджав под себя ноги. Тот час вдоль рядов побежали молодые уланы, разнося гостям кумыс или араку, по желанию. Когда возгласы пирующих стали громче, а разум тише, Чормаган с двумя своими верными помощниками, незаметно удалились, чтобы не сковывать воинов своим присутствием.

Пир будет идти три дня, что бы все воины Орды и те, которые в дозоре и те, которые стоят на часах в боевом охранении, могли отдохнуть, и насладиться свежим Боодогом. Таков закон монголов, ибо нельзя от воина требовать исполнительности в бою, обделяя его радостями на отдыхе.

Чормаган с советниками расположились в юрте, стоявшей на восточном краю Орды, рядом с загоном для боевых лошадей. Место было выбрано не случайно даже самый пьяный монгол, потерявший человеческий облик, не пойдёт к боевым лошадям пугать их своим пьяным перегаром. Кроме того, в случае неожиданного нападения можно будет идти сразу в бой или спасться бегством на отдохнувших лошадях, (тупая безрассудная смелость не приветствовалась монголами) поэтому в этой юрте можно было продолжить совет, не опасаясь неожиданностей.

Раббан-ага и Коркуз устроившись поудобнее, рядом с очагом впали в приятную полудрёму, возраст всё таки, и казалось совсем потеряли интерес к обсуждению каких либо важных дел. Чормаган не стал укорять своих друзей в лености, он дал им возможность отдохнуть от дел и себе, разумеется, тоже. Абу-ль-Фарадж ибн Гарун, он же Григорий Иоанн Бар-Эбрей семилетний сын известного нам лекаря Харуна бен Тума аль-Малати, осторожно ступал босыми ногами по спине могущественного Чормагана, массируя тому позвоночник. Чормаган жмурился и постанывал от удовольствия, глядя на задремавших друзей, он думал, не стоит ли и им рекомендовать старого Харун бен Тума аль-Малати в качестве награды за труды и преданность.

Мальчик перестал ходить по спине, встал на одну ногу, пяткой другой ноги вдруг резко ударил Чормагана по пятому позвонку. Темник чуть не потерял сознание от резкой боли, но через мгновение боль ушла и лишь юношеская лёгкость осталась в его теле. Чормаган не уставал удивляться умениям отца и сына. Он уже решил, что пока орда будет стоять в этих краях, он будет возить мальчишку с собой. Мальчику в радость смотреть на новое, а ему старику время от времени спину вправлять тоже полезно. Условие, его отца, старого Харуна, непрерывное обучения лекарским умениям сына – Абу-ль-Фарадж ибн Гаруна, он – Чормаган выполнит. Чормаган успел полюбить этого умного сорванца, упрямо называвшего его Баба Ага – Дедушка, несмотря на все его звания, должности и авторитет. Закончив массаж, мальчик заботливо прикрыл разгорячённую спину пациента шерстяным одеялом и сам, улёгшись рядом, сразу уснул, наверное, мечтая о судьбе великого завоевателя. Чормаган еще некоторое время задумчиво наблюдал за мерцанием угольков в очаге, пока не задремал сам.

Все трое умудрённых жизнью воинов проснулись одновременно в тот час, когда ночь уже ушла, а солнце еще не начало свой победоносный путь по небосводу. Трудная жизнь в степи, с ранней молодости, заставила их вставать в такую рань, когда животные, как и люди крепко спят и поэтому наиболее уязвимы для хищников. Там, в это время, в далёком детстве, в Монголии они, вооружившись одной камчой, выходили в степь охранять стада от волков. Считалось, что подросток вполне мог справиться с одним волком, и не было большой необходимости взрослому мужчине прерывать свой сон ради одного волка, вот если нападёт целая стая, тогда мужчины могут и помочь мальчикам. Веками выработанное разделение труда в семье, где мужчина защитник, – воин, не тративший попусту свои силы на простую работу, помогало выжить в суровых условиях полупустынь Монголии. Когда мальчики взрослели и становились мужчинами, это время суток наиболее подходило для умыкания невест или коней, то есть для доказательства всей степи, что вырос батыр – богатырь – воин. В походах эта привычка, рано вставать, помогала проверять посты и спасала много жизней.

Три старых конокрада не делая лишнего шума, оседлали своих лошадей и никем не замеченные выехали из лагеря. Когда они отъехали на четыре ли83, Чормаган повернул свою лошадь к главным воротам Орды его друзья, не задавая вопросов, сделали то же самое. Подъехав к воротам, он ударом камчой в гонг вызвал начальника караула. Взволнованный улан, в полном вооружении через несколько мгновений, изумлённо смотрел на своего начальника стоявшего по другую сторону ворот в окружении своих советников. Чормаган, негромко, что-бы не разбудить спящую смену приказал ему,

– Меня не будить, и не искать. Мой приказ,– подготовить несколько бурдюков воды, которые нужно будет привезти на мою днёвку. Я с друзьями еду на охоту. Отдав приказания Чормаган, вместе с Коркузом и Раббан – агой с достоинством удалились в степь. Несколько ли они проехали в молчании, охоться возле ставки, было глупо. Всё зверье, напуганное таким количеством людей, разбежалось на десять ли от ставки. Пользуясь тем, что до места охоты еще нужно было проехать около шести ли, Чормаган продолжил начатый, ранее в юрте, разговор.

–Интересно, когда бы мимо нас прошли три лошади?– спросил Чормаган.

– Никогда,– ответил Раббан – ага.

– Никогда?– переспросил Чормаган.

Потом добавил, – Но мы, же прошли через весь лагерь, почему нас никто не задержал? Если бы мы крали лошадей, монголы пошли бы домой пешком! Разве я не прав!?

– Ты прав, – согласились его советники.

–А почему так? А потому, что молодые не могут красть коней, их никто не учил этому. Они могут только воевать и убивать. Но это плохо, еще одно такое поколение и пасти скот будет некому, и монголы уйдут в небытие как народ табгач84, который, возгордившись своими военными победами, ушел из степи, и был уничтожен покорёнными ими китайцами. Мы этого хотим?

– Нет.

– Поэтому, я и хочу дать монголам несколько лет мира, пусть даже вдали от нашей степи.

– Как ты это сделаешь Чори? – спросил Коркуз.

– Я решил отправить послов к далекому государю….

Но продолжить ему свою мысль не удалось здоровый, откормленный заяц двухлетка, презирая смерть и словно насмехаясь над неповоротливостью людей, пересёк путь охотников. Чормаган взвизгнул в охотничьем раже и, хлестнув лошадь, ринулся в погоню.

Раббан – ага тоже хлестнул свою лошадь, намереваясь составить компанию своему начальнику и другу, но увидя, что Коркуз стоит на месте, натянув поводья, остановил лошадь, и вопросительно посмотрел на друга.

– Пусть едет один, он худой и ловкий, ему охота гонять зайцев пусть и гоняет, – Объяснил своё поведение, толстоватому Раббан – аге – главному интенданту трехбунчужной монгольской орды, Коркуз – казначей этой же боевой единицы.

– Вспомни, как еще во время первой войны с меркитами, он погнался за бунчуком Кызыл хана, и добыл его, а мы с тобой медленно теснили охранника Бури хана, одетого в шёлковый халат и добыли его,– продолжил Коркуз.

– Кого добыли? Халат или хана? – переспросил Раббан-ага. любивший точность во всём, особенно в изложении давних событий своей героической жизни, и особенно в их дружеской редакции.

– И то, и другое, халат взял я, штаны и седло – ты, выкуп за хана делили уже на троих с новым десятником, бросившим в ноги Темучина85 бунчук Кызыл хана, сделанный из хвоста дохлой клячи, старого татарина Туры, – немного сердясь на забывчивость друга, сказал Коркуз.

– Ты, имя того нового десятника, взявшего треть не принадлежавшей ему добычи, не забыл?– поинтересовался Раббан –ага.

– Нет. Этот новый десятник сейчас гоняет зайцев, наверное, потому что их хвосты напоминают ему размер, того первого взятого в бою, бунчука,– ответил Коркуз

– Вот может и сейчас, как и тогда он вернётся и получит повышение или выкуп? – предположил Раббан – ага

– Он прежде получит тебя, – старого дурака в шелковом халате, набитого салом и ленью, вместо новой должности. Какую должность может получить этот сын бедной шаманки и не чингизид к тому же? Все, что могло дать ему небо, оно ему дало, – отчитал друга Коркуз

– Да я что-то не вижу тут хана в шёлковых шароварах, за которого мы, стоя тут могли бы получить выкуп,– согласился Раббан-акга

–Его тут просто не было, и нет,– подтвердил Коркуз

– Так зачем же ты не поехал вслед за Чори и меня остановил? – спросил Раббан-Ага

– О Тенгре и Уч ыдук86, помилосердствуйте, у этого старика сил, просто усидеть в седле, осталось на час – полтора, а он за зайцами гоняться собрался. Ты чего есть будешь, на обед Раббан, достопочтенный – ага. Наш начальник по великому своему уму дал команду нукерам привезти воды в двух бурдюках, заметь, не вина или кумыс, а именно воды. Чистой, холодной воды, от которой кишки мерзнут в брюхе.

– Те, те, так чего? – лепетал Раббан – ага, главный интендант.

– Нам надо добыть обед для нас. Для троих уставших стариков. И мы сможем это сделать только вместе, если один будет гнать зверя, а другой в него стрелять,– пояснил Коркуз.

– Ого,– только и смог ответить Раббан-ага.

Вместе они подробно осмотрели местность, потом, немного посовещавшись, разделились. Коркуз взяв собой еще двух пристяжных лошадей – для шума, не спеша, поехал вверх по склону небольшого холма, а Раббан-ага встал, спрятавшись за куст акации, – на номер. Вскоре с вершины холма раздался свист и три лошади, подгоняемые умелым охотником Коркузом, ринулись, вниз наводя ужас на всех обитателей маленькой долины. Раббан – ага терпеливо стоявший на номере, в засаде, пропустил мимо; семейство дикобразов, выводок диких свиней без кабана, одного волка и четырёх шакалов. Его выдержка и терпенье были вознаграждены прекрасным самцом трехлеткой безоарового козла, которого он прибил одним дротиком.