Первая формула

– Мне неприятно, что ты по моей вине попала под дождь, Элойн…

– Это поправимо.

Она заставила меня остановиться, притянула к себе, и мы обменялись долгим взглядом – как обычно делают герои в сказаниях. Вот только, в отличие от сказаний, сегодня этот миг был совсем недолгим. Быстро отстранившись, Элойн взглянула на дорогу:

– Отведи меня куда-нибудь. Все равно куда, разницы нет. Просто…

Женщина прикусила губу, и даже настойчивый стук дождя не смог заглушить ее тяжелый вздох.

– Почему бы и нет.

Я двинулся вперед, направляясь к давно замеченной мною таверне. Элойн что-то пробормотала себе под нос, вероятно, не слишком желая, чтобы я ее расслышал:

– Спасибо…

Пришлось признать: меня потряс ее отклик. Произнесенная шепотом благодарность таила в себе и неуверенность, и облегчение, и какие-то новые чувства, о которых нельзя говорить во весь голос. Я задумался: что же за жизнь прожила Элойн, если ее удивляет самая обычная доброта?

Тем временем мы дошли до таверны, поднялись на крыльцо, и я, распахнув двери, пропустил свою спутницу внутрь. Створки закрылись за моей спиной.

В отличие от «Трех сказаний», здесь на столах еще догорали свечи, озаряя зал желтыми отблесками. В слабом свете я разглядел беспорядочно расставленные за стойкой бутыли, сверкающие россыпью драгоценных камней. Толпа посетителей схлынула; в зале успели прибраться.

Мое внимание привлекла вырезанная на дереве фигура, ростом превосходящая самого высокого мужчину. Широкие плечи и могучее сложение говорили о том, что на стене таверны увековечен герой – бородатый человек средних лет с твердым, резким и в то же время теплым лицом. Одет мужчина был как обычный фермер, однако огненная корона на макушке с первого взгляда позволяла понять, кто именно смотрит со стены.

Солюс, Господин утреннего света. Божество изобразили без сияющих доспехов, спустив его в мир обычных людей. Должно быть, так простолюдины чувствовали себя ближе к своему кумиру.

Я был не склонен винить создателя барельефа. Несмотря на всю нашу храбрость, существа мы во многих отношениях довольно пугливые. Испытываем неуверенность, одиночество; путешествуя по долгой и темной дороге, невольно желаем встретить попутчика. Можно ли представить себе компанию лучше, чем божество? В минуты опасности невольно надеешься, что сверху за тобой присматривает молчаливый наблюдатель.

Я посмотрел в глаза Солюсу и долго – необычно долго – не мог оторвать от него взгляд.

– Что вам угодно?

Я моргнул, вернувшись в темный зал.

Хозяин таверны, мужчина с меня ростом, был изрядно потрепан годами и жизненными невзгодами. Судя по выражению лица, терпение его истощилось уже пару-тройку часов назад. Обычный этайнианец – ничего примечательного. Он запустил пятерню в спутанную копну пронизанных седыми прожилками темных волос. Того же оттенка была и короткая клочковатая борода.

– Нам бы место, где можно спокойно посидеть, подумать у очага и, если тебя не слишком затруднит, выпить и перекусить, – ответил я с приятной улыбкой и наткнулся на недовольный взгляд хозяина.

Элойн придвинулась ближе, едва не коснувшись губами моего уха.

– По-моему, над улыбкой тебе еще надо поработать.

Я нахмурился.

– Нет, не так, – жарко дыхнула она мне в щеку. – Вот смотри.

Отодвинувшись, она одарила трактирщика такой улыбкой, от которой любой мужчина потерял бы душевное равновесие, а женщина пронзила бы соперницу ревнивым взглядом.

– Что-нибудь я для вас найду, – почесав бороду, пробормотал трактирщик. – Есть особые пожелания?

Вопрос с затаенным смыслом: готовы ли вы платить, а если готовы, то сколько именно?

Запустив руку в складки плаща, я нащупал узкий кармашек и достал приятно звякнувший кожаный кошель. Удовлетворенно кивнув, трактирщик занял место за стойкой.

– Так что закажете? Мои девчонки уже разошлись, разве только одна или две еще где-то тут бродят, поэтому принесу что бог послал – скорее всего, готовые блюда. Сьета?

– Сьета, – в один голос согласились мы, и Элойн добавила:

– Нет ли горячих напитков, например шоколада?

На севере и западе шоколад был не слишком распространен, однако Этайния бойко торговала с южными странами, и я надеялся, что заказ певицы выполнят.

– Похоже, ваша женщина настолько замерзла, что ей потребуется двойная порция, – невозмутимо кивнул хозяин таверны.

Судя по всему, его куда больше заботила дополнительная выручка, нежели здоровье моей спутницы.

– Довольно будет и одной, – возразила Элойн. – Люблю дождь, тем более что сегодня он совсем не холодный. А не будет ли у тебя, часом, тушеного мяса?

– Свинина с морковью, сахаром, цукини и костным мозгом молодого поросенка. Устроит тебя такое блюдо?

– О боги, конечно, да.

Элойн тут же заняла место за ближайшим столом, не заметив, как вдруг напрягся хозяин. Его глаза потемнели, лоб пошел складками.

– Бог у нас один, – резко мотнул он в сторону изображения Солюса. – Наше Солнце, Господин Света и Урожая. Мне все равно, кому молятся люди из других стран, но смуглая, поцелованная светом женщина обязана помнить о едином боге. И одеваться должна, как одна из наших.

Он запнулся и, сурово сдвинув брови, пошел за заказом. Я выждал, пока хозяин удалится, приблизился к Элойн, и та указала мне на стул рядом с собой.

Я присел, не сводя с нее взгляда; в голове не переставал вертеться один вопрос.

– Джентльмен поступил бы иначе, – поджала губы певица. – Сперва подвел бы даму за ручку и усадил, а уж потом устроился сам. – Она многозначительно на меня посмотрела и усмехнулась.

Сыграно было неплохо, и в то же время Элойн дала мне понять, что мое поведение ее нисколько не раздражает.

– Возможно, для тебя эти слова станут потрясением, но я не джентльмен. Изобразить могу, да так, что комар носа не подточит. И все же…

– Хм… Что ж, хорошо.

Она придвинулась ко мне и обхватила сзади за плечи. Наверное, несмотря на прилагаемые усилия, меня пробила дрожь, однако плащ, подчинившись моей воле, ее скрыл.

Пальчик Элойн прошелся по воротнику. Она замерла, пристально разглядывая мое одеяние.

– Как странно…

– Что странно?

– Да твой плащ… – Ее глаза озадаченно сузились. – Я промокла насквозь, а на тебе – ни капли. – Элойн несколько раз моргнула, словно не была уверена в своем впечатлении. – На ощупь он теплый, как кожа человека, сидевшего на солнце. И он напоминает…

Она отпрянула, прикусив нижнюю губу.

Я промолчал. О моем плаще думали разное, и все же каждый находил для себя правдоподобный ответ: хорошее качество, необычный новейший материал…

Все проще, чем признать правду.

– Он напоминает кровь. – Элойн судорожно сглотнула. Смотрела она словно внутрь меня, пытаясь проникнуть в душу. – Что же это такое?

Я открыл было рот, однако певица остановила меня взмахом руки и все тем же странным взглядом уставилась в стол.

– Вокруг твоего плаща – кроваво-красная дымка. – В глазах Элойн забрезжила искра понимания, и она взглянула на меня так, словно только заметила.

Вокруг нас воцарилось безмолвие – наподобие того, что окутывало «Три сказания». На этот раз я с удовольствием его нарушил бы, однако не знал как. Молчание тянулось и тянулось, и я остро ощутил пустоту зала. Подобное безмолвие, став осязаемым, вполне может свести человека с ума.

– Хочу задать тебе один вопрос. Знаю, у меня нет на то права, поскольку я на твои отвечать не стала, и все же попробую.

Не в силах произнести ни слова, я молча кивнул.

– Ты – это он?

Она могла не продолжать. Трех слов вполне достаточно. Тем не менее я попытался уйти в сторону:

– Кто – он?

В ее глазах загорелся темный огонь:

– Перестань! Люди думают обо мне разное – и всякий раз ошибаются. Однако все сходятся в одном: я не глупа.

Между нами вновь повисла тишина, но Элойн тут же ее разогнала:

– Существует добрый десяток легенд, каждая из которых похожа на другую, и все же в некоторых подробностях они здорово расходятся. Такое впечатление, будто некто умный долгие годы сознательно искажал историю и добился того, что в устах разных людей она и звучит по-разному. Знаешь, что меня давно удивляет? – Она впилась в меня взглядом, способным прожечь дырку в стволе могучего дуба.

Я знал, однако ответил так, чтобы не обманывать ее ожиданий. Понятно, что последует дальше – моя спутница скажет то, чего мне услышать не хотелось бы.

– Нет.

– А если на самом деле это одна и та же история? Все тот же человек, та же самая легенда… Просто ее пересказывают тысячи раз, и в пути она понемногу изменяется, как слова в старинной песне? Только делается это намеренно и мастерски. И за каждым изменением стоит первый рассказчик. Уж не ты ли, часом? – Задав вопрос, Элойн еще внимательнее изучила мое лицо. – Не ты ли нанес удар по Хир’на’Эддерит и тем самым развязал войну с Шаен? Не ты ли уничтожил Рокаши? А кто вызвал шторм, потопивший Захинбахари? Легенда говорит нам о герое с тысячей лиц, но не о разных людях. Этот герой – ты?

Я уже говорил, что истина запросто может сломать человека. Мне хотелось бы ошибиться в этом утверждении, но увы…

– Да.

Короткое слово прозвучало, словно удар грома, – сам не ожидал. Скрипнула деревянная стена таверны, словно в нее ударили гигантской ногой. Пыль, что не вытерла невнимательная служанка, взвилась в воздух и закружила по залу. Свечи мигнули от порыва несуществующего ветра, и мир на миг потускнел.

Наступила тишина.

– Ари… – тяжело выдохнула Элойн, словно мое имя было под запретом. – Меч, орел, лев… Плетущий пламя, оседлавший молнию. Убийца принцессы… – Ее слова ударили мне в сердце и отдались могучим эхом в голове, угрожая разорвать мой мозг в клочья.

– Что тебе известно? Что знают обо мне люди? – Прозвучавшая в вопросах горечь вполне могла разъесть каленое железо. Я судорожно провел ногтями по столешнице, и дерево вздрогнуло.

– Лишь жалкие обрывки правды, которые рассказывают в тавернах по всему миру. Выдумки, которые ты сам и сочинил для ведомых только тебе целей. Самим богам не известно, где на самом деле истина.

Я уставился ей в лицо, испытывая отнюдь не мимолетное раздражение. Во мне зрел горячий гнев, раскаленный, словно железный прут, извлеченный из кузнечного горна.

– Ты говоришь о моих целях? Они могут быть какими угодно. Моя цель – странствовать по миру, не волоча за собой шлейф позабытых имен. Моя цель – уйти от покрытой мраком эпохи Шаен, что пытается меня преследовать. Моя цель – творить добро, скромное, незаметное добро, способное заставить людей улыбаться. Это самое меньшее, что я могу сделать, прожив ту жизнь, которая мне выпала.

Избавить мир от последствий…

– Моя цель – появляться там, где я считаю нужным, и тогда, когда это необходимо. Если захочу, чтобы мне всю ночь светили звезды, – их не закроют тучи. Если мне требуется мягкая постель на постоялом дворе – она будет. Вот мои цели.

Элойн хранила молчание. Облизала губы, не сводя с меня глаз. Похоже, искала подходящий ответ.

– Понимаю… – произнесла она так тихо, что самый слабый ветерок унес бы слова певицы без следа.

Предназначался ли ее ответ мне? Или то был крик души, не требующий собеседника?

Хозяин таверны возник у стола и поставил перед нами две кружки. Сделал шаг назад и все же вернулся.

– Сейчас я принесу еду, но у меня есть некоторые правила. – Он воздел вверх палец. – Во-первых, деньги – и не в кармане, а на столе. Во-вторых, ваша трапеза должна проходить в тишине и спокойствии. Если желаете побраниться – это не здесь. Не хочу прислушиваться к размолвкам. А люди, что остановились здесь на ночлег, – тем более. Вы меня поняли?

Ответа он ждать не стал.

Я перевел гневный взгляд с Элойн на трактирщика и невольно сжал рукоять посоха. Вверх по кисти пробежал слабый ток, однако певица положила руку мне на плечо и до боли его стиснула. Моргнув, я разгладил уже складывающиеся грани разума и отпустил зарождающееся плетение. Посчитал в уме, пытаясь успокоиться. Плетение распустилось.

Ладонь Элойн легла мне на щеку, слегка сжала и спустилась ниже, на подбородок.

Я обернулся к ней и вдруг против воли заговорил:

– Есть десять формул плетения, которые должен знать каждый.

Простой постулат заставил меня забыть о трактирщике, восстановив в памяти изнурительные уроки юности и философию давно ушедших лет.

– Что ты сказал?

– Ничего. – Я взял ее за руку. – Просто воспоминание.

Кстати, что там в кружке? Надеюсь, напиток поможет забыться. Легкий аромат миндаля и каких-то незнакомых специй защекотал мне ноздри. Глотнув, я щелкнул языком. Кайенский перец! Итак, в кружке пряный шоколад.

Я сделал еще один глоток и задержал напиток во рту, позволив острому привкусу осесть на языке. Посмаковал. Шоколад легкой волной покатился вниз по пищеводу. Сладость смягчила остроту, оставив в желудке приятное тепло, и прогулка под проливным дождем тут же забылась.

Элойн осторожно пригубила напиток, посматривая на меня поверх ободка кружки.

– А если я попрошу рассказать мне все с самого начала? Ты расскажешь?

Не знаю, что заставило меня согласиться. Ее прекрасное личико? Или окутывающая женщину таинственная аура? Прошлое, лежавшее во мне тяжелым грузом, искало выход. Возможно, Элойн меня поймет, услышав мою повесть от начала до конца.

Собственно, подойдет любая из романтических легенд, что можно найти в книгах. Все они далеки от истины, и в то же время сегодняшним вечером каждая из них окажется единственно правильной. Но…

– Расскажу.

Нет ничего хуже, чем носить в себе историю, запертую за семью замками.

6

Прерванный ужин

Наконец принесли еду, и наш разговор, к моему несказанному облегчению, прервался. Слегка поклонившись, трактирщик поставил на стол две деревянные миски и выложил пару оловянных ложек. Еще к ужину полагались две оловянные чашки с водой. Скажи мне, какая в таверне посуда, и я скажу, что это за таверна.

Какие-то из них гордятся своими столовыми приборами и иной кухонной утварью. Где-то из кожи вон лезут, чтобы все, что подается посетителю, было безупречно. Многие заведения балансируют на грани, пытаясь сэкономить на простом люде и в то же время удовлетворить запросы лучших клиентов.

Здесь было не так. Упрекнуть хозяина не в чем, однако взгляд по сторонам говорил о многом. Таверна рассчитана на обычного среднего посетителя, и не более того. Похоже, подобный подход хозяина вполне устраивал. Все прочно, основательно, продумано вплоть до барельефа Солюса. Подобная обстановка внушает клиенту доверие.

Никаких излишеств и богатых украшений я не заметил. Все как дома. А под внимательным взглядом божества особо не забалуешь.

Наше кушанье исходило ароматным паром. Мясо и специи… В похлебке плавали мелко натертая морковь и кубики картофеля.

Зачерпнув полную ложку, я подул, чтобы не обжечься, сунул ее в рот и сразу согрелся. Кабачки и сметана придавали бульону отличный вкус. Мы с Элойн ели размеренно, как делают странники и бродячие артисты, и, сосредоточившись на еде, помалкивали.

Элойн пока хлебала лишь бульон, оставляя гущу на дне, и раз за разом запивала еду чистой водой. Иногда она замирала с ложкой у рта и шевелила губами, словно раздумывая, как продолжить беседу.

Прикончив по трети миски, мы вновь вернулись к разговору.

– Почему? – наконец пробормотала моя спутница.

Всего одно слово… Я ее прекрасно понял и все же сделал нетерпеливый жест, предлагая закончить вопрос. В ожидании забросил в рот еще несколько ложек с варевом.

– Почему ты скрываешь свою подлинную историю?

Элойн покачала головой, тряхнув еще влажными волосами. Поджала губы. Впрочем, поджимай не поджимай – все равно видно, какие они сочные и полные.

– Столько разных вариантов: Ари, Ареш, Ба’шаен, Меч, Лев Амира… – Певица вздохнула, допив остатки шоколада. – Ведь все известные нам персонажи – по сути, один человек. Это ты, – прошептала она, сама не веря в то, что докопалась до истины. – Как, почему? Кто-то еще догадался?

– Как? Да вот так. Почему? Потому. Правду знают лишь несколько человек, и им известны подробности, не упомянутые в книгах.

Я съел еще немного похлебки и, последовав примеру моей спутницы, допил последние капли шоколада. Напиток обдал горло чудесной смесью сладости и горечи.

Глаза Элойн вновь загорелись:

– Умный человек потому и умен, что понимает, когда злоупотреблять своим умом не стоит.

Я загадочно улыбнулся. Никогда не следует дразнить женщину – пользы не будет. Наоборот.

– Зачем выворачивать историю наизнанку, как это делаешь ты? Одна и та же легенда в разных устах рисует тебя то негодяем, то героем. Предание пережило столько изменений, что люди уже не понимают, верить ему или нет, хотя… – Она обвела рукой зал. – Амир идет на Севинтер. Со всех концов света поступают слухи о набегах Шаен. Шаен! Сказания становятся былью, мирные хутора и деревни превращаются в покрытые снегом обледенелые пепелища – и это в разгар весны! Чему вообще можно верить?

Оттолкнув миску, я бросил на Элойн спокойный и уверенный взгляд:

– Надо верить в то, во что хочется верить. В том все и дело. Поэтому я позволяю сказанию жить своей жизнью, слегка подправляя его, когда и где мне требуется. Бывает, легенду расскажет не тот человек и не так, как нужно, и она обретает новые повороты. История живет и меняется, и каждый раз в ней возникает новая правда. Некоторые подробности неверны – что ж, просто страдает точность изложения, и только.

– Тебе не кажется, что не следует столь бесцеремонно обращаться с историей, которая дорога твоему народу? – возмущенно выгнула бровь Элойн.

– Моему народу? – повторил я, уставившись на нее немигающим взглядом.

– Посмотрись в зеркало. Впрочем, дело не только во внешности. – Элойн нахмурилась, пристально изучая мое лицо. – Достаточно услышать, как ты рассказываешь предание. Когда ты говоришь – содрогается воздух, искривляется пространство. В твоем голосе слышится настоящая магия – а это дар Рума, второго народа, что пришел в наш мир. Рума – люди, родившиеся из огня и далекого эха первых людей. Вы сидели в поисках тепла вокруг первобытных костров и, прислушиваясь к голосам далеких предков, сплетали звуки древнего мира в истории. Вы были первыми сказителями.

Я попытался сглотнуть и не смог – так пересохло во рту.

– Где ты этого наслушалась? Откуда знаешь о Рума?

Элойн погрозила мне пальцем:

– Не твоя очередь спрашивать. Боги все слышат: ты уже задал мне достаточно вопросов. Теперь я спрашиваю – ты отвечаешь. Ты обещал, в конце-то концов!

Я хотел ей напомнить, что соглашался на некоторые условия, а вот обещать ничего не обещал. Впрочем, моя тактика – не вываливать все разом – сослужила хорошую службу: чем дольше мы с Элойн говорили, тем больше я о ней узнавал.

Допустим, я уже догадался, что моя спутница умела управлять редкой породой лошадей с далекого востока. Ее одежда и манеры рассказали мне о некоторых талантах, подобных которым я в жизни не видывал, а это говорило о многом. Элойн хотя бы частично знала правду обо мне и кое-что понимала о моем народе.

Странно и крайне неожиданно… Теперь я мог держать пари, что певица – не просто заурядная, хоть и прекрасная странница, выступающая в тавернах за кров и еду. Здесь было нечто другое.

Я страстно желал узнать, что именно. Хотел ее постигнуть – от завитков черных волос на макушке до кончиков ногтей на ногах – и сам не мог объяснить себе причину подобного интереса. Наверное, подсознательная тяга. Похоже, мы с Элойн были связаны, как связаны луна и солнце, которые, нескончаемо сменяя друг друга на небосклоне, в то же время не делят его между собой.

Впрочем, бывают мгновения, когда они сближаются настолько, что друг друга перекрывают. Вряд ли эти краткие встречи доставляют им удовольствие.

Меня вдруг осенило, как каждый из нас может спокойно получить желаемое, и я задвинул философские соображения подальше.

– Хорошо. Я расскажу тебе все, хотя пока не знаю, с чего начать.

– Разве может сказитель сомневаться, с чего начать сказание? – усмехнулась она, и в ее голосе прозвучал упрек.

– Я провел долгие годы, кропотливо создавая разные варианты своей истории, и добился, что любые два собеседника обязательно усомнятся в версии друг друга. Столько лет, столько маленьких обманов… Ладно. Пожалуй, я все же знаю, как размотать клубок, но… – Я сделал паузу, бросив на собеседницу многозначительный взгляд.

– Но… – с нажимом повторила она, словно прочитав мои мысли, – ты хочешь получить что-то взамен. – Поставив подбородок на сжатые кулачки, Элойн поглядела на меня, невинно хлопая ресницами. – Что же я могу тебе дать? Чего может попросить сказитель у обычной девушки? Каковы его тревоги? Попробую догадаться. Неужели тебя интересует история моей жизни? – Словно удивившись собственной догадке, она насмешливо распахнула глаза. – Прекрасный обмен, лучше не придумаешь.

Наклонившись к Элойн, я ощутил запахи сандалового дерева и можжевельника, хотя любые ароматы должен был смыть недавний дождь. Она смущенно отпрянула:

– Это будет довольно грустный рассказ, пожалуй – даже трагический. Не те байки, что принято травить в тавернах. Знай ты, о чем я говорю, – вряд ли тебе захотелось бы его услышать.

Губы Элойн изогнулись в печальной улыбке, и меня словно кольнули иглой в самое сердце. Впрочем, бесстрастное выражение лица я сохранил без труда.

– Позволь твоему слушателю самому судить, какие истории ему по нраву. А потом, – тяжело обронил я, – кто сказал, что повесть моей жизни менее трагична?

Элойн слегка оживилась и пристально глянула мне в глаза.

Ответить она не успела – у нашего стола вновь возник трактирщик и навис над нами неподвижно, словно статуя. Наконец одна из его рук ожила, и он вопросительно потер пальцами.

Я сделал медленный вдох, свернув материю разума, однако грани восприятия пока оставались пустыми.

– Сколько?

– Шоколад нынче недешев, – невозмутимо заявил хозяин таверны.

Я кивнул.

Мужчина задумчиво поскреб подбородок, разглядывая то меня, то мою спутницу, на которой задержал взгляд надолго. Наконец повернулся ко мне:

– Тушеное мясо я приготовил из остатков, и все же получилось отличное блюдо. А хорошее мясо тоже дорого. – Он потихоньку прощупывал меня, полагая, что хитрость сойдет ему с рук. – Значит, на круг получается двадцать оловянных битов.

Он еще не договорил, а я уже твердо поднял руку:

– Насколько я помню историю Этайнии, вода здесь всегда подается бесплатно. Солюс обещал Антуану, что тот никогда не испытает жажды, и его обещание относится не только к этайнианцам. Солюс имел в виду каждого странника, пересекающего границу страны. Да не пересохнет твой язык, говорил он.

Трактирщик ощетинился и все же смолчал.

– Шоколад стоит пять битов за десять долек, то есть десять граммов. Так? – Я не стал дожидаться его ответа. – Не думай, я много странствовал с торговцами и кухню эту знаю превосходно. Для двух кружек ты и близко десяти долек не использовал. Мясо? Мясо неплохое, спору нет. Однако остатки – они и есть остатки. Специально для нас ты их не готовил – посетителей у тебя больше не было. Десять битов за все про все, и это неслыханная щедрость.

Глаза трактирщика превратились в узенькие щелочки, лоб пошел хмурыми складками. Челюсть его напряглась, и взгляда он от меня не отвел. Впечатляюще, однако меня подобными гримасами не испугаешь.

Через мгновение он вздохнул и протянул руку.

В кошель я не полез – вручил хозяину бронзовую септу. Люди порой странно реагируют на иностранные деньги, а местной валюты, кроме полученного от Дэннила гонорара, в кошеле у меня сегодня не было.

Глаза вымогателя загорелись, и он выхватил у меня монету.

Я чувствовал, как щелкают счеты в его голове.

– Очевидно, что я не из ваших краев, и все же должен тебя предостеречь: я знаю не только цену шоколада и мяса. Сьета?

Трактирщик скрипнул зубами, однако ответил почтительным кивком.

– Сьета.

Вытащив кошель, он выудил мелочь и, поджав губы, небрежно швырнул на стол десять оловянных битов. Зачерпнул еще горсть и еще, пока шестьдесят монет не усеяли всю поверхность столешницы.

– Дисфра э коми, баша…

Трактирщик затянул горловину денежного мешочка и ушел, всем своим видом показывая, что возвращаться к нам более не намерен.

– Можно было сократить счет еще больше, – воинственно заявила Элойн. Таким голосом легко снять стружку с деревянного стола.

– Ты поняла, что он сказал?

Я уловил смысл лишь одного слова из реплики хозяина заведения. Путешествовать мне приходилось немало, однако я никогда не ставил себе цель изучить этайнианский, поскольку местные жители прекрасно владели универсальным языком торговцев.