Полная версия
Судьбы. Сборник невыдуманных историй
Старший партии – неотразимый, артистичный блондин, ему бы в кино сниматься! Едва не влюбил в себя Дарьяшу, откровенно выказывая симпатию гостье. Да радистки за кулинарными хлопотами поведали печальную реальность – одна из двух подчиненных девчонок ждет от красавчика ребенка. Животик и впрямь выпирает. Не смущаясь пикантных обстоятельств и поблескивая обручальным кольцом на безымянном пальце, Казанова с удовольствием рассказывал Дарьяне о жене и сынишке, дожидающихся папу в Екатеринбурге. «Ну вы даете! – подумалось Дарьяше, – спасибо, за гостеприимство, но это слишком!»
Спать определили в комнату девчонок, выдали спальник, чистый внутренний вкладыш. Парочка озабоченных геологов, подогретых спиртным, решила по очереди проверить нечаянную постоялицу на стойкость. Девушка не повелась на жаркие речи. Пристыженные хлопчики извинились и пожелали спокойного сна.
Утром старший по партии, как и обещал попутчик, организовал транспорт до Ушмы. Пришлось, правда, горючее со всех вверенных транспортных средств слить. За рулем поехал сам старшой. Довез до ворот КПП. Перед расставанием спросил еще раз, не передумает ли, может, вернется домой, зачем интеллигентной, красивой дивчине встречаться с уголовником. «Нет, – ответила Дарьяна, – обещание надо держать». И забрав дорожную сумку с подарком от геологов и своими смешными подарками – яблоками, конфетами, печеньем – потопала бодрой походкой по свежим сугробам.
В конторе пришлось подождать. Сначала любимый не шел, не верил своему счастью, а увидев невесту, дар речи потерял. Так и не обрел до конца свидания, больше вздыхал да смотрел пристально. Потом ждали начальника колонии, подписать разрешение на свидание.
Пока ждали, успели навестить вольную во всех смыслах медсестру, многодетную мать. Что ж, и здесь люди живут.
Познакомились с начальником колонии, получили необходимые аусвайсы, отправились в гостиницу. Свидание прошло тепло, но скомканно. Ромка стеснялся себя, своей робы, бритой головы. Смотрел на приехавшую как на инопланетянку, обнимал как хрустальный сосуд. Ничего не рассказывал о себе, просил только ждать и писать.
Утром сентиментальное расставание, проводы до автобуса. Администрация одним выстрелом убивала двух зайцев. Проявляла заботу о возвращающихся со свиданки дамах и решала насущные хозяйственные вопросы в Ивделе. Обнял Ромка напоследок мечту, еще раз посмотрел в глаза, нахмурил брови. Хотелось большего, хотелось понимания, хотелось прочитать его мысли.
Водитель носатого пазика торопил. Дарьяна не успела дойти до свободного места, авто резко дернулось, погнало. Едва схватившись за поручень, припала к замороженному окну, но махать уже некому, за стеклом в синеве зарождающегося утра только снежные просторы.
Рядом охала и ахала женщина-заочница. Миловидная, лет под пятьдесят. Познакомилась по переписке. Обменивались письмами больше года, присылал фото и писал складно, вкручивая романтические завитки. Ясно, один талантливый писарь на всю хату варит лапшу для одиноких ушей и в конвертики заворачивает. Только имена меняются, ешьте, бабы, мечтайте, стройте планы. На деле визави оказался скандалистом и пьяницей. «Вот же несчастная дуреха, – подумала Дарьяша. – А что меня ждет, не знаю…»
В пазике нет свободных сидений и счастливых женщин, возвращающихся со свиданий, нет. Хмурые, озабоченные лица, на каждом своя печаль. Одна Дарьяна улыбается про себя, хоть и скомканно прошло свидание, но тепло, нежно.
До Екатеринбурга билеты достались только в общий, грязный, обшарпанный вагон. Свободная полка нашлась быстро. И надо же! Молодая попутчица из ушминского автобуса напротив. Разговорились. Навещала мужа, ему еще сидеть и сидеть, за что, не откровенничала. Рассказывала, как тащит на себе двоих пацанов и благоверному передачи возит баулами. Копченую колбасу, сигареты, чай, водку. Судя по одежке и изношенным сапогам, тяжело тащит и колбасы, особенно копченой, дети не нюхали. Декабристка. «Вот и тебя, Дарьяша, любовь завела к мученикам, собою жертву приносящим. Или ложное чувство долга…» – поцарапал душу невидимый коготок.
До самого родного Челябинска девушка пыталась разобраться с чувствами и мыслями. «Будет, как будет, если судьба, так тому и быть», – устав от тревожных раздумий, поставила незримую печать, на том и успокоилась.
И пошли посылки и письма от Романа. Письма нежные, посылки наивные, ручной работы, то самодельные бусы, то шкатулки, то иконы, то духи из тамошнего ларька. Писал, что готовится к УДО, условно-досрочному освобождению, но уж на вольное поселение сто процентов попадает к лету. И тогда со свиданиями будет проще.
Но что-то пошло не по плану, и Ромку перевели в Екатеринбург, в городскую тюрьму. Опять набедокурил, лихая голова. Опять просил приехать, хотел хоть одним глазком взглянуть на любимую. Любовь на крепость проверял, что ли?
Зеки в одном из районов города строили многоквартирный дом. С крыши рядом стоящего дома есть возможность пообщаться. Поехала, как она могла не поехать к своему Ромке!
Отпросилась с учебы, автобусом до соседнего областного центра, нашла указанный в письме дом и подъезд. Замок на чердак и правда предусмотрительно сломан, но вот лестница, ведущая на крышу, высоко, на руках не подтянуться, подсадить некому. А люк открыт, и небо голубизной светится! Наверху девичьи голоса, крикнула. Выглянули две крепкие размалеванные, пыхтящие сигаретами девицы. Перебросились парочкой фраз, оказались подружки по несчастью. Помогли забраться на лесенку, подтянули за руки.
Не обманул Роман, метрах в ста пятидесяти темнеет крыша новостройки. Мужик в черной зековской спецовке, дружок девчонок, позвал Ромку. Не успели толком поздороваться, не успела Дарьяна расспросить, почему он оказался в городе, поднялся кипеж, Ромка крикнул: «Приезжай в следующий выходной, я еще здесь буду, на отделке». «Нет, не получится, я в поход ухожу со своей группой». Торопливо ретируясь, добавил: «Куда ты денешься!» А она ждала другого. Лучше бы он этого не говорил.
И как виделся на расстоянии нескольких сотен метров стоящим на крыше соседнего дома маленьким черным человечком, так и остался в памяти и сердце. Не стало Ромки, не стало трехлетней сумасшедшей страсти, не стало первой романтической любви, ускользнул в пространство, растаял крохотным пятнышком.
Пришло время Дарьяне на других парней внимание обращать. Понравился один, она и сама теперь многим нравилась. Вышла замуж. А он все писал и писал. И друзей освободившихся посылал узнать, куда пропала любимая. Надо было ставить точку в почтовом романе, и в адрес бывшей любви пришла свадебная фотография Дарьяны. Поверил наконец-то, успокоился.
В положенное время освободился, больше не привлекался и не появлялся на горизонте. Сошелся с женщиной, пил горькую. Умер в сорок шесть. Подробности Дарьяна узнала от соседки-подружки с соседней улицы приморского городка, сообщившей о смерти Ромки: «Помнишь, он еще нас с танцев провожал». Помнила Дарьяша, конечно, помнила. Она и о скоротечной любви около Большого камня помнила, и зимнюю Ушму, самую северную точку среднего Урала, и страшную крышу девятиэтажки. А еще Восьмое марта у веселых, доброжелательных геологов, про которых, не будь в ее жизни Ромки, не узнала бы.
Уроки изо и жизни
Уроки изо (изобразительных искусств), горячо любимые мною, – неотъемлемая часть образовательного процесса воспитателей.
На первом занятии, желая ознакомиться с творческими способностями студенток, преподавательница попросила нас нарисовать в альбомах простыми карандашами рисунок на свободную тему. Я изобразила задумавшуюся девушку с русой косой, прислонившуюся к молоденькой кудрявой березке.
Время, отпущенное на задание, вышло, преподавательница пошла по рядам, изучая рисунки. Прозвенел звонок, тут уж мы повскакивали с мест и с интересом бросились рассматривать, кто что накорябал. В основном рисунки детские – цветочки-грибочки. Слышу за правым плечом: «Ого! Я думала, одна умею рисовать!» – да так весело, задорно. Я, смущаясь, обернулась. Это Карина Ш. Рассмеялись. Так мы познакомились, вернее, я ее запомнила с этого момента. Октябрь тысяча девятьсот семьдесят восьмого года.
Карина имела право считать себя начинающим живописцем. Она одна из группы училась в художественной школе. Мои родители не считали нужным тратить деньги на единственного ребенка.
Умная, талантливая девочка Карина дружила с девочкой по имени Лена. Лена – девочка не очень красивая и очень тупая, к тому же завистливая. Ну и как следствие последнего, со скверным, злобным, заносчивым нравом. Как и бывает, девочек сдружила не столько общая школьная парта, сколько одиночество и проблемы в семьях.
У Карины мама авторитарная, вечно озабоченная и маленький брат. За брата Карина отвечала от и до. Лена, наоборот, младшая дочь в семье, но и до нее дела никому нет. Лена цепко присела Карине на хвост. Домашку списывала и дома у подружки тусовалась.
Стараясь прокормить и одеть двоих деток, Каринина мама пахала на меховой фабрике по две смены. Зато и одевала дочку – закачаешься! У Лены дома не пойми что, отношения напряженные, да еще старший брат с друзьями. Одевали Лену хуже некуда, как будто за братом донашивала. А Карине что с младшим братом таскаться, что с Леной, одним хвостом меньше, одним больше, да и веселее. У самостоятельной Карины хватало времени хозяйство вести, братишкой заниматься, хорошо учиться, да еще художественную школу посещать.
Карина после школы поступила в педагогическое училище, ну и Лена за ней, хоть мыслей с детьми работать в голове не держала. Лена не то что детей, людей в принципе не любила. Но жизни без Карины не представляла. В училище Лена училась ни шатко ни валко. Как и в школе, продолжала сидеть за одной партой с подругой и списывать.
На одногруппниц крысилась, на преподавателей огрызалась. Только что не кусалась. Группа как на подбор собралась веселая, дружная, девчонки простодушные, добросердечные. Лены сторонились. За глаза Лену звали бешеной собакой или крысой. Карина недостатков подруги не замечала, общалась со всеми, но особенно близко с двумя девочками. Этих двух красивых, умных, видных девчонок Лена еще принимала, но больше никого к своему кругу не допускала, охраняла стайку, как голодный шакал, за гранью ревности и любви. Сидели четыре подружки рядышком на двух партах.
Красавица Карина вышла замуж на последнем курсе, декрет не помешал успешно сдать выпускные экзамены. Благополучно родила сынишку, обзавелась кое-каким собственным жильем. Жила себе поживала, горя не знала, пока однажды после празднования дня рождения не оставила хорошо набравшуюся алкоголя Лену ночевать у себя дома.
Засиделись допоздна, пожалела старую подружку. Задержалась Карина, провожая гостей до остановки, вернулась, а дома Лена вместо того, чтобы посуду на кухне мыть, в ее кровати с ее, Карининым, тоже крепко выпившим мужем кувыркается. Подругу не выгнала, до утра устроила на диване, все ж зима, мороз, ночь. Это сейчас сотовые, такси круглые сутки. Проявила гуманизм, но из жизни вычеркнула. И любимого мужа вычеркнула, развелась, не простила.
Осталась Карина разведенкой с пятилетним сынишкой. Возможно, и на нервной почве, привязался рак молочной железы, но Бог сжалился и сама старалась, болезнь победила! Получила высшее образование, трудилась логопедом. Второй раз вышла замуж, родила двойняшек, сына и дочку. Детишки родились недоношенные, слабенькие, с ворохом диагнозов.
И второй муж слабаком оказался, вместо помощи проблем добавлял. И опять развод. Бросила Карина налаженно-разлаженную жизнь, уехала к морю, в Краснодарский край. Купила домик, устроилась по профессии и потихоньку взялась за реабилитацию двойняшек. И получилось! Выздоровели, оправились, окончили институты. Через двадцать лет второй муж, повзрослевший, поумневший, объявился, и зажили снова. С чистого листа.
Увидела я Карину, не поверила. Что за конфетка! Глаза искрятся энергией, задором, кудри вьются – как и не было тридцати с лишним лет после окончания родного педагогического училища.
Повествование, возможно, требует необходимых уточнений, более точно отражающих реальную жизнь. В реальной жизни это тем не менее подвиг матери, поставившей на ноги троих замечательных деток: двух сыновей и дочь, в одиночку, без помощи мужей и врачей. Это подвиг достоинства и трудолюбия. Подвиг во имя жизни.
Лена долго болталась одна. Зная за человеком плохое, трудно воспринимать его непредвзято, тем более красотой, как уже отмечено, негодяйка не блистала. Про таких говорят: ни сиськи, ни письки и на голове три белесых волоска; лицо парнокопытного, вытянутое, крупный нос и маленькие карие глазки без ресниц. Создатель напутал, что ли, замысливал одно, да родилось другое, не пойми какое. Так еще и характерец, и сущность подлая. Но таки, хоть и поздно, вышла замуж «красотуля» за пожилого московского мэна. Вытащила-таки свой счастливый билет. Уехала шакалка в столицу, и больше ее никто не видел, и никто о ней не сожалел. Карина вроде бы даже простила бывшую подругу, и спустя годы Лена звонила, рассказывала о своей обеспеченной, счастливой, по сути никчемной жизни. Никогда не работала, детей Бог не дал. Так информировала новоявленная москвичка по телефону бывших подруг. Я особо не верю. Предавший однажды – соврет и дважды.
Правда в том, что Бог заворачивает счастье, как конфетку, в фантик, но не из красивой фольги, а из трудностей, испытаний и страданий.
Цветы зависти
Маша. Начало восьмидесятых, Советский Союз
Нас у мамы двое, я, Маша, и сестра Оля.
Наш папа, ответственный работник, умер, когда мне было двадцать пять. Немного до пенсии не дотянул. Папа, конечно, сильно уставал на службе, и дома мы старались обеспечить ему покой, проблемами не нагружали. В семейные дела папочка не вникал, домом и нами заправляла мама.
Она никогда не работала вне дома, за это соседи смотрели на нее с завистью и презрением одновременно. Самостоятельно располагая временем, хозяйство мамочка вела образцово, из отказа от всеобщей трудовой повинности извлекала максимум пользы. Шифоньеры и шкафы плотненько наполнялись дефицитными товарами. Где и когда выбросят товар, она знала наперед. Умело шила и перешивала, не брезговала и брошенной бесхозной стеклотарой. Накопит и сдаст в пункт приема. Копейка к копейке.
Ольга старше меня на пять лет. Я должна ее любить, но не получается. В детстве я тянулась к старшей сестре, но чувствовала себя обузой. Оле не хотелось со мной возиться и некогда, ей надо все время куда-то бежать, с кем-то встречаться. Характер такой.
Когда я стала подрастать, заметила, как несправедливо поступила со мной природа. Оле все: и кукольное личико, и точеная фигурка, и скорый ум, и веселый нрав. А у меня из хорошего только терпение да трудолюбие. Мое лицо – мечта пластического хирурга. Хорошо бы нос уменьшить и губы подправить. Это сейчас бесцветные, водянистые зрачки можно спрятать за яркими линзами. На голову хоть парик надевай. Прямые светлые волоски, пакля паклей, годные разве для укладки в старомодный крендель. И с фигурой мне не повезло. По всему выходит, второго мама хотела мальчика. Мои плечи шире попы, а ноги как бутылки из-под лимонада. В коротком не походишь. Да еще живот с детства. Из всей фигуры радует грудь. Пышный и упругий бюст – моя гордость.
Около Оли всегда крутились подружки, кавалеры, друзья. У меня, кроме мамы, никого, и родственников у нас нет. Да мы и не скучали! С такой мамой, как моя, никаких подруг не надо!
Только сердце щемило от восторженных, влюбленных взглядов, обращенных к сестре. В десятом классе Ольга влюбилась в приезжего паренька из Баку, колоритного Даниза, забеременела. Мама организовала аборт и посадила дочку под домашний арест. Вуз и факультет для неугомонной Оли тоже выбрала мама. «Надо находиться там, где серьезные, приличные люди, где много мужчин, тогда удачный брак обеспечен», – говорила она, и сестра легко поступила на химико-технологический факультет.
Моя яркая сестра с первых дней учебы заинтересовала одногруппников мужского пола, честь проводить куколку до дома оказали долговязому, мускулистому Александру.
Маме кавалер понравился, и, как ни отказывался стеснительный кавалер, она настояла на чайной церемонии. Ненавязчиво, подливая чаек и подвигая вазочку с вареньем, мама расспрашивала гостя. Саша рассказал: он местный, из рабочей семьи. Старшая сестра живет отдельно со своей семьей. Папа умер несколько лет назад, мама осталась одна, трудится кассиром на предприятии. А его интересы… Учеба, спорт, подрабатывает сторожем в детском саду, вот и вся биография.
Мама осталась довольна анкетой и манерами Александра. С этого дня она бдительно следила за окружением Ольги, иные элементы критиковались и на порог не пускались. «В кино? С кем? Ах, не с Сашей… Нет, папа себя плохо чувствует, останься дома, а мы с Машенькой в сад поедем, надо участок проверить, грядки полить, а ты и за папой присмотришь, и курсовую допишешь». Или: «Надо в центральную аптеку съездить и талончики продуктовые отоварить, сегодня последний день, а у Машеньки горло болит».
Оля вертела головой по сторонам, купалась во внимании, не очень-то ей скромняга Сашка нравился, знаю, по Даньке скучала и пыталась тайком встречаться с ним. Это я на Сашу наглядеться не могла, мне в нем все нравилось. Конечно, он меня, шмакодявку, не замечал, и куда мне с сестрой тягаться? Я такая же мямля, как Саня. Это Ольге палец в рот не клади: и поет, и пляшет, юла юлой, зачем только ее Олей назвали?
Мама не рисковала, торопилась выдать Ольгу за стабильного, серьезного кавалера. Александр на седьмом небе летал, а Ольке просто праздника хотелось, в свадебном платье пощеголять и, опять же, внимания. «Ну что вы, дети, будете конца учебы ждать, такая красивая пара, о свадьбе не беспокойтесь, на себя беру. А потом квартирку вам снимем, живите, пока молодые, наслаждайтесь! Что ж по гостям ходить!»
Мама засуетилась, подключила связи, достала заначку, отгрохала свадьбу, соседи от удивления попадали. Гуляли в столовой, но с размахом. Сразу после свадьбы молодые перешли в снятую комнату недалеко от нас, квартиру мама не потянула. Теперь, угождая молодым и облегчая их быт, бегала к семейной дочке. Пока молодожены учились, мама прибирала, готовила и стирала. Оля недолго изображала примерную жену. С любовниками Саша ее не ловил, но флиртовала Оля вовсю, как будто специально дразнила мужа. В конце последнего курса забеременела и немного успокоилась, даже хозяйством занялась. Саша опять летал на крыльях. Немного отравлял жизнь будущих родителей токсикоз беременной и бесконечные капризы.
В конце лета у нас дома отключили горячую воду. Не привыкли мы воду чайниками греть, а у Оли на съемной вода по струйке, да еще соседи. Хоть в общественную баню иди! Саша предложил: «Приходите ко мне в детский сад, я как раз в эти выходные дежурю, у нас душ, помоетесь, всего-то на трамвае пять остановок». Мама с папой в субботу в сад укатили, а я бегом к Саше.
Он обязанности дворника по выходным совмещал, но к моему приезду освободился. Попили чая в подсобке, поболтали, телик посмотрели, как раз детектив показывали «Следствие ведут знатоки». Потом я в душ отправилась, сторож остался на кухне прибраться. Пока то да се, пока я косы сушила, на улице стемнело, зять запереживал, как я поеду, поздно уже. «Оставайся, – говорит, – ночевать, я тебе раскладушку поставлю, а сам на скамейке лягу в коридоре».
Я сперва оторопела. Заботится! Значит, я хоть немного нравлюсь ему! Согласилась без уговоров. Устроилась на старой раскладушке, глаза закрыла, сама о нем думаю: «Ну и дура Оля, ей такое счастье досталось, а она все мечется, неблагодарная. А он для нее наизнанку выворачивается. Раньше только по выходным сторожил, а теперь еще и через ночь на неделе. Оленьке сапожки! Оленьке сумочку! Был бы моим, я бы и сама для него наизнанку извернулась».
Саша свет потушил, но не спит, за дверью подсобки слышны шаги, открылась дверь черного входа. Курит, наверно. И опять шаги. Дверь в мою временную спальню приоткрылась. Я смотрю вполглаза, притворяюсь спящей. Постоял в проеме, присел на краешек раскладушки. Я не дышу. Провел рукой по голове, погладил волосы. Я не шевелюсь, только глаза крепче зажмурила. А его рука уже под одеялом медленно движется к груди, потом под рубашку и в трусики. Мои ноги против воли раздвигаются, а нежные, невесомые пальцы, осторожно лаская промежность, миллиметр за миллиметром продвигаются вглубь. Моя спина выгибается, и одновременно с судорогой из груди вырывается стон. Глаза по-прежнему закрыты, как бы меня здесь нет. Ведь мне должно быть стыдно, и происходящее против правил. Я не помню, как он оказывается на мне и обдает горячим дыханием, несколько конвульсий, и теперь из его груди вырывается стон. Он лежит на мне обессиленный, мне тяжело, но я не хочу, чтобы он вставал, я его люблю. И все же, целуя меня в шею, поднимается осторожно и так же, почти бесшумно, как входил, уходит.
Мы не сказали друг другу ни слова, а утром как ни в чем не бывало попили вместе чай, посмотрели телик, и я поехала домой. С той ночи во мне жили два человека: сестра и любовница. Я больше и больше запутывалась в своих чувствах. Я люблю Ольгу, и я ее ненавижу, я люблю Сашу, и я его только очень сильно люблю.
Солнце на моем небосклоне взошло, и пусть о нем знали двое, мне достаточно. И мне счастье улыбнулось, не все Ольге светиться и сверкать. Мои визиты под разными предлогами продолжались больше года. От нашей воды у меня секлись волосы и появлялись прыщи, а в детсадовском душе другая вода! И по телефону можно вечером спокойно поговорить, папа ведь не любит, когда занят телефон. И на учебу в библиотечный техникум утром ближе ехать. Наша близость проходила по однажды установленному ритуалу: он инициатор, а я как бы сплю, отсутствую. Только стоны, только судорога, только истома. Мой любовник был необыкновенно нежен и аккуратен.
Я не знаю, догадывалась ли мама, если догадывалась, то гнала мысли прочь. Самоуверенной Оле и в голову не приходило. Чтоб ее сестра-уродина и молчунья понравилась Сашке? Да он не надышится на Оленьку никак. Тем более у Оли мысли беременностью заняты, а потом вообще ребенок родился. С новорожденной только успевай поворачиваться. Академический отпуск сестра оформлять не захотела. И преподаватели способной студентке шли навстречу, закрывали глаза на небольшие шероховатости в преодолении учебного процесса.
Год моего счастья пролетел как один день. Зять и сестра окончили вуз, защитились. Саше одному из группы предложили хорошую должность в Восточной Сибири на нефтеперерабатывающем комбинате и как молодому специалисту сразу предоставили трехкомнатную квартиру. Ребята еще думали, Оля не хотела переезжать в более холодный климат, далеко от мамы, ангела-хранителя. Саша тоже не спешил оставить свою маму. Но наша мама опять проявила решимость и инициативу: «Тут и думать нечего, где вам еще сразу новую трешку дадут, где еще вам такие оклады положат? Накопите денег, купите квартиру в другом месте, хоть в нашем городе, хоть в другом. Надо завтра же дать ответ. Подобные предложения на дороге не валяются. Найдутся и иные претенденты».
Согласились, собрались за неделю и уехали.
Мама первое время к ребятам наезжала, помогала устраиваться, нянчилась. А я скучала и страдала. Незаметно подошла к концу моя учеба. Жизнь потянулась бы серыми буднями и нескончаемо однообразными выходными, если бы не мама. Мама искала для меня партию. Были подняты на уши все знакомые и знакомые знакомых. А жених нашелся рядом, в соседях. Троюродный племянник соседки проживал в доме под снос с матерью и младшим братом. Парень после армии, серьезный, положительный, почему бы не создать семью? И как вовремя их деревянную гнилушку готовят к сносу. Смекнули свахи: «Тянуть ни к чему».
Меня наконец-то приодели, перешитое за Ольгой надоело донашивать. И познакомили с Павлом. Парень как парень, высокий, воспитанный, разговорчивый, немного наивный. Не сразу, но после трех походов в кино понравились мы друг другу. Через две недели после знакомства сыграли подчеркнуто скромную свадьбу у нас дома. Жили тоже первое время у нас. Беременность наступила мгновенно, как по волшебству. В квартирный отдел предоставили справку о беременности, и через полгода молодая семья переехала в новую двухкомнатную квартиру, получив на будущего гражданина законные квадратные метры. Теперь мама помогала мне. Я старалась быть лучшей женой во всех смыслах: другом, любовницей, хозяйкой. Павел, окруженный нашей с мамой заботой, ценил чужие труды и тоже старался угождать. За дочкой родился сын. Муж поступил в строительный институт на заочное. Забот прибавилось, и Саша постепенно выветрился из моей головы.
Оля родила вторую дочку, на работу так и не вышла, муж зарабатывал более чем! Да и вообще, к профессии химика-технолога ее не тянуло, по ней плакала сцена! То ли от скуки, то ли еще почему, Оля постепенно потянулась к алкоголю. В семье у них пошли скандалы и разлады.