Бесёнок по имени Ларни

– Ты ранен?

Выяснилось, что, несмотря на всё мастерство, он пропустил-таки один удар проклятого битюга, который пришёлся по рёбрам. Мара не помнила, как они оказались возле их фургона, где они с Руфусом тщательно изучили грудную клетку Верентия.

К счастью рёбра были целы, но синячище вышел знатный, и болел отчаянно. Даже сейчас, недели полторы спустя, она старалась лишний раз не задевать это место, постепенно меняющее цвет с чёрно-лилового на изжелта-коричневый. Правда, в порыве страсти Верентий совсем не замечал боль!

Мара улыбалась, вспоминая свой разговор с Ханной, когда та предостерегала её о том, что их дружба с Руфусом может перерасти в нечто большее. Нет, она любила его, как брата, она бы жизнь отдала за мальчика, который заслонил её собой от смертельного удара. Но любовь, свою женскую любовь, чистую и нежную, она отдала Верентию! А случилось это, как не странно именно благодаря Руфусу.

Весь прошлый день они были втроём. Караван застрял по каким-то, одним проводникам ведомым, причинам и продолжение путешествия должно было случиться только завтра. Мара уже предвкушала, что подольше побудет с Верентием, но Руфусу полезно было прогуляться, и они взяли его с собой.

По дороге разговорились об учении Инци, которым Верентий живо заинтересовался. Он проявил изрядную начитанность и вскоре они с Руфусом затеяли настоящую дискуссию, так что Маре оставалось только идти рядом, молча слушать и потихоньку досадовать на Верентия и на Руфуса, на себя и немножко на Инци, хоть он и был тут совершенно не причём.

Расставаясь, они даже не поцеловались, как это делали в последние дни – долго и чувственно, а ткнулись друг другу в губы, воровато косясь на Руфуса. Потом она никак не могла уснуть. Всё ворочалась на своём тюфяке, то глядя в звёздное небо, то зарываясь лицом в свёрнутый плащ, который служил ей подушкой. Вдруг она почувствовала на своей руке знакомую маленькую ладошку.

– Иди к нему, – услышала Мара голос Руфуса.

– Но…

– Иди, не бойся! Ты мучаешься, я же вижу. И он мучается. Иди, он ждёт тебя. Это не грех – Инци никогда не был против искренней любви!

Мара ничего не смогла сказать в ответ. Она только быстро прижала ладонь своего маленького друга и учителя к губам и сорвалась с места, будто пущенная стрела.

Верентий на самом деле не спал, а сидел, прислонясь к своей телеге, и мрачно смотрел на огонь. Когда Мара вбежала в световой круг, он не поверил своим глазам, и некоторое время хлопал ресницами, причём взгляд у него был недоверчиво-дикий. Затем он вскочил и встал напротив неё, всё также молча и глядя серьёзно и недоверчиво. А потом их руки сами нашли друг друга…

Это была их первая ночь. Они ничего не обещали друг другу, не произносили клятв – они любили! Это было их первое утро. Первое утро вместе!

Мара вдруг поняла, что кругом светло, а лежат они под телегой, которая хорошо просматривается со всех сторон. Её охватила лёгкая паника, так-как сарафан – единственная одежда в которой она пришла сюда, лежал на телеге сверху, и дотянуться до него не представлялось возможным. Они с любимым были укрыты лишь тоненьким пледом, которого едва хватало, чтобы поместиться под ним вдвоём.

"Ну и пусть смотрят, – подумала Мара. – Пусть завидуют! Пока я с ним, мне всё можно и ничего не стыдно!"

– Верентий!

Под телегу просунулась рыжая вихрастая голова товарища Верентия по торговле. Мара уже много раз видела этого чудного парня, который казалось, всегда улыбался и постоянно шутил, находя окружающий мир исключительно смешным.

– Верентий, слышь, там такую штуку нашли – закачаешься! Ну, ва-аще умора! Айда, бежим смотреть!

Он улыбнулся от уха до уха, так что его веснушчатая физиономия разделилась на две неравные части – верхнюю и нижнюю, будто разрезанная, сморщил курносый нос, лукаво подмигнул Маре и исчез.

– Пойдём, посмотрим, что там такое? – спросил Верентий неуверенно.

Ему явно больше хотелось остаться наедине с подругой, чем идти и смотреть на какую бы там ни было штуковину.

– Пошли!

Мара тоже никуда бы не уходила, но оставаться под телегой дальше было нельзя, да и дневные заботы никуда не делись. Дела надо было делать, их никто не отменял. К тому же, что может развеять скуку монотонного, утомительного путешествия, как ни какое-нибудь необыкновенное зрелище? (Ну, кроме любви конечно!)

Поэтому они, наскоро одевшись, побежали туда, куда устремились, все кто был в караване, кроме нескольких охранников, не имевших права отходить от фургонов.

Нечто привлекшее внимание торгового люда, лежало в кювете справа от дороги, которая через полумилю должна была пересечь границу земель принадлежащих Торговому городу. Эта штуковина была размером с большой фургон и напоминала огромный сундук, поставленный на колёса. Правда сейчас колёс у неё не было, от них остались обугленные ошмётки и пучки тонкой проволоки корта. Весь этот бронированный сундук тоже носил следы огня, уничтожившего всё, что было внутри него и едва не расплавившего корпус. Кроме того, в боках этой повозки зияли сквозные дыры, будто пробитые ломом. Но какой лом мог так продырявить броню в три пальца толщиной к тому же сделанную из крепчайшей стали?

– Это следы от пуль! – объяснял с видом знатока, какой-то старик. – У стражи Торгового города пушка такая есть специальная – гору пробьёт, если надо! Эта штуковина – боевая машина чья-то. Видать, она с разъездом стражи столкнулась, да что-то не поделила, вот и продырявили её наскрозь!

Из-за спин и голов в соломенных шляпах Маре ничего не было видно. Она среди сверстниц хоть и не считалась малышкой, но и высоким ростом тоже похвастать не могла. Верентий решил эту проблему просто – раздвинул толпу плечом и протащил свою подругу, (эх, опять растрёпанную!), в первый ряд зевак.

Сгоревшая машина имела вид удручающий и величественный одновременно. Она лежала на брюхе, слегка завалившись на правый бок, и напоминала корабль, выброшенный на берег. Верентий хотел что-то сказать, но тут девушка тихо ахнула и покачнулась, словно теряя равновесие.

– Ты чего? – спросил он удивлённо. – Испугалась, что ли?

Она указала на рисунок, чудом сохранившийся на двери машины. Он изображал две буквы – заглавную "А" и маленькую "л". Обе буквы были заключены в ровный пятиугольник.

– Это знак форта Альмери! – сказала Мара, срывающимся от волнения голосом. – На этой машине наш военный комендант Диана и её друг и консорт, сэр Галль поехали с посольской миссией в Торговый город…

Глава 94. Где построить домик?

– Танат! Прячьтесь!

Выкрикнув это, тень Князя Тьмы юркнула под ближайший камень, не слишком заботясь о том, чтобы уйти с достоинством. (Видимо, таять в воздухе было некогда!)

Ларни и Стефан обернулись и посмотрели в ту сторону, куда указывал их призрачный советчик. Сначала им показалось, что в чёрно-красном небе виден серый силуэт какой-то птицы. Но когда эта "птица" подлетела поближе, им очень захотелось последовать за хозяином Ада.

Было непонятно, где у этой фигуры, втрое превосходившей человеческую, заканчивается широченный плащ и начинаются крылья. Сам по себе обладатель столь необычной одежды, (или оперения?), представлял собой скелет, совершенно лишённый плоти и ничем, кроме размеров, не отличающийся от человеческого.

– Ну что вы ждёте?! – раздался голос из под камня. – Это же бог или, как сейчас говорят, Ангел Смерти! Танат не щадит никого, он жаден и безжалостен. Если он вас увидит, то захочет забрать с собой, а если он это захочет, то он это сделает, и никто ему не указ!

Влюблённые и сами рады были бы спрятаться, но кругом имелись только небольшие камни, способные дать убежище, разве что кролику. Людям ничего не оставалось, как броситься ничком, прижавшись, друг к другу и замереть в ожидании своей участи. Бежать было бесполезно, а обратить против Ангела Смерти оружие, почему-то никому из них не пришло в голову.

Ледяной вихрь пронёсся над распростёртыми среди камней людьми, пробрав их до костей могильной сыростью. У обоих душа ушла в пятки, словно они были детьми, а не прошедшими множество битв, бойцами, привыкшими без страха смотреть в глаза любой опасности. Но вот холод сменился прежней жарой и духотой, страх отступил, души вылезли из своих убежищ в нижних конечностях и стали потихоньку подниматься вверх, согревая попутно тела.

– Ну, вы везунчики! – сказала тень Князя Тьмы, выплывая из-под камня. – Он вас каким-то чудом не заметил, хоть он и очень зоркий. Но может быть он просто занят? Война там, какая-нибудь или мор?

– А сам-т-то ты, чт-то спрятался? – поинтересовалась Ларни, зубы которой всё ещё выбивали дробь. – Ч-чего тебе б-бояться, т-тебя же з-здесь вроде бы нет?

– Ну-у, меня здесь не совсем нет! Тень есть и голос тоже. И то, и другое у меня не лишнее. Правда Танат не крохобор, он если возьмёт то сразу всё, но чем чёрт не шутит, как говорите вы – люди, когда пытаетесь оправдать собственную неуклюжесть моим вмешательством! Ха, ха! Так, а теперь серьёзно. Вон за тем поворотом будет узкое такое ущелье. Дорога проходит по его дну и другой дороги нет, по крайней мере, здесь нет. Тропинка эта, (можно и так её назвать), такая горячая, что едва не кипит, но это ещё не самое страшное. Там посреди тропы есть пещера. То есть не пещера даже а просто большой грот и в нём обитает Цербер. Надеюсь не надо объяснять кто это такой? Цербер или Кербер, неважно, как его называть, но он обладает весьма прескверным характером, как и все цепные псы собственно. То, что у него три головы и драконья пасть на кончике хвоста – обычные враки. Он имеет нормальный собачий вид, но это не значит, что он меньше опасен, чем чудовище, о котором говорят в ваших сказках. Он абсолютно неподкупен, он ничего не боится, а скрутить его и посадить на цепь удалось только Гераклу. Но вы это сделать даже не пытайтесь! Если бы вы видели Геракла… Впрочем, речь не об этом. Вынужден признаться – я не знаю, как вам его обойти. Единственное, что приходит в голову, это то, что один из вас всё же имеет шанс проскочить, пока Цербер будет жрать другого.

– Зачем же ты сказал, что здесь можно пройти? – возмутился Стефан.

– Понимаешь, Человек Адамович, – с расстановкой, словно говорил с ребёнком, ответил Князь Тьмы, – другие-то пути вам совершенно недоступны. Один, к примеру, проходит через жерло вулкана, заполненное кипящей лавой. Дух пройдёт, тело – нет. Не желаете нырнуть? Другой годится только для астральных тел, умеющих легко облекаться плотью и так же легко её сбрасывать. Некоторым людям это доступно, например чёрным колдунам или шаманам, купившим возможность изучения нечистого искусства ценой смерти ближайшего родственника убитого неофитом во время инициации собственноручно. Почему-то мне кажется, что вы не захотите идти этим путём, хоть теоретически он вам доступен. Есть и другие, но они ещё хуже и нет смысла их все перечислять. Я, почему указал тогда тебе на этот? Потому что люди уже здесь ходили. Да, они были не такими, как вы, но это значит, что у вас есть, пусть небольшой, но шанс. Скажем так – шансик. Проявите изобретательность! В конце концов, это едва ли не самая сильная особенность человека, так-как другими талантами вас, (хе-хе!), обделили! Извините, но меня там с вами совсем не будет – Цербер и так не подарок, а в моём присутствии совершенно звереет, так что встретимся по ту сторону. Если встретимся… Да! В случае если вам захочется остаться, то ещё не поздно повернуть назад. А что? Царств и дворцов не обещаю, но домик в хорошем месте могу выделить. И садик разобьёте, и дочку родите в покое и безопасности. Подумайте пока не поздно, ведь даже если вам удастся благополучно миновать Цербера, ещё не факт, что вам удастся переступить последний порог, а путь назад будет уже заказан!

Проговорив всё это, Повелитель Ада эффектно растаял в воздухе. Ларни и Стефан переглянулись.

– Вперёд! – скомандовала девушка. – Домик мы построим там, где захотим. А ещё я, между прочим, по семье соскучилась.

Глава 95. Старый знакомец

Только просидев на пятой точке долгие часы и дни, понимаешь, как ноги могут стосковаться по ходьбе. Они, (ноги) ухитряются разучиться ходить, хотя бы чуть-чуть, но разучаются. Что же говорить о том кто давно уже отвык ходить на длинные дистанции?

По просёлочной дороге, петляющей среди возделанных полей и небольших рощиц, до которых ещё не добрались топор лесоруба и плуг пахаря, шли трое – мужчина, женщина и старик. Если мужчина и женщина были крепкими, а их движения упругими, как шаг пантеры, то старик давно уже выбился из сил и едва ковылял на раскоряченных ногах, с трудом превозмогая боль и усталость. Он основательно задерживал своих спутников, но при этом именно он гнал всю компанию вперёд.

– Мы должны успеть до темноты! – говорил он, сам едва не падая. – Если не успеем, то будем ночевать в поле!

– Хоть бы кабак поставили что ли? – посетовала женщина. – Ну, для тех, кто не успел.

– Невыгодно, – ответил старик с таким видом, словно его вот-вот должна была кондрашка хватить. – Здесь не торговый путь, значит, постояльцев будет мало, а крестьяне, живущие на границе, до вечера на улице не задерживаются, они всё делают в первой половине дня.

– Поэтому мы здесь и идём, там, где мало народу, чтобы не привлечь лишнего внимания? – спросил мужчина.

– Как раз наоборот, – ответил старик. – В большой толпе легче было бы затеряться. Просто у меня тут есть один старый знакомый. Порфирий сказал, что он не только жив-здоров, но и до сих пор служит. Хороший человек! Много не берёт, лишнего не обещает, слово держит. Ставит только два условия – не безобразничать и не наглеть.

– То есть?

– Что ж тут непонятного? Не безобразничать, значит не устраивать разборки, особенно с поножовщиной, на его участке границы, а не наглеть… Ну, например, когда везёшь контрабанду, не нагружай целый караван, не ленись возить понемногу, не тащи ничего в открытую. Есть у тебя договорённость или нет, всё равно – "контру" припрячь. Даже если рядом все свои, играй роль до конца, делай честную, чуть глуповатую рожу, не лезь в бутылку, не качай права. А ещё, этот путь заказан для вывоза трупов, заложников, краденых детей, невольников разного рода и проворовавшихся политиков, которые ищут защиту и спасение у фартовых людей.

– Ты говоришь, что это запрещено здесь, но ведь разрешено где-то?

– Конечно. Есть десятки таких путей, троп или дыр, где всё это можно. За особую плату разумеется.

– Но неужели ты, будучи таким признанным авторитетом, не мог всё это совсем запретить?

– Не мог. Ни у какого авторитета нет, и не может быть столько власти. Если б я только попытался, нет, если б я всего лишь намекнул, что хочу прижать, а не то, чтобы уничтожить, какой-нибудь подобный бизнес, то в этот же день получил бы отравленный нож в спину.

– Но всё-таки…

– Как ты думаешь, почему я всё бросил и пошёл искать людей с чистыми, незапятнанными душами, чтобы рассказать им об учении, в котором я сам понимаю не так много, как кажется? Твой сын понимает в нём лучше меня. Мне ведь рассказал о Распятом один умирающий нищий, который был всего лишь младшим членом разгромленной общины. Он же передал мне несколько книг и то распятие, что стоит теперь в нашей церкви. Я сам себя назвал священником, сам придумал или взял из книг многое чему учил вас и выдавал за закон предписанный Богом! Может быть, я был неправ, вы уж простите меня, дети мои! Возможно, мне не следовало делать то, что я сделал, а надо было положить свою жизнь на алтарь борьбы со злом?..

Повисло долгое молчание. Ни Маранта, ни Михал не могли дать ответ на этот вопрос.

– Мы, кажется, пришли, – нарушил это молчание охотник, когда на дороге вдруг возникли ворота без стен и приземистое, грязно-белое здание рядом с ними.

Путники зашли внутрь. Пыльная, обшарпанная комната встретила их запахом плесени, застарелого пота, подмоченной штукатурки и чего-то ещё, старого и немытого.

За столом, таким же обшарпанным и обветшалым, как и всё в этом странном доме, сидел такой же обшарпанный старик, едва видный из-под груды бумаг, тоже старых и пожелтевших, частично рассыпанных, а частично собранных в пачки перевязанные бечёвками.

Поодаль у окна за маленьким столиком сидели двое стражников в доспехах таких изношенных и ржавых, что казалось они, годятся только на огородное пугало. В отличие от всего остального, сами стражники были молоды и на удивление откормлены. Они напоминали двух вертикальных хряков с головами утопающими в плечах и совершенно поросячьими рожами. На вошедших эти двое не обратили ровно никакого внимания, продолжая увлечённо давить на окне мух.

Старик смерил новоприбывших мутным взглядом и снова углубился в свои бумаги. Священник многозначительно посмотрел на Маранту и Михала, потом принял простецки-придурковатый вид и подошёл к столу вплотную.

– Здрас-сте, ваша милость! – проговорил он, стаскивая с головы крестьянскую баранью шапку. – Нам бы вот на ту сторону, как бы, ась?

Старик за столом снова поднял свои мутные глаза, и после секундного молчания спросил:

– Кто такие?

– Люди мы, люди! – продолжал играть простака священник. – Я – старый Махай, крестьянин. Иду в город внука навестить. Он тама в купецком услужении. А енто – племянник мой с супружницей. С женой значить. Хочет в охотники наняться, в северную партию, вот!

– Плати подорожную, дед Махай, – сказал старик, пододвигая к краю стола небольшую деревянную коробку. – А племяннику своему скажи, что сейчас для северных партий не сезон. Ушли они уже все, пусть осенью приходит, когда зимние партии собираются.

После этого "дед Махай" отсчитал несколько серебряных кругляшей и положил их дрожащей рукой в коробку, а потом в его руке, как-то сам собой возник столбик из кругляшей жёлтых, который встал рядом с коробкой, но простоял там недолго – старик, сидящий за столом, сделал молниеносное почти незаметное глазом движение и кругляши исчезли, как будто их и не было.

Потом были сделаны три размашистые записи в большой и толстой книге, и напротив каждой священник поставил своей рукой корявый крест. Когда процедура была закончена и троица вышла на улицу, Михал, с наслаждением вдохнув свежий воздух, сказал:

– Воля твоя, отец, но я ничего не понял. Зачем ты каким-то Махаем назвался? Ну, меня в племянники определил это ещё, куда ни шло, но для чего говорить, что я в какую-то там северную партию наниматься иду? Почему не сказать, как есть, что мы ищем сына…

– Потому что время для этого ещё не пришло и не те уши кругом!

– Какие уши?

– Лишние! Во-первых, те двое у окна, во-вторых, кто-то за ширмой, и, в-третьих – те, что бывают у стен, когда думаешь, что вокруг никого нет.

– Куда же мы сейчас? – спросила Маранта.

– К моему другу домой, – ответил священник.

– А это удобно? Он, наверное, не ждёт столько гостей и будет недоволен?

– Прежде всего, он нас ожидает, так-как я его предупредил.

– Когда?

– Только что. Он всё о нас знает и согласился помочь. Не бесплатно, конечно же.

– Но ведь мы ничего не слышали!

– А вы и не могли слышать слов тайного языка фартовых джентльменов. Это старинное искусство – разговаривать о вещах посторонних и договариваться при этом о деле.

– Тот старик, что ли ему передаёт?

– Он и есть тот старик.

– Так это был он?!

– А вы ожидали молодого? Хорошо, что он вообще ещё жив, ведь многие мои ровесники уже отправились к праотцам. Я ушёл из этого мира так давно, что младенцы, рождённые тогда, сейчас уже взрослые люди, давно перешагнувшие порог зрелости, имеющие своих, далеко уже не маленьких детей. Нда. Кстати вот он его дом. Вот это да! Он за это время его перестроил и превратил во дворец!

Перед ними и впрямь вырос дворец в миниатюре, искусно скрытый за деревьями, так что его почти не было видно с дороги.

– Говорил я ему, чтобы был поскромнее! – проворчал священник. – Попадётся ведь!

– Не попадусь, – сказал вдруг кто-то у них над ухом и давешний старик вышел из кустов.

Но теперь его было не узнать. На нём была одета уже не униформа пограничного стражника, а просторная крестьянская рубаха, шаровары и соломенная шляпа. В руках он держал садовые ножницы.

– Я, видишь ли, тут садовником подрабатываю, – сказал этот, неведомо откуда взявшийся, дед, которого они оставили в том обшарпанном домике. – Работаю по вечерам, в свободное от службы время. Здесь же и ночую. А если когда и заберусь в хозяйское кресло, да отведаю хозяйского вина, так мне же перед хозяином и отвечать.

– А хозяин?..

– Хозяин в отъезде.

– И давно?

– Лет двадцать, как уже.

– Понятно. А остальные слуги?

– Все свои люди. Так что ни о чём не беспокойтесь, проходите в дом, располагайтесь. Сейчас поужинаем, и вы расскажете, что у вас с сынком такое приключилось.

Глава 96. Закон и преступники

Удар был хлёстким и неожиданно болезненным. Руфус закрыл лицо руками и несколько мгновений ловил ртом воздух не в силах не только говорить, но и дышать. И, тем не менее, ударивший его человек в форме офицера стражи выкрикнул:

– А ну говори, щенок, на кого ты работаешь?! На кого шпионишь?!! На Золас-град или на Форт Альмери?!!!

Это продолжалось уже четвёртый час. Сначала следователь говорил с ним ласково и одновременно покровительственно, даже время от времени шутил. Потом стал говорить всё строже, потом закричал и кричал довольно долго, а теперь вот ударил.

– А может ты и на тех, и на других успеваешь, а? Вот оно что! Значит, Золас-град и Альмери объединяются против Торгового города? Так и запишем!

Трижды за сравнительно короткое время Руфуса назвали шпионом. Но похоже, что на этот раз всё было хуже. Хуже, чем в прошлый раз, когда ему чуть не проломили голову. Просто тогда страдал он один, а теперь они попали все трое: он – Руфус, Мара и Верентий – её возлюбленный.

И, как всегда случается с честными людьми, беда пришла к ним неожиданно, свалилась, как ледяная глыба на голову во время прогулки ранней весной. Руфус подумал было уж не попал ли он под влияние несчастливого Рока, но вскоре выяснилось, что предметом атаки злых сил на сей раз были, прежде всего, Верентий и Мара.

Когда во время длительной и нудной процедуры пересечения караваном границы земель Торгового города к ним троим подошёл целый отряд стражников и наставил на них копья, когда им приказали идти в особую комнату в здании таможни, где сначала обыскали, а потом заявили, что они все трое подозреваются в шпионаже, то им всем троим пришла одна и та же вполне естественная, но совершенно неверная мысль, что произошла ошибка. И только когда им зачитали подписанный двумя свидетелями донос, чернила которого ещё не просохли, они поняли – произошло предательство.

Сей документ гласил:

"Господину самому наиглавнейшему судье Торгового города! Спешим сообщить, что с нашим караваном следуют три татя: Верентий, выдающий себя за честного негоцианта, а сам являющийся шпиёном Золас-града, замышляющим против Торгового города и его жителей, полюбовница его по прозвищу Мара, шлюха и шпиёнка из форта Альмери и малец по имени Руфус, опасный книгочей и смутьян, невесть откуда взявшийся и смущающий души людские пустыми россказнями и соблазнительными сказками. Оных татей, уже обидевших немало народу и злоумышляющих против закона, просим заарестовать и посадить в тюрьму, а потом може и казнить смертию, ежели то буде угодно Вашей милости.

Подписали: Маврий, негоциант и Васька-Бугай, погонщик скота".

С погонщиком скота было всё ясно – это был тот самый подлец, который пытался изнасиловать Мару и получил на орехи сначала от неё, а потом от Верентия.

Но Маврий! Это же тот самый рыжий, веснушчатый парень, балагур и весельчак, товарищ и компаньон Верентия по торговле! Ему-то что такого сделал молодой купец? Кто знает? Может, и были между приятелями какие-то тёрки и непонятки, а может он просто решил откровенно нажиться, устранив конкурента и прикарманив его денежки и товары.

– Я вижу, ты и дальше собираешься отпираться, – устало сказал допрашивающий Руфуса человек в форме. – Ладно, на сегодня хватит, а то я с вами и так без обеда остался. С раннего утра шпионов допрашиваю, а они всё, ни в какую! Пошёл вон! Охрана!

Руфуса отвели в сырой, грязный угол в сыром, грязном подвале, разделённом решётками на отдельные клетушки. Мальчика засунули в самый конец сего помещения, где было почему-то особенно сыро и холодно.

Утешало одно – Мара и Верентий помещались в клетушке рядом. Да, их посадили вместе, хоть это было и не по правилам. Дело в том, что когда их попытались разделить – вышел скандал, перешедший в потасовку, в результате которой один из стражников лишился двух зубов, выбитых мощным ударом опытного кулачного бойца, а другой теперь ходил с перевязанным ухом и периодически дёргал головой – тоже результат встречи с кулаком Верентия.