Дорога домой

Какой сегодня день?-задумалась она, -Не пора ли мне на работу?

Но не число, ни день недели не вспоминались. Она налила водку в рюмку, выпила, достала из банки солёный огурчик, похрустела.

–Разве это важно теперь?-вопросом на свой вопрос ответила Алина.

Лежащая на коврике собака, подняла голову. Взгляд тёмно-коричневых глаз животного был по-человечьи печален. Алине почудилось, что собака укоряет её за что-то.

–Не смей на меня так смотреть!-взорвалась она.-Да я пью! Уже два…три дня…или четыре…

Она стала загибать пальцы. Потом поняла: сбилась, не сосчитать.

–Нас бросили, понимаешь?! И даже не объяснили за что.

"Боксёрша" вздохнула, положила морду на лапы.

–Кушать хочешь?-виновато спросила Алина.

Собака поднялась. Из стороны в сторону заходил её куцый хвост.

Алина открыла створки навесного шкафа. Ячневой крупы нет. Вот и хорошо! Не нужно будет возиться с кашей. Она распахнула дверцу холодильника. В нём было непривычно пусто. На решетчатой полке лежал засохший кусок сыра. А вот в коробочке на дверце обнаружились яйца.

–Сейчас получишь гоголь-моголь,– подмигнула собаке Алина.

Накормив животное, она снова налила водку в рюмку. Выпила.

Как воду-подумала она, не ощутив обжигающего вкуса жидкости. После третьей рюмки снова захотелось спать.

–Жаль , что ты не пьёшь,-сказала Алина собаке.-Мы могли бы…

Что бы они могли бы сделать будь собака пьющей не додумывать, не договаривать Алина не стала. Пошла по коридору, цепляя стены плечами. В комнате рухнула на диван.

Было жарко, душно, хотелось пить. Солнце жгло плечо. Перевернуться бы на бок, да нет сил шевелиться. Лень. Истома. Алина открыла глаза. Рядом сидела мама… Откуда она здесь?!

В дверном проёме застыла фигура сына.

Ну да, он же просил отпустить его к бабушке вчера…или позавчера…Но зачем он привёл её сюда?!

Она села. Комната закачалась, поплыла, к горлу подкатила тошнота.

–Что же ты делаешь, доченька?!-покачала головой мама.

–Мне нужно водки. Мне плохо,– сказала Алина.

–Не пей больше, мама. Не надо,-попросил сын.

В его глазах застыло какое-то новое для неё выражение: не то боли, не то страха и Алине стало стыдно за себя. Лелея свою обиду, она даже не предполагала, что делает больно сыну.

–Набери мне воды в ванну,-попросила она.

Сын с готовностью рванулся в коридор.

Алина поднялась. В ванной протёрла рукой запотевшее зеркало. Оттуда глянуло на неё чужое лицо. Неузнаваемым его делали опухшие веки, превратившие глаза в узкие щёлочки и нос, который расплылся, вздёрнулся.

Алина в омерзении передёрнула плечами. Это не лицо- свиное рыло.

Потом она долго лежала в тёплой воде. Выбравшись из ванны закуталась в махровый халат. Согревшееся тело горело, но полегчало только немного. В воспалённом мозгу, отравленном алкогольным ядом, что-то звенело и стрекотало, как кузнечики в траве. Сознание тоже было мутным и воспринимало окружающее как сквозь призму: размыто, расплывчато. Вот куда-то собрался сын. Наверное, в ночь. Или к друзьям? Поднялась из кресла мать.

–Не уходи,-попросила Алина, понимая, что если сын загуляет до утра-она не выдержит, снова напьётся.

–Я останусь, -сказала мать и мелко-мелко закивала головой.-Ты бы поела. Я пельмени принесла.

–Не хочу,-поморщилась Алина.-Давай лучше спать.

Вдвоём они раскинули диван, улеглись рядышком. Ночью Алина, вздрагивая просыпалась и снова проваливалась в неглубокий сон. В полудрёме на неё накатывалось что-то тёмное, давило, мешало дышать. Мелькали во сне уродливые лица, слышались противные писклявые голоса. С трудом вырываясь в реальность, она видела одно и тоже: мама при свете ночника читала книгу. Одна дужка её очков была сломана, а к ней была привязана бельевая резинка.

Под утро Алина уснула крепким сном, а когда проснулась мамы рядом уже не было. На тумбочке лежала книга в тёмно-зелёной обложке.

Библия-догадалась Алина. Мама подарила ей эту книгу давно. Кажется на новоселье. Какое же это было счастье, когда на восьмом году совместной жизни, после смерти бабушки Стаса, у них появилась собственная квартира! Впервые в жизни-личный, собственный дом и долгожданная свобода. Больше не нужно было раздражаться от маминых подсказок, советов, нравоучений. Она, Алина, хозяйка двухкомнатной квартиры! Тогда же, уже без боязни не угодить своим визитом Стасовой тёще, сюда стали наведываться его школьные друзья. Сперва сами, потом с жёнами. Алине нравились эти дружеские посиделки. Пели, танцевали, беседовали о жизни. И больше всего ей нравилось в застольных разговорах как бы невзначай поражать собеседников своим умением проникать в суть вещей и событий, а так же способностью давать дельные советы.

"-Как у молоденькой женщины мог накопиться такой житейский опыт?"-спросил однажды кто-то из мужчин.

"-Из книг",-ответила она.

Алина читала много и всё подряд. Но больше чем фантастика и приключения ей нравились книги о человеческих отношениях. Вот они её учителя: стоят в книжном шкафу, поблёскивая золочёными буковками на переплётах. Толстой, Достоевский, Джек Лондон, Чехов, зачитанный до дыр. Именно книги научили её говорить правильно и грамотно. Книги научили её думать.

А вот "книга книг" осмыслению не поддавалась. И сколько Алина не пыталась вчитываться в мелкий шрифт, листая тоненькие странички, смысл написанного не доходил до её сознания.

В "Ветхом завете" Бог казался жестоким. Он наказывал за малейшее отступление от данных им законов. Думалось: если первый человек и его жена ослушались своего создателя в чём же остальные повинны, почему тысячи и даже миллионы людей несут по жизни тяжесть грехопадения? Она пыталась читать книгу с середины, с "Нового завета", но слова "Исаак родил Иакова, Иаков родил…" вызывали раздражение.

Людей рожают женщины!-внутренне возмущалась Алина.-Рожают, как правило, в муках, а до потомков дошли только мужские имена!

И неизвестно сколько бы ещё пропылилась на полке книга если бы …

Это были "голодные девяностые" или как их ещё называли в народе "лихие девяностые", вспомянутые Алиной недавно. Питались скудно. Куда-то исчезли деньги и в поликлинике зарплату выдавали мукой, сахаром, перловкой; рыболовецкий колхоз мужа расплачивался со своими рыбаками консервами. Преимущественно это была "килька в томате". До сих пор в их семье никто не просит перлового супчика или консервированных килек, наелись досыта. Не было денег-вот это было похуже килек. Они нужны были, чтобы оплачивать коммунальные услуги, детский сад сына, а ещё для того чтобы давать хоть что-то дочери на школьные обеды, и что сложнее: покупать обувь и одежду из которой дети постоянно вырастали.

Теперь перед сном Алина уже не рисовала себе романтические картинки, мечталось о другом: о том как прилетевшие с нормальных, высокоразвитых планет инопланетяне наведут порядок в стране. Смешно. Но на то что это сделает правительство надежды не было. По утрам не хотелось открывать глаза ибо впереди ожидался безрадостный, беспросветный, безнадёжный день.

Тот вечер она помнила хорошо, в деталях. Сначала это был неприятный разговор с воспитательницей сына в детском саду об оплате, потом по дороге домой ещё одна беседа с председательшей ЖЭКа" , которая пригрозила судом за коммунальные долги, и в довершение: дети после скромного ужина просили сладкого "хоть маленькую конфеточку". В этот день должен был придти Стас. Он пришёл, но без денег-принёс кулёчек с рисом и снова ушёл-начиналась путина. Его убегающий взгляд она поймать так и не смогла. Поняла: ему нечем ответить на её упрёки и жалобы. Сперва она, как разъярённая тигрица, металась по квартире, а потом, сама не ведая зачем, взяла в руки Библию. Открыла наугад, читала. И хотя сам текст не был написан художественным слогом, воображение унесло её в древний Израиль. Возникшее чувство сопричастности к минувшим событиям было похоже на чудо. Мысленно представлялось: она тоже ходит за Иисусом слушая его притчи, плывёт с ним в лодке во время бури, стоит на коленях перед ним, распятым на кресте. Она ещё и ещё, раз за разом читала фразу: "придите ко мне все труждающиеся и обременённые и я утешу вас…" и вскоре почувствовала, как её глаза наполняются слезами. Она опустила веки и слёзы ручьями потекли из глаз. Так она и плакала: открывая и закрывая глаза, не утирая слёз, не всхлипывая. От этого казалось-слёзы не похожи на те, которыми плачешь от обиды или от злости. Они будто вымыли всю боль, накопившуюся внутри-такое после них почувствовалось облегчение. И фраза "придите…", вдруг зазвучала как тихий зов от которого захотелось взвиться высоко в небо или бежать куда-то едва касаясь земли ногами. Возникло чувство, что Господь видит её страдания и они ему не безразличны.

Со следующего дня, казавшиеся неизменяемыми обстоятельства, стали меняться, будто кто-то протянул ей свою невидимую руку и повёл по жизни, располагая к ней других людей. Именно тогда Алина получила предложение от тёток выйти на рынок; вскоре и мужу предложили работу в России, а там начали платить настоящую зарплату; свекровь стала чаще брать детей к себе и, отправляя обратно внуков, дополнять их возвращение увесистыми сумками с продуктами. Последнее обстоятельство было очень странным, ибо несмотря на то что семья мужевых родителей не бедствовала в то время-свёкр ходил в загранплавания-родители мужа придерживались правила: материально взрослым детям не помогать. Они считали, что свои проблемы повзрослевшие детки должны решать сами. Выучив это правило, Алина никогда не жаловалась на обстоятельства ни свёкру, ни свекрови и на звонки свекрови при любых обстоятельствах отвечала одной и той же фразой: "Всё хорошо". Почему свёкр и свекровь изменили свой жизненный принцип до сих пор не понятно.

О своём духовном озарении Алина рассказала только матери, опасаясь-другие не поймут. Чего "доброго" решат, что она слегка свихнулась. А мать не осудит-она уже больше года посещает евангелистскую церковь. И та выслушала и поняла, и позвала её в свою общину. В то тревожное, беспокойное время такие организации росли и множились как грибы.

"Братья и сёстры во Христе " собирались на служения в театре. Туда же на восскресные служения стала ходить и Алина .

Поначалу это был восторг. Нравилось всё: люди, песни, проповеди. Закончив библейскую школу, Алина приняла водное крещение, стала почти своей. А потом пришло разочарование. Стала замечать: в проповедях пастора всё чаще звучат нападки на православную церковь, а Алина по наивности считала, что если прихожане разных кофессий служат одному и тому же Богу то должны быть дружны между собой. Неприязнь пастора к православной церкви и удивила, и разочаровала. А ещё отталкивало то, что "святое воинство" с нетерпением ждёт конца света. Ждёт и радуется: они будут спасены. Только они, а до остальных им не было дела: пусть гибнут. Зимой пришла гуманитарная помощь от американских евангелистов и те распри, которые начались при делёжке продуктов между "братьями и сёстрами" окончательно убедили Алину в том, что нужно уходить.

Но то, что уход будет таким болезненным она не ожидала. Мучило чувство вины перед Господом, считала себя предательницей. Даже молиться боялась. Такой разлад в душе незамедлил сказаться-заболела, попала в больницу. Впервые, очень болезненно дал о себе знать остеохондроз: головокружениями, полуобморочными состояниями…

Сколько же всего было пережито за годы совместной жизни! Не мог Стас всё забыть, зачеркнуть! Он сам говорил: "семья это святое". Он ошибся, увлёкшись женщиной, вскоре одумается и вернётся.

Он вернётся, а в квартире свинарник-обвела она взглядом комнату. Поднялась, принялась собирать разбросанные вещи. Почуствовала как голова снова наполняется лёгким звоном. Стала двигаться медленнее, но привычную для неё работу не бросала: подмела пол, вытерла пыль.

На кухне мыла посуду, думала: нужно поесть, ведь она почти ничего не ела в эти запойные дни. Открыв крышку кастрюли, поморщилась: вид, плавающих в золотистом бульоне кусочков курицы, аппетита не вызвал. Скорее наоборот.

Варёная дохлятина-снова поморщилась Алина. Выпить бы кефира…или стакан компота…а что если рюмку водки?…для аппетита.

Она за горлышко вытащила бутылку из-за газовой плиты. Но от запаха алкоголя к горлу подкатила тошнота. Алина вылила водку в раковину. В кухню притрусила "боксёрша". Постояла, будто оценивая ситуацию, затем стала метаться от дверей кухни к входной двери.

Странная собака-думала Алина, одеваясь.-Собака каким-то образом поняла, что хозяйка пришла в себя. Собака зовёт меня на прогулку. Интересно как животные мыслят? Люди словами, а они чем?

После прогулки стало легче и Алина всё таки поела суп. Точнее накормила себя им. Как кормят маленьких детей, нежелающих кушать: ложка за ложкой. "За папу, за маму". От еды или от слабости по спине побежали ручейки пота. Снова захотелось забраться в постель, но заверещал дверной звонок.

Стас неловко, бочком проскользнул в дверь. Они прошли в комнату, уселись в кресла, молчали, разделённые журнальным столиком как барьером. Лицо мужа, как и своё накануне в ванной, казалось чужим. Особую неприязнь почему-то вызывала выпяченная нижняя губа…губа сластолюбца. Как странно, что раньше она этого не замечала.

–Вы мне очень дороги,-начал Стас. -Но жить я с вами не хочу.

От этих слов у Алины на миг перехватило дыхание, тупой испуг ударил в ноги.

–А как же я теперь?– спросила она и почувствовала как жаром стыда полыхнули щёки: какая пошлая фраза! Так, наверное, говорят все брошенные жёны.

Но не смотря на стыд, она всё таки попыталась удержать его:

–Если я скажу миленький, любименький не уходи…-она сделала паузу и уже глядя в его отрешённые глаза, выдохнула:– Ты ведь всё равно уйдёшь. Так что…собирай свои вещи.

Стас, облегчённо вздохнув, поднялся. Взял её руки в свои. Сперва поцеловал их, потом её лоб. Последний поцелуй разозлил её. Целует как покойницу.

–Я буду помогать вам деньгами,– сказал муж.

Она, резко вскочив, бросилась на него с кулаками.

–Ненавижу тебя! Убирайся вон! И подавись своими чёртовыми деньгами!

Он отклонился назад, защищая от ударов лицо. Потом поймал её руки, больно сжал запястья и силой усадил её в кресло. Ушёл, хлопнув дверью.

Она потёрла запястья, словно снимала с них невидимые наручники. Поднялась, сделала несколько шагов и рухнула на опостылевший диван.

Вот и всё. Надежды больше нет. Боже, где ты?!

* * *

На следующее утро выбраться из постели она не смогла. Дрожащие ноги подкашивались, в глазах мелькали чёрные мушки.

Сына нужно разбудить-думала она.-Если он не пойдёт на работу с деньгами будет туго. Ведь от мужниной помощи я отказалась. Как бы дойти до его комнаты?…

Но сын вошёл в комнату сам.

–Ты чего сидишь?-спросил он.

–Плохо мне,-сказала она.

–Нужно вызвать врача.Что у тебя болит?

–Голова раскалывается.

Сын потрогал её лоб:

–Температуры нет. Тебе нужно отлежаться. А я на работу.

Он задержал на матери свой взгляд и проронил:

–Не волнуйся…проживём и без него.

После ухода сына стало совсем плохо: давящая боль с затылка переместилась к глазам. Казалось: ещё чуть-чуть и они выскочат из орбит.

Алина позвонила в поликлинику. Врач пришла, но не скоро. На часах уже было начало четвёртого. Всё это время Алина лежала почти не двигаясь и замирая от страха: вдруг доктор задержится и она умрёт до его прихода.

Врач оказалась знакомой. Это с ней Алина работала на полставки прежде чем насовсем уйти из поликлиники. Три часа они вели приём кардиологических больных, а потом Алина пулей летела на рынок, где её ждал товар, за которым она раз в месяц, под выходной ездила в Одессу или в Краснодар. Ждали и не очень довольные её отсутствием тётки.

Пока Машенька-так за глаза называли её тогда сотрудники-надевала на руку Алины манжетку тонометра, пока та тискала грушу вспоминалось: с Машей когда-то случилась большая любовь, от которой на свет появилась девочка.

"Любимый ребёнок от любимого мужчины"-сияла Маша, выйдя из декретного отпуска. Девочку Маша родила в сорок лет не испугавшись ни поздних родов, ни людской молвы. А через пару-тройку лет мужчина исчез.

–У тебя высокое давление,-сказала Маша.-Волновалась?

Неожиданно для себя Алина рассказала об уходе мужа. Маша глубоко вздохнула, произнесла:

–Как мне это знакомо…Жуткое чувство…Будто рушится мир и жить незачем.

Она сложила в сумку фонендоскоп, тонометр, что-то торопливо писала на листочке.

Почти не изменилась за эти годы-думала Алина о Маше. И сейчас красива. Детские ямочки на щеках, пухлые губы. И как мягко, нежно произносит она буквы "ж", "ш". Шепелявит, но так мило. Талантливый врач. К ней за советом бегали молоденькие интерны. "Добрая, внимательная"-так отзывались о ней "сердечники". На кого поменял её муж? На какую-нибуть молоденькую, стервозную "финтифлюшку"? Доброта нынче не в цене.

–В аптеку есть кому сходить?-спросила Маша.

–Сын скоро с работы придёт.

–Тебе нужен покой и постельный режим. Два-три дня обязательно лежать и резко не вскакивать. О мужчинах не вспоминай. Не стоят они ни одной нашей слезинки. Все они…

Она не договорила, махнула рукой, поднялась.

Хлопнула входная дверь, процокали в подъезде каблучки.

Похоже я сегодня не умру-вздохнула Алина.

От этой мысли даже голова стала меньше болеть. Но как только исчезла физическая боль – вспомнилось недавнее: "…жить я с вами не хочу." И то как старательно муж прятал взгляд, говоря эти слова. Наверное давно готовил эту фразу, но сказать не мог. Жалел меня или боялся? Конечно трусил. Ведь в тот злополучный вечер он объясняться не приехал. Выжидал пока всё успокоится. Он домашних "головомоек" и раньше не выносил. Как только назревал серьёзный скандал- уходил из дома. Идти ему было куда. Судно-его второй дом, в котором есть его койка и камбуз с едой. А может он уходил к ней? А что если он с ней уже давно?

Она мысленно представила: какая-то женщина-молодая и симпатичная-встречает Стаса в коридоре, обнимает, целует. Потом они ужинают. Он рассказывает ей о своих рыбацких делах, как когда-то рассказывал ей, Алине, и та другая с умилением слушает, подперев щеку кулачком.

Тоскливо защемило сердце. Постельный режим? Вот он! Валяйся на диване сколько хочешь. Где взять покой?! Душа ноет как больной зуб. Боль то затихнет ненадолго, то становится острой, почти невыносимой. Попытаться думать о чём-нибуть другом? О чём? О будущем? Например о том как она скоро встанет, сходит в парикмахерскую, сделает модную стрижку, наденет новую кофточку. Хватит ли сил душевных и физических начать новую жизнь… уже без мужа? Мысли, сделав круг, снова вернулись к случившемуся. Кому нужна её кофточка и стрижка?! Ведь ей уже за сорок. Она не совсем здорова. Она упустила своё время…А что если не поздно?…Доктор Маша в таком возрасте родила свою дочь…

Заснуть всё таки удалось. Во сне виделось: маленькая дочка тянет к ней свои руки и зовёт: "мама, мама"…Но почему у неё такой грубый голос? Алина открыла глаза. Над ней склонился сын.

–Как ты себя чувствуешь?

–Терпимо. Врач приходила.

–Что сказала?

–Давление высокое. Возьми деньги и рецепт, сходи в аптеку.

–Давай я включу телевизор. Будешь отвлекаться от мыслей.

Он так похож со спины на отца-думала Алина. Таже спортивная фигура, те же широкие плечи, тот же упрямый затылок.

Из телевизора рванулась громкая музыка. Саша убавил звук. На экране полуголые красотки извиваясь телами, призывно раздвигали ноги, подёргивали поочерёдно то шарами грудей, то неестественно выпуклыми ягодицами.

Как змеи-нажала кнопку пульта Алина. Экран телевизора потемнел.

Вспомнилось: такие худосочные девицы нравились мужу. Она не раз ловила жадный блеск в его глазах, когда он смотрел подобные передачи. И на пляже с приоткрытым ртом любовался юными девушками в бикини. Не раз грозился начинающей полнеть Алине: "растолстеешь-разлюблю". И выполнил своё обещание. А та, другая, наверняка, худышка.

Алине вдруг захотелось оттрепать за волосы женщину, укравшую у неё мужа. Желание было настолько сильным, что она села. Мгновенно закружилась голова, снова наполнилась тупой болью. Алина рухнула на подушку.

Сил не хватит даже для того чтобы дойти до остановки, а не то чтобы трепать кого-то за волосы. И куда идти?! Она не знает кто эта женщина и где живёт. От бессилия что-либо предпринять, изменить Алина принялась колотить спинку дивана. Теперь болела не только голова, но и руки. Зато на душе полегчало.

Вернулся сын, положил на тумбочку таблетки.

–Ты поешь что найдёшь,-сказала Алина. -Кажется из варёного только суп в холодильнике… и воды мне принеси -таблетку запить.

Сын принёс стакан с водой, спросил:

–Может и ты поешь?

–Потом, после. Пусть лекарство подействует.

Алина лежала, чувствовала как от действия таблетки проясняется в голове, слушала как сын грохочет посудой на кухне.

–Я на улицу!-крикнул он, невнятно. Наверное, дожёвывал что-то.

В квартире стало тихо. Но тишина была относительной. У соседей за стеной работал телевизор, с улицы доносились мужские голоса. Грохнул смех и громче всех Сашин.

Мать больна, а он смеётся-обиженно вздохнула Алина.

Пусть смеётся-возразила она себе. Когда-нибуть придёт и его время брюзжать и жаловаться на болезни.

К чему это я?!-удивилась она. Это только старики грозятся молодым: "вот доживёте до моих лет…" Я старею?! Я старая?!

Алина рывком откинула одеяло. Сквозь тонкую ночную сорочку просвечивало её тело. Бёдра широковаты, но талия по контрасту с ними узкая. И живота почти нет. И грудь, хоть и небольшая, но на своём месте.

Алина подняла ногу. Не мешало бы им быть чуточку подлинней и верхняя часть ноги полновата…Зато нижняя красива: узкие щиколотки, крепкие икры .

Осмотр тела удовлетворил. Нет! Такое тело старым не назовёшь. Что же мужу нужно было ещё?! Что нашёл в другой?!

А что если это не первая измена, ведь оправдываясь сломанными моторами, он из дому уходил и раньше?! И не один раз случались моменты, когда ей пытались открыть глаза на истинное положение вещей.

"-Почему твой Стас выходил не из того автобуса утром на автовокзале?"– как то спросила мама.

"-Ты обозналась"-отвечала Алина -"Он не мог. Он в море".

"-Я видела твоего Стаса у казино"-говорила ей однажды председательша ЖЭКа.-Он играет, а у вас опять долги по коммуналке".

"-Вы ошиблись. Стас вчера был на вахте."-не верила услышанному Алина.

И только сейчас поняла: не ошибались ни мама, ни председатель. Это она, Алина, не хотела верить, что в то время, когда она крутится как белка в колесе, пытаясь свести концы с концами в семейном бюджете, муж гуляет где-то.

Не хотела верить, но чувствовала. Особенно тогда, когда сидя у окна кухни в тишине ночи слушала как холодный норд-ост завывает в вентиляционных трубах, когда видела как этот сильный ветер раскачивает верхушки тополей. Она знала, что в такую погоду суда стоят на приколе, но утешала себя: Стас на вахте или опять аврально что-то чинит…

Мерзавец! Мот! Картёжник! Пьяница! Прожить с таким чудовищем столько лет! Дура!-взорвалась она.

…Отвлекаться. Нужно отвлекаться!…Ведь были же в нашей жизни счастливые моменты! Были праздники, были совместные просмотры интересных фильмов, были шутки, смех, была радость от новых покупок, когда в путину водились большие деньги. Но эта радость, это счастье никак не хотели вспоминаться, будто кто-то нарочно блокировал хорошие моменты и подсовывал для просмотра только обидное, неприглядное. Вот пьяного мужа приводят домой его друзья и, буквально, укладывают в коридоре на пол, потому что он настолько пьян, что сам идти не может; вот Алина снимает с рубашки мужа длинный тёмный волос, а он смеётся: "-В автобусе было тесно, потерял кто-то"…Он с самого начала, как только окончил мореходку и вернулся из Херсона в свой город, куда-то убегал, находя этим побегам всевозможные причины. Иногда до смешного странные. Например: он ездил к родителям бриться-предпочитал папину электробритву станкам-и пропадал где-то до поздней ночи, а Алина сама возилась с грудной дочкой…

Вереницы обид. Откуда столько? Будто рухнула заградительная плотина и этот грязный мутный поток уже не остановить.

Хватит! Не хочу вспоминать!-хотелось крикнуть Алине. Мне больно!

Больше двадцати лет отдать тому кто не ценил, не берёг! Ведь теперь очевидно-Стас её никогда не любил!…Как болит голова!…Уснуть бы …Хотя бы ненадолго....а лучше навсегда....

Алина, вопреки совету врача, резко поднялась, подумав: стоит ли теперь беречься от инсульта. Пусть бы разбил! Лежала бы как овощ и никаких проблем. Доктор Машенька права в другом: жить теперь зачем?

Она взяла таблетки, стала вынимать их из облатки и бросать в недопитую воду в стакане. Отвлечённо замечала как тихо булькают они, опускаясь на дно; как растворяются, превращаясь в мутную жижу. Воды в стакане уже почти не осталось.