Дорога домой

–Я предусмотрела,-сказала та, доставая из под сиденья объёмный пакет. Могу одолжить парочку.

В проходе образовался затор, но люди не скандалили как это бывает в транспорте. Уступали друг другу место. Терпеливо ждали своей очереди.

Это можно понять-думала Алина. Каждый приехал сюда со своей болью душевной или физической. У каждого своя просьба к Богу. Вот и молчат, стараясь не гневить Его суетой и раздражением. Странные всё-таки. Будто только в церкви или в монастыре можно вести себя по доброму, а в обычной жизни можно поступать иначе. Впрочем, о Боге люди, как правило, вспоминают только тогда, когда "грянет гром".

Едва выбравшись из автобуса, Яна ахнула:

–Как красиво!

Алина в душе согласилась с ней. Отсюда, сверху, лес был похож на яркий пёстрый ковёр, сотканный искусным мастером. Вдалеке, закрывая горизонт, высились гребни холмов, утыканые белыми скалами. Под ними клубилось марево тумана: сизое и тонкое как паутина. Поражала тишина, такая непривычная для уха горожанина. Ни один звук не долетал сюда с пролегающего далеко внизу шоссе.

То ли от тишины, то ли от величественного вида, открывшегося перед глазами, возникло чувство нереальности происходящего.

Они прошли сквозь монастырские ворота и подошли к небольшой группе людей. В центре их стояла девушка в длинной до пят юбке. Из под косынки по пёстрой кофточке сбегала пшеничного цвета коса.

–…Это было время, когда христианская церковь испытывала гонения,-рассказывала миловидная послушница-гид.-Параскеву вызвали к правителю Византии. То лаской, то угрозами хотел он добиться того чобы молодая девушка отреклась от Христа. Но та была непоколебима. Её пытали. Надели на голову железный обруч, а ноги опустили в кипящую смолу. Параскева продолжала упорствовать. Тогда правитель сказал: "Ты ведьма и колдовскими чарами остудила смолу." "Нет она горячая-ответила Параскева-только по милости Божьей мои ноги не сгорают". Правитель предложил: "Плесни на меня и я буду знать горяча ли она". Девушка плеснула. Смола сожгла лицо и глаза правителя. Он закричал: "Если Господь вернёт мне зрение-я отпущу тебя". Мужчина прозрел. Параскеву отпустили. Она взяла апостольский посох, проповедуя учение Христа. В этих местах противники церкви отрубили ей голову. И там, где падали капли её крови, из земли забили целебные родники.

К Алине подошла серая невзрачная кошка. Потёрлась о ногу.

–Чего тебе? – спросила Алина.

Пожилая женщина посмотрела на неё, на кошку.

–Болит у вас что-то.

–Болит, – согласилась Алина. – Душа.

–Вот она и лечит.

Девушка-гид заправила выбившиеся пряди под косынку, перекинула косу за спину, сказала:

–А сейчас мы пойдём к могиле Параскевы.

Она неспешно пошла по тротуару. За ней двинулись экскурсанты. Алина, как зачарованная, пошла за ними. Инна удержала её за руку.

–Мы потом туда сходим. Пошли в купальню. Это сейчас важнее.

Они прошли мимо небольшой беленькой церквушки, обошли какие то строения и вошли в лес. Там пахло сыростью и прелой листвой. Должно быть ночью шёл дождь. Над грунтовой дорогой жёлто-зелёным тоннелем нависали ветки деревьев. Яна и Саша, обогнав матерей, устремились вперёд. Гулкое эхо помчалось за ними, повторяя их возгласы и смех. Саша, подпрыгнув дёрнул ветку дерева, на Яну посыпался водопад капель ночного дождя.

–Ну погоди! Я тебе задам!-крикнула девушка и бросилась догонять убегающего брата.

Вот так же бегали они по берегу моря-думала Алина.– Одногодки-малыши в одинаковых голубых трусиках.

Яна резко затормозила, брыкнула длинными ногами.

–Ай, Саша, спаси меня.

Длинная прядь её волос зацепилась за ветку шиповника. Саша вернулся. Смеясь, они возились с колючими ветками. Яна-тоненькая, с чётко очерченной фигуркой, с длинными светлыми волосами-напоминала сейчас лесную фею, попавшую в капкан лешего.

Как красива молодость!-подумала Алина. Как хочется, чтобы они были счастливы и, чтобы не было в их жизнях ни "злых леших", ни боли, ни разочарований, ни поздних прозрений…Вряд ли такое возможно. Жизнь сложна, изменчива, непредсказуема.

–Помнишь какими мы были лет пятнадцать назад?-спросила сестра.

И они пустились в воспоминания, самым приятным из которых был летний отдых на Азове. Вспоминали события, людей. Но почему-то каждой события виделись по своему. Алина не спорила с сестрой. Если она, по прошествии такого длинного промежутка времени, вспоминает былое именно так – этого уже не исправишь, не убедишь. А может быть это она, Алина, что-то неправильно запомнила или её ночные фантазии, перемешавшись с реальными событиями, так перепутали воспоминания.

Из-за очередного поворота вынырнул кирпичный домик часовни с золочёным крестом на куполе.

–Вот и пришли, – сказала сестра.

Рядом с часовней бил родник, отделанный мрамором. Из него они напились воды. Прежде чем отхлебнуть из кружки, Алина вспомнила мужа и произнесла в уме: отпускаю тебя от себя. Она с удивлением почувствовала как из её груди выдохнулось что-то тяжёлое, похожее на лёгкий дымок или густой пар.

Чуть ниже родника располагались два бассейна купальни. Саша зашёл в мужское отделение, остальные-в женское. Вдруг обнаружилось: Алина не взяла ночную сорочку .

–Ладно,-сказала сестра.– Я окунусь первая и отдам тебе свою.

–Мокрую?– поёжилась Алина.

–А что делать?– пожала плечами сестра.-Голышом здесь купаться нельзя.

Сестра бодро спустилась вниз по ступенькам и охая трижды окунулась в воду. Выйдя из купели стянула себя рубашку и отдала Алине. Всё это она делала с таким выражением лица, будто пыталась уверить сестру, что купаться в шестиградусной воде для неё дело привычное.

Алина с трудом натянула на себя сырую рубашку, но спускаться вниз не торопилась. Вода почему-то пугала.

–Заходи, а то простудишься,-подтолкнула её в спину племянница.

Окунувшись с головой в ледяную воду, Алина мгновенно вынырнула. Дыхание замерло, сердце остановилось и на секунду ей показалось, что она умирает.

А "скорой помощи" здесь нет-мелькнула неутешительная мысль.

И тут сработал инстинкт самосохранения, она рванулась из воды, цепляясь за мокрые, скользкие ступеньки.

Отдышавшись и осознав, что "скорая" не понадобится, Алина переоделась в сухое. Выйдя из купальни она увидела Сашу. Тот стоял возле родника, пятернёй приглаживая мокрые волосы. Его лицо показалось ей поразительно светлым.

–Тётенька, а у тебя лицо побелело,– удивлённо произнесла племянница.

Путь назад на подворье монастыря показался вдвое короче. Тело горело, было удивительно лёгким, как после сауны.

У целебного источника они пристроились в хвост длинной очереди. Нужно было набрать воды в бутылки. Из открытых дверей пекарни вкусно пахло свежевыпеченым хлебом. К нему примешивался хвойный запах от нагретых солнцем сосен. В ухоженных клумбах пестрели астры, среди них возвышались столбики канн с ярко-красными коробочками соцветий. Захотелось пожить здесь хоть немного: неделю, месяц.

–Я семян у монашек попрошу,– сказала сестра.-Как думаешь, дадут?

–Ну почему нет? -рассеянно сказала Алина, тронула стоящую перед ней женщину за плечо.

–Вы не подскажите как пройти к могиле Параскевы?

Та жестом показала вниз, на аллею из акаций:

–Пойдёте прямо. А её могилку легко узнать-на ней крест большой, деревянный.

Алина сунула в руки сестры пустые бутылки.

–Подержи пока. Я схожу туда.

Она стала спускаться вниз. У входа её догнал запыхавшийся сын.

–И я с тобой.

Они прошлись по кладбищу, разглядывая могилки умерших монахинь. На них ни фотографий, ни фамилий, ни дат. Только кресты.

На могиле Параскевы крест был гораздо больше, чем у монашек. Рядом с ним кованный сундучок на металлической ножке. На деревянном столе квадратики бумажек, авторучки.

Алина задумалась: чего бы мне попросить у неё?…И написала: "любви".

Какой любви?-мысленно спросила она себя, но на миг ей показалось, что вопрос задала сама Параскева.

Любви к мужчине-в уме уточнила Алина и добавила в мыслях-И к людям, чтобы суметь им чем-нибуть помочь.

И вдруг заметила: по стволу дерева пробежала белка и скрылась в густой кроне. Вскоре появилась ещё одна. Распушив хвосты, они быстро передвигались со ствола на ствол, с ветки на ветку. Игра белок заворожила. Алина замерла, наблюдая за ними.

Краем глаза заметила: сын опустил записку в почтовый ящик. Отправила туда же свою просьбу к Параскеве и Алина. Глянула на крест. Под фотографией, на которой была изображена женщина в чёрной монашеской накидке существовала запись: "Параскева" и в скобках фамилия: "Осипова", следом дата смерти, год: 1928.

Конечно же это не та Параскева, которую мучил правитель Византии-догадалась Алина. Эта-настоятельница монастыря. Но почему-то кажется, что незримо дух той первой присутствует здесь.

Они вернулись к роднику, набрали воды в бутылки, купили хлеба и уже за воротами, на полянке в лесу перекусили тем, что взяли из дому. Всё было необычайно вкусным, особенно монастырский хлеб с пахучей хрустящей корочкой.

На обратном пути, утомлённые впечатлениями и едой снова дремали. Отяжелевшая от сна голова сына покоилась на плече Алины. Его волосы пахли дымком и почему-то морем. Вышли на въезде в город, помахали руками, прощаясь, уезжавшим дальше родственникам.

Будем ждать маршрутку?– спросила Алина.

–Пойдём пешком,-предложил сын.-Ноги затекли, хочется размяться.

Они пошли вниз по тротуару. Отсюда, сверху, их микрорайон был виден как на ладони. Пятиэтажки, похожие на костяшки домино, протянулись до самого моря. Девятиэтажки подпирали начинающие сереть небо.

–Я никогда ничего подобного не испытывал как там в монастыре,– сказал Саша. -Будто в сказке побывал.

–Там святые места. Открытое небо,-отозвалась Алина.-Может и наши просьбы дойдут быстрее.

Он глянул на пакет с бутылками, которые несла мать, предложил:

–Давай понесу.

Она протянула ему пакет. Он взял его, но не выдержав тяжести бутылок ручки порвались, сумка упала. Из неё вывалилась буханка хлеба. Алина мгновенно наклонилась, подняла хлеб, сумку.

–Быстро поднятый продукт не считается упавшим,-пошутила она и удивилась: раньше на такие резкие движения спина реагировала резкой болью.

Алина остановилась, покрутила бёдрами, проверяя не ошиблась ли.

–Ты чего танцуешь? – спросил сын.

–Это чудо! У меня больше не болит спина!

–Ты шутишь?!

Она оглянулась. Прохожих не было.

–Смотри,-сказала она и низко наклонилась, достав кончиками пальцев тротуарную плитку.

–Ну как?!-разогнулась она.

–Ничего себе!-застыл возле неё сын.

* * *

Через пару дней после поездки в монастырь случилось нечто неожиданное.

–О, папка пришёл!-раздался возглас сына в коридоре.

А в голосе неподдельная радость – отметила про себя Алина. За всё время пока Стас отсутствовал, сын о нём не проронил не слова ни худого, ни хорошего. Насколько он тяжело переживал уход отца Алина могла только догадываться, ловя на себе его сочувствующие взгляды.

Сын ушёл на работу. Алина поднялась навстречу мужу. Поднялась плавно, мягко, будто ей не сорок с "маленьким хвостиком", а по меньшей мере двадцать пять лет. Муж проходить в комнату не стал, застыл в дверном проёме.

Боится, что снова поколочу? -подумала она и миролюбиво улыбнулась.

–Ты за вещами?

–Нет. Я вам денег принёс немного. На днях встретил Инну. Она сказала, что ты болела.

–Хотела поболеть-не получилось,-ответила Алина, проходя мимо посторонившегося мужа.

На кухне открыла крышку чугунного казанка, крикнула:

–Ты гусятину будешь? Мама дала кусочек. Я пожарила. Вкуснотища!

Стас пришёл. Уселся на табуретку.

–Давай гусятину, – сказал он.

Они сидели как раньше, будто не было ни телефонного звонка, ни скандала, ни прощальных слов. Она смотрела как вкусно он ест, блестящими от жира губами впиваясь в кусочки мяса.

Муж кухонным полотенцем вытер рот. Но видно вспомнив, что Алина не одобряла таких действий с полотенцем, покраснел, смущённо улыбнулся, сказал:

–Мы скоро в ремонт становимся. Я устал жить на пароходе. Хочу домой.

–Это твой дом,– ответила она.

Потом они пили чай. Алина рассказывала о поездке в монастырь, но о своей просьбе к Параскеве почему-то умолчала.

–А Сашка утром вставать не хотел,-смеялась она. – Пришлось его за ноги стаскивать с дивана. Зато потом был рад поездке.

Она встала, стала мыть посуду. И вдруг услышала.

–Ты похудела.

Алина повернулась. Оттянула провисшую в талии юбку, собрала в кулак освободившийся материал, улыбнулась.

–Есть немного. Но это не все перемены. Знаешь, мне иногда кажется, что за моей спиной выросли крылья. Я вчера к маме ходила. Обычно на гору тяжело забираюсь, а тут взлетела и даже не запыхалась. А ещё мне почему-то кажется, что меня никто не сможет обмануть.

Муж поднялся, погладил её плечо.

–Так я приду?

–Конечно,– сказала она и удивилась: какие у него ярко-синие глаза, как небо за окном.

–Мне пора, -заторопился он.

–Ты приходи,-ещё раз повторила она и подумала: пусть возвращается, теперь ей есть чем с ним поделиться.

* * *

Песок был тёплым. Он струился сквозь её пальцы. Ладонью она разравнивала насыпавшуюся горку и снова набирала песок в руку. В этом занятии ничего забавного не было, но она поймала себя на том, что улыбается. Улыбается сама себе, потому что на пляже кроме степенно вышагивающих по кромке прибоя чаек, не было никого. Тихо шуршали волны, отползая назад в море. Поднималось к зениту солнце. Его лучи грели затылок.

Алина снова увидела себя как бы со стороны, как тогда у окна кухни. На берегу моря сидит женщина, просеевая песок сквозь пальцы, но на её лице не слёзы, а улыбка блаженства. Та женщина и эта будто два разных человека.

И в чём же причина такой перемены?

С резким криком, похожим на кошачье мяуканье, чайки взлетели ввысь, став частью неба.

Сопричастность- всплыло в сознании нужное слово. Она, Алина, тоже часть мироздания. И эту маленькую частичку бытия слышат, берегут и даже выполняют её желания. Ей подарили то, что она просила-ЛЮБОВЬ.

Любовь не к каким-то конкретным людям, а состояние влюблённости. Влюблённости во всех и во всё. От осознания этого захватило дух, будто она взлетела вверх вместе с чайками.

Алина стала замечать за собой: с изменившемся мировозрением меняются и её привычки. Заходя домой она уже не включала почти с порога телевизор. Ей теперь нравилась тишина. Не висела на телефонной трубке по часу болтая с подружкой. Не поглядывала с тревогой на часы, ожидая мужа или сына. Зачем пустая болтовня, если ей теперь хорошо в молчании и одиночестве; зачем тревоги, если есть те, которые берегут её от бед?

А тело! Какими плавными, округлыми стали движения её рук, какой летящей походка, как распрямились плечи, будто сбросили тяжкий груз. Даже в голосе зазвучали новые мелодичные нотки.

Оказалось в жизни всё просто – "просите и дастся вам".

Как хочется рассказать об этой простоте общения с Всевышним людям. Например, толстой крикливой кондукторше автобуса на котором Алина приехала сюда. Или с хмурому, ушедшему в свои проблемы, водителю. Или двум пожилыми женщинам, которые с таким упоением перечисляли друг дружке симптомы своих болезней. Так хотелось им сказать: проблемы не в окружающем мире – они в вас самих. Попробуйте убрать из души груз обид, суетливые, тревожные мысли и окружающий мир из обыденного и скучного превратится в яркий и радостный.

Она в уме представила свой монолог в автобусе. Усмехнулась. Если эти люди из вежливости не покрутят пальчиком у виска, то про себя наверняка решат, что у меня не всё в порядке с головой. Хотя гораздо глупее соблюдать ритуалы: мёртвые и бессмысленные, душе ничего не дающие. Можно красить и святить яйца на Пасху, вешать на стену иконы, а на шею кресты и ладанки, но даст ли это что-то душе, если внутри пустота. Зачастую в церковь ходят из страха перед наказанием, перед грядущим адом, суют в ящик для пожертвований мятые рубли в надежде: а вдруг пронесёт.

Интересно что бы сказал батюшка, если бы Алина рассказала ему о своём прозрении? Начал бы говорить о смущающих человека бесах? Ведь для общения с Богом существует прежде всего церковь. Она посредник. Можно ли без неё получить прощение и благодать?

А если обратится к другим специалистам в области человеческих душ? Что сказал бы психиатр расскажи ему Алина об ангеле-хранителе, о своём разговоре с Параскевой, о своём преображении? Трудно представить. Скорее всего: вызвал бы родственников и говорил бы с ними о её диагнозе.

Ни к кому она не пойдёт! Она нашла то что искала когда-то: потерянный ею рай. И он не только на небе, он начинается здесь на земле.

От лёгкого бриза по воде пробегала рябь. На ней вспыхивали серебристые блики. Шум прибоя совпадал с её дыханием: "вдох-выдох" – "прилив-отлив". В одну секунду так захотелось слиться воедино с этой играющей солнечными зайчиками синью…Искупаться?…Купальника нет…Голышом! Так чтобы ничего не мешало соприкасаться с морем.

Она ещё раз осмотрела пустынный пляж, глянула на заросли маслины. Никого. Быстро скинув с себя одежду, подошла к воде. Язычок прибоя как игривый щенок лизнул кончики пальцев. Ещё один шаг и вода холодом опоясала лодыжки.

–Ты не обидишь меня? – спросила Алина у моря.– Заболеть совсем не хочется.

Войдя в воду по пояс, окунулась, охнула, поплыла. Потом перевернулась на спину и долго лежала так, глядя в небо. Стало казаться, что время исчезло, пространство растворилось, а во всей вселенной существут только она и море. А море это не просто вода-оно живое. Оно держит её в бережных объятиях. Так, наверное, когда-то, в младенчестве, её держала на руках мама. И нет ничего: ни суетливых мыслей, ни неотвязных желаний. Какое блаженство!

Выбираясь из воды, вспомнила: "Царство божие внутри нас". Она быстро натянула на влажное тело одежду, подобрала с песка сумку, направилась к зарослям.

Узкая тропинка бежала сквозь сочную траву. Свежесть зелени свидетельствовала о том, что рядом бьёт родник. На камешках, ограждающих родник, сидела птичка с хохолком на голове.

Жаворонок-вспомнила её название Алина. Подставив руки лодочкой под холодную струю, напилась воды. Птица почему-то не испугалась, не улетела. А вот лягушки, сидящие на кочках среди небольшой речушки, с шумным плеском посыпались в воду. Шагая по тропинке сквозь заросли маслин Алина думала, что никогда раньше окружающий мир не представлялся ей таким живым, гармоничным, красивым…разве что в детстве.

За дорогой, выстроившись в ряд стояли дома, домики, домишки. И опять ни души вокруг. Из-за отсутствия людей деревня казалась брошенной.

Бархатный сезон закончился, отдыхающие уехали, местные жители заняты своими делами- вот и кажется, что деревня вымерла- объяснила себе такую необитаемость Алина.

У низкого заборчика бродили куры, гребли лапками землю, что-то клевали. Большой белый петух задиристо глянул на Алину.

–Не бойся, не трону я твоих подружек,-пообещала Алина петуху, но на всякий случай обошла того стороной.

Дверь небольшого домика оказалась запертой. Чисто выбеленные пристройки пустовали. Заблудилась? Алина была здесь первый раз. Двоюродная сестра недавно купила "усадьбу". Так она назвала дом, пристройки и двор с огородом… И калитка жёлтого цвета. Именно такую краску покупала на рынке сестра, когда они случайно встретились .

Во дворе на бельевых верёвках сушились уже подсохшие простыни, грелись под солнцем полосатые матрацы и тощие подушки.

Алина поставила сумку на стол и только потом увидела мелькавшую над кустами в саду белокурую макушку.

–Вот ты где,– сказала она, подходя к Томе.

Та от неожиданности выронила лопату из рук. Но, повернувшись, растянула скуластое лицо в улыбке.

–Кто к нам приехал!

–Ты приглашала и я здесь.

–От приглашения больше месяца прошло…Проходи, буду садом хвастаться.

Хвастаться было чем. Рядом с большим абрикосовым деревом, росло экзотическое-гранатовое, украшенное розовыми плодами как ёлка новогодними шарами. Чуть поодаль на другом сквозь густую листву проглядывали коричневатые инжирины.

Смоковница-вспомнила её библейское название Алина. Она теперь часто читала Библию. Читала не только Новый завет, но и Ветхий. И их главы уже не вызывали в ней ни страха, ни отторжения, ни возмущения. Они действовали на её сознание примерно так как действует хорошая музыка, даря умиротворение, покой и что-то ещё что словами выразить невозможно.

Алине вдруг захотелось рассказать об этом сестре. В юности они были очень дружны, часто встречались, болтали, делились секретами, смешили друг друга и смеялись до коликов в животе. Они прошли вглубь сада. Здесь ветви яблонь, утяжелённые плодами, наклонились почти до земли. На высохшей траве россыпью яблоки. Алина подняла одно, обтёрла бочок, укусила.

–Варенье варишь? -спросила она проглотив сочную мякоть.

–Когда?! Только разъехались курортники мои. Москвичей было много. У них там торфяные болота горели. Вот они и сидели тут до последнего.

–Почему не посидеть-октябрь в этом году тёплый. Почти как летом.

–Ты права,-согласилась сестра.-И урожай в этом году небывалый…А вот собирать некому. Дочь с зятем помогать не хотят. Вот кушать то что мама привезёт-пожалуйста, а работать в усадьбе некому. Людей приходится нанимать.

Алина знала: сестра о собственном зяте была невысокого мнения и при встречах с чего бы не начинался разговор он обязательно сводился к тому чем опять не угодил зятёк требовательной тёще. Сегодня вникать в ситуацию и разбираться кто прав, а кто виноват не хотелось. Но, чтобы не разочаровать сестру, Алина на всякий случай возмутилась:

–Они же у тебя верущие! Должны помогать матери…Тем более, Рома пастор…

–Пастор!-язвительно перебила Тома.-До трёх часов ночи в интернете висит, а потом спит до обеда. Шею наел как у бычка. Псалмы петь-не у тёщи в огороде копаться.

Едва скрываемые нотки раздражения в голосе сестры начали вызывать в Алине внутренние сопротивление. Они так не соответствовали её нынешнему настоению. Поддакивать расхотелось. Но сестра ещё долго водила её по саду по пути жалуясь на ленивого зятя и на дочь которая ему "во всём потакает", потом перешла к рассказам об отдыхающих.

–Брала семейных, думала, что с ними проблем поменьше будет,-на той же ноте досады продолжала повествовать сестра, -А они туда же: то напьются до рвоты, то ищут друг друга до утра по всей деревне, то песни горланят…

Расмешить бы её чем-нибуть-думала Алина.-Она так заразительно смеётся.

И вдруг вспомнилась одна история, которая случилась с ними обеими, когда они были совсем ещё молоденькими. Погостив у кубанской тётушки сёстры возвращались домой. Та дала им "гостинец для мамы Томы"-вино. Отдавая, переживала: "Мне кажется оно уксит". Оставшись одни на остановке сёстры решили проверить тёткины подозрения. "Уксит?"-спросила Алина у сестры, отпившей глоток вина из стаканчика.

"Нет"– ответила та, при этом кисло сморщив нос. Автобус почему-то не пришёл, они добирались до паромной переправы на попутках. На каждой из остановок продолжали дегустацию, ведя один и тот же диалог: "уксит- не уксит". Смеялись.

Нам было весело не от кислого сухого вина, а от полноты жизни-подумала Алина. Такой полной она бывает в детстве, или в юности. А потом приходит суета, за ней обиды, разочарования.

Алина напомнила Тамаре ту историю. Сестра, запрокинув голову, хохотала. Хохотала так задорно, что Алина засмеялась вслед за ней.

–Ты знаешь, а я ведь даже стаканчик помню,-отсмеявшись заговорила сестра,– Дорожный, пластмассовый. Он складывался в почти ровную лепёшечку.

–А я тебе гостинец привезла,-сказала Алина.-Он на столе стоит. Продегустируем?

Сестра всплеснула руками.

–Ой, что это я?! Пошли. Сейчас соберём что-нибуть на скорую руку.

Пока Тамара в летней кухне жарила яичницу, Алина сервировала стол, таская из кухни закуски. Обедать решили на улице. Как никак-бабье лето. Может быть последние тёплые деньки.

Ничего себе, "на скорую руку"-подумала Алина, оглядывая стол. В центре его она поставила блюдо с краснобокими яблоками и инжиром. Поверх яблок уложила разломленный на две половинки гранат с рубиновыми зёрнышками внутри. По обе стороны блюда расположила тарелки с колбасой и сыром.

Сестра принесла сковороду с яичницей. Уселись за стол.Тамара разлила вино по бокалам.

–За встречу,-потянулась бокалом к Алине.

Виноградные листья шатром укрывали беседку. Сквозь них пробивались лучики, узорно освещали накрытый стол.

–Хорошо то как!– выдохнула Алина.

–Уксит вино? -спросила Тома.

–Нет , сладенькое,-улыбнулась Алина.

Потом она рассказывала о поездке в монастырь. Но о своей просьбе к Параскеве, как и в разговоре с мужем, умолчала. Терпкое вино слегка вскружило голову. Алина понимала, что говорит почти не умолкая, но остановиться почему-то не могла.