Кабинет психолога. «Хроника кабинета психолога»

…Единственное большое моё достижение в школе было во втором классе. Валентина Семёновна за два дня до новогодних каникул сказала: «У того, кто сейчас сдаст таблицу умножения без единой ошибки, прямо сегодня начнутся каникулы». Я встала и вышла к доске. Меня аттестовала отличница, у меня всё было безупречно. Валентина Семёновна сказала, что я «молодца!» и сдержала своё обещание. На следующий день мои одноклассники шли в школу, а я каталась на коньках. Это был самый счастливый момент за всё время учёбы в школе. Больше у меня таких преимуществ перед одноклассниками не было никогда.

Весь первый класс и до весны второго в определённые дни мне нужно было ходить на приём к логопеду. В моём произношении слов и звуков совершенно отсутствовала буква «Р», вместо неё я говорила «Л»: «здЛавствуйте», «коЛобка», «Лыба». В результате писала с ошибками так же, как и говорила, и логопед был моим наказанием. Говорила я так, потому что мама так со мной разговаривала: выражая свою любовь, она сюсюкала. Хорошо помню тот день, когда логопед, пожилая, невысокого роста полная женщина с калачиком волос на голове, усадив меня напротив большого зеркала, показывала, в каком положении должен быть язык при произношении звука «Р»: в руках у неё была железная палочка врача, с помощью которой осматривают горло. Мы сидели вдвоём в кабинете, и она долго правила мои звуки. В конце приёма сказала: «Больше ко мне приходить не надо, у тебя появился звук «Р», дальше справишься сама». И я действительно справилась. После её «мастер-класса» я шла, домой, р-р-рыча от счастья.

Классная руководительница в школе часто называла меня «тепличным цветочком», и она была отчасти права, я была цветочком до тех пор, пока у нас была полная семья. Все тряслись надо мной, а потом резко бросили – каждый стал заниматься собой, но во мне навсегда остался тот маленький ребёнок, за которым если не приглядеть, он сам не справится, потому что не умеет этого делать.

С одноклассниками у меня были конфликты только в начальной школе. В третьем классе они объявили мне бойкот – со мной не разговаривал весь класс, я обидела Наташу Голицыну. Даже хотели побить и, собравшись после уроков, окружили со всех сторон плотным кольцом. Я не испугалась, но сделала вывод, что нельзя так себя вести. Девочки выпустили стенгазету обо мне: какая я разбойница и драчунья. Газета провисела в классе всего пару часов, потом я её сняла и порвала. Валентина Семёновна только прицельным взглядом отреагировала на это событие, хорошо помню тот оценивающий/сожалеющий взгляд: она посмотрела на стенгазету и на меня, но не сказала ни слова. Мне было очень стыдно перед ней – тогда я поняла, что быть героем такой газеты – позор. Всегда понимала её с одного взгляда, совсем не требовалось слов. Дальше мои конфликты со сверстниками были редким исключением – в частном порядке.

Наш дом находился в невыгодном для меня положении: когда все учителя шли в школу или из школы, они случайно встречали мою маму, она шла из дома либо домой. Ей даже не надо было ходить на собрания, потому что преподаватели рассказывали ей все обо мне по пути. На нашей улице жила моя одноклассница. Именно соседство и обучение в одном классе стало причиной нашей дружбы. Они жили вчетвером: бабушка, муж бабушки, мама и дочь. Когда нам было девять-десять лет, её мама родила сына от мужа бабушки. Я случайно услышала об этом от взрослых и спросила её: «Отец мальчика – ваш дед?» «Нет, – ответила она, – сейчас есть таблетки, принимаешь их и беременеешь». О нашем разговоре она рассказала своему семейству, а уже они – всем, выставив себя на смех. Из-за этого у меня были неприятности: её бабка с матерью прибежали к нам домой и закатили истерику с визгом и угрозами. После мы с ней не общались какое-то время. Сейчас понимаю, что я не имела права спрашивать её об этом, потому что это не наше с ней дело.

В доме этой одноклассницы всегда пахло вкусными пирогами, была идеальная чистота не только в комнатах и сенях, а даже далеко за оградой дома. В восемь утра снежные дорожки около их дома были вычищены и выметены так, что снега не оставалось даже на подошве обуви; летом в их палисаднике изумительно цвело множество разных цветов. Эту одноклассницу мои однокашники не любили, так же, как и девчонки на нашей улице. Если кто-то её нечаянно обижал, она жаловалась своему семейству. Бабка с матерью бурно реагировали на обиду и караулили обидчиков. Они всем обещали «ноги вырвать и спички вставить». Поэтому с девочкой все старались быть аккуратными и никто особо не дружил. Про спички вместо ног я часто слышала и в свой адрес – у нас с ней были хронически нестабильные отношения.

В пятом классе на её день рождения мы с ней решили поставить кукольный спектакль «Чебурашка» – каждый день после школы репетировали, сшили куклам костюмы, сделали пригласительные билеты для её гостей. В билете было указано название спектакля и время начала представления. Накануне своего дня рождения она поставила меня перед фактом: «Спектакль отменяется. Мы не будем его показывать гостям». Мне стало обидно, ведь мы много времени репетировали, а теперь оказалось, всё напрасно. Когда наступил день её рождения, я уехала к бабушке. Даже не могу объяснить причину своего отсутствия, может это был протест, может обида… На дни рождения у нас всегда собиралась большая компания девчонок с улицы. В этот день именинница задержала начало своего праздника и всюду искала меня. Девочки мне сказали, что она сильно плакала, переживая, что я не пришла. Мне было стыдно, я сожалела, что так поступила. Но тогда я поняла, что если мне говорят «нет», это – нет. Я с лёгкостью принимаю любое «нет» и иду дальше.

Позже она влюбилась в нашего одноклассника и страдала от неразделённых чувств. Я придумала легенду, будто мне рассказывает мой сосед Сапеля, что она нравится этому мальчику. Конечно, это было не так, и вскоре мой обман открылся. Сапеля на меня обиделся, и её любимец тоже не понял. После этого мы с ней не общались какое-то время, но потом всё как всегда – самая крепкая дружба, и опять на время.

Окончив восемь классов, я ушла из школы в училище, она пошла в девятый класс, мы практически перестали общаться. Встречались случайно, обменивались фразами «привет!», «как дела?». На свою свадьбу она меня пригласила, а я её – нет. Странная у неё судьба: родила ребёнка после десятого класса от солдата из космических войск. Они всей семьёй стояли у забора воинской части с тарелками пирогов и ждали своего солдата. Солдат пироги съел, ребёнка зачал, службу отслужил и… уехал домой. Допускаю, что с чувством выполненного долга перед отечеством. Она не получила образования, вышла замуж на пару недель. Супруг пришёл жить в их дом, вскоре они все передрались и выгнали молодожёна из адова дома.

Время шло, старики старели, сначала умер дед, потом бабка. И остались в доме четверо: её мать с сыном и она со своим сыном. Спиртное вошло в каждодневный рацион, в доме стало грязно, запах пирогов выветрился, простыни почернели. Дорожки от снега уже никто не чистил: ходили по сугробам и протаптывали узкие тропки к двери, летом бурьян украшал их огород. Мать быстро спилась и умерла. Одноклассница стала хозяйкой в доме, а её младший брат – хозяином. Они жили как муж с женой, а дом рушился. Усыновили двоих детей, чтобы получать деньги, но позже детей у них отобрали.

Моя мама рассказывала: «Видела бы ты, какой это ужас, когда детей забирали, она пьяная на четвереньках ползёт по тротуару к калитке, плачет, просит комиссию оставить детей, признаётся в любви им…»

Они не работали, стали воровать коров на пастбищах и торговать парным мясом. Их судили. Тогда они решили начать новую жизнь – продали дом и уехали из города. А там, куда уехали, её сына посадили в тюрьму. Когда родители убивают животных, их дети впоследствии убивают людей. Так у них и случилось.

Они помотались по белому свету и осели в сельской местности. Там она вышла замуж за мужчину моложе себя, и насколько я знаю, у неё сейчас всё хорошо, своё хозяйство, большая семья.

Я рада за неё и желаю, чтобы «спектакль», к которому она готовится, не сорвался по её вине перед показом. Каждый человек «репетирует» в жизни что-то своё оригинальное, прежде чем показать другим. Именно она научила меня работать, засучив рукава. Летом на каникулах мы красили их забор в палисаднике, и она сказала: «Нельзя работать спустя рукава» – и засучила мне рукава на кофточке. Позже я приняла это выражение как отношение к жизни во всём.

Прочитав «Сто лет одиночества», я провела тонкую параллель между героями Маркеса и семьёй одноклассницы: не стало одного человека – вымер весь род. Несколько поколений держатся на одном человеке. Род сначала вымер духовно, нравственно, именно нравственно они начали катиться в пропасть. Но почему? Ведь всю свою сознательную жизнь они жили в чистоте и заботе, так почему порядок во всём не стал частью их самих? Возможно, в их доме всё держалось на озлобленности и страхе. Они все были очень одиноки, каждый – сам по себе. Бабка всё везла на себе и держала в своих руках на злости, пока были силы, а когда она ослабла – единственная дочь выкинула её в окно (в прямом смысле). Их жизнь была неправильной – в доме была чистота, но никогда не было духовного порядка. Одноклассница была сама по себе хорошая девочка, но она всегда жила оглядкой, всего боялась… Не было у неё своего мнения – отняли в детстве, не было и характера: вот как важно иметь характер, чтобы быть личностью. Сколько я её помню, она никогда не была личностью, не дали.

Но вернёмся в школу. Через три года Валентина Семёновна выпустила нас в четвёртый класс и началась средняя школа – это был ужас. Если начальная школа была для меня идеалом, когда не задаёшь вопрос «зачем», то средняя школа была наказанием, сущей каторгой. В основном я была предоставлена сама себе: со мной никто не делал домашнее задание, никто не ждал дома, и редкий учитель в школе был мне интересен. К тому же в девять-десять лет я поняла суть семейного положения: ощутила всю тяжесть развода родителей, у меня началась депрессия – меня ничего не радовало.

Единственная из учителей – Нина Александровна, которая преподавала английский, – обратила на меня внимание: однажды после урока попросила меня остаться в классе и поинтересовалась, почему я не смеюсь, когда смеётся весь класс. Я ответила, что мне совсем не смешно, не хотела ничего объяснять. Она посмотрела на меня и ничего не сказала. Уверена: англичанка поняла, что у меня это очень глубоко. Я не смеялась несколько лет и всегда ждала отца, но он приезжал всё реже и реже.

Развод родителей испортил мой характер, я быстро повзрослела и озлобилась, часто была со многими на грани порчи отношений. Меня никто не учил тому, что такое хорошо и что такое плохо. Ребёнку, как в менеджменте, необходимо планировать его время, ставить задачи, фиксировать цели, контролировать, объяснять, давать обратную связь (хвалить-ругать). Это позволит скорректировать характер и воспитать отношения с миром и с самим собой. Но одно о себе могу сказать точно, характер у меня был всегда.

Ужас того времени заключался в том, что мне было плохо дома, но в школе было ещё хуже. Несмотря на свою нелюбовь к школе, я принимала активное участие во всех школьных мероприятиях, чтобы как-то занять себя: была пионервожатой, собирала металлолом, макулатуру. Меня награждали грамотами, были даже медальки. Посещала многие кружки и секции, часто их меняла, потому что быстро пропадал интерес.

В школе была удивительная учительница истории – Елена Карловна. Её урок всегда был для меня полётом фантазии: мы представляли себя то феодалами, то рабами, то царями… Я с большим удовольствием погружалась в историю и однажды сказала Елене Карловне, что у неё потрясающая фантазия. Учительница засмеялась и после этого разговора стала называть меня «моя фантазия». При встрече с мамой спрашивала: «Как там моя фантазия поживает?», даже спустя много лет после того, как я покинула школу.

В школе я придумала себе мир, в котором наша семья была в полном составе, и мы жили счастливо. Эта иллюзия спасала меня. Я рассказывала всем, как нам хорошо с мамой и папой, как весело и плодотворно мы проводим время. Но моя мама рассказала классной руководительнице, что отец ушёл от нас. Эта «классная» была из серии людей, от которых, если встретишь на улице, хочется отвернуться, стать незаметной. Она высмеивала всё, издевалась над нами. На её уроках я чувствовала себя ничтожеством…

Однажды она сказала при всём классе: «Что ты врёшь про отца, я всё знаю! Он давно не живёт с вами…» Это было сказано с такой злостью и удовольствием от того, что вывела меня на чистую воду, что я горько заплакала. Моя печаль была очень горькой: я не врала – это был мой мир. Эта старая учительница была ужасом моей школьной жизни. Она преподавала русский язык и литературу. Казалось бы, литература – такой предмет, который должен был её воспитать, сделать интересной, доброй, благородной, но… этого не случилось. Ни одного произведения, изучаемого на её уроках, не могу припомнить, как интересное открытие. В восьмом классе она наорала на Валерку Деева, а тот просто сказал ей: «Пошла на…..!» и вышел из класса. Одномоментно аудиторию накрыла страшная тишина, классная стала заикаться, но не нашла слов, чтобы ему ответить: поняла, что перегнула палку. Ни один из нас не сказал бы так в силу воспитания и страха перед ней. Прежде всего – страха, в котором она нас держала. Эта была старая бабка, всё её тело было морщинистое, руки тряслись, когда она тыкала своим кривым пальцем, указывая на кого-либо.

После общения с этой «учительницей» я научилась чувствовать человека в плане эмоционального комфорта рядом с ним. Я чётко ощущаю, КАКОВО мне рядом с человеком и нахожу причины этих состояний, почему мне хорошо или почему некомфортно. Привычной пыткой для «классной», которая обожала называть нас «тепличными цветочками», было публично, с издёвкой спрашивать у меня с подругой, «из какого мы модного зала вышли?!» В этот момент меня подмывало ответить в том роде, что, мол, тебя уж точно даже в коридор никто не пустят, не то что в модный зал, но я, конечно же, отмалчивалась. В ярость её приводили украшения на девочках, например, колечко на пальце. Тогда она трясла своим крючковатым пальцем, указывая на свое кольцо и упрекая, что та или иная девица надела кольцо «шишре» (именно так она говорила), чем у неё.

Однажды своему клиенту я сказала: «Я бы не хотела иметь такого друга, как ты. Рядом с тобой некомфортно». Позже он отметил, что я обидела его, но цели обидеть у меня не было, и я объяснила причину. Он провёл большую работу над собой, и теперь вспоминаю о нём с улыбкой на лице и радостью. Его зовут Дмитрием.

Ко мне на приём приходит много клиентов с историями, похожими на мою. Конфликт в семье, развод родителей люди несут тяжёлым грузом через всю свою жизнь. В детстве большинство детей придумывают свой мир и живут в нём – так легче выжить, не озлобиться и жить надеждой и мечтой. Если ребёнка заслуженно или незаслуженно обижать, каждый раз после говоря: «Прости, я больше не буду», он обязательно будет прощать и верить, что всё будет хорошо. Ребёнок уверен, если взрослый сказал, значит, так и есть. Но эту непоколебимую веру в лучшее легко разрушить, продолжая обижать и обманывать. Один из моих клиентов, который провёл своё детство и юность на море, рассказал, что его отец был горьким пьяницей, обижал жену и старую мать, у которой силой отнимал всю пенсию, чтобы купить спиртное. Ребёнком он не мог оказать отцу сопротивления и тогда придумал красивую легенду: всем рассказывал о подвигах отца – капитана дальнего плавания, в красивой морской форме покоряющего океаны с преданной командой моряков. В своих мечтах встречал отца-героя на высоком берегу вместе с мамой из дальнего рейса. В своём придуманном мире мой клиент любил отца и гордился им. Идеализировав своего недостойного родителя, он спасся, – стал замечательным отцом и хорошим мужем.

Но в своем воображаемом мире я не придумывала никому рангов, просто представляла, как нам хорошо от того, что мы вместе. В то время мой дядька работал в рыбоохране, и часто по выходным мы ездили на катере рыбоохраны куда-нибудь в дальний лес по грибы-ягоды. Тогда я всем рассказывала, как управляла штурвалом катера, что было правдой. С десяти лет я управляла автомобилем, обычно на загородной дороге. Бывало, при выезде из города нас обгоняла машина – все, как полагается: отец за рулём, мой скучающий одноклассник – на заднем сиденьи, я же в то время уже вовсю рулила по жизни.

Сейчас у меня есть «милый друг», ему уже за восемьдесят. У него есть семья: хорошая жена, дочь, рождённая, когда ему было шестьдесят. Он на пенсии и много пишет, изредка мы встречаемся за чашкой кофе. Недавно он прочёл свою новую работу «Рапсодия в эфире». «Милый друг» читает мне свои опусы по телефону. Когда он закончил чтение, я спросила его: «Вы очень одиноки?»

– Да, – ответил он, – я никому не нужен. Все мои друзья покинули этот мир, а дома каждый сам по себе.

«Милый друг» живёт в виртуальном мире, круглые сутки просиживая в интернете. Сначала он придумал себе человека, с которым они нужны друг другу, а потом нашел Её в Сети. Теперь посвящает ей стихи и ревностно «заботится» о ней. Он также напридумывал о ней всё до мельчайших деталей, как и я в своих детских мечтах, в том своём мире, где мама или отец заботливо укрывают меня тёплым одеялом и желают спокойной ночи. Мир грёз моих клиентов, их рассказы об одиночестве с раннего детства и мир моего «милого друга», где он накрывает свою подругу пледом, носит ей кофе в постель, ждёт встречи, ворчит, что она много работает и мало отдыхает, – это тот самый мир иллюзий, в который можно погрузиться в абсолютно любом возрасте, потому что он… спасает.

Знаете, как выглядит ещё одно одиночество мегаполиса? Лично видела. У него кто-то был раньше. Близкий ли, далекий, но был! Как вариант – родители, супруг, работа… Но в какой-то момент не стало. Оно живет за закрытой дверью год, два, можно сказать, пролезает в замочную скважину, чтобы выйти из квартиры незамеченным, но наступает момент, когда обессиленный и истощённый открывает дверь настежь. Соседи спрашивают: «Что случилось?»

Одиночество отвечает: «Меня ограбили…» Выясняется, что в «замочную скважину» пролезла «белочка», белая горячка: в квартире хаос, спит, как собачка на коврике на полу, стоять на ногах нет сил, одолели болезни, отсутствие еды… Соседей просит купить алкоголь и табак, при этом с деньгами у него все хорошо. Рассказывает приметы грабителей и указывает пальцем на кресло, рассказывая, что в нём сидит ещё тот… в маске… шерстяной… Соседи вызывают скорую, его увозят в больницу нормализовать состояние. И всё, соседи становятся врагами. Чуть позже он умирает за закрытой дверью, и соседи реагируют на запах, который становится невыносим…

Безмерно мало надо человеку —

Вода и хлеб,

Трава и снег.

И знать, что где-то

Ждёт…

Точно такой же человек.

(автор неизвестен)

***

Отец познакомил меня со своей женщиной. Какое-то время я скрывала наше знакомство от мамы: не хотела обижать, но всё открылось. Мама ругалась. У неё тоже были мужчины, и она стала редким гостем в доме на окраине, приходила только переночевать. Я хотела, чтобы она была счастлива, но, возвращаясь из школы домой, боялась переступить порог своего одиночества.

В этом доме у меня накопилось много страхов. Я мучительно ждала выходных, чтобы уйти к бабушке. Она была для меня спасательным кругом – окружила заботой, вниманием, контролировала в учёбе. Вплоть до четвёртого класса вестником обо мне у неё была «сорока», которую я всюду искала. У меня не возникало сомнений, что «сорока» прилетает к ней и всё-всё рассказывает: про оценки, поведение в школе… Чуть повзрослев, поняла, что «сорокой» была мама, которая сообщала всё по телефону.

С раннего детства время перед сном стало для меня особенным: накрываясь одеялом, мечтала – это был мой мир… Мечты стали традицией, особым ритуалом. И сейчас, перед тем как заснуть, я просматриваю, как на киноплёнке, сюжеты своих фантазий.

В детстве велосипед был сказочной мечтой: оказавшись в постели, я думала только о велосипеде, представляла, какой он красивый, как мчусь, чувствую скорость и ветер…

Также был период, когда я хотела умереть, только понарошку, чтобы мама обратила на меня внимание. Представляла себе, как лежу в гробу посреди нашей большой комнаты, а мама сидит рядом и плачет. На улице ночь, в комнате горит свет, и только мы вдвоём. В финале я должна была ожить, обязательно, а мама – обрадоваться. Мне было себя очень жалко, я чувствовала себя одинокой и никому не нужной. Со временем чувство жалости прошло, и на любой удар судьбы не вопрошаю, как один из моих клиентов: «За что? Почему именно я?!» – у меня нет особого отношения к себе. А одиночество стало моим спутником.

Один мой клиент в двенадцать лет пережил экзистенциональный (острый) опыт собственной смерти: представил, как его закапывают в могилу. В результате этого переживания потерял смысл в жизни: «Зачем всё это, если меня закопают?!» Собственные похороны длятся больше двадцати лет: он методично закапывает себя и отношения с близкими людьми. Мужчине тридцати пяти лет, но не способный принимать волевые решения в жизни: второй брак развалился, уволили с работы…

…Всё детство я занималась спортом на любительском уровне и, бывало, выигрывала на городских соревнованиях по лыжам. В шестом классе у нас была красивая игра в баскетбол – лучшая игра в моей жизни. Команда девочек нашего класса в школьном турнире заняла первое место. Лидерами в команде были мы с Леной, спортсменкой-разрядницей, остальные девочки были на площадке для количества. Лена жила в другом районе, далеко от школы, и в окне между уроками мы обычно шли ко мне – пообедать. Мне нравилось с ней жарить картошку. Мы готовили, ели, возвращались на занятия. В школе мы практически не общались, только здоровались, у нас сложились скорее деловые и приятельские отношения.

…Недавно Лена мне написала: «Наташка, знаешь, одно из моих очень уютно-тепло-кайфовых воспоминаний-состояний есть благодаря тебе и с тобой напополам. Это было в конце зимы или очень ранней весной, где-то в 4-м классе, точно не помню. Мы с тобой с умеренного морозца у тебя дома болтаем и едим невероятно вкусные яблоки, очень похожие на джонатан, но мельче и более густого вкуса. Как было ХОРОШО! Спасибо тебе. Это не единственное, но почему-то самое любимое».

Так вот: про яблоки ничего не помню, а вот жареная картошка в её компании была потрясающей!

…В городской газете печатали результаты прошедших соревнований, и моя фамилия иногда появлялась в списке победителей. Бабушка была счастлива, когда соседи приносили ей свежую газету и читали обо мне. Посмаковав в компании соседей мой успех, она убирала газету в сундук. Радость бабушки была моей мотивацией стараться во всём.

В выходной день, укладываясь спать на перине и прижимаясь к ней, я думала: «Только не умирай!» Где-то глубоко внутри меня был страх, что она может умереть ночью, когда мы вместе. Утром я просыпалась от запаха блинов, доносящегося с кухни, – в воскресенье мы завтракали горячими блинчиками. Во второй половине дня бабушка провожала меня домой. Мы ходили одним и тем же маршрутом: читали молитву и заходили в кафе купить пирожные.

В понедельник начиналась моя школьная повинность. Был у нас тогда предмет – атеизм, на котором моя любимая учительница истории Елена Карловна рассказала о том, как старушки становятся жертвами обмана священников. Бабушек заманивают в церковь и обманом выманивают у них деньги. В советское время было обесценивание церкви и хула на Бога. После этого заявления учительницы я сказала бабушке, что Бога нет, а есть обман. Она посмотрела таким добрым взглядом, будто сам Бог в ту минуту смотрел мне в глаза. Улыбнувшись, воскликнула: «Что ты говоришь такое, доченька!» Пришлось отвернуться, нечего было ответить, и после этого атеизм для меня больше не существовал. В трудную минуту я прошу Бога помочь мне и верю, что каждому воздастся по заслугам. К сожалению, вспоминаю о Боге чаще в трудный момент, когда плохо.

Моя младшая сестра оказалась моей ношей – ежедневной обязанностью было забирать её из детского сада. Мама работала, отцу было не до нас. Детский сад находился далеко, нужно было ездить на автобусе. Привязка ко времени автобуса и потраченное на это время лишили меня возможности заниматься на постоянной основе в спортивной школе. Бывало, что мама не оставляла денег на автобус, и тогда я занимала у соседки Инны Степановны. Были у меня и срывы, когда я не ехала за сестрой, – это было протестом, я очень уставала от этой обязанности.

Сестру воспитывала по-спартански, часто обижала, но при всей моей тирании она всегда заступалась за меня, когда мне доставалось от мамы. Она была моим хвостиком, видела мой подростковый образ жизни изнутри и никогда не рассказывала, где мы были, что делали, сколько сигарет выкурили. И уж точно ей было не скучно со мной: придя в школу, она время от времени обнаруживала в портфеле поварёшку, толкушку или пустую бутылку.