Тёмный день

– Других вариантов нет.

– Мне нужна только флешка.

– Она может быть, где угодно.

– Я кое-кого подозреваю, Дэн. Ты же помнишь, что я работала танцовщицей в клубе «Время»? Лысый не хотел меня отпускать. Его люди угрожали. Говорили, что свадьба не состоится и шутили про трусы и темные переулки.

– И ты не сказала?

– Такая была работа, девушкам все время кто-то угрожает или домогается. Они смотрят на красотку, раздвигающую ногу в шпагате возле пилона и мечтают пихнуть свой пилон в ее шпагат. Но Лысый… он же… это совсем другой мир. Никто не знает, как он выглядит. Кто он? Может, он кто-то из тех, кого мы считаем другом? Может, он был приглушен на помолвку.

– Не помню никого лысого на вечеринке.

После травмы головы, Дэн не вспомнил бы динозавра или пришельца, если бы они трусили среди гостей.

– Лысый позвонил за сутки до того, как пришла записка. Сначала ржал и предлагал вернуться к пилону. А потом: твоя свобода хранится в моем сейфе, девочка. Ты еще будешь стоять на коленях под моим столом.

– Сука! Яйца ему оторвать, уроду!

– Моя свобода, как иголка внутри его яйца, точнее сейфа. Там флешка. Я знаю! Клуб в долгах и ему пятьсот миллионов не повредят. Слушай, – заговорила она быстрее, – всему своя цена. Помоги добыть флешку, и я… заплачу.

– Собачий корм, бензин и пара раз в году откачка канализационной ямы. Вот и все мои траты.

– А что ты… ешь?

Дэн бросил в рот пару собачьих галет:

– Да тоже, что и все.

– Я заплачу информацией.

– Какой?

– Расскажу, кто умер на Тёмном мосту. Это… – сделала она подсечку профессиональной сплетницы (сказывался длительный стаж работы в женском коллективе) – не совсем на мосту случилось.

– Как не на мосту?

– Ты не знал даже этого?

– Мне никто не говорит. Судебные папки сгорели или их затопило при тушении, юристы, как горох разбегаются, блокируют мои телефонные номера! Откуда? Откуда ты знаешь, кто умер?!

– Была на похоронах. Когда все разошлись…

– Зачем?

– Мне… было приятно видеть кого-то, кому хуже, чем мне.

– Кристина, скажи… Сейчас скажи. Кого я убил?

– Нет. Это условие сделки. Ты мне флешку из сейфа Лысого, я тебе правду.

Он не понимал, были ли вообще реален их роман? Их скорая помолвка? Их любовный треугольник, в котором Денис стал третьим углом, отбивая девушку своего брата. Дэн не знал, отбивал он ее, потому что влюбился или на зло Максиму. Лишь бы снова у него что-нибудь отобрать.

– Девочки шепнули, что Лысого завтра не будет. Клуб в твоем распоряжении.

– Я достану флешку, Крис. Пакуй чемоданы к своему герцогу и начищая корону.

– Апельсины! – вывалил высокий мужчина с круглым лицом, опоясанным баками с начавшейся сединой, горку оранжевых шариков.

Несколько фруктов упало на пол, закатились под койку Тёмы. Она только ноги приподняла, не мешая им улепётывать из властных отцовских рук.

– С ума сошел! Зевс! У нее аллергия! – собирала мама Тёмы оставшиеся на больничном столике апельсины обратно в авоську.

– Ей нужен витамин Цэ! Киви, апельсины, лимоны, – загибал пальцы Зевс, стоящий возле путаных жалюзи в палате дочери.

Он был готов до бесконечности перечислять фрукты, лишь бы не дать женщине в красном джинсовом сарафане и слова вставить.

– Грейпфрут, манго, черная смородина…

– Она станет красной. Начнет чесаться! – прыгала вокруг оппонента Марина, тыча в цвет своего платья. – Вот такой она была в три года. Ты забыл? Конечно! – отмахнулась она, – вечно на фабрике торчал. Потом, всегда потом, – выронила апельсины Марина и отвернулась к окну, сдерживая слёзы.

Она не хотела расстраивать дочь. Пыталась проморгаться, растягивала губы в улыбке, помня, что читала – натянутая улыбка тоже снижает уровень стресса. Лживая улыбка обманывает мозг, и тот выплёскивает эндорфины.

– Папайя! – крикнул Зевс максимально звучно, обдавая бывшую супругу облаком вчерашнего перегара.

– Дочь в клинике, а ты за бутылку? – отбежала Марина от окна, сжимая авоську, чтобы ни один апельсин не остался у Тёмы.

– Что за крики? Доброе утро.

Когда Максим вошел в палату Пчёлкиной, он застал её раскачивающуюся на кровати с двумя прижатыми к ушам ладонями и пару бывших супругов, орущих друг на друга. Отец Тёмы загибал пальцы, облокотившись на мешанину изогнутых жалюзи больничного окна.

Не прошло и суток, как на этом самом подоконнике Максим целовался с Лоной.

Он скорее отвернулся, чтобы не краснеть так, словно бы диатез у него.

– Максим Вадимович, простите. Зевс бушует, – ринулась Марина к врачу. – Тёме нельзя витамин Цэ, у нее диатез!

– Мам…!

– Фрукты надо кушать, не фастфуд и газировку, от которой у дочери понос.

– Пап!..

Максим призывал обоих к спокойствию:

– Родители Пчёлкиной, успокойтесь. Система питания в больнице регламентированная. Не уверен, что кто-то накормит пациентов газировкой или папайей.

– Достали вы все…

– Артемида! – пробовала остановить её мать, но дочь увернулась от требовательного материнского захвата.

– Оставьте меня в покое!

Тёма вырвалась в коридор, ловко обойдя три кегли из отца, матери и раскрасневшегося Макса.

Она пробежала несколько коридоров, поднялась по лестнице и уставилась на запертый люк, что вёл на крышу. Как ей хотелось просто посидеть на свежем воздухе, посмотреть на город, вдохнуть ароматы неба с привкусами пыли, рябины и желудей.

Но открыть в психушке люк на крышу… такое себе решение.

– Я не сумасшедшая… – пробубнила Тёма, обхватывая себя за плечи и пятясь к лестничным перилам.

– Знаю, – ответил за спиной голос. – И ты не в психушке. Это диагностический центр. Психиатрическое отделение располагается в соседнем корпусе, – облокотился Максим о перилла возле неё.

Он сунул руку в карман и первым делом достал пластиковый пузырек без наклеек, бросая в рот пару белых кругляшей, после чего протянул Тёме медный ключ:

– Пойдем, подышим.

Обогнув Тёму, он поднялся по свисающей пожарной лестнице, вставил ключ и после пары оборотов люк распахнулся.

– Тебя не уволят?

– А тебе это важно?

– Нет, – согласилась Тёма, – мне наплевать, но Лонка расстроится.

Максим как раз давил локтем на люк. Как только прозвучало имя Лоны, люк грохнулся ему на голову, даруя блаженную радость секундного забытья.

– Ай… тяжелый. Залезешь? Или витамин Цэ прописать?

Тёма зажмурилась, вынырнув головой суриката из норки.

– Солнце… – оглядывалась она на рубероид крыши, залитый заплатками бликов внутри остатков луж.

Вскарабкавшись, Тёма оправила пижамные больничные брюки и закатала рукава футболки. Черными крыльями трепыхались кончики ее банданы на запястье, словно птичка с цепочкой на ножке, пытающаяся взмыть в облака.

Она смотрела в спину молодого врача, который, успел украсть у нее частичку Лоны. Как только у сестры начинался новый роман, Тёма отходила на второй план.

– Откуда ключ? – уселась она рядом, подтягивая колени высоко к груди и опуская подбородок сверху.

– Стащил у вахтера года два назад. Я курил в то время. Лазил сюда в ночные смены.

– Бросил?

– От курения кучу видов рака можно заработать, эмфизему, гипертонию еще импотенцию.

– Из-за последнего Лонка огорчилась бы сильнее, чем от твоего увольнения.

– Джентльмены не обсуждают своих леди.

– Тебе она нравится?

– Да.

– Вы спите?

– Нда..

– Женишься на ней?

Он облокотился о воздуховод прикрывая глаза. Его рука была опущена в карман белого халата. Тёма слышала, как в пластиковой банке шуршат о стенку белые кругляшки пилюль.

– Ты не знаешь?!

– Она… не выйдет за меня. И вообще… скоро бросит.

Тёма пыталась скрыть свой внутренний эгоистичный восторг.

– Какая жалость! – через чур бодро произнесла она, – ну и почему? Ты что? Придурок?

– Да, – быстро ответил он, поворачивая к ней лицо.

Глаза его покрывали тонкие красные прожилки. Губы сухие. Нос блестел. И что только Лонка в нем нашла?

– Рисуешься так? – закатила Тёма глаза. – Ты взрослый. Не сопливый одноклассник и не аниматор с водной горки. Лонка в тебя втюрилась. Но, – строга вытянула она указательный палец, – окажешься на самом деле придурком и я, – оглядывалась она, – сброшу тебя с крыши!

– Я вряд ли умру. Тут пять этажей, но… – дважды пнул он затылком воздуховод, – иногда жить хуже, чем не жить.

– И это говорит психотерапевт, работающий с суицидниками! Поняла! Это такой прием? Типа ты несчастлив, и я вопреки должна тебя переубеждать, чтобы спасти, а на самом деле речь идет обо мне?

– Ты спасаешь меня, Тёма. Ты и Лона – вы единственные, кто у меня есть.

– А семья?

– В пятнадцать ушел из дома. Отец художник. Он любил казино, быстрые деньги и молодых крупье. Они развелись дет двадцать назад. Теперь он живет в Венеции. Сводные брат и сестра надо мной все детство издевались и подставляли в своих аферах.

Не выдержав, Максим сунул руку в халат, закидывая в рот новое драже.

– Надеюсь, это ментоловые леденцы.

– Это Ганнонет, Тёма. Твое экспериментальное лекарство.

– Что? – подскочила она на ноги, расшатывая Макса за плечо. – Ты жрешь Говнодат! Он же из говна, с ума сошел?! Даже я его не принимаю, а я псих побольше твоего!

– Но эксперимент никто не отменял, Тёма. Ты не принимаешь, значит должен я. Если кто спросит, ври, что пьешь.

– Так! А ну, вставай! – заставляла она его встать на ноги. – Макс, что с тобой происходит?

– Разное… как и с тобой.

– Поклянись, что это не… треннинг и ты не ломаешь комедию?

– Клянусь, – кивнул он медленно, словно пьяный.

Тёма волновалась за него. Максим был отличным парнем. Добрым к ней и к Лоне. Все время позволял им видеться, если Тёма поступала ночью и часы посещений заканчивались.

– Ты говоришь про суицид, закидываешься экспериментальным лекарством. Это из-за флешки, да?

– Тёма…

– Лонка мне все рассказала! Ты дурачок, если думаешь, что сестры таким не делятся. Пятьсот миллионов и флешка. Что на ней? Ты совершенно голый, обмазанный кленовым сиропом и вываленный в перьях танцуешь партию Маленьких лебедей?

– Хуже…

– Больших леблядей?!

– Преступление! – выкрикнул он, – на флешке преступление! И его совершил я!!! Я во всем виноват!

Макс боролся с белой пластиковой крышкой пузырька, когда Тёма схватила его за руки:

– Стой! Прекрати! Ты не забудешь! Говнодат не стирает, а восстанавливает память!

– Он экспериментальный… Полное говно! – не убирал руки Максим. – И эксперимент провалился.

– Что на флешке? Какое преступление?

– Надеюсь, – открылась белая крышка на пузырьке, и белые драже рухнули под ноги Макса, – ты никогда этого не узнаешь.

Глава пятая. Груша от яблони падает на участок соседа

– Тёмка, ты как? – бросилась на шею Даша, когда они встретились позже после выписки.

В сотый раз Даша не могла поверить, что подруга осмелилась забыть случившееся с ней «счастье». Даша пересказала весь день в Олежках по минутам, а эпичный момент знакомства с Дэном трижды:

– Когда ты грохнулась из кустов, опрокинула стол, разодрала коленки, начала обесцвечиваться… Он поднял тебя на руки! – эмоционально пересказывала Даша, сопровождая монолог бурными жестами и пантомимами, – он нёс тебя до самой парковки. Ровно пятьсот пятьдесят шесть метров. Эпично перевернул лонгборты, бац! Бац! Сгрузил тебя, как девственницу на жертвенный алтарь! Хотя, почему как… – легонько пнула она подругу ступней под столиком кафе. – А потом убежал, когда с паркинга выезжал, чиркнул бочину сокрой, прикинь?

Дашка подняла с пола лонгборд подруги, рассматривая автограф Дэна.

– Вот ты везучая.

Она тыкала под нос телефоном с записью спины Дэна и болтающимся обездвиженным телом. Тёма смотрела, как на повороте она задела кедом ветки березы, а на следующем Дэн подтянул её выше изрядно тряханув.

– У тебя же есть парень, Даш, – поглядывала Тёма за окна кафетерия на сереющее небо.

– Ага, Серёга! Он менеджер Дэна. Мы с ним коллаборируем и делимся инфой. Он его друг, но сам ничего не знает. Где прячется? Вот бы мне тот миллион от его матери любому, кто вычислит его адрес.

– Ты на него охотишься? Он же Пуля, а не Кролик.

Дождевые капли крались еле слышимой поступью охотящейся львицы, но в разуме Тёмы они врезались снарядами в пуленепробиваемое (к счастью) стекло кафешки.

– Дробь, Тёмка, запомни, он – Дэн Дробь! У него в багажнике дробовик.

– Это вообще законно иметь оружие?

– У Катринки из фан группы родич в полиции. Она выяснила, разрешение у него есть. Все законно.

Даша подлила им обеим чай, от которого пахло жасмином.

По окнам текли капли легкого летнего дождика. Тёме мерещились тысячи дождевых веснушек на фоне неба. Как-то раз Максим сказал: покажи мне свою контекстную рекламу, я и скажу, кто ты. На мобильник Тёмы частенько сыпалась реклама косметологических центров с программами лечения пигментации.

Телефон пискнул очередным всплывающим сообщением, и Тёма зачитала вслух:

– Накладные ресницы, клипсы для ногтей, стразы для губ, пирсинг для языка, переводные веснушки и тату… они что, серьезно? Все это продают?

– Ты не пользуешься даже блеском для губ, Тёмка. Конечно, продают! Я вот хочу сменить дреды и сделать афрокосички.

– Круто… – продолжала пялиться Тёма в телефон.

– Эшэмэшку шдешь? – шепелявила Даша с набитым ртом, – и не с рекламой, да?

Даша заказала второй чизкейк, к тому же угощала подруга в честь выписки из «дурки», а у Даши с деньгами всегда было туго.

– Психолог должен написать… – уклончиво ответила она, – собирался назначить время… Типа встреч.

Тёма растягивала черную бандану на запястье, когда телефон в руке брякнул.

– Пшихолог? – спросила Даша.

– Ага… – уставилась Тёма на экран, – пора ехать. Кстати, оставь мой борт себе. Для меня эта загогулина ничего не значит.

Наобнимавшись с Дашей, Тёма одолжила у нее зонтик и раскошелилась на такси. Дождь был не сильный, но Тёме становилось не по себе от вида безобидных луж. Казалось, наступит, и рухнет с тем же самым ощущением, с каким упала в Олежках.

Пока возвращалась домой, позвонила Лона. В голосе ее звучали извиняющиеся нотки, и Тёма понимала, сейчас Лона попросит ее об услуге:

– Тём, у нас тренировка утром. Важная, крайняя перед соревнованием. Не могу пропустить! И Макса подставлять не могу. Это… должно произойти сегодня…

Тёма закатила глаза:

– Такое я уже слушала перед твоим горячим свиданием два года назад.

– Нет! Флешка! Я собиралась помочь ее выкрасть!

– Ясно, – рисовала Тёма грустный смайлик, водя пальцем по конденсату на стекле, – ты хочешь, чтобы флешку украла я?

– Я этого не хочу. Лезть к Лысому, еще и красть у него. Это вообще реально? Может, Макс… перетусил с психами и верит в чушь?

– Твой Макс хавал пилюли Говнодата с пола. Рассыпал их на крыше, а потом начал подбирать, проглатывая.

– Он врач и ему виднее.

– Знаешь, Лонка, я тебя подменю. На время. В клубе «Время».

– Обещаешь, что отдашь ее Максиму?

– Конечно, – перечеркнула Тёма грустную улыбку внутри круга, – впервые в жизни соврала она сестре.

Если на записи будет «притупление» посерьёзней, чем перебежать дорогу на красный, Тёма отдаст флешку.

Полиции.

Закончив мыть посуду, Тёма наскоро поужинала картофельным пюре с комочками и подгоревшими котлетами, которые приготовил отец. Из зала слышался звук работающего телевизора. Транслировали футбольный матч.

После развода и переезда Лоны с мамой, в квартире стало непривычно тихо. Стараясь напомнить жилье звуками, Зевс никогда не выключал экран телевизора, часто засыпая перед ним в кресле.

В одиннадцать ночи, заглянув на кухню, он удивился, что дочь еще не легла. Решив не брать при ней вторую (пятую) порцию наливки, Зевс поторопился к кухонному шкафчику, перебирая приправы и специи.

– Я тут это… аскорбинку тебе купил. Витаминки. Как вы их любили с Лонкой в детстве…

Его руки остались на ручке шкафчика, а тело замерло в оцепенении. Если до этого он грузно и тяжело дышал, то сейчас его спина тряслась мелкой рябью.

– Пап, чего? – опустила Тёма руку ему на плечо, и тот вздрогнул, захлопывая шкафчик.

– Витаминики, Тёма… витаминки еще никому не навредили.

Видя, что отец вот-вот разрыдается, Тёма посмешила достать упаковку и проглотить похожую на мел аскорбинку.

Отодвинув хлебную доску с крошками, опустевший заварник и банку меда на липком блюдце, Тёма дотянулась до руки отца, и замерев на секунду, прикоснулась к его пальцам.

– Пап, все хорошо. Мама с Лоной в порядке. И мы справимся.

– Я не справлюсь, дочь… я плохой отец…

– Ты отличный отец. Ты все для меня делаешь. Кстати, я не сказала, но ко мне придут сегодня?

Отец поднял красные глаза, отлепляя себя от столешницы.

– Даша?

– Нет. Максим Вадимович. У него новый метод лечения, и мне надо будет съездить с ним на групповые занятия.

– Ночью?

– Ну там же мандала и кундалини…

– Не нравятся мне слова-то эти… групповые занятия, манда и куни… что это вообще такое?

– Пап, кундалини – это эзотерическая энергия в позвоночнике человека. Чтобы поднять эту энергию вверх.

– Знаю я, что у мужиков вверх-то поднимается! И не только по позвоночнику!

– Он мой врач, а не мужчина.

– Но ты моя дочь.

– Мне восемнадцать!

– Этого мало для ночной манды-мандалы́!

Тёма бы еще покидала карт из колоды, но в дверь раздался звонок. Убегая открывать, она обернулась к отцу, сжимая кулаки и выпалила главный козырь:

– Что б ты знал, Лона с Максимом встречаются и спят друг с другом по самый позвоночник!

– Артемида, добрый вечер, – вошел в прихожую Максим.

Днем ему пришло смс от Лоны, что вместо нее в клуб поедет сестра. И если он не придет за ней, она сбежит туда сама. Ничего не осталось, как приехать к Пчёлкиным. Он даже не принял ни одной пилюли с обеда, намылся и выбрился, вколол себе витаминный комплекс и накидался энергетиком.

– Заходи. Или нет, – оглянулась она на дверь кухни, – лучше подожди в машине.

– Зевс Глебович дома?

– Па-а-а-ап! Максим Вадимович пришел! Ты выйдешь?

В дверном проеме показался Зевс Глебович в обнимку с парой литровых бутылок, наполненных садовой грушевой настойкой. Новость о романе Лоны и Максима требовали и трех литров, но при госте нужно держать себя в руках.

– Вам накапать, дорогой? – спросил Зевс, – домашняя. Сам делал. Главное от груш хвостики не отрезать, верно Тёма? И с веток не срывать их, – крутил он бутыль, поворачивая на свет коридорной люстры, – плоды сами знают, когда им велено созреть. Сами от веток оторвутся, да перекатятся через забор к соседу. Ты это дерево ро́стил-ро́стил. И навоз-то таскал, и оборачивал в зиму мешковиной, землю утаптывал, пропалывал… – неожиданно хлюпнул он носом, – чтобы ни одного сорняка… ни единой травинки…

– Пап, ну хватит, – потянула у него из рук Тёма бутылки. – Отдай их сюда.

– Они мои! – резко отвернулся Зевс, – мои, мои груши!

– Прости, Макс… ты иди… я скоро выйду!

– Одевайся, – снял Максим обувь, – я с ним поговорю. Ну-с! Рассказывайте, – направился Максим к Зевсу, – какой рецепт у наливки? Пойдемте в зал.

– Ну, пойдем, мандалист. Поговорим. Стакан-то возьми.

– Я за рулем.

– Ну так кефира плесни. Когда один пьет, второй не жует! – расхохотался Зевс, начиная пересказ рецепта грушевой наливки с объяснения, в каком роднике воду следует набирать.

Захлопывая дверь в свою комнату, Тёма не сводила глаз с Максима и тот тоже не отводил взгляд. Он кивал словам ее отца, держал губы растянутыми в полуулыбке и не моргал. Его взгляд алых с прожилками глаз напоминал красную точку прицела.

Чего он хочет? Совершить «еще одно преступление»?

– Лонка, вот ты дура, что тасуешься с ним.

Отношение Тёмы к Максиму изменилось после обморока в Олежках. Он стал для нее черным зеркалом – тёмным, рыхлым, покрытый баграми и наростами белых бубонов Говнодата.

Нет, ей непременно нужна эта флешка. Она должна узнать правду о том, чего он так боится.

Тёма торопливо дернула ящик стола, в котором завалялась оставленная Лоной косметика. Пока наносила тушь, та уже трижды отпечатывалась на верхних веках. Тоналка забилась в ямочки на щеках, а попытавшись выдернуть волосок в бровях, Тёма чуть не снесла яйцо.

Запыхавшись выворачивать себя из платья, а после выворачивать наизнанку шкаф, меняя одни брюки на вторые с сочетаниями рубашек и топов, Тёма завалилась на груду барахла. Она смотрела на последнюю оставшуюся в шкафу вещицу, нависающую над ней лезвием гильотины – купальник.

Спортивный купальник синего цвета с двумя толстыми желтыми полосами по бокам.

Пока Тёма смотрела на купальник, она чувствовала, как накатывает темнота, как потеет лоб, как звон в ушах стирает редкие ночные звуки улицы.

В голове раздались слова, похожие еле различимый шепот эха: «три раза налево, два направо…»

– Что за глюки?! Господи, что за фигня у меня в башке?!

Тёма нацепила черную джинсовую рубашку, что повисла почти до колен, перемотала талию ремнем. Получился стильный наряд, настоящее платье-рубашка.

– Пошли! – крикнула Тёма из прихожей, натягивая белые кроссовки на толстой подошве.

Она замотала шнурки вокруг щиколоток, схватила бейсболку, рюкзак, затянула потуже черную бандану на запястье. Взбивая волосы руками, заглянула в зеркало, слыша бурные прощания отца и Макса.

«Кефир внутри света…» – прошептал ее разум, – «кефир…»

– Прекрати! Что за бред?!

– То не бред, – шаркал тапками ее отец, – то наука! А знаешь, Артемида, этот твой мандалист меня разбудил… Тьфу ты! Убедил! Идите вы, куда вам надо.

– Класс. А ты спать, пап, иди.

– Вот они взрослые дочери, Максим, вот, что тебя ждет лет через двадцать. Смотри на меня и учись. Но, – погрозил он пальцем, – ты за нее отвечаешь головой. А не… головкой.

– Пап, уймись! Прошу! – вспыхнули щеки Тёмы, – не слушай его, Максим. Он перебрал с грушами. Слишком мало их к соседу укатилось.

Спускаясь в лифте, Тёма постукивала обгрызенными ногтями по коричневым панелям с кнопками, решая: сказать или нет?

– Макс.

– Да?

– Ты не врач сейчас? Ты типа друг?

– Не врач, нет. Но и не друг…

– А кто?

– Вот бы мне найти ответ, – отвернулся он.

– Слушай, – развернула она его, крутанув за плечо, – роль психа в твоем окружении уже занята. Мной.

– Ты не псих, – коснулся он ее черной банданы.

– Я отключаюсь посреди улицы. Бац! Обморок! И никто не знает почему… Почему, – заговорила она тише, – я вижу людей… которых не знаю? Места, где никогда не была? Слышу голос. Ну? Скажи еще, что это не шизофрения?

– Нет, этот диагноз не подтвердился.

– Тогда, что со мной, Макс? – ударила она кулаками сразу по всех кнопкам этажей.

Лифт дернулся и экстренно затормозил. Максим схватил Тёму за локти, помогая ей удержать равновесие. От этого касания разум Тёмы прострелило видение поцелуя. Ее сестра в его объятиях. Он прижимает ее к стене, обхватывает руками под бедрами. Огибая его торс ногами, Лона закрывает глаза, издавая блаженный стон.

Тёма чувствовала, как колотилось сердце сестры. Как замерла ее диафрагма, как подрагивают кончики пальцев, как от Максима пахнет сахарной ватой.

Отшатнувшись, она скорее разъединила их руки.

– Ты в порядке? Тёма, что? – опустил Максим голову, пытаясь заглянуть ей в глаза.

– Да так… – шмыгнула она, вытирая нос браслетом из банданы, – всегда такая после обмороков. Вижу и слышу то, чего нет…

Тёма вышла из подъезда. Справа от нее рыже-белый автомобиль моргнул серебристыми фарами.

Максим распахнул перед ней дверцу, сел за руль, завел двигатель, бросил мобильник с открытым приложением на приборную панель.

Тёма обильно выдохнула, раздувая щеки и выпучив глаза.

– Что тебя мучает? Говори. Обещаю, я пойму, что угодно. Говори, – повторила она, шутливо пригрозив, – или у Лонки спрошу.

– Она не знает. Я мучаю себя сам, – зажмурил он глаза. – Год назад… произошло всё это.

– «Всё это»? – изобразила она кавычки, – всё то, что записано на флешке?

– Ещё ты и Лона.

– Так, – скрестила Тёма руки, – хочешь сказать, что мы едем красть флешку, на которой записано преступление, в котором замешан ты, я и Лона?

Повернув к нему голову, Тёма увидела, как ногти Максима протыкают мягкую кожу руля, так сильно он впился ими в обруч.

Холодно прозвучал его голос:

– Ты должна уйти. Выходи из машины, возвращайся домой, – не повернул он к ней голову. – Ни о чем не спрашивай. Прошу. Умоляю. Сейчас. Не перебивай. Не задавай вопросы.

– Обалдел? Ага сейчас?! Совсем рехнулся?! – только и перебивала его Тёма новыми вопросами.