Судьба

Вывод: для изучения любого языка необходимо человеческое общение и обильное чтение художественной литературы.

В течение годичной стажировки мы вместе с руководителем разработали новую конструкцию экспериментального одноцилиндрового двигателя, подготовили рабочие чертежи и всё сдали в производство на завод опытных конструкций (ЗОК) НАМИ (Научный автомоторный институт).

Чтобы выполнить этот объем работ, мне пришлось работать день и ночь, ходить на консультации к известным ученым по математике, сопромату, материаловедению, деталям машин и другим предметам. Теперь я понял, для чего нужны эти предметы…

Разрабатываемая конструкция быстроходного дизеля была идентична американскому дизелю… нет, нет, наоборот. Американцы воспользовались идеей Н.Р. Брилинга и создали дизель Камминс. Наш дизель был короткоходным S/D = 96/115 = 0,8. Это-идея Брилинга. Такая же конструкция дизеля с американской форсункой разрабатывалась в НАМИ, где главным конструктором был Б. Чистозвонов. Естественно, я часто посещал конструкторское бюро НАМИ и консультировался у известных конструкторов. Коллектив из 4-х человек – конструкторов кафедры автотракторных двигателей за один год завершил подготовку рабочих и сборочных чертежей (более 300) ОДУ (одноцилиндровая дизельная установка). Чертежи были переданы на завод для их изготовления в металле. Вот здесь мне огромную помощь оказал начальник планового отдела ЗОК Владимир Голубев. Предстояла сложнейшая работа. Необходимо было изготовить более 300 деталей, собрать все узлы, собрать двигатель, обкатать, довести его показатели до современного уровня. Я – заинтересованное лицо, это мое детище. На нем я должен ставить свои эксперименты, т. е. исследования. Но для этого надо изготовить все детали. Увы, как далеко до этого!

Осенью 1964 года я успешно сдал экзамены в целевую аспирантуру. Следует отметить, что экзамен по специальности я не сдавал. Мои заслуги и усердие были объективно оценены руководством и учеными кафедры «Автотракторные двигатели» МАДИ, и мне была поставлена экзаменационная оценка автоматом. Это было впервые в истории института.

В период стажировки были смешные истории, связанные с узбекским пловом. Хочу рассказать о двух случаях. В 1964 году приехала в Москву моя школьная учительница по английскому языку Белла Семеновна Книжник, чтобы погостить у своей подруги. На другой день пришла навестить своего ученика, т. е. меня и передать гостинцы от матери. У нас были с ней семейные отношения, часто приезжала к нам домой и долго беседовала с мамой. Я был прекрасным учеником, и, как правило, мои оценки были пять с плюсом. Она оказала мне большую помощь в сдаче кандидатского минимума по английскому языку: дополнительно занималась и т. д. На следующий день она позвонила мне и спросила: «Сарвар ты умеешь готовить плов?» Что в этом случае ответит узбек? Конечно – Да!

– Завтра день рождения у моей подруги, артистки. Прошу приехать по такому-то адресу. Я привезла из Ташкента морковь, рис, зиру, остальное купила здесь. Необходимо приготовить плов на 20 человек.

– Хорошо…

Я приехал в назначенное место, и вместе с ней начали готовить плов. Узбекского котла, т. е. казана не оказалось. Мы начали готовить в кастрюле. Я исходил из положения: обычно плова из 1 кг риса хватает на четверых узбеков. Значит, для 6–7 москвичей достаточно 1 кг риса. Поэтому надо готовить плов с 3-мя кг риса +2 кг мяса, +3 кг моркови и т. д. Кастрюля оказалась не очень большой. Налил 1 литр подсолнечного масла, подогрел и бросил туда вначале мясо – пожарил, затем – лук, опять пожарил, потом нарезанную соломкой морковь и все начал перемешивать, посолил и добавил зиру. Кастрюля уже полная! Постепенно все пожарилось и появился приятный запах. В квартире хозяйки нет. Мы вдвоем колдуем над узбекским пловом: еврейка и узбек. Некуда положить рис?

– Белла Семёновна! Найдите вторую кастрюлю… Она у соседей взяла одну кастрюлю, и я половину того, что уже готово, положил в неё. Затем очистили рис, промыли и заложили в две кастрюли, посолили и дали максимальный огонь. Когда рис частично проварился и воды не осталось, я плотно закрыл крышкой в обеих кастрюлях и уменьшил огонь до минимума. Минут через 30–40 плов был готов. Мы хорошо поужинали, а Белла Семеновна и говорит: «Сарвар, тебе большое спасибо. Плов получился отменный. День рождения состоится завтра, тогда подогреем и подадим всем гостям».

Я ей рассказал, как надо подогреть плов… Белла Семеновна, в свою очередь, объяснила это своей подруге и куда-то уехала.

Но подруга, посмотрев на узбекский плов, где каждая рисинка в отдельности, решила подогреть по-своему. Налила побольше воды на сковороду и плов превратила в кашу и угостила своих гостей. Всем вкус плова понравился… Через несколько месяцев, о том, что было с гостями, рассказала моя учительница. К сожалению, москвичи не знают узбекские обычаи, когда и после чего пить спиртное. Плов – последнее блюдо. После него можно пить только чай и больше ничего. На дне рождения все было наоборот и, как результат, все немножко себя чувствовали… плохо! Вот так, друзья!

Необходимо сказать, что я 24-летний узбек, впервые приготовил плов. Конечно, я видел, как готовила мать. Белла Семеновна тоже по-своему знала, как приготовить плов… Мы общими усилиями выполнили свой долг.

Хозяйка хотела, чтобы запаха масла в квартире не было. Мы ведь нагреваем масло до белого каления и, естественно, в квартире неприятный запах…

Расскажу ещё один случай. В Москву на защиту своей кандидатской диссертации приехал наш друг – ассистент Уткур Икрамов. Он до нас в МАДИ прошел аспирантуру и теперь жил с нами в общежитии. Мы знали, что он прекрасно готовит плов, и попросили его об этом. Мы приготовили все продукты, и он начал готовить. Когда все было готово, он накрыл котел маленьким тазиком, чтобы рис проварился, и мы все пошли в комнату, чтобы пировать. Через 30 минут выходит Уткур ака, а котла на кухне нет! Мы остались без плова… Довольствовались тем, что есть! Расспросили знакомых студентов и аспирантов, но ответ один: «Не знаем». На следующий день котел оказался на месте. Через несколько дней узнали, что студенты – кубинцы, почуяв прекрасный запах плова, решили попробовать и с котлом унесли. Потом извинились… Предложили деньги, но это уже зря. Случай этот остался в памяти друзей – аспирантов…

Став аспирантом, я продолжил работу над нашей конструкцией. Чтобы воплотить чертежи в металл, в течение года пришлось усиленно работать. Пришлось много побегать, изрядно раскошелиться на материалы, для изготовления деталей. В конце концов, через год мы изготовили одноцилиндровый двигатель. Вместе с механиком Власом Прокофьевичем собрали установку, и, по обычаю корабельщиков, разбив бутылку шампанского, пустили в ход. К сожалению, этот двигатель не обеспечивал расчётных показателей, он был задуман по подобию американских конструкций, а выполнен по советской технологии. Отсюда и большой расход горючего и масла. Прилегание поршневых колец к гильзам не отвечало требованиям.

Пришлось искать другие пути. Посоветовавшись с профессором М.С. Ховахом, решили установить цилиндропоршневую группу от двигателя серии СМД–7, так как эти двигатели имели размер цилиндра Д=115 мм, т. е. такой же как и наш одноцилиндровый. С большими трудностями реализовали эту идею, получили хорошие результаты, расход масла заметно снизился, а экономия горючего стала задачей для будущих исследований. Для этого нужно было строго согласовать друг с другом формы камеры сгорания, давление впрыска и движение воздушного заряда. Мы целых три года работали (я, механик и инженер) над этой проблемой. И, наконец, добились своего. Для этого мы придумали множество электронных измерителей и приборов, сами изготовили их.

Наш новый двигатель был из скороходных, как—никак давал 3800 оборотов в минуту, поэтому оказался «упрямым». Однажды ночью мы проводили опыт, двигатель работал на предельных оборотах, и вдруг в нём что—то затрещало. Быстро остановили его. Было около 22.00 часов ночи. Мастер Влас Прокофьевич и инженер Николай Петрович сказали, что устали и дело отложили до утра. Всю ночь я не мог заснуть: беспокоила мысль, что двигатель претерпел аварию. Утром разобрали головку двигателя. Оказалось, что клапан выбило из гнезда, он пробил поршень, цилиндр и гнезда клапанов в головке пришли в негодность. Начали думать, почему это случилось. Пришли к выводу, что при больших оборотах внутренняя пружина клапана не срабатывает и сухарики, удерживающие клапан выходят из гнезда. Этот случай мы назвали «рассухариванием». Более того, наш прибор, измеряющий обороты, тоже показывал неверно. Оказалось, что двигатель работал на оборотах 4300 в минуту! Наш двигатель, естественно, не смог выдержать такую нагрузку.

У меня упало настроение… Самую большую поддержку оказал мне мой младший шеф С.Е. Никитин. Он помог в организации изготовления сломанных деталей. Выделил средства из своего хоздоговора.

Собрали новый двигатель, работающий на меньших оборотах, (остановились на 2800 об/мин), и получили необходимые результаты.

Трудные были опыты. Механик не выдержал напряжённости и уволился. Основной причиной была, конечно, маленькая зарплата. На его место пришёл молодой офицер запаса, молдаванин Вася Бантуш. Вспыльчивый, но надёжный человек. Мы быстро с ним подружились.

Часто в один день приходилось и разбирать, и собирать двигатель. И врагу не пожелаю такую тяжёлую работу. Самое главное – всё завершилось благополучно.

Годы аспирантуры тоже запечатлелись в памяти интересными событиями…

Зав. отделом аспирантуры, генерал в отставке П.Е. Акимов, потребовал, чтобы я вступительный экзамен по истории КПСС сдавал на русском языке. Не стали принимать в счёт, что экзамен по этой дисциплине я сдал ещё в Ташкенте, осенью 1963 года. Я не отказывался ещё раз сдавать, но только на узбекском языке, так как я учился в национальной группе. Заведующий не согласился. Это задело мое самолюбие. Я поехал прямо в МинВУЗ СССР, зашел в приемную министра В.П. Елютина. Объяснил помощнику ситуацию… Какой-то начальник принял меня и сказал, что П. Е. Акимов не имеет такого права, но если он хочет проверить мои знания, то пусть пригласит ученого, который хорошо знает и узбекский, и русский языки. Я очень обрадовался. На следующий день зашел к ректору МАДИ – Л.Л. Афанасьеву. Он приветливо принял меня. Я ему сказал, что хоть сейчас готов сдать экзамен – только на узбекском. Для сдачи на русском мне потребуется месяц. Он вызвал П.Е. Акимова, тот вошел в кабинет и начал объяснять, что экзамен действует в течение года, тогда как С. Кадыров сдал экзамен значительно раньше. Ректор решил вопрос «по-молодецки»: «Товарищ Кадыров! Вы попробуйте сдать экзамен на русском языке. Если не сдадите, то оценку поставлю Вам я сам». Это мне понравилось. Я начал готовиться. Целый месяц изучал книги по истории КПСС на русском языке. За это время первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев был снят с поста.

Таким образом, по капризу заведующего отделом аспирантуры мне пришлось сдать повторно экзамен по истории КПСС на русском.

Я пошёл сдавать экзамен. Подготовился. Когда сел напротив профессора, чтобы ответить на вопросы, зав. отд. аспирантуры вошёл, сел рядом и внимательно стал слушать мои ответы. Мне поставили «хорошо». Назавтра при входе в институт я увидел П.Е. Акимова. Он подошел ко мне, обнял и поздравил, попросил извинения. Я не понял, почему такая резкая перемена. Об этом я спросил моего руководителя С.Е. Никитина, а он многозначительно улыбнулся и промолчал. После этого мы с П.Е. Акимовым стали друзьями. Я помогал ему в оформлении документов, так как писал красиво и по-русски грамотно. К сожалению, через год П.Е. Акимов скоропостижно скончался. После этого С.Е. Никитин рассказал мне кое—что. По мнению покойного П.Е. Акимова в аспирантуру из Средней Азии и Закавказья поступают только по знакомству, и поэтому у поступающих слабые знания. Много лет работая политическим руководителем, он, оказывается, пришёл к такому выводу. Вот почему был очень строг со мной. Я не обиделся, наоборот, радовался очередной победе.

Первые успехи

Нелегки научные опыты в области техники. Сначала надо оживить металл, а потом измерить показатели его работы. На этом пути много неудач, особенно когда речь идёт о тепловых двигателях. В этой сложной сфере переплетаются все науки: физика, химия, теплотехника, математика, электроника, механика, сопромат и пр.

Как я отметил выше, наш двигатель, дизельный, имел конструктивные особенности двигателя американской фирмы «Камминс». Эти двигатели в 50-ые годы создавались по идеям члена корреспондента АН СССР Н.Р. Брилинга, который не мог на родине ни патентовать, ни внедрить свою идею в производство. В своё время из—за распрей среди учёных к производству представлялись другие двигатели. Наши беспрестанные исследования в течение трёх с половиной лет не прошли бесследно, мы получили положительные результаты. Эти результаты были переданы в научно—исследовательский автомоторный институт – «НАМИ». Наш двигатель показывал лучшие технико-экономические показатели по сравнению с дизелем «Камминс»…

В 1967 году профессору С.М. Ховаху исполнилось 60 лет, и он устроил для членов кафедры и аспирантов юбилейный банкет в ресторане «Будапешт». Я сижу со своими друзьями – аспирантами Борисом и Виктором. Банкет начался и все, как один, начали мазать на хлеб масло и красную икру. Я сижу пока тихо, не знаю с чего начать. В жизни ни разу не пробовал красной икры… Аспирантка из Хабаровска Юлия несколько раз хотела угостить меня и передавала в поллитровой банке икру – я отказывался. Думал, что икра очень соленая, а потом это было так непривычно. Борис и Виктор настояли, я попробовал и впервые в жизни почувствовал вкус деликатеса. Вот так друзья…

В этом же году М.С. Ховах с супругой, профессор из МВТУ Д.Н. Вырубов с супругой и ещё один доцент из МАДИ собрались в командировку в Ташкентский политехнический институт. Об этом мне стало известно. М.С. Ховах пригласил меня в свой кабинет и сказал: «Хотел познакомится с твоей семьей». Я очень обрадовался и позвонил в Ташкент зятю Хамидулле. Попросил их встретить гостей с цветами, проводить также с цветами и фруктами из нашего сада, особо предупредил не делать никаких дорогих подарков. Так и было. Гости в сопровождении доцента из ТашПИ были у нас дома, познакомились со всей семьей, с нашими обычаями, лакомились восточными сладостями, отведали наши блюда. По приезду М.С. Ховах обнял меня и поблагодарил. Наши отношения после этого стали ещё ближе. Когда я был дома у М.С. Ховаха, его супруга Хиния Яковлевна спросила: «У тебя дома нас угостили одним блюдом, мне очень понравилось… Оно из теста: внутри мясо и лук. Туда я заливала варенье и ела, было очень вкусно…». Я догадался. Это было узбекское манты, внутрь манты она наливала урючное варенье, новое её изобретение. Я улыбнулся… Действительно это вкусно.

Раз в год я привозил с собой для своих учителей виноград и дыни, но передать это им было для меня настоящим мучением. Особенно М.С. Ховаху. Он меня корил… Зачем… в Москве же всё это продают и т. п. Мне было очень неудобно. Он же не знал узбекские обычаи. После поездки он убедился, что это наш этикет… Однажды он попросил меня, когда я был у него дома, разрезать дыню. Я сделал «касу», т. е. разрезал дыню пополам, в каждой половинке мякоть отделил от кожуры и разрезал маленькими квадратиками, чтобы мякоть можно было есть вилкой. При этом я сказал, что так режут дыню для стариков. Почувствовав на себе его взгляд, сразу добавил – «для уважаемых людей». Он улыбнулся…

Время шло, я постепенно стал ощущать в себе силу и уверенность, мог вступить в научную дискуссию с учеными-преподавателями. Двигатель же успел сломаться и восстановиться несколько раз. После защиты диссертации по моей просьбе мой научный руководитель, зав. кафедрой, профессор М.С. Ховах согласился передать в ТАДИ безвозмездно универсальный картер с моим одноцилиндровым дизелем. Сейчас он находится в Ташкентском автомобильно-дорожном институте, используется при создании керамического ДВС.

Осенью 1968 года на научном семинаре кафедры результаты моих исследований оценили положительно, мои рецензенты два доктора наук и один кандидат наук дали положительные отзывы…

Когда в июле стало известно, что я завершил исследования, один доцент дал мне напутствие, сказав: «Теперь ты свободен на два года, хорошо, если за это время напишешь диссертацию». Я ничего не ответил, промолчал. Быстро оформил все графики, оформил последнюю главу диссертации (так как 3 главы были давно готовы) и поехал на дачу моего консультанта С.Е. Никитина, находившуюся в 110 км от Москвы. Он на лето приехал в отпуск из Алжира, где занимался педагогической деятельностью. Он просмотрел работу за 3 дня. После я обратился к основному руководителю – Максу Самойловичу Ховаху. Он просмотрел диссертацию, отредактировал за неделю, дал добро печатать. К этому времени я уже успел подготовить первые 3 главы в 5 экземплярах. Машинисткой работала жена А.Н. Воинова, известного профессора МАДИ. Пока она печатала, Алексей Николаевич просмотрел работу, и она ему понравилась. Вот, таким образом, в конце августа диссертация была готова. На первом, после отпуска, заседании кафедры М.С. Ховах доложил, что я завершил диссертацию. «Не может быть!», – воскликнул доцент, давший мне напутствие. М.С. Ховах спокойно передал ему готовую диссертацию и сказал, что тот будет рецензентом. Второй и третий экземпляры диссертации профессор передал всемирно известным учёным И.В. Астахову и А.Н. Воинову.

К предварительной защите я подготовил 55 плакатов. В этом деле помогли мне мой брат Марвар и художница Люда. Сделал доклад на час. Все рецензенты дали положительную оценку, указывая на некоторые недостатки. «Костяк» работы без изменения был рекомендован к основной защите.

Тогда же стало известно, что у меня не сдан кандидатский экзамен по спецкурсу «Двигатели внутреннего сгорания». Никто не подумал об этом: ни я, ни мой руководитель. Члены кафедры единогласно заявили, что результаты моей работы дают право получить высшую оценку без сдачи экзамена. Моей радости не было конца. Всю жизнь я стараюсь оправдать это доверие.

Для завершения диссертации кафедра эксплуатации автотранспорта ТашПИ дала мне полную свободу, начиная с августа 1968 года до января 1969 года, за что я всю жизнь благодарен руководству и коллективу кафедры, в первую очередь А.У. Салимову.

Защита диссертации

Такое событие остается в памяти на всю жизнь. По плану спец. совета МАДИ я должен был защититься в марте, но вклинился один иностранец – венгр Илошваи (иностранцы всегда шли без очереди), и мою защиту перенесли на июнь.

Заседание Ученого совета проходило в большом зале МАДИ. Я развесил плакаты (55) с результатами исследований. В течение 30 минут я доложил основное содержание диссертации. Было много вопросов, на которые старался обоснованно ответить. Зачитали заключение ведущего предприятия и отзывы на автореферат. Их было много и все положительные. Меня удивил отзыв зав. кафедрой МВТУ им. Баумана профессора А.С. Орлина. Отзыв написан на листке бумаги собственноручно и крупным шрифтом: «Диссертация заслуживает присуждения ученой степени кандидата технических наук».

Затем наступил момент выступлений и оценок. Выступили профессора А.Н. Воинов, И.В. Астахов, К.А. Морозов, а также другие ученые, и все в один голос заявили, что С. Кадыров уже сформированный ученый и работа достойна присуждения ученой степени.

Защиту вел сам ректор Леонид Леонидович Афанасьев, человек с большой буквы – генерал! Выступавшие из НАМИ признали, что двигатель С.М. Кадырова показал несколько лучшие результаты, чем американский прототип. Эта оценка окрылила меня, внушив большую уверенность в себя.

Банкет! На защиту приехали мои родственники: брат Анвар, старшая сестра Бахтия, её муж Хамидулла, дядя Миргияс и младший зять Мираббос. Стол накрыли в кафе института. Меня очень обрадовал ректор института: он с многими членами совета пришел на банкет. Естественно, все члены кафедры автотракторных двигателей во главе с моим научным руководителем М.С. Ховахом тоже были здесь. Друзья – аспиранты. Здесь была и моя будущая супруга Аълохон. Во время защиты она один раз показалась: рукой и глазами пожелала удачи и пошла по своим делам, так как ровно через неделю, т. е. 26 июня она сама должна была защищаться. В этот день я от счастья опьянел, хотя пил немного…

Справедливое решение

Мы, аспиранты МАДИ, жили в общежитии, вблизи станции метро «Сокол». По соседству находилось общежитие аспирантов медицинского института. В восьмом общежитии со мной жили Аман, Суръат, Хаёт, Марат, а в шестом – Аълохон и Юлия, у медиков – Эркин ака, Икбал опа, Окил ака. В общежитии около станции метро «Студенческое» жили Нигматулла, Рихсивой, Лолахон, Рискиддин, Рихсинисо и другие. Мы собирались каждый месяц, песни, шутки—прибаутки были нашими спутниками. В шестидесятые годы подружившись в Москве, мы до сих пор дружим, навещаем друг друга.

Находясь в Москве, я не забывал мать, сестру и младшего брата, которые остались одни в Ташкенте. Старший брат с женой в Караганде, младшая сестра тоже вышла замуж. Чтобы матери высылать деньги, мне надо было как—то заработать их. Выручал мой красивый почерк: аспирантам постарше, которые завершали диссертации, я тушью выписывал формулы, чертил графики, занимался со студентами репетиторством. За это, естественно, они платили. Иногда в московских магазинах мой друг-афганец Марат (племянник Закир Шаха) покупал за доллары дефицитные товары, и я отправлял их в Ташкент. Рыночные отношения уже тогда были в ходу, хотя советская мораль и законы строго запрещали их. Без этого невозможно было нормально жить.

Однажды Марат шепнул мне на ухо… «Я у дяди видел Коран на русском языке». Его дядя работал послом Афганистана в России. Почему он шепнул? Он знал, что я являюсь секретарем комсомольской организации аспирантов МАДИ и закоренелый атеист.

Однако я, рожденный в Ташкенте в семье верующих, заинтересовался этим сообщением и попросил его принести Коран на 3 дня с разрешения дяди. Я должен сказать, что практически ни один узбек-мулла или кори, который не знает арабского языка, глубоко не знает истинного содержания Корана. Естественно, я – атеист тоже не знал, только знал некоторые молитвы. В один из дней он принес Коран и осторожно ночью передал мне. С глубоким волнением я взял Коран в руки – поцеловал и за 3 дня прочел священное писание. Это было в 1965 году. Именно тогда я понял, что есть великая сила – существует Аллах. Он в моей душе с тех пор!

Я помню слова, высказанные моими друзьями – аспирантами из Индии, Арабских стран. «Ваш бог – Ленин. Вы трусы и не признаете существование бога. Человек не может быть богом». Да, они были правы в тысячу раз.

В период обучения в аспирантуре в 1964 году я встретил девушку – аспирантку из Ташкента по имени Аълохон, которая стала моим другом, моей судьбой. Её мельком я видел в 1962 году в ноябре, когда первый раз приехал в МАДИ для сдачи экзамена в целевую аспирантуру. Тогда меня поселили в общежитие № 6, где и проживала Аълохон с подругой Турсуной. Я пробыл всего месяц и после неудачи уехал в Ташкент. Проработав год ассистентом в ТашПИ, снова приехал в МАДИ 5 октября 1963 г. стажером – исследователем и поселился в общежитии по улице 1905 года. Только в марте 1964 года переехал жить в общежитие № 8 к своему другу Аману и однажды он нас познакомил. Постепенно началась дружба 2-х аспирантов. Похожая судьба: она росла без отца, я – тоже, и мы друг друга хорошо понимали. Иногда она, иногда я начали заходить друг другу в гости или просто так. Аспиранты, как правило, дни рождения и праздники отмечали вместе за праздничным пловом. В воскресные дни группой ходили в театр, кино, музеи, на каток и др. В один из таких дней, беседуя с ней и уточняя, откуда она, я узнал о том, что Аълохон я видел еще в 1957 году в августе на одной вечеринке, посвященной проводам ее подруги в Андижан на учебу. Вместе с девушками мы сели в трамвай, так как нашего друга Абдуборий провожали тоже в Андижан на учебу. В течение этих лет она жила у меня в глубине души, я её мельком иногда вспоминал, но был очень занят своей учебой и некогда было думать о девушках, так как жили очень бедно, и о женитьбе вообще не могло быть и речи. Сначала я должен был стать на ноги! Естественно, до этого были знакомства, свидания с девушками. Но ни одной из них я не говорил о любви. Я к ним относился по-товарищески. Помню где-то на IV курсе маме сказал о том, что мне нравится одна соседская девушка – дочь ювелира. Попросил маму переговорить с её родителями. Она так и сделала. Но, увы, в ответ услышала: «Нет». Мать пришла огорченная, понимая, что причина отказа в нашей бедности. Я успокоил маму и сказал: «Мама, не печальтесь, я буду очень уважаемым и богатым человеком. Время покажет!» – и выбросил девушку из сердца. Через год её выдали в богатую семью…

После успешной защиты продолжил свою педагогическую деятельность. Наконец, 25 го октября 1969 года состоялось наша свадьба с Аълохон. Примечательно то, утверждение пришло из ВАКа в день «чалляра», т. е. в третий день свадьбы. В этом же году меня перевели на должность старшего преподавателя. В середине 1970 года – я уже доцент, через два года ВАК выдал мне диплом доцента.