Меч и ятаган

– Когда под моим началом строились первые два корабля, я проследил, чтобы одно место на корпусе составом не покрыли, – обманул этих тупоголовых, и мы нанесли на доски цветной воск без добавления смолы. Черви сделали свое дело, и галеры пошли ко дну. Но потом Тургут-реис поймал меня на горячем. Только он достаточно умен, чтобы догадаться, что я сделал.

– А что они с тобой сделали? – спросил Нико.

Вместо ответа Леонардус снял ботинок: на ноге было только два пальца – большой и мизинец.

– На другой ноге так же, – сказал мастер. – Юсуф, этот волосатый засранец, который привел тебя ко мне, отрезал их, фаланга за фалангой. Резал тупым ножом, поэтому каждый палец у него занимал около двух дней. Потом сказал мне, что я смогу ходить, только если мои корабли будут плавать. Так что с тех пор я таких фокусов не вытворяю.

На верфи было еще два корабля – большие галеры, захваченные в бою у испанцев. Их не перевооружали и не ремонтировали, а полностью разбирали, а потом из этих же материалов строили новые корабли – меньше, легче и гораздо быстроходнее, как и любили корсары.

– И в этом, да падет кара Божия на их головы, они правы! – воскликнул Леонардус. – Только испанцам приходит в голову делать корабли такими же тяжеловесными, как их женщины. Зад у них широковат, но вот эта просто не сможет порадовать супруга, а другая – приведет к неминуемой гибели.

Все элементы корабля тщательно маркировались и сортировались, а потом доводились до желаемой формы и размера. При должном усердии и наличии дополнительных бревен из двух кораблей можно было сделать три. К Леонардусу то и дело подходили бригадиры, задавали вопросы о веслах, мачтах, корпусе и такелаже. Казалось, корабельных дел мастер знает ответ на любой вопрос. Он обладал непререкаемым авторитетом и острым глазом, был своеволен, легко выходил из себя и ругал подчиненных на четырех языках. Что-то привлекло его внимание в пильной яме, над которой на поперечных балках лежало огромное бревно. На дне ямы человек держал пилу за один конец, а другой наверху – за второй. Они пилили бревно, стараясь не отклоняться от линии, помеченной мелом с обоих концов. Нико распил показался идеальным, острые зубцы тяжелой пилы вгрызались в бревно, в яме стоял сладковатый запах опилок. Но Леонардус каким-то чудом сразу понял, что что-то идет не так, спрыгнул в яму и оттолкнул с дороги пилильщика.

– Hijo de puta![4] – взревел он. – Ты ослеп от оспы или просто тупой? Криво, не видишь, что ли?

При помощи стоявшего наверху пилильщика Леонардус вынул пилу из распила и поправил направление, немного сместив лезвие в сторону. Выбравшись из ямы, он приказал выпороть бригадира, который не заметил, что происходит.

– Но ты же и сам раб! – нахмурился Нико. – Как ты можешь наказывать такого же, как ты?

– Господи, да потому, что они строят мои корабли! Если ты плохо выполнишь свои обязанности, я прикажу и тебе нос отрезать!

– Но это же не твои корабли! Они принадлежат врагу!

– Твоя правда, – согласно кивнул Леонардус, – но я их строю. Тебе пока не понять, парень. В жизни каждого человека наступает момент, когда ему приходится выбирать между тем, что правильно, и тем, что помогает ему остаться в живых. К сожалению, первое и второе не всегда совпадают. Скажу тебе честно: я трус. С жизнью я готов расстаться в любой момент, но мне не нравится терять маленькие части себя. Поэтому я сделал выбор: строить прекрасные корабли, не терять больше пальцев на ногах и развлекаться со шлюхами, – заключил Леонардус и снова приложился к фляге.

Тем вечером Нико узнал, что имел в виду Леонардус, когда говорил, что ему не удастся сбежать. Всех рабочих заставили собраться в одном конце верфи у самого подножия холма. Леонардус стоял в первом ряду, Нико – рядом с ним. На холме возвышался одинокий кипарис, к которому крест-накрест приколотили две доски. Вскоре появился Юсуф в сопровождении троих стражников. Они вели закованного в цепи пленника. Цепи были такие короткие, что ему приходилось прыгать, чтобы не упасть. Около кипариса пленника заставили встать на колени.

– Что они будут делать? – прошептал Нико.

– Не они, – тихо отозвался Леонардус, – а Юсуф. Он слишком любит свое дело, чтобы позволить кому-нибудь другому сделать то, что собирается.

На верфи воцарилась зловещая тишина, и Юсуф принялся спокойно и методично избивать пленника. Не было слышно ничего, кроме хлестких ударов кожаной плетки о плоть и кости и душераздирающих воплей пленника. Юсуф работал тщательно, точно рассчитывая силу ударов, чтобы не убить пленника раньше времени и не дать ему потерять сознание. Когда он понял, что довел того до предела, стражники потащили пленника к кресту, подняли его за ноги и распяли вверх ногами. Нико смотрел на лицо мужчины, почти потерявшего человеческий облик. Его губы беззвучно шевелились в последней молитве.

– Вчера ночью он попытался сбежать, – объяснил Леонардус. – Но он француз, и, как всем его соотечественникам, Господь дал ему яйца, но забыл дать мозги. Он привязал себя к плоту и попытался выплыть из гавани, вот ведь прелесть какая! Только плот оказался маловат. Его просто носило туда-сюда, и стражники заметили его. Не повезло ему, лучше бы утонул. Они его выловили, и вот теперь он будет висеть здесь в назидание остальным. Если проживет достаточно долго, то действительно сбежит отсюда, когда я спущу на воду следующую галеру. Его привяжут к килю, прямо под бортом, и он будет висеть там, как носовое украшение, пока его кости не упадут в море. Юсуф заставит меня привязать его к носу галеры на глазах у всех остальных, – объяснил Леонардус, глотнул из своей фляги и посмотрел на Нико. – Я делал это уже тридцать один раз за свою бытность здесь. Будь осторожен, парень. Мне бы не хотелось поступить так и с тобой.

ИЗ «ИСТОРИЙ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЯ»,записанных Дарием по прозвищу Хранитель, придворным историком Владыки Обители Счастья, султана Ахмеда

Невозможно понять историю Средиземного моря, не понимая религиозных течений, бушевавших в этом море, – течений, которые начались с легкой ряби на берегах Леванта и время от времени превращались в волны, угрожавшие захлестнуть целые цивилизации и заставлявшие людей убивать друг друга во имя Бога.

Так было не всегда. В Дамаске на руинах римского храма построили храм Святого Иоанна Крестителя. В храме находился реликварий с головой Крестителя, которой поклонялись и христиане, и мусульмане. На заре исламского правления христиане молились в этом храме по воскресеньям, а мусульмане – по пятницам. Потомки Авраама доказали, что могут мирно жить бок о бок.

Однако не Дамаск, а Иерусалим указал путь, которым пойдет человечество, – путь, освещенный тьмой. Где еще нити, связывавшие мусульман и евреев, евреев и христиан, переплетались столь же удивительно, как в Иерусалиме, граде Божьем? И где эти нити было так же легко порвать?

Для мусульман Иерусалим был третьим священным местом после Мекки и Медины. Паломничество в Купол Скалы и мечеть Аль-Акса составляет пятый столп ислама, хадж. Для евреев город являлся древней столицей Израиля, в которой был возведен священный храм Соломона. Для христиан город был местом распятия их пророка Иисуса, да будет благословенно Его имя. В последние дни своей жизни Он вошел в город со стороны Елеонской горы, изрек пророчество о падении Иерусалима и провел последнюю ночь своей жизни в молитве в саду, называвшемся Гефсиманским. Рядом с этим местом был построен Купол Скалы, на скале, где стоял храм Соломона, на скале, где Мухаммед, да будет благословенно Его имя, вознесся на небеса, на скале, где Авраам, патриарх иудеев, которому поклонялись и христиане, и мусульмане, и евреи, хотел принести в жертву своего сына Исаака.

Давид, великий царь колен Израилевых, основал в этом святом месте столицу, принеся с собой Ковчег Завета – ларец, в котором хранились скрижали с Божьими заповедями, дарованными Моисею на горе Синай. Именно для этого ковчега сын Давида Соломон и построил свой храм, впоследствии разрушенный вавилонянами, отстроенный заново и снова разрушенный римлянами, оставившими от него всего одну стену. И не просто стену, как утверждают раввины, а священную стену, которую никогда не покидает шехина – Божественное присутствие. Разрушение храма омрачило отношения между евреями и христианами, а священники последних провозгласили, что Иисуса убили не римляне, а это змеиное отродье, евреи, и теперь за это преступление они будут навечно обречены не иметь дома и скитаться по земле.

В 336 году император Константин построил храм Гроба Господня на месте распятия и погребения Иисуса. Три века спустя храм был разрушен персами, но восстановлен во времена мусульманского завоевания Иерусалима в 638 году – редкий случай совершенно бескровного завоевания. Умара, второго халифа ислама, отвели в храм помолиться, но он отказался, боясь таким образом нарушить святость христианского места поклонения. Вместо этого он построил по соседству огромную деревянную мечеть, которую назвали Аль-Акса, на месте, куда Мухаммеда – да пребудет Он в мире и блаженстве! – восседавшего на белом крылатом коне аль-Бураке, для молитвы перенес ангел Гавриил. За его спиной возносили молитвы Авраам, Моисей, Иисус и другие пророки – да пребудут они в мире! – и Мухаммед вознесся на небеса, чтобы услышать слово Аллаха.

Вот какова история горы, стены и храма, которым было суждено расколоть мир.

Во время первой священной войны вооруженные христиане ворвались в Иерусалим, изрубив мечами евреев в их синагогах и мусульман в их мечетях. Десятки тысяч трупов женщин и детей лежали рядом с мужьями и отцами, пав от руки Христова воинства, которое одержало победу, залив город реками крови, а затем провозгласили царство Иерусалимское.

Христианские паломники отправлялись в Землю обетованную под защитой двух рыцарских орденов – христианских монахов, давших обет нестяжательства и целомудрия. Первый орден, орден бедных рыцарей Христа, разместился в Аль-Аксе, в храме Господнем на Храмовой горе, и поэтому монахи стали называть себя храмовниками или тамплиерами. Монахи второго ордена, госпитальеры, рыцари святого Иоанна Иерусалимского, ухаживали за больными в большом госпитале в квартале патриарха, совсем недалеко от храма Гроба Господня.

Позднее Иерусалим был завоеван Саладином, великим курдским султаном, властителем Египта и Сирии. Он взял город без резни и снял золотой крест с Купола Скалы, а на его место водрузил полумесяц – символ ислама. Оба рыцарских ордена покинули город, но Саладин не стал изгонять из города евреев и христиан, желавших жить в мире, в соответствии с принципом, что на всех завоеванных исламом территориях жителям должно быть разрешено сохранять свой религиозный закон и практики. Мусульмане называли евреев и христиан ахль аль-китаб, людьми Писания, которое было записано благодаря Божественным откровениям, а значит, являлось священной книгой. В последние годы султан Сулейман издал указ, по которому евреям официально разрешалось устраивать молитвенные места около священной стены. Говорили, что он сам очистил это место розовой водой и был провозглашен благодетелем Израиля.

Однако евреев, принявших предложение Саладина остаться в Иерусалиме, оказалось немного. Те, кого не изгнали вавилоняне или не убили в священных войнах, спаслись бегством и разбрелись по разным уголкам земли, ища страны, готовые принять их. Многие осели в Испании и оставались там, пока не наступили темные времена правления Фердинанда и Изабеллы, когда их снова вынудили покинуть дом. Одни вернулись в Левант, другие бежали в Голландию, Марокко и даже в Стамбул, где обстановка благоприятствовала торговле. Евреев же, оставшихся на Иберийском полуострове, заставили принять католицизм, а тех, кто отказался, сожгли на кострах или продали в рабство.

В те годы взаимная ненависть евреев и мусульман не могла сравниться с ненавистью христиан и евреев или христиан и мусульман. Но кто знает, как измерить ненависть? Кто знает ее границы?

Из тома I. Религиозные конфликты

Глава 7

Судьба Марии совершила крутой поворот в тот день, когда в Биргу появился сказочник.

Она проснулась перед самым рассветом на соломенной постели, устроенной на крошечном деревянном настиле прямо под потолочными балками. Места было так мало, что во весь рост не встать. В полудреме, то и дело проваливаясь в сон, она сквозь дыру в крыше наблюдала за тем, как ночное небо меняет цвет. Лежа в темноте, она смотрела на семерых сестер Плеяд – свое любимое созвездие, похожее формой на воздушного змея, – и незаметно уснула, и ей приснился сон, что она схватилась за веревочку этого воздушного змея и он унес ее далеко-далеко. Когда она снова открыла глаза, розовое предрассветное небо уже поглотило звезды. По небу плыло облако, отражавшее алые отсветы зари. Как всегда, ее первая мысль была о Нико, и она тут же помолилась за него.

С улицы доносились привычные звуки. Биргу просыпался. Латунный колокол на часовой башне на площади пробил семь. Закукарекали петухи, закричали мулы. Тележка пекаря застучала колесами по брусчатке и повезла свежевыпеченный хлеб на вершину холма в форт Сант-Анджело. Знакомая песня разносчика воды состязалась со звоном горшков и сковородок. Хрюкали и фыркали свиньи, рывшиеся в кучах мусора на улицах. Где-то заплакал ребенок. Мария слышала, как скрипят мельницы где-то на Сенглеа, небольшом мысе по соседству. Раздавались грубые крики Агнеты, препротивной соседки, которая по утрам всегда кричала на мужа или на собаку. В ответ донеслось рычание то ли мужа, то ли собаки.

Мария услышала, как встал отец. Каждое утро, за исключением воскресенья, он производил одни и те же звуки: струя мочи лилась в ночной горшок, кожаные сандалии шаркали по земляному полу, раздавался скрип оконных петель, содержимое горшка выплескивалось на улицу. Потом сухой кашель, плевок, затем грохот и звон инструментов, пока отец складывал их в кожаную заплечную сумку. Стукнули дверцы буфета: отец достал себе на завтрак головку чеснока или луковицу, а на обед прихватил ломоть вчерашнего хлеба. Тяжелая дверь со стуком закрылась, и он ушел на работу.

Мария с неохотой покидала свое уютное убежище. Она села и стряхнула с себя солому, торопясь уйти из дому, пока не проснулась мать. В последнее время Мария всегда старалась улизнуть из дому пораньше, чтобы никто ее не увидел, а вернуться как можно позже. Так жизнь была еще хоть как-то терпимой. Прошло несколько недель после похищения Нико, постепенно отец перестал избивать ее, но смотрел на нее с плохо скрываемой злобой. Глаза матери превратились в темные озера печали. Марию и так мучило чувство вины, но находиться в одном доме с этими жуткими глазами дольше необходимого она не могла, уж лучше выполнять обязанности по хозяйству.

Но на сегодня у Марии были другие планы. Сегодня никаких дел!

Ведь сегодня приедет сказочник!

Она тихо спустилась вниз и направилась к двери, стараясь не наступать на самые скрипучие половицы. Мария была голодна, но прошла мимо кухни, так как побоялась, что наделает слишком много шума, и выскользнула на улицу, беззвучно прикрыв за собой дверь.

Было еще довольно рано, поэтому какое-то время Мария бесцельно бродила по извилистым улочкам Биргу, где уже кипела оживленная торговля. Некоторые переулки были такими узкими, что ей приходилось прижиматься к стене, чтобы уступить дорогу старикам, ехавшим верхом на ослах, или уличным торговцам, толкавшим нагруженные товарами скрипучие тележки. Мария перепрыгивала через лужи, покрывавшие улицы после опустошения ночных горшков. Женщины в платках несли на голове тяжелый груз: плетеные корзины с тканями, фруктами и хлебом. В тени проулков сидели старики, сплетничали и играли в шашки. Мария побродила по пристани, разглядывая моряков, налаживавших снасти и паруса.

Когда солнце поднялось повыше, Мария пошла на площадь. До прихода сказочника оставалось еще час-два, но ей хотелось занять место получше. Усевшись на мостовую, она заметила, что рядом с ней устроилась какая-то девушка. Такой красавицы Мария никогда раньше не видела. Сияющие глаза смотрели ласково, кожа без малейшего изъяна. Девушка сбросила с плеч шерстяную накидку и встряхнула блестящими каштановыми волосами, заплетенными в толстые косы, достававшие до самой поясницы. Заметив, что Мария разглядывает ее, девушка улыбнулась:

– Привет! Вижу, смотришь на меня. Меня зовут Елена.

– А меня – Мария, – покраснев, ответила она. – Мария Борг. Просто я тебя раньше тут не видела.

– Я редко бываю в Биргу. Чаще хожу в Мдину, но это, – Елена махнула рукой на собиравшуюся на площади толпу, – я бы ни за что не пропустила!

– И я! – обрадовалась Мария. – Жду не дождусь новых сказок!

– А я жду не дождусь сказочника, – с улыбкой отозвалась Елена.

– Что ты имеешь в виду? Он твой друг?

– Можно и так сказать. Мы знакомы. Он, кстати, из Италии. Из Флоренции.

– Из Флоренции! А ты там бывала?

– Нет, но когда-нибудь обязательно поеду туда! Однажды я уеду с Мальты и никогда не вернусь! Думаю, сначала поеду в Италию. А потом куда-нибудь на север – в Англию, в Бранденбург или в Богемию. Там женщина не пропадет, знаешь ли.

Мария изумленно слушала новую знакомую. Такие разговоры на Мальте были строго запрещены, ведь тут еще полным ходом шло Средневековье.

– В Кёльне есть женщины, которые шьют одежду и ткут шелк, – добавила Елена. – А в Мюнхене я могла бы стать хозяйкой пивоварни!

– Хозяйкой чего?

– Пивоварни. Где пиво варят.

– А что такое пиво?

– Такой напиток. Если научиться его делать, то можно здорово разбогатеть! У нас на Мальте такого нет. Впрочем, на Мальте вообще ничего нет. В северных странах пьют много пива. В этих странах вообще возможно все, что угодно. В Голландии даже у бедняков есть еда. Они едят хлеб, масло и сыр на завтрак, а за столом им прислуживает слуга, разодетый в шелка. На ужин – овощи и мясной пирог. Фрукты собирают прямо на улицах, а в фонтанах вместо воды – вино! Едят с серебра, а пьют из хрустальных бокалов.

Елена только что сама сказала, что никогда не бывала за пределами Мальты, но расписывала чудеса жизни во Фландрии, в Страсбурге, Генуе и Тулоне так, будто видела все собственными глазами. Мария жадно слушала. Елена сказала, что ей всего пятнадцать, но такого утонченного человека Мария никогда не встречала.

И хотя Мария ничего не знала об этих экзотических местах, у нее был свой козырь: она поведала Елене, что мечтает поехать во Францию и выйти замуж за короля.

– Прекрасный план! – одобрительно закивала Елена. – Будь добра, не забудь пригласить меня на свадьбу!

Болтая, девочки совсем потеряли счет времени и не заметили, как по толпе вдруг пробежал радостный шепоток, кто-то обернулся к ним и сделал знак говорить потише.

На площадь вышел сказочник.

Конечно, и на Мальте были свои сказочники – обычно старики и старухи. Они повторяли все те же народные сказки, которые сами слышали от взрослых, когда были детьми. Но у них не было ореола тайны, окружавшего этого мужчину, который объехал весь мир, следуя за ветрами и рассказывая истории всем, кто готов был платить, чтобы услышать их. Он редко оставался на одном месте дольше нескольких дней или недели, потом садился на следующий корабль, отправлявшийся в какой-нибудь дружеский порт, а затем возвращался, когда дул попутный ветер. Сказочник сел на скамью в центре площади, рядом с башней с часами. Слушатели собрались вокруг него полукругом, задние ряды напирали на передние, чтобы не пропустить ни слова. Он заворожил их с первой минуты. Он пел песни и сыпал поговорками, жонглировал и показывал фокусы, шутил и загадывал загадки, расхаживая взад-вперед перед слушателями. Поблескивая глазами, он остановился рядом с Еленой, низко поклонился, показал зевакам, что у него в руках ничего нет, а потом под радостные возгласы и гром аплодисментов наклонился к девушке и достал у нее из-за уха цветок.

Сказочник прочитал наизусть длинную поэму. Рассказал истории о конях, скакавших через огонь, и о собаках, спасавших жизнь своим хозяевам. Дети визжали от ужаса и восторга, слушая легенду о драконе Великой гавани. Женщины хихикали над скандальной историей о мужчине, который продал душу мусульманскому дьяволу. Мужчины затаив дыхание внимали легенде о четырех ветрах, волшебнике и волшебной лампе. Мария и Елена сидели вместе и держались за руки, одинаково реагируя на рассказы: хлопали в ладоши, смеялись и шептались друг с другом. Сказочник работал почти два часа. Когда он закончил, Елена наклонилась к Марии и шепнула ей:

– Мне пора. Завтра приду снова, а ты?

– О да! – заверила ее Мария.

Итальянец собрал небольшую кучку монет, которые зрители накидали ему на коврик. Толпа начала расходиться. Елена свернула в переулок и исчезла из виду. Через минуту туда же свернул и сказочник. Мария смотрела, как они удаляются вместе рука об руку. Наверное, теперь он будет рассказывать истории только для Елены. Ах, как жаль, что ее не позвали!

Девочки встретились на следующий день так, будто знали друг друга сто лет, и без умолку болтали до прихода сказочника. На этот раз он сделал кое-что новенькое и крайне необычное. После фокусов он открыл свой саквояж, вытащил оттуда толстую книгу в переплете из кожи цвета охры, положил ее себе на колени и раскрыл. Он обращался с книгой очень бережно, но страницы были потертые, мятые и испачканные от постоянного использования. На площади воцарилась тишина. Спокойным, низким голосом сказочник начал читать легенду о рыцаре, потом стихи, а затем сказки страны под названием Аравия. Не все собравшиеся понимали, потому что книга была на итальянском, но не ушел ни один человек. Вся площадь слушала сказочника затаив дыхание. Впервые Мария видела, как кто-то читает книгу, если не считать дона Сальваго в церкви, который читал на незнакомом ей языке, и Мария не понимала ни слова. Зато сейчас она понимала все эти чудесные слова.

Сказочник прочитал восемь историй, некоторые по просьбе зрителей.

– Найди там историю про змеев! – крикнул кто-то из крестьян.

Сказочник немного подумал, полистал книгу, нашел нужную страницу, и из книги прямо в толпу поползли змеи.

– Расскажи нам историю про любовь! – крикнула Елена.

Сказочник посмотрел на нее странным и непонятным Марии взглядом, а затем открыл книгу на другой странице, и вскоре на площади появилась прекрасная юная принцесса, и они увидели, как она отвергает одного знатного жениха за другим, пока однажды не влюбилась в простого крестьянина и не сбежала с ним, не побоявшись навлечь на себя ужасный гнев своего отца-короля. История была щекотливая и шокирующая, в ней все было так, как в мечтах самой Марии. Потом они услышали и другие сказки о дальних странах, волшебных странах, странах, где текут холодные реки, а по жилам – горячая кровь; сказки прятались одна в другой, словно волшебные шкатулки. Девочки слушали затаив дыхание. А когда итальянец сделал небольшой перерыв, они стали возбужденно обсуждать услышанное. Сказки и истории распалили их воображение, и было уже сложно понять, где заканчиваются мечты и начинаются сказки.

Как и накануне, Елена шепотом попрощалась с новой подругой и ускользнула с площади под самый конец выступления сказочника. Впрочем, у Марии появился план, и после окончания представления она храбро подошла к сказочнику. Он даже не взглянул на нее, потому что смотрел на Елену, которая снова ожидала его чуть поодаль от толпы зевак.

– А в этой книге есть еще истории? – спросила Мария.

– Конечно! – рассмеялся он над ее невежеством. – Сотни! Тысячи! Даже я не могу запомнить их все.

Он открыл книгу и повернул ее так, чтобы Мария могла посмотреть. Даже разрешил ей потрогать страницу. Она прикоснулась к пергаменту с тем же почтением, с каким ее мать обращалась с реликвиями. Пергамент был такой необычный на ощупь, и Мария не выдержала:

– Я хочу научиться делать то, что ты делаешь!

– Что именно? – снисходительно посмотрел на нее сказочник. – Жонглировать или рассказывать истории?

– Читать!

Стоило Марии произнести это вслух, как она сама поняла, что говорит несуразицу.

– Читать! – фыркнул сказочник и со смехом захлопнул книгу.

– Да! Я бы смогла! – покраснела Мария.

– Я слышал, что как-то свинью читать научили, – не переставая смеяться, бросил ей он, – но вот таких, как ты, – никогда! Обязательно сочиню об этом историю, – добавил он, убирая книгу в саквояж, – обещаю тебе!

Собирая вещи, он продолжал качать головой от удивления. Несмотря на его реакцию, Мария чувствовала, как сердце гулко бьется в груди от предвкушения и ощущения чуда. Ей хотелось поговорить с Еленой, но ее новая подруга уже исчезла, а сказочник быстро последовал за ней.

В ту ночь Марии снились истории одна за другой, она слышала интонации голоса сказочника, видела персонажей сказок. Какие же еще сказки могут скрываться в той книге? Какие секреты, какие тайны этого мира содержатся на ее страницах? Мария знала, что все это глупости и дерзость, но ей было все равно. К утру у нее исчезли последние сомнения.