Блуждающие в мирах. Маршал Конфедерации. Книга вторая. Академия

– Вовсе не удивлюсь, мой дорогой! А вы, однако, чертовски сантиментальны, гражданин фон Штауфен! – погрозила она пальчиком кокетливо. – Неожиданно, честно говоря, весьма неожиданно!

– …Окончательно пришёл в себя, если можно так сказать, уже много позже, когда уставшие, просто вкрай измученные, мы наконец-то добрались до маленькой разорённой, напрочь вымершей деревушки – Молиначчо. Даже бездомные собаки, верные фанаты войны, и те её покинули с тоски! Представляешь? Фак! Ни единой живой души! Из местной живности, само собой разумеется, ни кошечки, ни мышки! Толпы молчаливых, изодранных в кровь, угрюмо отступающих камбрейцев, естественно, не в счёт! Не эндемики, хе-хе! Шахер-махер, понимаешь…

Роланд встал, потянулся, вытянув перед собой руки, три-четыре раза крепко сжал пальцы в кулаки, затем некоторое время массировал уши, почесался где нужно, медленно подошёл к окну. Восток и правда зримо уже тлел зарёю, но спать почему-то совершенно не хотелось. Вероятно, оттого, что где-то там в полутьме комнаты – шайн он ю крейзи даймонд 113 – поджидала, затаясь, обворожительная Жанин Сергеевна, и в свете последних событий хорошо бы уже призадуматься, как с наименьшими имиджевыми потерями выкрутиться из сложившейся непростой, скажем по-роландовски, аховой ситуасьён, не ударив притом в грязь лицом перед ней самой и не предав, с точки зрения общепринятого, разумеется, моралите, друга своего – Гульбария, вероломно переспав с его любимой женщиной. «Моргенрот мит реген дрот 114!» – пробормотал фон Штауфен, пытаясь высмотреть в пламенеющих небесах хоть какую-нибудь подсказку, намёк, указивочку. Довольно быстро придя к весьма неутешительному выводу о тщетности этих своих попыток, вздохнув с лёгкой грустью, вернулся к прерванному разговору:

– Э-э-э-эх! Ещё не спишь? Слушаешь? Ну, ладно. Французы меж тем, осознав, наконец, абсолютную бесперспективность преследования разбежавшихся по окрестным куширям, неплохо, отметим, ориентирующихся на местности, солдат неприятеля, благоразумно вернулись под стены многострадальной Равенны, дабы оплакивать гибель командира, весело пировать, убивать, насиловать и, соответственно, грабить. Что, в свою очередь, позволило злобным испанским недобиткам чутка передохнуть, расслабиться, зализать раны, а некоторым индивидам заодно и по злосчастному Гастону де Фуа малость взгрустнуть. Но… Может, оно кому что и довелось, только как раз-таки не тем самым хорошо известным тебе троим бедолагам! Здесь особая статья! Кто бы сомневался, дрек мит пфеффер! Не успели мы свои смертельно уставшие жопы хоть как-то куда-то прислонить, гляньте-ка, оба-на! Все флаги в гости к нам! – взвод итало-шпанских пехотинцев пришлёпал: будьте добры, быстренько пожалуйте-ка к некоему важному сеньору на толковище, и пошевеливайтесь там, говорят, господа ждут-с и сильно не в духе, фикен его! Оно и понятно, будешь тут не в духе, когда звездюлей только что огрёб по самые тестикулы! Холи ш-ш-шит! До утра, что ль, подождать не мог?! Хурензон, доннерветтер! К сожалению, мало-мальски приемлемых альтернатив в среднесрочной перспективе, сама понимаешь, не просматривалось, пришлось тащиться. Благо недалече оказалось. Сопровождали нас… Гм! Или конвоировали? – чёрт их разберёшь! – без хамства, но и дружелюбия особого не проявляли. Так, в полнейших смутных непонятках, и доставили ко двору господскому, единственному, наверное, чудом уцелевшему строению в округе. Грхм!

– Ролик, милый, м-м-м-м… – проговорила Назарова в глубокой задумчивости… – Я вот всё никак в толк не возьму… Что значит – «огрести по самые тестикулы»? Как это вообще физически, так сказать, в натуре выглядит, а?

– Хорош уже воду мутить, Сергеевна! Дурочку выключи! Впервые слышишь, что ли?

– Нет, конечно, но когда-то ж надо разобраться, наконец!

– Сходи во время самоподготовки на Кафедру русского языка, там тебе разъяснят. Недосуг сейчас ахинеей всякой заниматься! Меня понимаешь?! Холи ш-ш-шит!

– Злой ты, дядя фриц, и неженственный!

– Злой? Я?! Чья бы бурёнка мычала, Мисс Сама Доброта! Слушай-ка лучше сюда. Грхм! Короче, впустили нас почему-то одних, пехотинцы, все как один, снаружи остались. Мне тогда это дюже странным показалось! Дальше точно в дешёвом рыцарском романе, хе-хе! …Посреди единственной комнаты, – зажав нос пальцами, голосом Лёни Володарского 115 прогнусавил фон Штауфен, – служившей исконным хозяевам, судя по всему, и спальней, и кухней, и гостиной, и всем-всем-всем, включая… м-м-м-м… нетрудно догадаться, сортир, за огромным грязным, грубо сколоченным столом в круге мерцающего света одинокой свечи, бессильно уронив голову на руки, сидел рыцарь, облачённый, как все-все-все уже, наверное, догадались, в прекрасный миланский доспех. Из стоявшей перед ним простецкой глиняной лохани изящно торчала вчистую обглоданная баранья косточка. Настолько вчистую, словно, добытую археологами из самых глубинных недр земных, само Его Величество Время в течение долгих тысячелетий обтачивало и отбеливало её. Н-н-нда… Ба-а-а-а! Какие люди! Я ещё гербы толедские в полутьме как следует не разглядел, а уж понял, кто передо мной, как лист, понимаешь, перед травой!..

– Одного лишь понять не могу! Ха-ха! – прыснула в кулачок насмешница Жанна Сергеевна. – По каким таким ярко выраженным гендерным признакам, позвольте полюбопытствовать, вы его, батенька, идентифицировать-то умудрились, а?! Он, что же это, как вы намедни в доблестных подвигах своих гераклических расписывали, всё такой же… м-м-м-м… расплюмаженный, что ли, был? Прикид узрели знакомый? По всему выходит, так прямо в шлеме с пёрьями, варежках железных на стол и рухнул, неряха? Типа с дуба?! Или, может, по косточке большой берцовой обглоданной определили?

– Откуда в вас столько желчи, милейшая Д’Жаннэт, а? Ну вот откуда? Я так, между прочим, не Сниф, сударыня, свои зарубки боевые от других мартышек-то уж точно могу отличить!

– А-а-а-а, зарубки…

– Бэ-э-э-э, они самые!

– И вы туда же, Роланд? Взрослый дядечка, а ведёте себя, как…

– Как вы, Жанна Сергеевна, всё как вы. Иногда ведь, согласитесь, и пошалить не грех!

– Ха! Да ежели б вы хоть половиночку, пусть треть, четвертинку делали как я, милостивый государь, шалили, так сказать, уверяю вас, из постели бы моей вообще не вылезали! Каждый миг интимной со мной близости словно рыба воздух ртом хватали бы! И вообще, должно отметить, почаще грешить не мешало б вам, уважаемый! Ладаном, знаете ли, что-то зело в последнее время подванивает! Мазафака!

– Гм! Чем тут и от кого подванивает, ещё принюхаться надобно… М-м-м-м… Короче, закрыли темку ароматную! Но мне отчего-то кажется, он бы тебе очень понравился, этот самый рыцарь образа малость печального. В твоём вкусе мужчинка.

– Кто? С чего ты взял?

– Ну-у-у-у… Во-первых, совсем ещё молодой парень оказался. Разумеется, звук гремящего об нас на все лады железа взбодрил-таки юношу. Странно было бы чего-нибудь другого ожидать, да? Во-о-о-от, значится… Голову бедняга еле-еле оторвал от стола, тяжелы, видать, думы окаянныя! Гляжу – ух ты! – Борькин или даже Юркин ровесник! Годков эдак двадцать пять – тридцать, пацан, короче, сопливый! Не ожидал-с, никак не ожидал-с! Бился-то прям как взрослый! Орёл, думм его копф! Помнишь, упоминали его вскользь? «Хгы!», «Хгы!». Он самый как раз и был. Слава богу, от мокрухи уберегло! Я в душе аж перекрестился, хоть и нехристь. Огромное облегчение испытал, поверь, животом клянусь!

– Интересно, Ролушка, у тебя с животом получается, тьму народу в окрошку, по ходу пьесы, нашинковал и вдруг ни с того ни с сего креститься вздумал?! Приспичило, блин корявый! С чего бы это? Внезапный приступ человеколюбия колбаснул? Ага! Ха-ха-ха! Обхохочешься!

– Ага, не ага, объяснений тому нет у меня. Значит, по жизни так надо было. Во-вторых… Что ещё сказать? Фигура хорошая, атлетичный весь из себя такой. В общем, по моему разумению, весьма симпатичный молодой человек…

– Атлетичный? Пуф-ф-ф! Сквозь железо разглядели? Янки вона тоже, когда щитками обвешаются, точно бешеные армадиллы, и местный свой футбол дурацкий исполняют – жалкое подобие регби, понимаешь, с виду все, как один, – Шварценеггеры-терминаторы, а разденутся, так и глянуть не на что! Одни понты! Иное дело – регбисты! Богатыри – не вы! Олл Блэкс форева! Тут такая штуковина, значит… Внешность юноши для интересу, что ли, описал бы, сказитель хренов! Да хоть бы лицо. Словарного запаса, надеюсь, хватит?

– Без сомнения, моя госпожа! Просто словоблудием худо владеем мы. Но я буду очень, очень постараться! Хоть и хренов. Грубиянка! Хм… Внешность? Это, наверное, можно, дело нехитрое. Для начала представь себе слегка удлинённое, типичное лицо жителя Пиренейского полуострова – испанца или, скажем, того же португальца. М-м-м-м… Что значит типичное? …О! Рембрандта читала?

– Кого, кого?! Мазафака! Ты чего гонишь тут, парниша?!..

– Хе-хе! Простите, бога ради, миледи, оговорился! Сервантеса, конечно же! Как правило, на первой странице любой книжки этого господина его же портрет и красуется. На фронтисписе. Есть такое умное слово. Вспомнила? Да не слово, дурындасинка, Сервантеса примерное обличье! Во-о-о-от… Только у него борода клинышком, козлиная такая, и усики садистские противненькие, а у сидящего за столом гражданина – не шибко длинная, зато окладистая и по всей морде лица. Нос, значится, в отличие от горбоносого Мигеля-то нашего Сааведры, прямой и крупный. Глазищи воловьи, но без поволоки, глубокие, дерзкие! Жёсткая складка промеж густых бровей. Да уж, решительный, видать, господин! Губы довольно крупные, чувственные, и вообще, облик имел, скорее, горячего необузданного мавра, нежели аристократически утончённого испанца. Ну… Где-то так. Понравилось?

– По правде говоря… как-то всё не очень… конкретно, что ли…

– Есть идея! Старое кино помнишь? Был в приснопамятные времена прекрасный актёр… Как его… Кажется… Кажется, Дворжецкий. Да, да! Владислав Дворжецкий! С ним в числе прочих фильм старый есть, ужасно наивный, но клёвый – «Капитан Немо». Где Владислав Вацлавович самого Нему бородатого и играет. Я в детстве от него просто-таки тащился! Очень харизматичный дядька! Есть, согласись, в том, давнишнем синематографе нечто трогательное, стоящее, не то что нынешний психосуррогат на потребу неискушённому плебсу с выпученными глазами, попкорном и банкой колы. Смотрела иль нет? Колись, красава!

– Здесь, Братец Кролик, ты в самую точку угодил, блин горелый! На первом курсе из академической видеотеки почти все фильмы с его участием перетаскала. Хм! Благодаря знакомцу одному с Кафедры истории искусств. И «Бег», и этот… «Со-о-оплярис», да… Кажется, так!

– Что, что?! Хе-хе-хе-хе! – безудержно заржал фон Штауфен. – Это в носе у тебя соплярис! Хе-хе-хе-хе! А фильм Тарковского «Солярис» называется! Хе-хе-хе-хе! Со-ля-рис! Безо всяких там соплей! Хе-хе-хе! Уморила старика, бестолковка! Соплярис, бл*дь! Хе-хе-хе! Это ж надо такое выдумать! Хе-хе!

– Ну и пусть бестолковка! «Земля Санникова» ещё и, кстати, «Капитан Немо», целых три серии, кажется…

– Вот, вот! Помнишь Нему, да? Хе-хе-хе! Соплярис! Гы-ы-ы-ы!

– Хватит ржать уже, ни черта не смешно!

– Да, да, не смешно! Но смеяться почему-то очень хочется! Уф! – с трудом овладел собой Роланд, утирая слёзы. – Хе-хе! …В общем похож на Дворжецкого, только лицо у нашего рыцаря не такое скуластое, чуть более вытянутое, лоб пониже, глаза почти чёрные, взгляд свирепый, шрамы там всякие… Ну и губы у Владика маленько подкачали, понимаешь, форма не та.

– Владислав Вацлавович, бесспорно, для своего времени ну очень импозантный мужчина был!

– Я же говорил, тебе понравится! Можно продолжать? Во-о-о-от… И произошёл между нами весьма содержательный разговор на чистейшем испанском, разумеется. Привожу его в лицах по памяти, уж не обессудьте, барышня, ежели что-то где-то приукрашу малость:

– Присаживайтесь, сеньоры, присаживайтесь! Прошу извинить за спешку, но дела, как говорится, не терпят отлагательств. Вас, кстати, не удивляют немного странные обстоятельства нашей встречи?

– После всего случившегося, – Юрик, как обычно, весь из себя на корявых понтах, – нас вообще уже трудно чем-либо удивить! Дон… Простите, как вас?

– Дон Кихот, к вашим услугам!

Вот уж удивил так удивил, бл*дь! Конкретно! Заметив средь нас явное искреннее замешательство, напрягся слегонца:

– Отчего ж это, позвольте любопытствовать, сеньоры, – взгляд его стал жёстче, – имя моё вызывает у вас столь неподобающее случаю недоумение, а?!

– Что вы! Что вы! – быстренько нашёлся Борёк. – Прекрасное звучное имя! Дон Ки-и-и-хот! Это великолепно! Это звучит… гордо! Дон Ки-и-и-хот! Надо уважать Дона Кихота! – здесь я с огромным трудом, поверь, сдержался, дабы не заржать. – И, поди, Ламанчский, да? – будто бы спохватившись, зажал рот ладонью и тут же заговорщицки снизил громкость почти до шёпота. – А если честно? – коротенькая психопауза. – Вас как по-настоящему-то кличут, а, сударь?

– Уймись, Борь! – Иваныч даже испанским не утруждался, по-нашенски шпарил, по-плохишски. – Хорош уже юродствовать, забодал!

Немая сцена. Те же и Мартын с балалайкой. Отголоски бури эмоций, моментом промелькнувшие на усталом молодом лице, с головой выдали сиюминутные душевные треволнения:

– Кто вы такие?! – судорожно схватился за меч. – Французские шпионы?! Германские?! Прислужники Сатаны?! Откуда столь дьявольская осведомлённость?!

Уф! Ну наконец-то! Что ж, друзья-комарики, не всё только нам переживать да удивляться! Пущай теперь тож повыкомаривается! Спокойствие, однако, – залог успеха. Никто из «гостей» и не шелохнулся. Чего дёргаться-то? Один супротив троих?! Куда там! Убить паренька – секундное дело, икнуть не успеет!

– Просто лично мне, например, показалось, милостивый государь, что вы чуточку лукавите! Слегка, так сказать, передёргиваете! – удалась-таки Борьке зачётная попытка обезоруживающе искренне улыбнуться.

Ох удалась! Браво! Как, наверное, ни разу в жизни доселе не улыбался, даже на юбилее любимой тёщи, где именно ведь ему, собаке страшной, подвернулась оказия громогласно озвучить весьма пикантный возраст молодящейся, конечно же, но вполне себе ещё ничего, подтянутой, чертовски соблазнительной блондинистой дамы.

– Лукавлю? Гм… Что ж, и то верно! – к всеобщему облегчению отставил меч в сторону. – Я здесь на самом деле инкогнито. Командую… теперь уже… небольшим отрядом толедских пехотинцев. Дон Хуан Лопес де Падилья к вашим услугам, господа! – последовала неуклюжая попытка привстать и поклониться. – Единственная просьба, пусть всё останется строго между нами! Договорились?

– Не извольте беспокоиться, милорд! Могила! – браво отсалютовал я. – Имею честь представиться – Роланд фон Штауфен! – и тут же прогнал исключительно, поверьте, милая Жанин, для солидности. – Барон фон Штауфен! А это мои соратники. Из восточных славян. Оба – люди высокородные, князья-с. Имена, поверьте, ничего вам не скажут, мой господин, но на всякий случай – Юрий и Борис. Из Долгоруких, так выходит, и, значится, Годуновых, ежели мне память не изменяет.

Кто меня, спрашивается, за язычище-то тянул? Хе-хе! Сей же момент очередной, чёрт-те какой раз убедился в крайней вредоносности пустого бахвальства. Тупой и ещё тупее!

– Варвары? …Целый баро-о-он? Князья-а-а? О-о-о-о! Грхм! Да за вас, друзья мои, знатный выкуп истребовать не мешало бы! – последние слова, признаюсь, породили во мне некоторую нервозность и смятение чувств. – Но… Вы вроде не пленники. – С трудно скрываемым сожалением заметил Хуан Лопес. – Пока. Нда-а-а-а… Язычники – знатные воины! – внимательно разглядывая нас исподлобья. – Колдовству, поди, обучены? Заговорённые?! – воодушевился вдруг. – Так ведь и на костёр угодить недолго!

– Что ещё за колдовство?! Почему колдовство? Христиане мы. – Пришлось перекреститься для пущей убедительности. – Вот те крест! Истинные христиане!

– Позвольте усомниться! Я вам между лат не единожды крепко попадал. Припоминаете? Вы, сударь, заживо кровью должны были истечь! И что же? Здоров, точно бык перед случкой! Тоже небось заговорённый?! Как пить дать!

– Поверьте, ничего сверхъестественного, мон шер ами! – бодрячком встрял в разговор Боря, с готовностью демонстрируя торчащую из-под доспеха композитную кольчугу. – Вот, смотрите-ка, уважаемый! Всего лишь поддёвочка козырная, тельничек, так сказать, кольчужка работы-ы-ы… по-моему-у-у… Адольфа из Рансхофена! Его, его! Можете при желании руками потрогать, ежели сомнения злишние обуревают. У всех нас, кстати, схожие имеются. Она и уберегла. Зуб на холодец!

Ничто, вне всяческого сомнения, не сближает мужчин, тем паче – брутальных, лучше, нежели увлечение металлом в любых его ипостасях, будь то: блёсны рыболовные, зажигалки, автомашины, различный инструмент, ножницы парикмахерские, значки, мотоциклы, гаечки, гвоздики, шурупчики, жетоны, монеты и, конечно же, оружие! Какого альфа-самца, скажите на милость, не возбуждает блеск режущей кромки традиционного японского ножа или, скажем, гладкая холодная воронёная оружейная сталь? А?! То-то же! Первым делом, разумеется, они! – самолёты! Ну а что же девушки? С глубочайшим прискорбием вынуждены констатировать, девушки в очерёдности со всякими там железяками – увы! – на потом.

– Гм! Тонкая работа! – со знанием дела оценил Дон Хуан. – Кто таков этот Адольф? Не слыхивал о нём.

– Да так, один молодой оружейник, совсем недавно обосновался в Браунау-на-Инне, – продолжал самозабвенно мести пургу Борис Вольдемарович. – Кажись, ученик самого Адриана Трейца из Инсбрука.

– О-о-о-о! Трейц – знатный плакировщик! Трефью, кажется, клеймит он доспехи свои, не так ли?

– Точно так, сеньор! А шестилучевая звезда – как раз клеймо лучшего его ученика, Адольфа.

– Припоминаю, припоминаю! Был шелом у меня трофейный… Отличный шелом! Не раз на турнирах службу добрую сослужил. Думали всё, гадали, чьи же клейма-то стоят, а тут, оказывается, вона оно что!

– Клинкам каким предпочтение отдаёте? Хотя о чём это я, ясное дело – толедским!

– Заблуждаетесь, сеньор, мечи предпочитаю тяжёлые, германские. Вы друга своего, мастера фон Штауфена, поспрошайте. Прочувствовал, поди, на себе всесокрушающую силу моего доброго старого эспадона, а?!

Бахвальство, судя по всему, в той или иной мере во все времена присуще рыцарям и иже с ними. Дама сердца у них завсегда, понимаешь, самая распрекрасная и целомудренная, эдакая Дульсинея Тобосская, конь – жёлто-рыжий Росинант – самый сильный, выносливый и, само собой разумеется, красоты неописуемой. Припоминаете господина Д’Артаньяна? – тот ещё хлыщ самовлюблённый! Что ещё? Меч вот, как выяснилось, самый разящий. И сам он, рыцарь, куда деваться-то? – просто-таки вместилище благородства и всевозможных добродетелей, тоже, надо понимать, самый-самый-самый! Однако, как правило, смердит, аки дикий зверь! Шайссе!

– Да уж, прочувствовал! – немного к всеобщему удовольствию подыграл и я гражданину де Падилье. – Так прочувствовал, холи ш-ш-шит, кушать теперь не могу!

– Господа, господа! Прошу минуточку внимания! – Ширяеву, похоже, жутко надоело переваривать всю эту фигню. – Простите за бестактность, но позвольте, наконец, определиться уже с целью нашего визита. Устал я трошки, понимаете ли, спать хочется! И, кстати, пожрать очень не мешало бы!

– Согласен! – я, разумеется, поддакнул.

Насчёт кушать, уж простите, – голимое лукавство. Жрать реально хотелось. Мучительно! Бе-зум-но! Бутербродишко-то свой, лишь только ржавое ведро возможность подвернулась с головы снять, каюсь, мигом схомячил украдкой в одну харю! Стыдно! Бес попутал! Теперь вот к мукам совести прибавилась вдобавок пытка голодом. Голодомор какой-то, хундерт швэнце!

– Твоя правда, воин, нужно торопиться! Так вот… – Дон Хуан на мгновение задумался. – Посетила меня накануне битвы Святая Касильда Толедская…

Снова умолк, будто давая возможность восторженным слушателям проникнуться необычайной важностью сказанного. Кто же, право, не знаком со Святой Касильдой Толедской?! Скажет тоже! Не очень-то мы, положа руку на сердце, прониклись, но заинтересовало. И что дальше?

– …Не во сне, как это со многими случается, но наяву. Прилёг отдохнуть пред битвой, глаз ещё не сомкнув, гляжу, молодая женщина красоты необычайной явилась посередь шатра. Откуда взялось чудо сие?! – удивлённо развёл руками. – Возле входа – охрана многолюдная. Лагерь полон наёмников. Людишки эти, сами знаете, – скоты, иные к матерям-то ни малейшего почтения не испытывают! А тут такая красота… Страшна участь женщины, попавшей к ним в лапы!

Ей-богу, прав хороняка, шагу бы не ступила! Прямо там в грязь и завалили б! Насмотрелись мы ужастиков в Брешии! Бр-р-р-р! Зрелище, мягко говоря, не для слабонервных! Вонючая перезрелая сперма, смешиваясь с грязью, кровью, нечистотами, заталкивалась в обречённые на страшную муку женские лона десятками, сотнями огромных, алчущих победной похоти, ужасающе распухших от страшной антисанитарии и венерических болезней фаллосов под утробный гогот глумящихся выблядков, пока, наконец, смерть не избавляла несчастных женщин от дальнейших страданий.

Некоторые, на свою беду, выживали… Ужас! Холи ш-ш-шит!

– …То была Сарацинка, я сразу понял, ибо прекрасные розы благоухали в руках её…

А вот с розами – явный перегиб вышел! Чем это, интересно, он вчера набухался? Может, накануне сражения галлюциногенов каких откушал средневековых, доселе неизвестных? Мухоморов местных курнул? Викинги дикие, поговаривают, отварами из грибочков баловались перед боем, чем благородный ибериец хуже, фикен его? Да ничем! Любопытно, весьма любопытно! Поинтересуемся при случае.

– …Хотел было встать, принять даму подобающе, вина предложить, откушать, чем бог подал, передохнуть с дороги. Да не смог, сила незримая удерживала меня на ложе. Так и лежал распластанный. Тогда-то и поведала Святая Касильда мне, бездвижному, о троих чужеземцах невиданного доселе воинского умения, говорящих на варварском наречии, и что начнём битву мы врагами лютыми, а закончим – в сомкнутом строю, плечом к плечу, и стану я свидетелем бесславной гибели непобедимого Гастона де Фуа, падёт же он от рук тех самых варваров, пришедших издалёка. И не дойти туда простому смертному, не добраться, птицей не долететь перелётною. Точно описала вас, ошибиться невозможно! Велела, лишь только битва свершится, помочь чужакам добраться до Форли. Не раздумывая! Гм… После исчезла. Напрочь! Хоть я взывал к ней вновь и вновь.

– Форли? Зачем именно Форли? – казалось, Юрий Иванович слегка озадачен. – Там что, есть «психушник»? – тут же безотчётно съехал в запале на какой-то алеманский диалект. – Мужики, кто-нибудь когда-нибудь заходил через Форли?!

– М-м-м-м… Есть, говорят… В заброшенной кузне, прямо за харчевней, что напротив Рокка-ди-Равальдино. – Как-то уж очень нехотя отозвался Борёк. – Недели за две до командировки апробировали.

– Кто ходил?

– Ну… Я… – прозвучало ещё более неохотно.

– Борь! Вы ох*ели, что ль, все?! Мне-то почему никто ничего не сказал?!

– Тебе не положено!

– Как это?! – чуть не задохнулся от возмущения Ширяев. – Кто тут старший группы, я или?!..

– Никто, кроме меня и весьма ограниченного контингента из Управления перспективных разработок, не должен был ничего знать. Да и я-то – попка-дурак, всего-навсего естествоиспытатель! Белка со Стрелкой в одном стакане, бл*дь! Куш а бэр унтэрн фартэх 116! Всё очень, очень секретно и никакого, кстати, касательства к учебному процессу. Так-то, господин старший по гарему!

– Нда-а-а-а, допрыгались жопы, доскакались по верёвочке… – услышав о неких таинственных «перспективщиках», враз притих Юрий Иванович. – Тогда, принимая во внимание, что прежним путём через Равенну вернуться нам вряд ли удастся, Форли, пожалуй, наиболее, я бы даже сказал – хм! – единственно подходящий вариант. Сколько туда шкрябать-то? Километров двадцать пять – тридцать, говоришь? В нынешних непростых условиях – денёк пути гужем. Верхом-то оно, конечно, сподручнее, да зело беспокойно!.. Стоп машина! Ежели всё столь секретно, откуда ж тогда наш чудаковатый Падилья об том прознал? Никто здесь, надеюсь, всерьёз не думает, что какая-то там дева мифическая реально за нас, душегубов, впряглась?! Особливо на фоне сегодняшних… гм… «подвигов»! Хгра-а-а-а! Хгра-а-а-а! – весьма схоже изобразил Бориса. – Ни в жисть не поверю, бубёныть! Тем более – Святая!

– Эй, мужики! Вы бы это… Короче, за базаром следите! Человек по фене нашей не ботает, а от него в сложившейся аховой ситуасьён кое-что да зависит. Многое, кстати! Давайте-ка по-кастильски лучше шпрейхайте!

– И то верно! Премного извиняемся, дражайший Дон Хуан! – Борис Вольдемарыч привычно сардоничен. – Уж не взыщите, мил человек, погорячились, мигом исправимся!