Нисшедший в ад

Старшим своим сыном Иаковом родители были довольны, и за дальнейшую судьбу его были спокойны. Зеведей опытным своим оком разглядел, что Иаков станет хорошим и уважаемым рыбаком, достойным продолжателем отцовского дела. Иаков действительно любил свое ремесло и трудился в море даже вдохновенно. Очень любил самое море, именно это маленькое Галилейское море. Когда не было работы, он мог часами сидеть на берегу и смотреть, как море искрится под солнцем, как оно темнеет и волнуется, когда над ним нависают тяжелые низкие тучи, слушать его голос то грозный, то нежный, звучащий под сенью ночи, наблюдать, как бежит таинственно по его волнам от самого горизонта лунная дорожка и как окрашивали его в розовые и оранжевые тона лучи восходящего солнца.

Недавно Иаков сказал своим родителям о своих дальнейших планах, то есть о том, что он решил заработать достаточно денег, чтобы купить свой дом, лодку и сети, и обзавестись в ближайшем будущем семьей, чем очень порадовал Саломею и Зеведея, не знавших о той личной драме, которую успел пережить их сын (о ней речь еще впереди) и о том, что именно живая рана на сердце сына заставляет его думать о скорой женитьбе на первой встреченной им девушке и о собственном доме.

Как же удивился Иоанн, когда Зеведей отпустил его и Иакова с Иисусом. Он решил, что произошло чудо. Второе чудо тоже не заставило себя ждать, ибо Иаков в один миг вдруг изменил свои планы, к которым, казалось, так серьезно относился и так долго их вынашивал, и вместо тихой, спокойной жизни с женой и детьми на берегу моря избрал вдруг эту неведомую дорогу. В решимости его сомнений не было: прежде чем Иоанн опомнился, Иаков сложил сети в лодку и подошел к сынам Ионы, проделав всё это с видом спокойным и решительным, словно он всю свою жизнь знал или хотя бы подозревал о своей настоящей судьбе и ждал только этого часа.

– Равви, мы готовы идти с Тобою, – сказал за всех Иаков.

– Нет, – сказал Иисус, – не называйте Меня «равви» или каким-нибудь иным именем. Вы друзья Мои и братья Мои. Называйте Меня просто – Иисус.

– Иисус, по-арамейски Иешуа, это значит «спаситель», – шепнул Симон Андрею. – Довольно распространенное в Израиле имя…

Они шли по солнечному берегу вдоль линии прибоя. Вскоре мокрый песок и камни сменились ковром зеленой травы с маленькими цветами. Теплый воздух нежно омывал идущих, пьянящее спокойствие было разлито в природе.

– Иоанн, – вполголоса сказал Андрей, – сейчас у меня такое чувство, словно всё это когда-то уже было. Так же светило солнце, так же пахло травами и морем и мы так же шли по этой долине вслед за Иисусом. Я понимаю и осознаю, что этого никогда прежде не было, но впечатление очень живо, ярко и сильно. А ты чувствуешь что-то подобное?

– Сейчас – не знаю, – тихо ответил Иоанн. – У меня как-то все мысли и чувства путаются. Вернее, я переполнен ими и ничего в них не могу понять. Но я тебя понял: у меня раньше такое бывало. Вот точно знаю, что со мной никогда чего-то не было, а кажется, что всю обстановку уже видел когда-то, все слова слышал и именно так и отвечал.

– Странно, правда? – задумался Андрей. И произнес тихо, обращаясь уже к самому себе: – Интересно, бывает ли так и с другими людьми, а если бывает, то как часто и, главное… разрешит ли когда-нибудь человек эту загадку? Ведь если кажется, что все это было, значит, оно, может, действительно было, но только в каком-нибудь другом времени или же человек просто где-то в полуснах видит свое будущее не как символ, что обычно бывает в вещих снах, а как реальность со всеми тонкостями и мелочами?

Иоанн прислушивался к этому бормотанию, и сам задумался.

Вскоре они свернули на узкую тропинку, ведущую к восточным воротам Капернаума. До города оставалось минут десять ходьбы. Тропинка вилась меж трав и кустарников с мелкими красными и черными ягодами, а ближе к городу пролегала через открытое место, поросшее спорышем и другой мелкой травой. Вдруг кусты шевельнулись и послышался слабый треск преломленной тонкой ветки. Слышалось чье-то затрудненное и заглушенное дыхание, тихое сопение.

– Слышите? – спросил Симон. – Может, чья-то овца заблудилась?

– Там далее много гробов. Это может быть и прокаженный, – серьезно заметил Иаков.

– Так по закону прокаженный должен громко объявить о себе, что он не чист. Вряд ли, – с сомнением сказал Симон.

– Не беспокойся, Симон, – сказал Андрей. – Это какой-нибудь дикий зверь. Лев, например.

– Насмешник. Со львом я справлюсь, – горделиво-спокойно сказал Симон.

– А овцы боишься? – улыбнулся Андрей.

Будущие ловцы человеков тихо засмеялись, а Симон легонько и шутливо ударил Андрея по плечу.

Как только они вышли на открытое место что-то серое, большое и бесформенное бросилось им наперерез и простерлось у ног Иисуса. Теперь все увидели, что это был человек в страшных лохмотьях, прикрывавших почти все его тело. Нос и нижнюю часть лица его скрывала какая-то грязная тряпка, верхняя же часть его лица была опухшей, как опухшими были и его оголившиеся стопы и части голеней; кроме того, эти участки тела были покрыты язвами. Перед ними был прокаженный.

Болезнь проказа была настоящим бедствием древнего мира и считалась Божьей карой за очень тяжкие грехи. Больных проказой изгоняли из городов и селений, и эти несчастные селились в каменных гробницах, таясь от света и людей, проклявших их. Помимо физического отвращения, люди испытывали по отношению к ним и духовный страх, боясь, что Бог их покарает так же, если прокаженный, он же страшный грешник перед Лицем Бога, приблизится к ним или заговорит с ними. Поэтому под страхом страшной и неизбежной смерти эти несчастные должны были криком предупреждать людей, что они нечисты. Питались они чем придется, в основном тем, что давала природа. Иногда они издали кричали стражникам городов и просили им дать хотя бы объедки, а в ответ получали грубые слова.

Совсем по-иному обстояло дело, если какого-нибудь богача вдруг поражала эта страшная болезнь. С тех пор как люди узнали власть золота и стали благоговеть перед деньгами для обладателя денег не стало ничего невозможного в мире, какие бы тяжкие грехи он не совершил. Богатый прокаженный мог предпринять одно дорогостоящее «лечение». Для этого ему нужно было обратиться к священнику, и тот за несколько минут и мешок золота проводил обряд очищения. Вот как это происходило:

Священник брал двух птиц «живых и чистых», как написано в Законе, брал также палочку кедрового дерева, червленную нить и траву иссоп и шел за город вместе с прокаженным. Одну из птиц закалывал над глиняным сосудом с водой, потом омывал в крови жертвы живую птицу, палочку, нить и иссоп, окроплял семь раз прокаженного кровью и отпускал оставшуюся в живых птицу на волю. Затем прокаженный должен был у себя дома выстирать свою одежду, остричь волосы и покупаться в воде. Теперь он «чист», может спокойно жить в городе, но должен семь дней находиться в одиночестве. На седьмой день он должен был обрить все волосы на теле, постирать одежду, в которой был эти семь дней, снова покупаться в воде, а на восьмой день, прихватив с собой двух овнов непорочных, одну однолетнюю овцу непорочную, три десятины пшеничной муки, смешанной с елеем, одну меру елея и мешок с золотом за услуги, он вновь посещал священника. Тот закалывал одного овна на жертвеннике в синагоге и кровью жертвы мазал правое ухо очищаемого и большие пальцы на его правой руке и правой ноге. Елей священник лил на левую свою ладонь, а палец правой своей руки обмокал в елее и кропил больного семь раз, затем мазал елеем опять же таки правое ухо очищаемого и большие пальцы его правой руки и правой ноги. Потом выливал остатки елея со своей левой ладони на голову очищаемого и приносил жертву всесожжения и хлебное приношение Все это исполнялось с педантичной точностью. После этого объявлялось, несмотря на явные, неисчезающие признаки болезни, что прокаженный «совсем чист». В хороших условиях, при разнообразном хорошем питании больной нередко, спустя некоторое долгое время выздоравливал, и тогда вся заслуга в исцелении принадлежала священнику.

«Милостивый» закон делает оговорку и для бедных. Им на восьмой день достаточно было взять одного овна, одну десятину пшеничной муки, смешанной с елеем, одну меру елея и двух горлиц для жертвы за грех и всесожжения. Но на самом деле такое «очищение» было не по средствам бедным, и они скитались вне городов и селений в страшной болезни, мучаясь от боли, голода, отвращения к себе и страха перед здоровыми людьми, выбросивших их из своего общества.

Один из таких несчастных и лежал сейчас у ног Иисуса, повторяя, как безумный, монотонным, хриплым голосом одну фразу:

– Господи! Если хочешь, очисти меня! Господи! Если хочешь, очисти меня!

Хотя Иаков сказал, что гробы «там далее», они находились довольно далеко от восточных ворот, и немалое расстояние пришлось преодолеть при такой болезни этому несчастному.

Иисус бросился к прокаженному и помог ему подняться. Ученики молчали и не двигались.

– Очистись! – произнес Иисус.

И ученики не поверили глазам своим. Тело прокаженного стало уменьшаться, а язвы затягиваться. Теперь перед ними стоял невысокий, худощавый молодой человек, довольно приятной наружности в обвислых лохмотьях. Тот, судорожно закатив рукав, увидел свою руку, здоровую и без язв. Даже следов не осталось. Тогда, сорвав повязку со своего рта, он еще раз бросился в ноги Иисусу.

– Встань и не говори никому, как очистился, – ласково сказал Иисус и пошел дальше.

После некоторого молчания заговорили ученики.

– Вот так «просто Иисус»! – воскликнул Симон. – А я еще не верил своей жене! Такое увидеть… да этому никто не поверит.

– Такого мы не видели ни у одного из пророков, к которым приходили! – шептал Андрей.

– Прокаженный сказал: «Господи!», значит, это и есть «Идущий вслед за Иоанном Крестителем, Которому он не смеет даже обувь Его понести»? – проговорил Иоанн.

– О таком я читал лишь в Священном Писании, – пораженно говорили и Иаков, и Симон, и Иоанн, и Андрей.

Ученики догнали Иисуса. Первым заговорил Симон Петр:

– Равви! Достоин ли я, чтобы идти за Тобой?

Иисус оглядел ошеломленных учеников.

– Увидите больше этого. И сможете. Истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божьих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому. А теперь идемте в Капернаум.

Да, чудо поражает и имеет огромную силу убеждения. Вот почему умный и лукавый дух, черный исполин, приходивший в пустыню к Иисусу, искушал Его совершить чудо – превратить камни в хлебы. Но Иисус от начала и до конца Своей оборвавшейся Миссии ни одного чуда не совершил. Чудом не были ни Его Непорочное Зачатие, ни превращение воды в вино в Кане Галилейской, ни исцеления, ни воскрешения мертвых, ни укрощение бури, ни хождение Его по воде, ни преображение на горе Фавор, ни Его собственное воскресение, ни Его вознесение. Иисус действовал в пределах Божьих законов, опровергая всей Своей Жизнью демонические законы болезней и смерти, беспомощной ограниченности возможностей физического тела. Ибо Божественные законы Жизни чудеснее и прекраснее любых чудес, которые только может представить человеческое воображение. Но пусть мы называем это чудесами. Разве не чудо, что звезды силою тяготения – силою любви – образуют системы, даруя нам жизнь, разве не чудо, что мы дышим, любим, творим, преклоняемся перед понятиями «прекрасного», «великого», «милосердного», разве не чудо, что Логос Земли из любви к нам стал Сыном Человеческим… Такие чудеса родятся из веры. И грош цена вере, рожденной из чуда. «Блаженны не видевшие и уверовавшие».

Но что такое вера? Есть такое мнение, что знания выше веры, так как последняя основана на недостаточных и недостоверных данных. Но так ли это? Что такое знания? Например, наши научные знания, которыми мы гордимся? Разве не на вере, вернее, доверии к авторитетам ученых основаны они? Ведь не все опыты мы проводим лично и в большинстве случаев даже не имеем возможности их провести, так что многие научные истины мы воспринимаем на веру. Итак, вера равна знанию – из веры родится знание, из знания – вера. Доверяя авторитетам святых и пророков, их личному духовному опыту, мы приобретаем религиозные знания, с помощью веры мы извлекаем знания, вложенные в нас Богом, из глубин нашего подсознания и из высот нашего сверхсознания, мы расширяем свое «я», познаем себя и окружающий нас мир. Бог есть Истина, а путь к Истине, лежащий через веру и любовь, и есть познание. Разве не странно, что все гении науки – все эти Ньютоны, Ломоносовы, Менделеевы, Дарвины, Эйнштейны, Вавиловы – были глубоко верующими в Бога людьми, а убежденные атеисты ничего в науке не сделали?! Потому что великие человеческие открытия и великие произведения искусства – это суть Божественное Откровение ученым и деятелям культуры. С помощью горячей веры в Бога они сдвигали «горы» в пространствах человеческих познаний и восприятия прекрасного – и тем самым двигали человечество вперед, в светлое будущее, которое рано или поздно настанет благодаря избранным. «Блаженны не видевшие и уверовавшие».

Глава 6. Учитель

Когда Иисус и Его ученики вошли в город Капернаум, к ним тотчас подошел римский кентурион. Это был довольно высокий, сильный человек лет тридцати, со строгим суровым лицом воина, слегка изуродованным некогда ударом меча – белеющий шрам проходил через весь лоб до левой выжженной солнцем брови. Он поклонился Иисусу.

– Ты – Великий Человек! – произнес кентурион. – Я был свидетелем Твоих исцелений. Но то, что я увидел сегодня, убеждает меня в том, что дар Твой действительно от Бога Твоего. В то время, когда я въезжал в город, я увидел Тебя с прокаженным. Потом я видел этого человека здорового и радостного. Хотя мы с Тобой разной веры, я прошу Тебя во имя Бога Твоего о милости. Мой слуга очень болен и лежит в горячке. Я люблю его, я знал его еще мальчишкой, и с тех пор он служил мне в сражениях на полях битвы. Я прошу Тебя оказать мне милость и исцелить его.

– Я приду к тебе и исцелю его, – ответил Иисус.

– Нет, Великий Человек, – произнес кентурион, – не достоин я, чтобы Ты вошел под кров мой. Скажи лишь слово – и выздоровеет слуга мой. Хотя я и подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: «Пойди», – и он идет; другому: «Приди», – и тот приходит, а слуге моему: «Сделай то», – и он делает.

Иисус, услышав такие слова, ласково улыбнулся:

– Я рад буду, если и в Израиле найду веру такую. Говорю же вам, – обратился Он к ученикам Своим, – что многие придут с востока и запада, севера и юга и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царствии Небесном. – Затем Он снова обратился к кентуриону: – Иди и как ты уверовал, да будет тебе. Твой слуга теперь здоров.

– Благодарю Тебя и Бога Твоего, – сказал кентурион и, еще раз поклонившись Иисусу, удалился.

В Капернауме Иисуса уже заметили и вскоре вокруг Него собралось много людей.

– Как ты думаешь, – Симон Петр схватил Андрея за руку, – слуга сотника уже здоров?

Андрей удивленно взглянул на Симона.

– А ты как думаешь? – сказал он, и легкий укор послышался в его вопросе.

– Я думаю, здоров, – ответил сияя Симон Петр. – Сомнений нет. И ты не сомневайся.

Тем временем они проходили мимо Симонова дома, и Симон, бросив на ходу Андрею: «Я сейчас», – быстро вошел в дом. Он застал жену в первой комнате, где она разжигала очаг. В доме было тихо, и, казалось, эта тишина зазвенела в ушах после шумной улицы. Видимо, дети спали в другой комнате.

– Радуйся, любимая, – вскричал Симон.

Жена сделала ему знак, чтобы он говорил тише, но шепот все равно у Симона не получился.

– Пойдем со мной – разделишь радость нашу, – он поцеловал ее в губы и, как была она у очага простоволосая, такую и потащил ее за руку из дому; она едва успела захватить накидку и уже на ходу убирала волосы.

– Симон, где же улов? – торопливо бормотала она.

– Некогда, любимая. Идем, – орал он.

Пробиться сквозь толпу к Иисусу было весьма трудно. Но жена Симонова разглядела в толпе Иисуса.

– Ой, Симон, это Он, – шепнула жена ему.

– Он, – ответил Симон радостно.

– А ты не верил мне, даже до слез довел. Значит, Он встретился с тобой, как обещал, когда исцелил мою мать… И все же, Симон, где улов?

– А нет улова. Выпустил я пескариков, пусть живут.

– Как, «пусть живут»? Как наши дети будут жить?

– И пескарики будут жить, и мы заживем совсем по-другому, – орал Симон, потому что в толпе уже иначе и говорить было нельзя. – Теперь я с Ним.

– Вот хвастун, – засмеялась жена.

– Мир тебе, жено, – заметил ее Иисус.

– Мир и Тебе, Равви, – вся вспыхнула женщина. – Моя мать, я и мой муж просим Тебя посетить наш дом.

– Благословенна ты, жено, – сказал Иисус. – А отпустишь ли ты своего мужа со Мной? – Он ей улыбался, и отсвет Его улыбки был на ее лице.

– С Тобою – куда угодно, – сказала она.

В эту минуту подошел к Иисусу бывший прокаженный. Он все еще был в лохмотьях и был бледен.

– Господи! Помоги мне еще раз. Священник отказывается мне выдать свидетельство, если я не принесу жертву за грех и всесожжения. Где мне взять овнов? Я сроду ничего не крал.

– Верю тебе, и Я пойду с тобой к священнику, – сказал Иисус и, обратившись к ученикам Своим, произнес: – Вы идите к Петру и ждите Меня там.

Ученики удалились, а Иисус и бывший прокаженный в сопровождении внушительной толпы пошли к синагоге, которая находилась недалеко, через две улицы.

Священник, услышав шум, вышел на середину синагоги и остановился в ожидании, увидев вошедших.

– Этот человек нуждается в разрешении на жительство, – сказал Иисус, указав на Своего спутника.

– Я ему уже объяснял, что, по Моисееву закону, – проговорил маленький священник, – так как он был болен проказой, а не какой-нибудь другой болезнью, он должен принести жертву за грехи и жертву всесожжения.

– Сказано: «Я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжений», – ответил Иисус.

Священник не знал, что ответить на это Иисусу. Уличенный в плохом знании Закона, он побоялся, что его неосторожный ответ подорвет его авторитет среди уже засомневавшихся в нем жителей Капернаума. Он отчужденно посмотрел на Иисуса и пошел выписывать свидетельство.

Через пятнадцать минут Иисус уже был у дома Петра. Но сразу возлечь за столом со Своими учениками Ему не удалось. Больные и увечные жаждали исцелений. Иисус принимал их в саду Петрова дома. И так было до самого вечера. Когда солнце вновь утонуло в Галилейском море, Иисус наконец вошел в гостеприимный дом Симона Петра. Кто-то маленький и мягкий толкнулся под ноги Иисуса, когда Он входил. Тихо смеясь, Иисус поднял на руки маленького сына Петра, черноволосого и кудрявого, как отец, мальчика двух лет, и ребенок доверчиво и крепко обнял шею Иисуса.

– Мир дому сему, – сказал Иисус, нежно и бережно обнимая ребенка.

– Ой, – вскрикнула смутившаяся жена Симона Петра, – я же его уложила спать. Вот непоседа.

– Ничего, – сказал ей Иисус, – теперь он проспит до позднего утра, ведь сегодня он так и не пожелал уснуть.

– И Ты, Равви, о таких мелочах знаешь! – удивилась женщина и, взяв уснувшего ребенка из рук Иисуса, отнесла его в другую комнату.

Симон поднялся из-за стола и, как хозяин дома, приветствовал дорогого Гостя по обычаю, то есть целованием, омовением ног и помазанием елеем головы. Когда Иисус возлег за столом, вошла жена Симона.

– Мне прямо неудобно, как хозяйке. Петр, – она называла мужа по прозвищу, когда сердилась на него, – не принес сегодня ни улова, ни денег. А что было, эти обжоры почти все съели, – указала она на учеников. – Мне почти нечем угостить Тебя.

– Это не страшно, – сказал Иисус улыбаясь, – дайте Мне то, что осталось.

Жена Петра дала Иисусу хлеб, выскребла в блюдце остатки меда и налила в чашу остатки вина.

– Этого на всех хватит, – сказал Иисус и, преломив хлеб, раздал каждому по большому куску хлеба, затем, взяв Свое вино, наполнил чаши каждого до краев, а блюдца хозяек и учеников наполнил медом из Своего блюдца.

Никто не ожидал от Иисуса этого. Тут просто все рты раскрыли от изумления. А затем, весело смеясь, принялись за трапезу. Симон веселил всех своими рыбацкими рассказами, и сам же первый и хохотал громче всех, поэтому жена останавливала его, знаками указывая на вход в другую комнату, где спали дети. Все насытились и еще много на столе осталось еды и питья.

Иисус встал из-за стола. Он поблагодарил хозяйку и ее мать за приглашение и угощение и сказал ученикам, что им пора уже идти.

– Уже уходить? Ночью? – удивились ученики. – Дай нам время, Равви, хотя бы собраться в дорогу.

– Со Мной вы ни в чем не будете нуждаться, поэтому не берите с собой ни сумы, ни посоха, ни двух одежд, ни двух смен обуви.

– Неужели, Равви, Ты уже уходишь? – расстроилась жена Петра.

– Я часто буду приходить в Капернаум, – утешил ее Иисус. – Ибо здесь есть дом, где Меня любят и ждут.

Иисус и ученики вышли на ночной берег моря, над которым золотился серп молодой луны, но ученикам показалось, будто две полные луны изливали свет на землю – так светла была ночь рядом с Иисусом. Петр, которого все стали так называть вслед за Иисусом, Которому очень понравилось прозвище Симона, отвязал свою лодку. Все вошли в лодку и отправились в Гадару, город Десятиградия, расположенный на восточном берегу Галилейского моря.

Сначала море было спокойным, поверхность его была гладкой, как мраморные плиты в Храме, ветра совсем не было, поэтому добрую треть пути лодка прошла на веслах. Но внезапно стало темно, пропал куда-то с неба золотистый серп луны и подул сердитый холодный ветер. Море взволновалось и вспенилось. Вскоре волны набрали такую силу, что они поднимали лодку к черным небесам и бросали ее вниз. Плыть дальше стало невозможно, поэтому Петр и Иаков быстро соорудили из мачты, весел и паруса плавучий якорь и бросили его за борт, закрепив его на носу веревкой, чтобы он удерживал лодку носом к ветру и ее не захлестнуло волной. Андрей и Иоанн энергично работали черпаками, в безумной спешке вычерпывая воду из лодки. Вскоре к ним присоединились Петр и Иаков. Буря безжалостно терзала и швыряла лодку, которая становилась почти вертикально, опираясь попеременно то на нос, то на корму. Долго так продолжаться не могло, и любой из следующих валов мог принести смерть.

– Никогда не слыхал, чтобы на нашем озере был когда-то такой шторм. Темно так, что я себя не вижу, – орал все преувеличивающий Петр.

– Где наш Учитель? – орал Иаков.

Иисус в это время спал на корме. Устав за день, Он уснул, когда лодка лишь отплыла от берега, и теперь даже разыгравшаяся в море буря не смогла разбудить Его.

– Учитель, Учитель, – стали кричать ученики. – Спаси нас, мы тонем.

Иисус тут же открыл глаза.

– Что же вы так боязливы, маловерные? – мягко упрекнул их Иисус. И сказал: – Море и ветер, успокойтесь.

Волны обрушились вниз и исчезли, и стала поверхность моря ровной и чистой. Ветер улетел, словно и не было его, небо стало чистым и снова появился на нем голубовато-золотой серп молодой луны.

Многое узнали ученики за день и в эту ночь о Своем Учителе: исцеление безнадежных больных, насыщение огромной семьи малыми кусками хлеба, остатками меда и вина, а теперь, оказалось, что и море, и ветер подвластны Ему. Ученики боялись даже глаза поднять на своего Учителя.

– Говорю вам, – сказал Иисус им, – если имеете веру с горчичное зерно и скажете горе: «Сойди с места и войди в море», то исполнится по вере вашей.

Так как во время бури лодка дрейфовала против ветра, ее снесло к юго-западу и она сбилась с курса. Иисус указал ученикам, куда плыть; в это время подул попутный ветер, Петр и Иаков поставили парус, и через полтора часа лодка пристала к берегу…

Восточный берег был весь залит слабым светом восьмидневной луны, вдали чернела огромная гора – это был город Гадара, а слева угадывалась группа высоких деревьев. Берег был тих и казался таинственным.

– Учитель, – обратился Иаков к Иисусу, потому что его очень интересовал этот вопрос, так как он по-детски искренне любил природу, – если можно приказывать морю, ветру, горе, значит, они живые?

– Бог – Отец живых, а не мертвых, – ответил ему Иисус. – Все, что создано или рождено Им – живое. Сними обувь свою – и ты ощутишь, как живая земля ласкает и целует подошвы ног твоих, обними камень, лежащий на пути твоем, и ты услышишь его дыхание, скажи ветру что-нибудь, и ты поймешь, что он услышал тебя.

В эту минуту тихое лунное очарование берега было нарушено диким взвизгом. Ученики вздрогнули и похолодели. Так не кричит ни зверь, ни птица, но трудно представить себе, чтобы это был голос человека. Крик повторился и размножился.

– Не бойтесь, – сказал Иисус ученикам. – Это сумасшедшие. Их двое.

– Я слышал от других рыбаков, – сказал Петр ученикам, – что в Гадаринской окрестности люди боятся выходить ночью из города и близ лежащий селений. Да и днем ходят не в одиночестве, поскольку здесь бродят двое бесноватых, весьма свирепых, которые одежды не носят и нападают на людей, жестоко их избивая.